если ты болен на голову - значит вооружён

О том, что Дракен вновь попал в реанимацию, им сообщили магическим образом по отдельности. Формально все держали связь с командирами через Казутору, но за то время, что они проводили в больнице, постоянно заезжая, у всех появились свои контакты среди персонала больницы. Так, почти одновременно, Коко набрал его психолог, что работал там же, Инуи — добрая медсестра, что всегда предлагала ему кофе, когда он заезжал, Казуторе — лечащий врач Дракена, Мицуе — охранник больницы, с которым они заобщались, когда вместе выходили покурить, а близнецам, Санзу и Хайтани — те парни из их отрядов, что дежурили там сегодня. Баджи об этом первым доложил Казутора, сказав, что уже туда едет. Кейске проговорил в телефон просьбу держать его в курсе, а после замер с телефоном в руках на первом этаже их дома. А надо ли говорить об этом Майки? Быть может, он потому и не хочет знать о Дракене, чтобы лишний раз не тревожиться и не триггерить сердце? Хотя, вряд ли Сано вообще был озабочен своим здоровьем, судя по его поведению. Баджи помаялся по этажу, так ни на что и не решившись, и пошёл на улицу — звонить Коко. Тот, вроде, хоть немного понимал Сано. — Да? — тихо осведомился Хаджиме из трубки. — Уже знаешь про Рюгуджи? — Да, — невесело хмыкнул он. — У меня вот какой вопрос… Майки это говорить? — Лучше б ты чего полегче спросил, — тяжело вздохнул Коко. — А если ему хуже станет? — Но молчать, вроде, тоже нельзя… — Я бы промолчал, — честно бросил Хаджиме. — Хотя и не уверен, что это правильно. Просто, если стараться размышлять рационально, как тот же Майки, то в момент, когда мы можем потерять одного из глав неразумно ставить под угрозу жизнь второго с его сердцем, которое стопорит от стрессов. — Пиздец цинично, — поджал губы Кейске. — Мне нечего больше тебе предложить, — невесело усмехнулся Коко в ответ. — И лучше позови врача сразу, если решишь сказать. Баджи фыркнул и скинул трубку. Легче не стало. Сигарету он выкурил, прикидывая «за» и «против», но запоздало вспомнил, что забыл с самого начала считать аргументы с той и другой стороны, а потому плюнул на эту затею, и, скрепя сердце, решил промолчать. Поднялся к Сано, пока тот без эмоций что-то листал в ноутбуке, глянул на него из дверей. — Санзу привёз тайяки, будешь? — Нет. — Ты спал? — Вчера. Кейске тяжело вздохнул и развернулся, чтобы уйти, но его остановило холодное: — Стоять. Баджи замер, и испуганно выпалил: — Что? — Что случилось? — Майки впервые за время разговора повернулся, глядя ему в глаза своим цепким ледяным взглядом. — С чего ты взял, что что-то случилось? — постарался как можно органичнее фыркнуть Кейске. — Когда ты думаешь, у тебя на лице не хватает только транспаранта с надписью «думаю сложную мысль», — без тени смешка бросил Сано. — Что случилось? Баджи тяжело вздохнул и бросил: — Ты ошибся, ничего не случилось. — Я не из праздного любопытства интересуюсь. Говори. — Майки, у тебя сердце и… — Говори, — очень холодно надавил Сано, а в глазах его мелькнуло что-то страшное. Будто если Кейске сейчас промолчит — Майки убьёт на месте. Либо его, либо себя. — У Дракена сильно подскочило давление, — на выдохе сдался Баджи. И прибор запищал, а Кейске уже было метнулся к тумбе, как тот вдруг успокоился, а Сано глубоко вздохнул. Баджи обернулся на него, а Майки уставился на стену, размеренно дыша, сжав челюсти. — Порядок? — нервно спросил Кейске. Прошла минута, прежде, чем Майки негромко бросил: — Да. Подойди, пожалуйста. Баджи сел на кровать возле него, а Майки поковырялся под подушкой. А после в ладонь Кейске лёг холодный металл. — В следующий раз, если будешь намерен держать меня в неведении касаемо такого — застрели меня, — глядя ему прямо в глаза, проговорил Сано. — Если хочешь проявить ко мне жалость — застрели. А умалчивать, пока я жив — это не жалость, это насилие. Хорошо? И Баджи вдруг стало очень неловко. Сам бы он на месте Майки ядом изошелся, если бы кто-то из его друзей решил замалчивать, что его близкому стало хуже. А Майки даже ругать не стал. Кейске бездумно посмотрел на пистолет, который на автомате сжал в ладони, а после тихо бросил: — Понял. Забери. И Сано забрал, спрятав ствол назад под подушку, проговорив: — Сообщи, как станет еще что-то известно.

***

Санзу сам не знал, какого хрена его сюда принесло, но зачем-то он все-таки приехал. Оставил Сано на попечение Кейске, а сам вместо запланированных дел приехал сюда. Образ высохшего болезненного главы стоял перед глазами даже сейчас, когда он заходил в палату Рюгуджи. Вот, оказывается, как глава умеет любить. Так, что от тоски останавливается сердце. Так, что пустеют глаза. Так, что кусок не лезет в горло. Так, что килограммы уходят за килограммами. Так, что здоровое тело усыхает, превращаясь в живой скелет. Так, словно вместе с любимым в кому впал весь мир. Вот как глава умеет любить Рюгуджи. И вот как он никогда не полюбит Харучие. У Рюгуджи за шесть месяцев вновь отросли длинные волосы. Не как были, конечно, но достаточной длины, чтобы они, собранные в хвост, щекотали шею кончиками. Он лежал, словно мёртвый — бледный, похудевший, и лишь аппараты пищали, выдавая факт того, что он жив. Он почти не дышал сам без аппарата искусственной вентиляции, а грудь вздымалась редко и слабо. Санзу сел возле него на стул, наклонился к нему, уложив руки на постель. — Почему он тебя так любит? — тихо спросил Санзу. — За что он тебя так любит? Что в тебе есть такого, чего нет во мне? Что ты можешь ему дать такого, чего не могу я? Рюгуджи, конечно, молчал. — Я ведь делал все, что он мне говорит. Я почти никогда его не ослушивался. И сейчас, когда ему кто-то нужен, рядом с ним я, а не ты. Когда он болен из-за тебя. Ты хоть знаешь, как мне больно смотреть на него, когда он такой? Санзу зарылся одной ладонью в свои волосы, распуская тугой пучок. Потянул за длинные рассыпавшиеся пряди до острой боли. Сморгнул выступившие слёзы, вытер скулы рукой. — Почему ты, а? Я никчемный. Я его не заслуживаю, я знаю. Но ведь и ты, блять, тоже! Почему ты? Он за тебя свою жизнь готов отдать, ты знаешь, а? Он меня попросил. Я всегда был готов отдать жизнь за него, а он готов свою за тебя! Если бы он меня так любил — я бы никогда не заставил его волноваться! Никогда бы не попал в сраную аварию, не впал бы в кому! Почему он так тебя любит?! Санзу все это видел с самого начала, все замечал. Взгляды эти от Сано, у которого глаза всегда были непрозрачные. А он смотрел на Рюгуджи изредка, тогда, когда никто особо не замечает, а сам Дракен чем-то занят — и глаза его теплели. Стоял на собраниях ещё молодой бандитской Тосвы, говорил речь, а сам опасно раскачивался с пятки на носок, зная, что если не удержит равновесие — то за спиной Дракен. Одними глазами улыбался, когда Рюгуджи брал слово после него, и держался рядом, когда тот уступал слово другим командирам, чуть приподнимаясь на носочки, чтобы тихонько шепнуть Дракену что-то лишь им двоим понятное. Как в массовых драках Майки, занятый тем, чтобы избить кого-то, не выхватить самому и помочь своим одновременно, умудрялся стрелять глазами в месиво толпы, чтобы уцепиться за фигуру Рюгуджи и удостовериться, что с ним все хорошо. Как висел у него мешком на спине и дремал, упав носом ему в широкую ключицу и шумно сопя, пока Дракен ворчал и заботливо подтягивал его под бедра повыше. Как Манджиро редко, только при близких, подбирался к Рюгуджи ближе положенного обычным товарищам и брал его большую ладонь в свою маленькую, переплетая пальцы в замок, и его лицо, вечно бывшее под его строгим контролем, на секунду изменялось и расслаблялось, становясь умиротворенным, а из губ вырвался тихий выдох. Сначала не хотел признавать, не хотел верить, потом смирился, в глубине души надеясь, что Майки однажды это все надоест, что он просто заигрался в Рюгуджи — этого справедливого и спокойного правильного великана. Что он просто привязался, что это увлечение, что это нужно для исполнения какого-нибудь очередного хитроумного плана. А у Майки перестало биться сердце, когда он подумал, что Дракен умер. Само его тело было готово взять и умереть в одночасье, словно больше ему жить незачем. И просьба Сано это только доказала. — Ты даже представить себе не можешь, сколько бы я был готов отдать, чтобы он хоть раз посмотрел на меня так, как смотрит на тебя, — сипло выдохнул Санзу молчащему Дракену, утирая злые, непрошеные слёзы. Это из-за него, из-за Рюгуджи глава сейчас умирает. Это Дракен виноват. Это его злосчастная кома забирает теперь жизнь у Майки и самого Майки у Санзу. Это все его вина. Харучие облокотился о постель, бездумно потянувшись на другую сторону, даже не осознавая толком, что собирается делать. В голове вновь была каша, мысли не формулировались во что-то четкое, а чувств вновь было слишком много, рука тянулась сама собой. Туда, где был подключён шнур аппарата искусственной вентиляции лёгких. Схватился за него влажными от слез пальцами. — Я так тебя ненавижу за то, что он из-за тебя страдает… И дрогнул всем телом, когда дверь вдруг открылась. — Ой, Харучие-сама! — брякнула медсестра. — Не знала, что вы пришли навестить господина, извините! Там что-то не так с приборами? — Лежала, — хрипло бросил Харучие, — трубка… лежала неровно. — Это не страшно, — приветливо улыбнулась она. — Я сменю капельницу, хорошо? — Я уже ухожу, — едва слышно проговорил Санзу, вставая на ноги. — Доброй ночи.

***

— Все свободны, — бросил Сано, туша бычок в пепельнице. Командиры принялись нестройно подниматься, прощаясь. Баджи просто ушёл первым, Коко прополз мимо мрачной тенью, тронув Майки за плечо и обронив «держись», Хайтани с близнецами бросили лишь простое «пока», Сейшу молча кивнул, Мицуя пожал руку, Шиба пожелал поправляться, а Санзу на собрании не было. Он был в командировке, и вернуться оттуда не успевал. И лишь Казутора задержался. Поднялся, дождавшись, когда все выйдут, а после протянул Сано руку, бросив: — Не хочешь покурить на улице? — Пойдём, — ровно обронил Майки, поднимаясь из кровати, параллельно снимая трубку капельницы с руки. На улице парни уже почти разбрелись по машинам, а Ханемия прикурил, протягивая сигареты Сано. Баджи за ними следовать намерений не испытывал — он теперь уставал больше, а после собраний и вовсе никогда не был настроен на хоть сколько-нибудь длинные диалоги. Лишь когда все машины выехали, скрывшись в лесу, и осталась только тачка Казуторы, тот негромко бросил: — Ты убил Аккуна? И продолжил курить, словно спросил что-то совершенно обыденное, молча глядя в темноту между деревьев. — Нужен ли тебе мой ответ, если ты уже все для себя решил? — глянул на него Сано. Тишина на этот раз продлилась до конца сигареты у обоих. — Тебе нечего мне сказать? — осведомился Казутора. — Мне — нет, — спокойно отозвался ему Майки. — А ты, если хочешь что-то спросить — можешь спрашивать. Если в этом, конечно, есть какой-то смысл. — Ты приказал Санзу убить Аккуна? — чуть прохладнее спросил Ханемия. — Нет. Я не приказывал ему ничего подобного. Но нужен ли тебе и этот мой ответ, если ты для себя уже все решил? — отозвался Сано. — Ты сволочь, — спокойно проговорил Казутора, закурив новую. — Не исключено, — дернул Манджиро плечом. — Но это не вопрос. И молчание вновь продлилось слишком долго, прежде чем Казутора не бросил: — Неужели тебе ни секунды не было его жаль? Неужели ты ни секунду не раздумывал о том, чтобы оставить его в живых? — А мой ответ что-то изменит? Казутора тяжело вздохнул, затушив сигарету. Он ни грамма не изменился. Стал лишь хуже. Когда-то, почти двадцать лет назад Казутора стоял на собрании в тюрьме, говоря всем собравшимся: «Майки сказал мне тогда, когда я обратил его внимание на это, что размениваться на слабых не стоит, а сильный сам себя защитит. А теперь подумайте каждый сам за себя: если ваш глава закроет на вас глаза — настолько ли вы сильны, чтобы защитить себя самостоятельно? Ведь система Сано Манджиро, система сильных, выкидывает слабаков, если есть кто-то сильнее. А вы? Готовы ручаться, что завтра не привезут новых осуждённых, которые окажутся сильнее вас? Уверены, что вы не окажетесь выкинуты за шкирку из банды на обочину?». А сейчас стоял и видел, что ничего он тогда своим уходом из банды Майки не объяснил. Совсем ничего. Просто проебал время и потрепал нервы Баджи с Чифую. Один раз Аккун дал слабину, и на Аккуна уже даже не просто закрыли глаза. Аккуна убили. Неважно, кто, неважно, чьими руками. Просто убрали, как сорную траву с участка, наплевав на то, что он был жив. И что у него, должно быть, были причины жить. — Не спросишь, что он сделал? — спокойно осведомился Сано. — Уверен, что нихуя хорошего, — отозвался Ханемия. — Так же, как уверен, что ты не нашёл и малейшего повода хоть на секунду его пожалеть. Ты чудовище, Майки. А знаешь, что самое ужасное? Сано, очевидно, не ждал ответа на этот вопрос, пусто глядя прямо перед собой. — То, что ты это осознаешь. От и до. Ты знаешь, что ты чудовище, и ты, я не сомневаюсь, даже мгновения не раздумывал прежде, чем его убить. Или отдать приказ его убить, — продолжил Тора. — Это все, что ты хотел сказать? — безразлично осведомился Майки. — Ты хоть семью его пожалел? — горько усмехнувшись, спросил Ханемия. — Я знаю, как больно, когда убивают твою семью, — отозвался Манджиро. — Но благодарить я тебя за это не намерен, — бросил Казутора. — Я рад. Очень рад, что тебе теперь с этим жить. Может, тебе будет хоть немного больно от собственной совести. — Уже давно, — кивнул Сано с все таким же пустым взглядом. — А я тебе не верю, — вместо прощания бросил Ханемия, уходя к своей машине.

***

Жить с Санзу оказалось удивительно комфортно. В первый день, как Коко переехал, Харучие его почти не трогал, помог разложить вещи, а спать лёг на самый краешек кровати, хоть и вместе с ним. Коко тоже чувствовал себя малость неловко, и не стал нарушать хрупкое расстояние между ними. Но проснулся у Харучие на груди. Видимо, перевернулся ночью. Тот уже не спал, а лежал недвижимо, чтобы не разбудить Хаджиме, бездумно, с виду, листая новости в телефоне. Коко смутился, чуть покраснел от ощущения твёрдой груди под щекой и отчетливых мышц плеча под пальцами, но Харучие немного сбавил градус его смущения, самостоятельно коснувшись губами его макушки и шепнув: — Доброе утро. — Сколько времени? — не торопясь подниматься, шепнул Хаджиме. — Восемь утра, — проговорил Харучие. — Торопишься на работу? — Немного, — Коко, не сдержавшись, зевнул. — Ничего, что я так разлёгся?.. — Меня все устраивает, — легко усмехнулся Санзу. Коко от этого покраснел ещё гуще и вылетел из кровати, завернувшись в халат и сбежав в ванную. На второй день Хаджиме уже не смутился того, что проснулся у Харучие на плече. Да и сам Харучие ещё спал, ведь вернулся глубокой ночью. Коко, хоть и планировал его ждать — отключился прямо в постели с ноутбуком на коленях и в очках. А спросонья обнаружил, что ноутбук и очки были аккуратно сложены на прикроватной тумбе, а сам он бережно укрыт. Хаджиме чуть отстранился, чтобы посмотреть, как Санзу спит. Раньше он никогда не видел того прямо-таки глубоко спящим. Оказалось, что спал он, словно упал в обморок: не шевелясь, не слишком глубоко дыша, беззвучно, и лишь светлые ресницы его легко подрагивали. Коко улыбнулся этому зрелищу, вздохнув чуть шумнее положенного, и его тут же потянули на себя крепкой рукой, мягко впившись в губы. Харучие предпочёл даже глаза не открывать, пока целовал пунцового Хаджиме. А после перевернул и прижал к себе, стиснув в объятиях, и, так и не открыв глаза, бросил: — Две минуты. А потом встанем, и я тебя подвезу. И уткнулся ему в белую макушку носом, кажется, пытаясь ухватить ещё пару минут сна. Коко был плотно прижат своей обнаженной спиной к его торсу, а бёдрами — к бёдрам. И это смущало, но в то же время было волнительно. Бёдра, плечи, грудь были у Санзу поуже, чем у Инуи, но более четко очерченными. Очевидно, он был худее из-за амфетамина, что употреблял уже лет двенадцать, как минимум. Но кто Коко такой, чтобы судить? Харучие честно освободил его из своих железобетонных объятий ровно через две минуты, а сам перевернулся на спину, потирая глаза ладонью. Но Коко уже не поспешил вскакивать, справившись с неловкостью, а аккуратно убрал прядку розовых волос со лба Хару и бросил: — Ты можешь остаться спать, я доеду. — Я подвезу, — спокойно повторил Санзу, не став никак аргументировать своё решение, а после сел в кровати, держась за висок. — Болит? — сочувствующе глянул на него Коко. — Издержки постоянного употребления амфетамина, — невесело усмехнулся он, но встряхнулся и мягко улыбнулся уже персонально для Хаджиме одними губами. — Но я требую завтрак в ресторане взамен за свои услуги водителя. — Хорошо, — звонко рассмеялся Хаджиме по пути в ванную. — Японская или европейская кухня? — На ваш вкус, господин генеральный директор, — догнал его весёлый голос Харучие. Когда они садились в машину, Санзу уже был полностью собран, и был совсем не таким усталым, как с утра. И Коко просто проигнорировал остатки кокаина на журнальном столике, педантично сдвинутые карточкой в ровную кучку. Завтракали в каком-то ресторане по пути, Харучие вяло тянул алкогольный мохито — все равно постоянно водил нетрезвый и не терял концентрации, — а Коко пил кофе, обсуждая с Санзу последние новости. Харучие со всем вниманием слушал его рассказ о политической ситуации в Индии, задавая вопросы на интересующие его темы, а после довез до офиса и сорвался с парковки по своим делам, напоследок аккуратно коснувшись его губ, вновь заставив покраснеть. На третий день Коко сам плохо спал и возился в постели полночи. Санзу вроде спал, но потом шепнул: — Не крутись. Иди сюда. Он поцеловал его в лоб, когда Хаджиме послушно развернулся, а после притянул к себе, устроив свою тяжёлую руку на изгибе его талии. Коко уткнулся носом ему в грудь, чуть съёжившись. Кожа Санзу пахла стерильной чистотой, словно постельное белье в больнице, и немного вишневыми сигаретами, которые тот курил. Запах был ненавязчивым, а рука приятно придавила к матрасу, и Коко так и заснул. А проснулся раньше положенного времени, пока на улице ещё было темно. Половиной тела он свалился на Санзу, практически лёжа на нем, но тому, видимо, не было тяжело. Коко спросонья пробежался пальцами по его прохладной коже, глубоко вздыхая, а после поерзал, зацепив бедром… Он мгновенно смутился, отдёрнув ногу, выровнявшись рядом бревном, но Санзу, что до этого явно мирно спал, вдруг дернулся, одним движением перевернув Хаджиме и нависнув сверху. Коко сначала иррационально испугался, вздрогнув всем телом, хоть и запястья его теперь были прижаты чужими крепкими пальцами к кровати, хватанув заодно воздух ртом. Волосы Санзу, упавшие вперёд, отгородили лицо Коко от единственного источника света из-за окна, но Харучие вдруг склонился к его шее и прошептал: — Как же ты долго не просыпался… А после прижался бёдрами к его бёдрам, а губами впился в его рот. Хаджиме вздрогнул от ощущения чужого горячего возбуждения, проехавшегося по его бёдрам, и острой смеси испуга с похотью, что вдруг полыхнула в груди. И тихо застонал Харучие в рот. — Не было бы тебе нужно сегодня на планерку к восьми… — прошептал Санзу ему на ухо, оторвавшись от поцелуя. А после аккуратно прикусил тонкую кожу на шее и отпустил Коко, давая тому отдышаться. — Боже, я думал, ты спишь… — прикрыв алое лицо руками, просипел Хаджиме. — Трудно спать, когда о тебя так трутся во сне, — лукаво усмехнулся Санзу. — Иди сюда. Коко еле успокоился, но уснул все равно быстро, вновь прижавшись носом к его груди.

***

— Вечера, — Харучие подошёл неслышно, но Ханемия его не испугался, лишь коротенько кивнул, поворачиваясь и протягивая руку. — Вечер, Санзу, — Казутора выкинул окурок за плечо, облокачиваясь задницей на машину. — У меня мало времени, — проговорил Харучие, занимая ровно такую же позицию на капоте своей тачки. — Что ты хотел? — Да у меня, на самом деле, всего один вопрос, — вздохнул Тора, откидывая назад длинные волосы. — Это ты по приказу Майки убил Мучо? Аккуна? Санзу как всегда остался статичной фигурой. Он так реагировал на любой вопрос, не менялся. Как будто все происходящее было ему уже давным-давно известно. Ветер синхронно бросил им обоим длинные распущенные волосы в лица, и, когда Ханемия откинул свои с лица вновь, Санзу стоял такой же статичной фигурой, а свои розовые патлы, что были порядочно длиннее, чем у Торы, уже прижимал задницей к капоту. Ханемия знал, как Майки учил таких, как они. Если ситуация сложная — нервничать нельзя, но нужно собраться и не выпускать врага из виду. Майки Тору учил точно так же, только не так долго, как Санзу. Поэтому эта крошечная деталь с волосами, которые Харучие убрал и заложил под себя за несчастную долю секунды, чтобы больше не помешали, рассказала ему больше, чем любые дальнейшие слова Санзу. Но Санзу сумел удивить. — Мне никто не приказывал, — бросил он. — А когда-то ты действовал без приказа? — мрачно усмехнулся Ханемия. — Неоднократно, — и Санзу улыбнулся во все белые зубы, чего никогда не делал, позволяя себе лишь легкую улыбку одними губами. И улыбка натянулась на шрамы, споткнулась о них, став удивительно уродливой гримасой на обычно специфически красивом лице Харучие. Очень быстро стало понятно, почему он никогда широко не улыбался. Казутора против воли скривился на автомате, а Санзу снял с лица улыбку, будто ее и не было, а после бросил: — Есть всего три человека в нынешней Тосве, кого я действительно уважаю. Ты, Коко и Сейшу. Так что хочешь спрашивать за Мучо — спрашивай с меня лично. И, я тебя прошу, не делай глупостей. Мне бы не хотелось… Ханемия прекрасно понимал, что неозвученным осталось «…тебя убивать». Но тоже не смутился. Знал, куда лезет. Знал, что в очередной раз увидел слишком много злоупотребления властью от организации, в которой состоял. Что смешно — той же самой организации, которую в прошлый такой раз покинул. Тосва ничуть не изменилась с той поры, как он ушёл, не смирившись со смертью того повесившегося пацана. Даже стала ещё хуже. И Майки не изменился. — Я не предам, Санзу. Но не предам только потому, что если предам — погублю всех нас. Но заслуживает этого только один человек. — Как ты можешь говорить такое? — Харучие оставался холоден. — После всего того, что сделал для тебя глава? — Он это делал не для меня, Санзу. Он это делал для себя, а я просто был пешкой в его руках. Как и ты. И Дракен. И парни. Можешь думать иначе, но это так. — Лично я сейчас думаю, что ты неблагодарный сукин сын, — хмыкнул Харучие. — И гнил бы сейчас в строгачке за новый грабеж, если бы не глава. — Что, даже не ударишь? — усмехнулся Ханемия, ведь другого и не ждал. — За такое убивают, — прохладно отчеканил Санзу. — Но глава приказа не дал. И не даст. Хотя ты и не заслуживаешь его доброты. — Да, помилование самого судьи и палача — это очень милосердно, — хохотнул Казутора. — Некоторые и его не получают, — мрачно хмыкнул Харучие. В самом деле Ханемия бы не стал вызывать его на разговор, но он просто хотел быть с ним честным, как и с Майки. Чтобы Санзу знал, что Казутора больше не выполнит приказ, если посчитает тот неправильным. Что не закроет глаза на все на свете, что может захотеть вытворить Майки. Если тогда, в тюрьме, он был юнцом в замкнутом пространстве, где половина подчинялась Майки, а половина его боялась, потому что он пошёл против лидера, то теперь он был взрослым мужчиной. Состоявшимся, с устойчивой психикой. Четко знал, что для него правильно, а что нет. Не разбазаривался на всех подряд. Не испытывал слишком сильных эмоций, чтобы те могли перекрыть голос разума. — Рюгуджи я готов слушаться, если он к нам вернётся, — проговорил Ханемия. — Майки — нет. Захочет меня убрать — пусть убирает, но я был бы благодарен, если бы за моей жизнью он пришёл сам, а не отправил ко мне тебя. Мне тебе предъявить нечего, ты просто его заложник с иллюзией свободы. — Я передам твое пожелание, — кивнул Харучие.

***

Четыре раза. Ровно столько Майки упал в обморок за последнюю неделю. Баджи не выдержал, вызвал врача после того случая, когда Риндо, сидевший на контроле у постели Сано ночью, матерясь, притащил его на руках из ванной с первого этажа. Майки захотел умыться, Хайтани спустился за ним, а после услышал гулкий грохот, и обнаружил тело Сано на полу. Пока он падал — он убился о стиралку, и на тощем боку теперь красовался громадный синяк нездорового ярко-красного цвета. Сано даже ничего не сказал насчёт приезда врача. Молча принял его в своей спальне, а когда дело дошло до просьбы раздеться — выгнал Баджи и Риндо из комнаты не терпящем возражений тоном. Врач, выйдя из комнаты спустя сорок минут, тихо бросил: — Новости не радужные. — Сердцу хуже? — мрачно осведомился Баджи, опустошающий уже второй бокал виски. — С сердцем никаких изменений. Но он весит сорок три килограмма. — Это возможно вообще? — округлил глаза Риндо. — Он же занимается, верно? — осведомился доктор. — Да, — отозвался Баджи. — Ну вот, остались почти что кости и мышцы. Весь жир организм израсходовал на поддержание жизни. Подкожного жира почти не осталось, и со своей атлетической формой он сейчас хорошо бы сошёл за анатомический атлас по мышцам для студентов, — хмыкнул доктор. — Старайтесь не давать ему падать, любой, даже крошечный синяк у него сейчас превратится в огромную гематому. А там, мало ли, тромб… С его сердцем это все может нехорошо кончиться. Я оставил таблетки и мази, чтобы быстрее рассосалась гематома, и оставил для капельниц витаминные и питательные комплексы. Но это не решение проблемы. — Как ему помочь? — осведомился Кейске. — Я пытался поговорить, — дернул плечами доктор. — Объяснить, что если он не начнёт есть, то умрет намного раньше и довольно мучительно. Но я кардиолог, а не психиатр, а он явно не был настроен меня слушать. — Он никого слушать не настроен, — хмыкнул Риндо. — Не знаю, молодые господа, — кажется, даже врач начинал мучиться от своей беспомощности с Майки. — Я поеду… — Спасибо, — благодарно кивнул Кейске. — К сожалению, не за что, — расстроенно кивнул врач, а после вышел. — Иди спать, — зевнул Риндо. — Я назад к нему пойду. Баджи залпом допил бокал, подхватил бутылку и молча ушёл к себе наверх. Хайтани же вернулся в спальню Сано, усевшись в кресло, специально появившееся здесь для «сиделок» главы. Майки на него не глянул, а курил, параллельно работая с ничего не выражающим лицом. — Почему ты не ешь? — бесхитростно осведомился Хайтани. — Не хочу, — хмыкнул Сано, выдыхая дым. — У тебя же не может быть анорексии, — продолжил Хайтани. — Тебя никогда не беспокоил твой внешний вид. Ты же понимаешь, что долго без еды не проживёшь? — Ты же в курсе, что я и с ней долго не проживу? — бесцветно спросил в ответ Сано. — Ложись спать, я разбужу тебя, если мне куда-то понадобится. Риндо вздохнул и прикрыл глаза, погружаясь в неглубокую дрему, напоследок услышав, как Кейске громыхнул входной дверью. На улице Баджи закурил, а после решительно набрал Вакасе. Он думал об этом и раньше, но до последнего надеялся, что они справятся сами. Но лучше Сано не становилось. Хуже, как казалось сначала, тоже, но казалось так только до сегодняшнего дня, пока врач не сообщил, что Майки потерял ещё несколько килограмм веса. И Баджи уже не чувствовал в себе никаких сил, чтобы с ним бороться. — Привет, — Вакаса звучал сонно. — Что-то срочное? — Извини, если разбудил, — проговорил Баджи. — Я ещё только ложусь, — хмыкнул Имауши. — Что такое? — Когда ты последний раз говорил с Майки? — Недели две назад, — бросил Вакаса. — Он никакой, конечно, но, вроде в норме. Так в чем проблема? — Он говорил тебе про сердце? — хмыкнул Баджи. — Да, упоминал, что у него проблемы с давлением… Ну конечно, надо было не забывать, что Сано всю жизнь пиздит как дышит. Баджи был уверен, что Майки сам рассказал все Вакасе ещё несколько месяцев назад, когда у него только случился приступ в первый раз, потому что такое его враньё не выдержало бы никакой проверки, ведь все командиры вокруг были в курсе его состояния, и Имауши бы рано или поздно все узнал. Но Майки все-таки соврал. Видимо, на то, когда раскроется эта деталь для Вакасы, ему было плевать. И, видимо, никто другой не нашел причин заговорить с Вакасой о Майки. — Все немного серьёзнее, — вздохнул Баджи. — Майки болеет. А мы с ним не справляемся. Нам нужна чья-то помощь. — Что с ним? — помрачнел голос Имауши. — Лучше тебе один раз увидеть, чем выслушивать это от меня. — Я и так планировал прилететь, просто у меня тут довольно долгосрочный контракт, — Вакаса замялся. — Все очень серьезно? — Да, — глухо бросил Баджи. — Я возьму билеты на завтра, если будут. — Давай я попрошу Коко отправить за тобой наш бизнес-джет. — Настолько серьезно? — Имауши помрачнел ещё больше. — Да. Тебе напишут наши координаторы, ладно?

***

— Я набрал ванную, — негромко бросил Санзу, подбираясь к Хаджиме со спины. — И принёс туда шампанское с фруктами. Хаджиме ещё чуть смущался, но пребывал в некотором волнительном предвкушении от того, чем закончится сегодняшний вечер. Харучие отвёл его длинные волосы чуть в сторону, щекотно поцеловав за ухом, а после ловко подхватил на руки. — Поставь, я тяжёлый, — мгновенно затараторил Коко. — Ещё чего, — фыркнул он. — Ты абсолютно не тяжёлый. Наоборот, очень даже лёгкий. Тебе бы есть побольше. Санзу поставил его на ноги лишь прямо возле джакузи, а после чуть отошёл, взяв бутылку шампанского и принявшись за ее открытие. — Ты не отвернешься? — стыдливо ляпнул Коко, обернувшись за плечо, вдруг застеснявшись снимать халат. — Я сделаю так, как ты скажешь, но я безумно не хочу сейчас отворачиваться, — чуть улыбнулся Санзу. Хаджиме порозовел и отвернулся сам, а после скинул с себя халат и зашёл в воду, опускаясь в плотную пену, избегая смотреть на Харучие. Тот хлопнул пробкой, а после поставил тарелку фруктов и два бокала поближе к Коко, наполняя оба. — За тебя. Они звонко чокнулись, и Санзу скинул с плеч свой халат, без всякого стеснения спокойно опустившись в воду. Коко пытался не пялиться, но не вышло. Помимо накачанного сухого торса, у Харучие были крепкие бёдра с отчетливыми косыми линиями, уходящими к паху. А ещё все это было исчерчено длинными и короткими, белыми и розовыми, грубыми и более тонкими полосками шрамов. В особенности левая рука, на которой, казалось, не было ни клочка здоровой кожи. И все эти шрамы притягивали внимание. — Извини, так глазеть, наверное, невежливо, — одернул сам себя Хаджиме, отведя взгляд. — В этом нет ничего такого. Ты можешь потрогать, — отозвался Санзу, прикрыв глаза. Коко придвинулся ближе и устроил ладонь ему на грудь. Обвёл звездочки бывших пулевых, спустился к длинной черте прямо вдоль нижнего ребра, поднялся к нескольким косым шрамам на ключице, к свежему — розовому и неглубокому, в основании шеи, спустился на левую руку. И Санзу дрогнул. — Больно? — тут же отдёрнул руку Коко. — Нет, — медленно отозвался Харучие. — Просто… с этими шрамами у меня кое-что связано. — Как их много, — вернувшись к груди, прошептал Хаджиме. Это даже несколько завораживало. Словно он смотрел карту жизни загадочного розоволосого командира. Вот совсем старый шрам, белёсый и почти незаметный, которому, должно быть, лет двадцать. Вот небольшой свежий грубый рубец, должно быть, порез от осколка стекла, или что-то подобное. Вот россыпь мелких ожогов на правом запястье — Коко даже не имел предположений, что это может быть. Вот две привычные белые черточки по обоим уголкам рта… — Как ты получил эти порезы? — негромко спросил Хаджиме, завороженно обводя губы большим пальцем, едва касаясь. — Эти шрамы мне для того, чтобы помнить, — негромко отозвался Санзу. — Помнить что? — Помнить, кто я. И что должен делать, — пространно отозвался Харучие. — А кто это сделал? — Я сам. Это было ещё в тюрьме, — почти не соврал он. — Ужас, — выдохнул Коко, а после поцеловал его в правую черточку шрама. Санзу легко вплёл свои пальцы в его волосы и углубил поцелуй, мягко снимая влажные от пара губы. Хаджиме с дрожью выдохнул, инстинктивно подавшись вперёд, ближе к прохладному даже в горячей воде телу. — Ты правда никогда этого не делал? — смущённо шепнул Коко, уперевшись лбом в его плечо. — Правда. Никогда, — спокойно отозвался Харучие. — Я могу быть снизу, чтобы ты не переживал, если… — Нет, все хорошо, — прошептал Хаджиме. — Я тебе доверяю. И Санзу мягко подсадил его себе на бёдра, давая почувствовать, как он возбуждён. Твёрдый член скользнул в воде по впалому животу Коко, и тот тихо выдохнул Харучие в шею, пока тот скользил губами по его плечам, оставляя россыпь поцелуев, а после чуть прикусил выступающую косточку ключицы, заставив Хаджиме тихо застонать. И Харучие спустил руки ему на бёдра, принимаясь растягивать напряженное колечко мышц, пока губами припал к груди Коко, оставляя мелкие засосы и укусы на бледной коже. Коко застонал в голос, когда Санзу тронул простату своими длинными пальцами. — Боже, — выдохнул он. — Я… черт, Хару… — Ты такой тонкий, что я боюсь тебя сломать, — горячо прошептал ему на ухо Санзу. — Красивый. Мне очень тяжело сдерживаться, чтобы не взять тебя прямо сейчас, ты знаешь, Коко? — Ты говоришь… — Хаджиме сорвался на новый стон, — смущающие вещи… — Мне нравится, когда ты так краснеешь, — Санзу и не думал переставать. — Эти люди, которые так внимательно слушают все умные вещи, которые ты им говоришь, как думаешь, как бы они отреагировали, узнай они, как ты стонешь, пока я трахаю тебя пальцами? — Я… господи, — Харучие ускорился, и Коко, изголодавшийся по ласке, не мог выговорить ни одной внятной фразы, а мысли словно выбило из головы. — Ты так изгибаешься и подмахиваешь, — в самые губы прошептал ему Санзу. Хаджиме тихо зашипел сквозь зубы, чувствуя, как близится разрядка, но Харучие ловко перехватил его член, сжав в своей крепкой ладони прямо под головкой. Коко разочарованно застонал, вновь упав лбом Санзу в плечо. — Какой ты чувствительный, — шепнул Санзу, приподнимая его под бёдра. — Сможешь кончить без рук? — Я… Хару, сделай что-нибудь, пожалуйста… — Что-что? — усмехнулся Санзу. — Я не понимаю, чего ты хочешь. — Ты меня смущаешь, — ещё гуще покраснел Коко. — Я всего лишь хочу услышать, чего ты хочешь, и я сделаю то, что ты попросишь, — лукаво улыбнулся Харучие. — Трахни меня, — поддался на эту игру Хаджиме, заглянув ему в глаза. — Войди в меня… умоляю. И Санзу опустил его на свой член, что разом выбило ему весь воздух из лёгких, и Коко неожиданно низко для себя застонал. А Харучие перехватил его запястья в свою ладонь, заведя те ему за спину, лишая всякой опоры и подкидывая бёдра вверх, вбиваясь в тело лишь глубже. Первые несколько толчков были медленными, но до одури глубокими, словно прошивающими его насквозь. Санзу и сам задышал непривычно шумно, кусая Хаджиме в тонкую шею. А после он вдруг резко ускорился, заставив Коко громко вскрикнуть от стимуляции, но руки не освободил. Хаджиме закусил губу, ощущая, как ходит где-то по самой грани оргазма. — Ха… Хару… дай мне… — Чего ты хочешь? — прошептал ему в губы Санзу. — Я хочу… кончить, умоляю… Дай мне кончить… Руки Харучие так и не отпустил. Зато приподнялся из воды, не сняв Хаджиме со своих бедер, и сорвался на невозможно быстрый темп, попадая в одно и то же нужное место внутри Хаджиме, с силой проходясь вдоль всех узких, сжимающихся в предоргазменной судороге стенок. И Коко издал измученный стон, а после кончил, так и не притронувшись к себе, забрызгав Харучие спермой так, что попало даже на лицо. Санзу зашипел, ощущая, как Коко сжал его внутри и кончил следом. Хаджиме рухнул ему на грудь, ощущая растекшееся внутри него влажное тепло и ответил на медленный, расслабленный поцелуй, не находя в себе сил даже чтобы сняться с члена. — Все хорошо? — тихо спросил Санзу, убирая прилипшие влажные прядки с его лица. — Все прекрасно, — улыбнулся Коко. — Поверить не могу, что это твой первый раз… — Первый, — кивнул Харучие, а после поцеловал его ещё раз и добавил. — И я хочу ещё.

***

Они занялись сексом ещё четыре раза. Коко, честно говоря, и не помнил, когда такое было в последний раз ещё со времён своей юности. Силы покинули его ещё на середине третьего, когда они были в постели, но Харучие оказался вполне оправданно вынослив физически, и Хаджиме кончил ещё два раза, оставшись совсем без сил. Санзу на руках перенёс его в ванную, где усадил себе между ног и мягко массировал голову, отмывая белоснежные пряди с густым шампунем, а Коко окончательно обмяк, откинувшись на его грудь головой и прикрыв глаза. — Все хорошо? — тихонько шепнул Харучие, подавая ему бокал шампанского. — Все прекрасно, — выдохнул Хаджиме. — Мне очень хорошо. А тебе? — Тоже, — коротко отозвался Санзу, и чмокнул его во влажный висок. — Это получается, что я лишил тебя девственности? — вдруг дошло до Коко. — М… Хаджиме запрокинул голову, глянув на него, и игриво усмехнулся, заставив Харучие впервые на своей памяти чуть смутиться и отвести взгляд. И хоть лицо его почти не изменилось, едва уловимые нотки смущения Коко разглядел. — О боже, — разыгравшись, продолжил он подкалывать с улыбкой. — Я очень плохой мальчик. Я украл твою девственность! — Не думал, что тебя это так развеселит, — хмыкнул Санзу. — Ты же в курсе, что мои парни заносили нам в квартиру доставку еды, пока мы развлекались в ванной? — Что? — тут же ошарашенно округлил глаза Хаджиме, заливаясь удушливой краской. — Ты так стонал… Надеюсь, они не узнали твой голос, — повёл плечом Харучие. — О господи, — спрятав лицо за руками, прошептал Коко, а Санзу в ответ легко рассмеялся, отлепляя его руки от лица и целуя в губы. — Я шучу. Что, разве только тебе можно надо мной подтрунивать? — с улыбкой бросил он, возвращаясь к волосам Хаджиме, что принялся аккуратно накручивать на указательный палец. — Не шути так, — надулся Коко, легонько пихнув его в плечо. — А то что? — усмехнулся Харучие. — Я дипломированный юрист. Засужу тебя за репутационные потери, — фыркнул Хаджиме. — Ох, господин, — подыграл Санзу, пока рука его поползла по груди Коко вниз, к паху, где все мгновенно снова напряглось, словно ему было пятнадцать, а не тридцать. — Может, мы сможем урегулировать все в досудебном порядке?.. Я кое-что умею… — И что же? — приподнял бровь Коко с серьёзным видом. Санзу ловко подхватил его под бёдра, усадив на край джакузи, а сам остался в воде на уровне его бедер, скользнув руками по худым ногам. А после склонился, поцеловав выступающую косточку на бедре и, глянув Коко в глаза, взял его член в рот, заставив того хрипло стонать.

***

Вакаса стоял перед кроватью Майки молча, глядя тому прямо в глаза. Сано тоже молчал. Имауши ждал, что взгляд его станет виноватым, но нет. Тот так и смотрел на него пустыми глазами. Они бы, наверное, замерли бы так и на полчаса, если бы не поднявшийся Кейзо, заносивший до этого чемоданы в дом. — Блять, — с порога брякнул Бенкей. — Что с тобой, Майки? — Вон тумба, на ней бумажка с диагнозом. Почитай, я все не помню, — сухо проговорил Сано. Кейзо растерялся, замерев рядом с Вакасой посреди комнаты. А Имауши медленно сложил руки на груди, проговорив: — И сколько? — Около двух лет, — ответил Сано, бесцветно глядя ему прямо в глаза. — Вы о чем? — посмотрел на обоих Кейзо. Но они друг друга поняли. Имауши сел на кресло напротив кровати Манджиро, тяжело потёр переносицу. — И что из этого ты сделал с собой сам? — выдохнул он. — Лучше спроси, что из этого я сделал с нами всеми не сам, — невесело ухмыльнулся Сано. В ответ на свой вопрос Вакаса услышал куда больше, чем хотел, задавая его. — И что, доживать ради них будешь? — внезапно обронил Кейзо. — Знаешь, Майки, тебя жизнь научила только выживать. А вот жить — так никто и не научил. Жить ради того же Дракена не пробовал? Чтобы он вернулся и увидел тебя счастливым и здоровым, а не вот это вот. И Манджиро вдруг осекся и отвел глаза, а Вакаса сгрёб к себе документы с тумбочки, читая. — Два сапога, блять, пара! — выругался вдруг Кейзо. — Этот, блять, хуй сорокалетний, доживает тут со своих двадцати! Ради меня, ради тебя — младшего брата своей большой любви! Ты тоже, мать твою, мафиози всея Японии! Всю свою жизнь на месть положил, потом на пацанов своих! На себя похуй, на то, что есть те, кому на тебя не похуй — тоже похуй! Ты хоть когда-то, блять, ради себя жил? Ты тут хоть кому-то что-то должен, а? Два, блять, вечно доживающих! Счастье — это то, как вы на мир смотрите, а то, как вы на мир смотрите — это плод ваших собственных усилий над самими собой, блять! Неужели так сложно это понять? Вы же оба умные, это я тупой как пробка! Почему такие простые вещи до вас не доходят никогда?! Араши выдохся, дернул форточку, сплюнул в неё, а после, не сдержавшись, въебал по стене, проломив гипсокартон: — Не надо ради меня доживать! И Дракен бы так же сказал, вот я уверен! И Шиничиро, если был бы жив! Не надо мучиться! Хотите сдохнуть даже спустя столько лет — сдохните! Мы будем убиваться, страдать, но вас уже не будет, и вам будет похеру. Но мучиться ради нас не надо! И он вышел за дверь, громко сбегая по ступенькам вниз. Майки долго смотрел ему вслед, а после негромко бросил: — Он тебе это говорил? — Никогда, — выдохнул Вакаса. — Он, наверное, прав, — вдруг бросил Сано. — Только я и так уже в суперпозиции. И жив я или мертв — уже мало что меняет. — А как же ваши парни? — Я не про работу, — усмехнулся Майки. — Хотя, уже и про неё тоже. Я же могу умереть хоть завтра, я все предусмотрел на этот счёт. — Не сомневался, — тяжело выдохнул Имауши. — Как себя чувствуешь? Только честно. — Уже ничего не болит, — абсолютно честно бросил Майки. — А ты? — За тебя болит, — тихо обронил Вакаса. — И обидно. За то, что не смог тебя уберечь. — Бесполезное занятие. Я сам прекрасно шел к этому всему семимильными шагами. Только Дракена хочу дождаться. На большее уже не могу рассчитывать, — вновь искренне бросил Сано, запрокинув голову. — А хочешь рассчитывать? Если он вернётся, захочешь? — Я не знаю, — улыбнулся Майки. — Но и не зарекаюсь.

***

— Это разве не Наото? — осведомился Хаджиме, кивнув на обочину. — Он, — глянув, отозвался Санзу. — Давай остановимся, — попросил Коко. — Может не стоит? — Харучие мягко устроил ладонь ему на бедро, а Хаджиме вздрогнул. — А если там что-то с нашими ребятами? Харучие съехал на обочину, припарковавшись, а после открыл для Коко дверь, подавая руку и помогая выбраться. — Ого, какие люди, — мрачно выдохнул Наото вместе с дымом. — Хаджиме. Коконою он руку пожал, а Санзу лишь смерил холодным взглядом. Тот, впрочем, ответил тем же, даже не поведя бровью. — Что случилось? — полюбопытствовал Хаджиме. — А вы посмотрите, — ещё мрачнее фыркнул Наото, приподнимая ленту. Коко неуверенно прошёл внутрь подворотни, а после выдал: — О господи! Лежащий на земле труп был изуродован так, что Хаджиме мгновенно замутило. Нетронутым осталось лишь лицо: симпатичный блондин с чёрными безжизненными глазами и аккуратными чертами лица был весь покрыт проникающими ранами, глубокими, зверскими, а перерезанное горло раскрылось вывернутым мясом наружу. Одежды на нем не было. Коко прикрыл рот, сдерживая рвотные позывы, а Санзу коротко обронил: — Не смотри, — и приобнял его за плечо, позволяя спрятать глаза, уткнувшись ему в плечо. — Я сначала на секунду подумал, что это Майки, — едва слышно выдохнул ему Хаджиме. — Он так на него похож… — Да, — медленно отозвался Санзу. — Что-то есть. — Ужас. Кто мог пойти на такое зверство? — Вот и меня мучает тот же вопрос, — бросил подошедший Тачибана. — Шестьдесят семь ножевых. Причём все, кроме того, что на горле — несмертельные, и были нанесены, пока он ещё был жив и в сознании. А потом ему вспороли глотку. — Нужно знать, куда бить ножом, чтобы нанести шестьдесят шесть несмертельных ножевых, — прохладно отозвался Харучие. — Это уже третий такой труп. У нас тут, походу, серия, — сплюнул Наото. — На Сано вашего чем-то похож. Своих я уже отпустил, потому что даже самым опытным от этого зрелища плохо стало. Решил сам дождаться труповозку. — Это ужасно, — ещё раз повторил Коко, так и уткнувшись в плечо Харучие, а тот успокаивающе погладил его по голове. — До этого были ещё один парень и ещё одна девушка, тоже черноглазые невысокие блондины, — Тачибана закурил ещё одну. — Схема та же. Все не изнасилованы, убивали всех в другом месте, потом, очевидно, перевозили, причём не волокли, а несли. Значит убийца довольно крупный и сильный. По характеру нанесения ран — либо доктор, либо рецидивист. Либо очень долго готовился, но это вряд ли — когда человек впервые кого-то пытается зарезать, нож обычно попадает в ребра, а тут ни одной осечки. — Ну и нахера ты это говоришь? Не видишь, что ему и так неприятно? — укоризненно хмыкнул Санзу, продолжая прижимать к себе Коко. — А господин генеральный директор не в курсе, чем ты обычно занимаешься? — не остался в долгу Наото. — Ты бы хоть поделился, он бы, может, так к тебе не прижимался… — Жаль, что ты коп, вас по закону пиздить нельзя. Нельзя ещё больше, чем остальных, чисел в виду, — хмыкнул Санзу. — А вы же сами напрашиваетесь. — Этот, по-твоему, тоже сам напросился? — кивнул на труп Тачибана. — Успокойтесь оба, — отстранился от Харучие Коко, все ещё избегая смотреть на труп. — Человек умер в муках, поимейте хоть немного уважения. Наото поджал губы, осекшись, и Санзу тоже замолчал. — Ты же можешь отдать распоряжение, чтобы твои поглядывали, не попадётся ли им где этот маньяк? — негромко попросил Хаджиме, беря Харучие за руку. — Отдам, — тихо отозвался Санзу. — Поехали отсюда. — Хоть один вменяемый человек в вашем кружке по интересам, — вздохнул Наото. — Спасибо, Хаджиме. — Да не за что, — пробормотал Коко. — Удачи вам. Они вернулись в машину, и Санзу завёл, вернув руку Коко на колено, мягко погладил. — Кем нужно быть, чтобы так безжалостно убить человека? — риторически спросил Хаджиме. — Куда поедем? — Давай сразу домой, у меня что-то аппетит пропал, — качнул головой Коко.

***

Инуи пил кофе в гулкой тишине квартиры. Не журчали больше новости, не болтал по телефону сонный Хаджиме, сбивающийся спросонья с китайского на родной японский. Не нужна была вторая кружка, сиротливо занимающая место на полке. Сейшу плюнул и плеснул себе в кофе коньяка из початой со вчера бутылки. В конце концов, что он теряет? Все, что мог, он уже потерял. Вместе с Коко из квартиры и жизни Инуи словно ушло что-то неуловимо важное. Хоть они и редко виделись, и ссорились много последние годы — все равно. Что-то пропало. А Хаджиме теперь самостоятельно обустраивал свою жизнь, и Сейшу даже не знал, где он теперь, с кем, куда поселился, как ест и когда спит. Инуи выдвинулся в офис с опозданием, не находя в себе сил никуда торопиться. Честно говоря, вообще ехать не хотел, сил работать не было, да и настроение было изрядно никудышнее. Плейлист, автоматически собираемый телефоном, как назло подкидывал тоже только какое-то добивающее грустное завывание, которое только раздражало. На улице было удивительно солнечно, по-летнему, и наземная парковка уже была заполонена брониками охраны. Офисные сотрудники парковались на подземке. Сейшу закурил, приоткрыв окно, и вдруг увидел, как на другом конце парковки остановился Санзу на своём спортивном китайце, ловко выворачивая руль. Рядом с ним сидел Хаджиме, не в ноутбуке и даже не в телефоне. Коко рассказывал Харучие что-то с живым интересом, активно жестикулируя правой рукой. А после, когда история, видимо, окончилась, Санзу что-то негромко бросил с усмешкой, и Хаджиме беззаботно расхохотался. Инуи сжал руль до ноющей боли в мышцах. А после Санзу наклонился к Коко и мягко поцеловал его в губы, притянул к себе за подбородок. И Коко ответил. А после сделал ему ручкой с милой улыбкой и вышел из машины, направляясь к дверям мимо толпящейся у входа охраны. Сейшу вспомнил слова Сано и от бессильной злобы стукнул по рулю. Нет, а чего он хотел? Коко, вроде, обет воздержания не давал и целибата не придерживался, да и Санзу волен делать все, что хочет, но все равно обожгло едкой ревностью. Ещё и так быстро? Они ведь расстались совсем недавно, и Сейшу до сих пор никак не мог привыкнуть к отсутствию Коко в квартире даже в те редкие разы, когда он там ночевал. Но злиться на Хаджиме он не мог. Зато мог на Санзу. Так вот о чем говорил тогда Манджиро?.. Харучие просидел в машине ещё немного, а после вышел, обманчиво спокойно устроив руку на кобуру. По улице он обычно именно так и ходил, готовый ко внезапному нападению. А с недавних пор ещё и кортик с собой частенько таскал, в набедренных ножнах, плотно закреплённых на крепком правом бедре поверх костюма. Инуи выкурил ещё три сигареты, прежде чем подняться к себе. Первые два часа он разгребал новую логистику после того, как недавно напали на их инкассаторов, но вся голова вместо маршрутов и анализа была забита воспоминаниями о том утреннем поцелуе. Потом спустился посмотреть на ежедневную тренировку своих парней, которые Майки теперь поручил контролировать им лично. На них он и сорвал злобу, заставив качаться, как это обычно делали в армии, пока они не выдохлись. Видя состояние начальства, парни, обычно галдящие и перешучивающиеся, притихли, выслушивай указания на сегодня, а после рассосались — кто в разъезды, кто по местам, а резервные предпочли скрыться в переговорной, чтобы не сталкиваться больше с Сейшу и не огрести ненароком, попав под горячую руку. А потом он спустился к руководящему менеджменту, где нужно было согласовать выезды на ближайшие командировки и распределить охрану с ними на неделю. И там, как назло, был Санзу, попивающий кофе из простого пластикового стаканчика и негромко что-то рассказывающий директору отдела по связям с государственными органами, спокойно заложив вторую руку в карман. Сейшу и сам не понял, как его сорвало. Он быстрым шагом приблизился к ним, непреднамеренно привлекая тем самым всеобщее внимание, а после со всей силы въебал Харучие по челюсти. И тот даже не закрылся, потому улетел бедром в ближайший стол и согнулся, держась на лицо. Менеджеры и директора замерли, даже не испуганно, а озадаченно, потому что не успели даже мельком осознать, что происходит. Санзу молча выровнялся, взглядывая нечитаемыми глазами на Инуи. И Сейшу резко осекся, выпустив весь воздух из лёгких, поняв, что он ведёт себя как полный придурок. Словно ревнивый малолетний сопляк. В конце концов, в чем Санзу виноват? Сейшу с Коко уже не вместе, он Хаджиме не уводил, и уж тем более явно ни к чему не принуждал. На секунду Инуи подумал, что сейчас ему въебут в ответ, и даже был готов тоже принять удар, стерпеть, не закрываясь, потому что так было бы честно по отношению к Харучие, только вот тот удивил, потому что ничего не сделал. Только едва заметно кивнул, мол, я все понимаю, не надо объясняться. И Сейшу и не стал. Просто молча ушёл назад к лифтам и зашёл внутрь, намереваясь подняться к себе и опустошить что-нибудь из мини-бара. Через полчаса, когда он мрачно хлебал дорогой французский коньяк так, словно это был самогон за пятьсот йен, в дверях возник редкий для офиса гость — Казутора. — Ты чего людей пугаешь? — На меня нажаловались? — хмыкнул Инуи. — Нет, просто не поняли, что случилось, — отозвался Ханемия, сам добывая для себя бокал. — Нальёшь? — Ты на работу? — Я с работы. Плюнул, бросил все на Брахму, всучил им отряд своих ребят, пусть возятся, — Казутора сделал глоток. — Хороший коньяк. Синяков на тебе не вижу, значит Санзу тебя не бил. — Я сорвался, — честно бросил Сейшу. — Увидел их на парковке. Санзу с Коко. — Ничего неожиданного, они же дружат. — Они приехали вместе, а после Санзу его поцеловал, — мрачно выдал Инуи, с силой потирая своё лицо руками. — Меня, конечно, жизнь к таким зрелищам не готовила… Как чувствовал, что надо нахер не ехать сюда сегодня. — Блять, сочувствую, — бросил Ханемия. — Вкусы у Коко, конечно… Это я не про тебя, если что. — Санзу симпатичный, — меланхолично пожал плечами Инуи. — Псих и убийца, — закончил за него Ханемия. — Он жестокий. — У него работа такая. — У него работа — убивать. А вот способы он выбирает сам, и тут его талант прямо раскрывается. Смотри, — он открыл на телефоне фотку и развернул экраном на Сейшу. Тот сощурился, всматриваясь, а после кашлянул, поджав губы. Фотография была сделана на чей-то телефон, а на ней окровавленные трупы были гирляндой развешаны на трубе. — Мои парни ехали мимо подворотни, увидели занимательную картину, — пояснил Ханемия. — Оказалось, работа Санзу. Говорят, он лично им глотки вскрывал и вешал. — С Коко он казался… не знаю даже. Нежным, что ли… — Ну не знаю, — с сомнением хмыкнул Казутора. — Но бить Санзу по лицу точно не решение. — Да говорю же, не собирался я его бить! Увидел просто его, и переклинило, — поморщился Сейшу. — Думать больше ни о чем не могу, кроме этой херни… Работать так точно не вариант. Не хочешь поехать со мной? Выпьем, нажалуемся друг другу на жизнь… — Поехали, почему нет, — отозвался Казутора. — Мои подвезут. Инуи без раздумий вышел за ним, захватив лишь телефон и пиджак. Хотелось нажраться так, чтобы весь этот день вытерся из памяти, желательно целиком, с самого утра. Ребята Казуторы докинули их до дорогущего бара, где им выделили целый отдельный зал. Сейшу взял водки, а Казутора не стал отказываться. — Нахуя ты мне эту гирлянду сраную показал? — после опрокинутой стопки выругался Инуи. — И без того дерьмовых картин за сегодня было достаточно… — Наш глава с катушек съехал со своей жестокостью, — негромко отозвался Ханемия. — Он-то тут причём? Про Санзу же речь идёт. — Санзу действует по его приказам. — Ты думаешь, это глава приказал их развесить? — фыркнул Сейшу. — У него и без того дел по горло, чтобы придумывать красочные казни. — Сомневаешься в его фантазии? — приподнял бровь Ханемия. — Ни грамма, просто он бы не стал тратить на такое своё время, когда у него есть профессионал по анатомическим театрам, — скривился Инуи. — Я скорее бы поверил, что он приказал Санзу убить виновных так, чтобы половина города без тошноты веревки видеть ещё год не могла. — Разве это отменяет факт его жестокости? То, что он не сам придумывал, куда кого вешать и каким узлом вязать? — прохладно проговорил Казутора. — Между вами прямо какая-то чёрная кошка пробежала. — Не впервой. И на то есть причины, — хмыкнул Ханемия. — Цель для него все ещё оправдывает средства, причём любые. Он же таким образом за Дракена мстит. За одного человека только в течение последнего месяца перехуярил полсотни, которые даже в нападении на Дракена не участвовали, причём не просто так перехуярил, а показательно, чтобы у других поджилки дрожали. А если считать с момента аварии — я думаю, мы за тысячу уйдём только на территории Японии. Из меня пацифист хуевый, но человеческая жизнь, даже не самого хорошего человека, все-таки, должна как-то больше цениться. Людям нужно шансы давать хоть иногда. — Мне это тоже не нравится. Но пока соблюдение приказов Майки сохраняет нам жизнь, — вздохнул Сейшу. — После Дракена на нас не было ни одного серьезного покушения. — Думаю, здесь дело не в том, что они боятся жестоких расправ, а в том, что им просто некогда, — фыркнул Ханемия. — Майки ублюдок, и в очередной раз это доказал. — Хочешь сказать, ты теперь ослушиваешься его приказов? — Тех, которые мне не нравятся — да. Он предупреждён, — холодно проговорил Казутора. — В этом месяце проигнорировал три, и никто от этого не пострадал. — Скорее всего твоя часть работы перешла на ребят Хайтани и Санзу, — бросил Инуи. — Зато моя совесть чиста, — отрезал тот. Сейшу налил себе водки в стакан из-под сока и опрокинул сразу, закрыв рот рукавом, пытаясь вытравить из головы навязчивый образ поцелуя. — Слушай, ну ты же знал, что легко не будет, когда бросал его, — сочувствующе глянул на него Ханемия. — Ему одиноко, и он, возможно, пытается так забыться. А Санзу, вероятно, действительно способен его утешить, он хоть и псих, но натура у него довольно тонкая. Я же его с детства знаю. — Я не злюсь на Коко, — тяжело вздохнул Сейшу. — Я его люблю, я не могу на него злиться. Я злюсь на себя за то, что так и не смог сделать что-то, чтобы мы были вместе. — А что ты мог? Что ты не сделал? — Не знаю. Я, наверное, недостаточно его любил. Ты видел отношения Майки с Дракеном? Как они друг за друга держатся… А у них поводов ссориться в четыре раза больше, чем у нас, они же работой оба командуют напрямую, и постоянно спорили на тему работы. Но не ссорились. И Майки всегда упахивался, а Дракен его не лечил, они всегда были друг другу искренне рады… — Терпение — качество, присущее не всем. — Но мне без него все равно хуево, — Сейшу хлопнул ещё водки, стукнув бокалом о стол. — Я его люблю. Неужели это моя судьба такова? Мучиться и с ним и без него? — Найди себе кого-нибудь. Переспи, пофлиртуй… Ты же почти всю жизнь был с ним, другого-то и не видел. Отвлекись. — Как? — мрачно фыркнул Инуи. — Ну, Коко же как-то смог отвлечься, — дернул плечом Ханемия.

***

— Ну-ка постой секунду, — тормознул Ран Коко за рукав. — Что такое? — осведомился Хаджиме. — На тебе волос, — Хайтани ловко подцепил что-то с его спины и потянул, а после прищурился, рассматривая. — Волос Санзу. У тебя под пиджаком. — Это допрос? — приподнял бровь Коко. — Нет. Вы спите? — так же прохладно бросил Ран. — Я просто живу у него, — качнул головой Хаджиме, солгав. — А это имеет какое-то значение? — В целом — нет. И ты меня знаешь — мне глубоко плевать, кто с кем спит. Но я за тебя переживаю. Санзу… не в себе, — продолжив путь к офису их дочерней компании, подметил Ран. — А кто сейчас в себе? — риторически пожал плечами Коко. — Я прекрасно понимаю, что ты не хочешь со мной говорить об этом, но я просто не мог тебе этого не сказать. Он психопат, а теперь он психопат в самом жестком стрессе в своей жизни. Думаю, ты и сам догадываешься, из-за кого. И то, как он себя ведёт с тобой — на девяносто процентов неправда. Не потому, что он сознательно тебе врет, а потому, что он не умеет иначе. Манеру поведения он копирует с тех, кого видит и слышит, и это он умеет мастерски. А вот на уме у него может быть все, что угодно. — А если мне нет до этого дела? — хмыкнул Хаджиме. — Может, меня устраивает, что со мной не до конца искренни? — Может, — усмехнулся Ран. — Главное, чтобы никто из вас не поверил во что-то несуществующее. — Я не идиот, — фыркнул Коко. — Да, ты просто одинок и в депрессии. Был бы ты идиотом — я бы этот разговор и не начал, — бросил Хайтани. — Эй. Четверо остаются у входа, остальные с нами. Охрана, идущая с ними, разделилась. Коко чуть одернул пиджак, вынимая документы из кейса. Директора из Тайваня видели Хаджиме в основном во время созвонов, а потому повскакивали, кланяясь, поглядывая на похуистично закурившего прямо в офисе Рана. Они говорили почти два с половиной часа. Старший Хайтани все это время тянул один бокал виски, гоняя шарики в игрушке на телефоне. Харучие в последнее время все чаще где-то пропадал, а ещё изменился, став подозрительно дёрганным. Ран достаточно давно его знал, чтобы распознать, что с ним что-то было не так. И это было уже даже не из-за Сано. Риндо, к слову, тоже это заметил, но вытащить из Харучие информацию никак не удавалось. И то, что Хаджиме разошёлся с Инуи, все тоже заметили сразу. Сейшу теперь почти не трезвел, шляясь всегда как минимум поддатым, и Рану было даже немного его жаль, но в их отношения он не лез разбираться. Это только младший у него любил такие развлечения. Зато вот в отношения Харучие и Коко не влезть просто не мог, потому что хорошо относился к обоим и был убеждён, что происходящее между ними чревато последствиями для обоих. — Ещё заправляетесь? Да, понял. Тогда подъедем через полтора часа, — бросил Коко в трубку, когда они закончили. — Поехали, что ли, перекусим куда-нибудь. Они пока ещё заправляют самолёт. — Он тебя не любит, — без прикрас бросил Хайтани. — Точнее, он любит не тебя. — Я знаю, — прохладно отвёл взгляд Хаджиме. — Люди что, не могу быть вместе без любви? — Могут, но не тогда, когда они любят других людей, — хмыкнул Ран. — Санзу сейчас не в себе, и это может напрямую сказаться на тебе. Не веришь? — Не убьёт же он меня, — фыркнул Коко, садясь в машину. — Да, скорее изнасилует, учитывая характер ваших взаимоотношений, — просто бросил Хайтани. — Херню несёшь, — ругнулся Хаджиме, отвернувшись к стеклу. — Он выбит из колеи, а притворяться джентельменом при таких раскладах бесконечно не сможет. Кто-то по итогу обязательно пострадает, и мне бы не хотелось, чтобы это был ты. — И кто же это ещё может быть? — Не знаю. Кто угодно, по большому счёту, — Хайтани завёл, выкрутив руль. — Если Майки не решит с ним проблему — Санзу прорвёт на какую-нибудь печальную и неприятную историю, если ещё не прорвало. А Майки, к сожалению, вряд ли может выздороветь по щелчку пальцев. — Санзу — взрослый человек. И он не идиот, — отвернулся к окну Коко. — Дай сигарету, пожалуйста. Ран молча протянул пачку, а после, когда Хаджиме закурил, добавил: — И ты его не любишь. — Зато мне с ним комфортно. И может сейчас я не люблю его так глубоко и сильно, как и он не любит меня, но ты не можешь наверняка быть уверенным, что это чувство не возникнет у нас позже. — Или вы оба измотаете друг друга, заодно и Инуи, а разбираться в этом по итогу будет Сано, пока вы будете по очереди плакать ему в жилетку. Что я, не знаю, что ли, как это обычно бывает? — хмыкнул Хайтани. — Ты и сам не так давно лежал у него дома под его личным присмотром, не обвиняй меня в том, что мне иногда бывает нужна его помощь, — огрызнулся Хаджиме. — Не злись на меня, за тебя же беспокоюсь, — закатил глаза Ран, став на пару секунд удивительно похожим на своего младшего брата, от которого такие жесты были куда привычнее. — Переживай лучше за себя, — окончательно отрезал Хаджиме, и уткнулся в телефон.

***

Телефон пропищал несколько раз. Майки закатил глаза. Судя по звуку, кто-то насыпал ему фоток, и это явно была не чья-то эротическая фотосессия и не открытки с поздравлениями с Международным женским днём. Нехотя он разблокировал нужную трубку, глядя на фотки. Наото явно выбирал ракурсы. Интересно, подобные материалы вообще легально высылать кому бы то ни было? На фотографиях был стройный ряд повешенных белых обескровленных людей со вскрытыми горлами. Кровь была тут же, под их болтающимися в воздухе ногами, целая речушка, уходящая в решетку водостока. Веревка была одинаково натянута на ярко-жёлтую трубу теплотрассы, причём ее даже не разрезали, а тянули от трупа к трупу, из-за чего вся конструкция напоминала гирлянду из человеческих тел. Майки несдержанно хохотнул. Ну Санзу и затейник. Сано сам набрал Наото, не дожидаясь его звонка. — Ты забыл дописать мне на вотсапп, что контент двадцать один плюс. У меня вообще-то больное сердце, мало ли, я бы был шокирован, — насмешливо бросил Манджиро. — Очень смешно, -мрачно отозвался Наото. — Мне как этот пиздец вышестоящему начальству объяснять? Вы что, святая инквизиция? Что же вы костёр тогда не развели на центральной площади? — Ещё не вечер. Стемнеет, и костёр будет лучше выглядеть в кадре. — Брось ты хохмить, блять, — выругался Наото. — Что это такое? — Ты же сам все правильно понял. Это казнь. Показательная, — посерьёзнел Майки. — Сколько тебе человек надо посадить, чтобы от тебя отъебались? Четверых хватит? — Четверых за пятнадцать? — Там члены дочерней группировки Вальхаллы развешены. Скажешь, что разборка между мафиозниками, и общественность успокоится. — Вашу сраную гирлянду нашли подростки, когда утром шли в школу! — Передайте их родителям, что путь в школу не пролегает через тупиковые подворотни, а значит их дети курят по утрам перед школой, — сухо проговорил Майки. — Общественность была на ушах из-за маньяка. Последняя жертва — блондин, восемнадцать лет, семьдесят одно, блять, ножевое. Ваша последняя разборка прошла со взрывом двух автомобилей. А теперь пятнадцать висельников со спущенной в канализацию кровью. Сажать твоих амбалов для отмазки — это, конечно, замечательно, только не убеждает общественность, когда после этого жестокая безумная херня все равно продолжается! — Ну и что мне, извиниться? — Прекратить. Хотя бы на время, — выдохнул Наото в тон щелчку зажигалки. — Этого не могу. Так что могу только извиниться. — Блять. И Тачибана повесил трубку. А Майки загуглил новость про маньяка, рассматривая фотографии без цензуры с закрытых пабликов, а после закрыл вкладку, тихо хмыкнув. Про себя подумал, что люди, все-таки, придурки в своём большинстве. Маньяк их пугал куда больше, чем те же массовые перестрелки, хотя убивал всего по одной жертве за раз. У этого даже своя логика была — намного больше пугал некий образ психопата, чем массовые разборки организованной преступности, ведь у ОПГ был какой-то мотив в виде денег, власти или чего-то подобного, а у маньяка мотива не было. Точнее, им казалось, что не было. Сано же находил это глупым, ведь считать на самом деле нужно по количеству жертв, а не по мотивам. И куда больше шансов влететь под шквальный огонь перестрелки, чем попасться под руки одному конкретному лицу. Майки быстро набрал Наото сообщение: Если консультанты ещё не составили портрет вашего маньяка — то лови подсказку :) Такое количество проникающих ножевых — это имитация полового акта. Уверен, что он при этом не насилует жертв.

***

— Вы хотите сказать, что у него анорексия? — Баджи прижал ладонь ко лбу. — Этого я не хочу сказать. Я не психиатр. Но ему нужна некая психологическая помощь, иначе те два года, о которых я говорил, рискуют превратиться в куда более скромный срок, — вздохнул доктор. — У вас же есть психиатр там, где вы работаете? Наши парни могут с ним договориться? — Могут, — врач протянул Кейске листок с номером, явно заготовленный заранее. — И я очень советую вам поторопиться. Баджи, собственно, и поторопился. Врача привёз Вакаса уже на следующий день. — Майки, к тебе доктор, — негромко обронил Имауши, приоткрывая дверь. — Доктор был у меня вчера. Кого ты притащил сегодня? — осведомился Сано. — Здравствуйте, Манджиро, — врач зашёл в комнату. — Я Ичиро Ойкава, врач-психотерапевт. — Какая радость, — фыркнул Майки. — Ну проходите, раз приехали. Вакаса, честно говоря, ожидал, что его обматерят. Впрочем, может Майки просто решил это отложить до лучших времён. Он оставил их, закрыв дверь, а Сано закурил, кивнув на кресло: — Присаживайтесь, Ичиро-сан. Что вас ко мне привело? Кейске пожаловался на эмоциональное насилие с моей стороны? Врач едва сдержал улыбку. Ему обещали любопытный случай, но он даже не думал, что настолько. Сано сразу выставил себя хозяином положения, словно это врач нуждался в нем, а не он во враче. — Нет, на вас не жаловались, — спокойно бросил доктор. — Расскажете о себе? — Манджиро Сано, Майки, тридцать один полный год, рост — метр шестьдесят, — проговорил парень. — Достаточно исчерпывающе? — Я вижу, вы любите разговоры по-существу. Мне сказали, что у вас подозрение на анорексию. — Кардиолог вроде не ставит такие диагнозы, — скупо улыбнулся Майки. — Должно быть, его так напрягли мои сорок два килограмма веса. — Вы не нравитесь себе? — глянул мужчина на него из-под очков. — Я себе очень нравлюсь, — спокойно продолжил улыбаться Майки. — Наверное, даже больше, чем нужно. Врач кивнул. Он и сам спросил это скорее для того, чтобы понять образ мышления парня, а так он с порога был убеждён, что это точно не из-за таких типичных причин. — В тюрьме вы ели больше, чем сейчас? — В тюрьме не так хорошо кормят, как вы думаете, — отозвался Сано. — А в карцере вообще изредка приходилось сидеть на сухарях с чаем. Давайте я сокращу вам рабочее время. Я плохой человек, я прекрасно об этом осведомлён, но я за это себя не наказываю. Потому что бессмысленно себя наказывать, если ты не собираешься ничего менять. Личные отношения у меня прекрасные, часть людей меня любит, а бóльшая — слушается. Перфекционизмом, как можете заметить по моему внешнему виду, я не страдаю. Какие там ещё могут быть причины для анорексии… Нежелание взрослеть? Ну, тут вам лучше видно. Недопонимание со стороны окружающих в моем случае — норма жизни, но так было всегда, для меня главное, что это я всех понимаю. Уровень стресса с моей работой, конечно, высокий, но других анорексиков вокруг себя я, что-то, не вижу. Страх? Я даже смерти не боюсь, причём довольно давно. Что там осталось? Невозможность выразить эмоции? Если бы у меня были с этим проблемы — я бы, скорее, кого-нибудь избил, я это так обычно решал, хорошо помогало. Ничего не упустил? Врач кивнул, а после бросил: — Упустили только то, что вы очень… нетривиальный человек. И размышляете таким же нетривиальным образом. И мне чрезвычайно любопытно, как же конкретно. Поэтому можно я позадаю вам вопросы, а вы попробуете отвечать мне то, что действительно думаете, а не то, что я хотел бы услышать? Майки тяжело вздохнул. Быстро отвязаться не удалось. — Вы помните родителей? — Практически нет. Смутные образы, в основном как они нянчились с младшей сестрой. — А свои ощущения от них помните? — Отец был классическим добрым лохом, которого было легко обдурить, а мать, кажется, меня побаивалась, — усмехнулся Сано. — Другие родственники? — Дедушка был мафиози, о чем я тогда не знал. Он был скрытный, строгий и молчаливый. Я его не боялся, но мы постоянно конфликтовали по мелочам. Сестра пользовалась тем, что я чувствовал за неё ответственность. Старший брат уделял мне много внимания, старался все разъяснить. Старший брат, который был приемным, мне завидовал и ревновал меня к Шиничиро. — Очень емко, — подметил врач. — Сложные вещи всегда доступно сводятся к простым, просто так почти никто не любит делать. — Вы правда убили двух человек в возрасте девяти лет? — Какой знакомый вопрос, — усмехнулся Майки. — С тюрьмы его не слышал. Да. Я убил. Одного зарезал, второго задушил. — Жалеете? — на всякий случай спросил доктор, хоть и наверняка знал ответ. — Нет. — А тогда что чувствовали в моменте? — Я тогда не чувствовал, — хмыкнул Майки. — Я сначала убивал, а потом — ждал. — Ожидание не может быть сопряжено с чувствами? — Может быть. Но тогда я никак не мог повлиять на ситуацию, а значит не было смысла в эмоциях. Там можно было только волноваться, а это очень бестолково. Волнение не даёт поступать рационально, а мне тогда было жизненно необходимо поступать рационально. В самом прямом смысле. Доктор сделал себе пометку, а после глянул на Сано. — У вас в анамнезе сложный перелом позвоночника. Боялись, что не встанете? — Не боялся, я сразу решил, что покончу жизнь самоубийством, если не встану на ноги, — спокойно проговорил Сано. — Предвещая ваш следующий вопрос — сейчас это решение уже не актуально, но ног я лишаться все ещё не намерен. — Мысли о самоубийстве в десять? — Я убил двоих людей, и не испытывал на этот счёт никаких сожалений, а вас волнуют мысли о самоубийстве? Почти полтора года отсидел во взрослом СИЗО, до сих пор, кстати, не знаю, почему. — С кем сидели? Вы общались? — Да. Двое по наркотикам, один за мошенничество. — Конфликты с ними были? — Да я вас умоляю. Во-первых, двое из них были с рецидивом, а взрослому зеку зазорно трогать десятилетнего ребёнка, а во-вторых — я им нравился. В больнице при СИЗО одно время лежал в одной палате с серийным маньяком. — Ого, — врач действительно удивился. — И как? — Он был педофилом. Опять же, предвкушая вопросы, мальчики его не интересовали, и у него были сломаны ноги, он бы не смог встать с постели. Мы мало общались, в основном он говорил о том, что не переживет первый год срока. Вы же знаете, что происходит в тюрьме с педофилами. — И что вы об этом думаете? — Что он урод. И неудачник, — усмехнулся Сано. — Не попасться, когда ты педофил — куда более лёгкая задача, чем во многих других ситуациях. — Если бы вы были на его месте — не попались бы? — О-о-очень скользкий вопрос, — усмехнулся Майки. — Я бы не был на его месте, я не трогаю детей. — Вы не на допросе. Я спрашиваю чисто гипотетически. — Не попался бы, — кивнул Сано. — Взрослым-то легко внушить какую-то чушь, а заставить ребёнка поверить в то, что происходящее с ним — нормально… И трупы прятать совсем не так трудно, как вы думаете, особенно в девяностых было. — Это останется между нами, — кивнул доктор. — Я в курсе. Даже мое существование останется между нами, потому что то, что вы здесь, означает, что теперь за вами будет вестись очень серьёзное наблюдение, — спокойно кивнул Сано. Он не угрожал, но психотерапевт, даже будучи, как ему казалось, готовым ко всему, все равно напрягся глубоко внутри. Было в этом человеке что-то… нечеловечное. В прошлом он работал в судебной психиатрии, видал маньяков и террористов, но те не пугали в разговоре. Этот же пугал. Не до дрожи в коленях и перебитого дыхания, но заставлял напрячься. Сознательное в нем словно было склеено с бессознательным, и ты не мог знать, что он решит выкинуть в следующий момент. Будет ли это продуманное «он урод» про педофила или насмешливое «он неудачник»? И главное, что он действительно не боялся, Изакура это видел. — А что расскажете про своих близких? — Смотря кто вас интересует. — Харучие-сама, к примеру. Очень любопытный господин, — психотерапевт ещё давно обращал на него внимание. — Про Санзу, я думаю, вам и без меня все ясно. — Я скорее про ваши с ним отношения. Вы до этого поделили людей на тех, кто вас любит и кто вас слушается. К какой категории относится он? — Он меня любит, — вновь улыбнулся Майки, — и поэтому слушается. — Хаджиме-сан? — Хаджиме-сан, а не Хаджиме-сама, видимо, потому, что вы и с ним работаете, да? — догадливо усмехнулся Майки. — Для Коко я жилетка и советчик. Он достаточно умный, чтобы в основном все знать самому, но когда у него заканчиваются мысли или силы — он приходит ко мне. Это же касается и личных вопросов. — Ваших? — Упаси господь, — хохотнул Сано. — Его. — А господин Имауши? Я, если честно, впервые его вижу. — Не удивительно. Он бывший парень моего мертвого старшего брата. — Шиничиро? — Да. Через меня он как бы реализует то, что уже давно не может реализовать для Шиничиро. Шин заботился обо мне, Вакаса старается делать то же самое, дабы чтить его память. Плюс, думаю, я ему с детства немного интересен как личность. — И вы не отвергаете его заботу? — Нет, до определённого момента. Ему нужно обо мне заботиться, чтобы реализовывать свои потребности. И лишить его этого было бы по-скотски по отношению к нему. — Вас это волнует? Скотские поступки? — Мне не жаль давать людям то, что они хотят, — дернул плечом Манджиро. — Мне необходимо было сделать так, чтобы люди верили, но не мне, а в меня. Настоящая вера, доктор, она не в душе. Души вообще нет, я в этом убеждён. Иначе она была бы у всех, а я за свою жизнь видел множество бездушных людей. Вера — в голове. В мыслях. И она работает как наркотик, на неё подсаживаешься. Знаете, как дилеры подсаживают на опиаты? Вот тут примерно так же. — Вы верующий? Майки на секунду округлил глаза, а после истерически расхохотался и хохотал до слез. Вытер глаза ребром ладони, а после бросил: — Боже, вы очень смешной. Верующий? Боюсь даже спросить, в кого… — Вы же знаете, как много верующих людей в тюрьмах. Так что ваша деятельность — это не показатель. — В малолетке верующих мало, — усмехнулся Сано. — Я все ставлю под сомнение, и мне бы не подошла ни одна религия в мире. Я не могу искренне во что-то верить. В детстве, бывало, я даже задумывался, а чем я вообще могу подтвердить то, что весь мир вокруг — не плод моего сознания. — Хорошо. Давайте поговорим о Рюгуджи-сама. Кем он вам приходится? — Дракен? — ровно глянул на врача Майки. — Здесь все проще простого. Дракен — мое сердце. Ичиро замолчал, раздумывая над ответом. Если до этого Манджиро говорил все складно, рассовывая по полочкам, то тут выдал что-то на грани символизма, и это определённо было чем-то, за что можно зацепиться. — Не поясните? — Вряд ли. Не подберу нужных слов, — спокойно проговорил Майки. — Им вы не манипулируете? — Манипулирую. Вы, как и большинство, убеждены, что манипуляция — это всегда плохо. А на самом деле манипуляция может быть во благо, а очень многие люди любят, когда им позволяют жить их жизнь чужим умом, — вздохнул Сано. — Но Дракен — мое сердце. Я же могу при помощи дыхания замедлить или ускорить свой пульс. Но при помощи одного только своего желания не могу заставить сердце остановиться или пойти. — Надеюсь, я вас правильно понял, — доктор поднялся из кресла. — Теперь видите, что я вам не лгал? У меня нет анорексии. — Отдыхайте, Манджиро-сама. Ичиро вышел из комнаты, вздыхая. Должно быть, он будет прокручивать этот разговор в голове ещё несколько дней. Имауши быстро появился с лестницы, бросив: — Ну что? — Это не анорексия. Я понимаю, что сейчас прозвучит очень глупо, но скорее всего он не ест потому, что не хочет кормить своё тело. Это что-то вроде психосоматики. Тем, что он уменьшается в массе, он пытается уменьшить своё влияние на все, на что он влияет. Или же он уменьшается в массе, чтобы соответствовать тому, что он чувствует, что не на все может повлиять. В любом случае, это не непроизвольно. Он вполне отдаёт отчет происходящему, и заставить его есть… Боюсь, будет проблематично. — И что тогда делать? — Я выпишу рецепты. Предупреждаю, их будет много. Попытаемся начать с простого — снизим уровень его влияния на ситуацию. — Каким образом вы хотите это сделать? — нахмурился Имауши. — Седативными и транквилизаторами. Тяжело что-то контролировать, когда ты спишь.

***

Санзу был в командировке всего два дня, а Коко чувствовал себя неуютно, сидя в его пустоватой квартире. Лишних вещей Харучие не держал, придерживаясь строгого аскетизма, а темно-серые стены давили, особенно в тёмное время суток. Немного напоминало подвал. Пространство это, казалось, оживало только при хозяине, таком же сдержанном и закрытом. Хаджиме старался ничего лишний раз не тронуть, пока ночевал здесь один, да и на работе задерживался дольше, а своё снотворное пил ещё в дороге, чтобы по приезде сразу уснуть и не проводить время в непривычной квартире. По утрам у Санзу всегда приходил неизвестный Коко человек из команды розоволосого командира, который оставлял завтраки, с недавних пор — для двоих. Был это кто-то один, или же они менялись — Коко не имел ни малейшего понятия, а услышать его шаги ему так ни разу и не удалось, застать под дверью — тем более. На вопрос «зачем это происходит?» Санзу за завтраком спокойно проговорил: — Ты даже не представляешь себе, какое огромное количество покушений на меня совершалось именно здесь, в этой башне. И не представляешь себе количество людей, которые мечтают меня отравить. Жил Харучие хоть и не на другом конце Токио — но отдельно от остальных, в другом, отдаленном здании, охрану тоже к квартире близко не подпускал, в отличие от остальных. Та была только снаружи — скрытая, и открытая — возле лифтов на первом этаже. Причину для того, чтобы жить отдельно, Харучие тоже не стал скрывать. Лаконично бросил: — В случае, если решат напасть на ваши жилища — у меня останется возможность зайти врагу в спину. А если решат убить меня — не зацепят вас. Коко, не связанный с их личной безопасностью, а потому и не озабоченный этими вопросами, озадачился. Он и не задумывался, сколько делается службами Санзу и Инуи для их безопасности, и сколько факторов приходится предусматривать. Только Инуи делал под официальными основаниями, а Санзу — нет. И методы у него были сложные и специфичные, неочевидные. Впрочем, Санзу вернулся на третий день, и около часа дня появился в офисе, аккуратно зайдя к Коко после стука. — Привет! — вымученно улыбнулся Хаджиме. Харучие подошёл к его столу, склонился через всю столешницу и жарко поцеловал его в сухие губы, сохранившие привкус недавно выпитого кофе. — Как работа? — шепнул Санзу, заправив ему прядь за ухо. — Идёт, — дернул плечом Коко, смутившись. — А у тебя как прошло? — Вряд ли ты хочешь знать, — лукаво полуулыбнулся Харучие. Коко выпытывать не стал. Он и правда вряд ли хотел знать подробности. — Что с рукой? — приметив бинты на ладони, осведомился Хаджиме. — Это? Схватился за нож ладонью, — безразлично отозвался Харучие. — Как насчёт того, чтобы сегодня закончить работу пораньше и провести вечер вместе? — Сегодня собрание правления по нефтяному сектору, — припомнил Коко. — Постараюсь закончить с ними пораньше. В крайнем случае — не буду слушать доклады инженеров. — Зачем тебе вообще их слушать? — пройдя к бару и плеснув себе виски на два пальца, осведомился Санзу. — Ты же не нефтяник, и тем более не инженер. — Тоже верно, — кивнул Коко. Харучие был каким-то немного необычным. Как будто… возбужденным, что ли? Даже взбудораженным. Хаджиме поймал себе на мысли, что сейчас побаивается его таким. Он его видел таким разок после того, как Санзу вместе с Майки перебил пятнадцать человек в подворотне, ещё сто лет назад, до смерти Чифую. Не на смерть, тогда они ещё не убивали, но сильно порезал нескольких розочкой от пивной бутылки. Обычно он убивал людей без эмоций, безразлично, если не сказать — похуистично. А что сейчас? Выброс адреналина? Коко пропустил момент, когда Харучие оказался за его спиной. И вздрогнул всем телом, когда Санзу скользнул рукой ему по рубашке, ловко расстегнув две пуговицы. А после скользнул второй за ее ворот, прямо по голой коже. Тело прошило электрическим разрядом и Хаджиме крупно вздрогнул, шепнув: — Что ты делаешь?.. — А что я делаю? — прошептал ему на ухо Санзу, опускаясь рукой к мгновенно напрягшимся соскам, что теперь, должно быть, было видно сквозь ткань дорогого итальянского шелка. А после его груди коснулось что-то обжигающе холодное и влажное. Кубик льда, вынутый Харучие из холодильника, заставил кожу покрыться крупными мурашками. Хаджиме перетряхнуло ещё раз. Руки Санзу впервые на его памяти были тёплыми, почти горячими. Харучие прихватил острыми зубами кожу на его шее, а Коко почти лёг на стол, шумно выдохнув через рот. — Дверь открыта… сюда… Санзу, стой… Ткань рубашки намокала от растаявшего льда, а Харучие уже спустился к животу, и Коко несдержанно тихо застонал в голос. Было горячо. Но ещё больше, чем горячо, было иррационально тревожно. — Плевать, — шепнул Харучие. — Нет, Хару… не сейчас… Но он не останавливался. Проскользнул всей ладонью, раздражая чувствительную грудь. — Хару, нет… Коко едва нашел в себе силы, чтобы схватиться за запястье Санзу так крепко, насколько мог, и максимально строго бросить: — Нет. Харучие замер на пару секунд, а после отстранился, и Коко заметил, как тот поправил в костюмных брюках вставший член. Сердце колотилось у Хаджиме в глотке от смеси возбуждения и неясного испуга. Санзу же отвернулся на пару секунд, а после повернулся, уже словно будучи абсолютно обычным собой, и негромко бросил: — Извини, меня немного занесло. Я зайду попозже. Буду у себя. И он скрылся, а Коко сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Что это только что было?

***

— Ты доиграешься, и он нарушит приказ, чтобы грохнуть тебя, — хмыкнул Тайджу. — Как у тебя вообще удаётся следить за ним незамеченным? — Во-первых, абсолютно не факт, что он меня не замечает, — отозвался Такеоми. — А во-вторых — он мой брат. Я его растил, и я примерно понимаю ход его мысли. — Пути Господни, все-таки, неисповедимы, — сплюнул Шиба. — Бывший командир твоего младшего братца-психопата оказался младшим братом твоего мертвого лучшего друга… — Сенджу права, — проигнорировал изречение Тайджу Такеоми. — Харучие бы не стал слушаться Рюгуджи. Он бы не стал подчиняться моралисту, у него, к сожалению, наглухо сломаны моральные ограничения. А вот Майки бы смог им командовать. Значит, Хару с Тосвой либо ради личной выгоды, в чем я очень сомневаюсь, потому что им почти невозможно управлять, либо Майки жив. — Он умер больше десяти лет назад, в Канто и Тосве каждый год панихида по нему. Кто бы стал так долго разыгрывать спектакль со своей смертью? — Ты его не знаешь, — усмехнулся Акаши. — А ты знаешь? — прищурился Тайджу. — Мы часто виделись, когда он был ребёнком — Шиничиро брал его с собой. А последний раз я видел его после его выхода из тюрьмы. Он сам меня нашел, — проговорил Такеоми. — Я не говорил Сенджу, чтобы она не принялась его искать, он же был ее кумиром… — Он создал крутую банду, что плохого? — Я бы не хотел, чтобы такой человек был кумиром моей сестры, — спокойно бросил Акаши. — Неужели он был такой гондон? — Нет. Напротив, она бы сочла его идеалом. Как, скорее всего, счёл Харучие. Они с братом похожи куда больше, чем им обоим кажется. Кроме того, что Хару всегда не доставало лидерских качеств. Он вообще людей не очень любил. — Я бы сказал, что он людей ненавидит. Про повешенных в Осаке же уже слышал? Такеоми скупо кивнул. Дело это было громкое: пятнадцать человек со вскрытыми горлами подвесили в пригороде на трубе теплотрассы, словно новогоднюю гирлянду. И хоть официально полиция посадила четверых «виновных», по криминальному миру ходили неугасающие слухи, что там присутствовал лично розоволосый командир Токийской свастики. Такеоми, естественно, все это не одобрял, но в глубине души признавал, что с Харучие уже нельзя ничего сделать. Человеческая жизнь для него слишком давно ничего не значила. Причём это было уже совсем не как с тем пацаном, которого он зарезал в юности. Убить за раз одного-двух можно на эмоциях, из мести, а чтобы устраивать массовую резню — нужно видеть в других не более, чем кусок мяса и ничего к ним не чувствовать. — Короче, твой братец — та ещё блядь, — криво ухмыльнулся Тайджу. От него такую характеристику за глаза нелегко было заслужить. — Не забывайся, — сухо сверкнул тусклыми глазами Такеоми. — Он все еще мой брат. — Что ж, мне есть, за что благодарить Бога. Я хотя бы вырастил не маньяка, а труса, — чуть осекся Шиба. — И все же, зачем ты за ним следишь? Он, вроде, достаточно ясно тебе намекнул, что не хочет тебя знать. — С ним что-то происходит, — скупо обронил Такеоми. — Что-то плохое. Я чувствую. И ещё, он теперь живет с их генеральным. — Он гей? — поморщился Тайджу. — Ты только что вспоминал, что он повесил пятнадцать человек, а теперь тебя смущает то, что он, возможно, гей? — закатил глаза Акаши. — Они слишком разные, чтобы быть близкими людьми. — Там у них вроде все неодинаковые. — Да. Мне просто не хотелось бы, чтобы Харучие что-то сделал с их генеральным. Этот Коконой явно не из плохих парней. — Не из плохих? А что хуже, убивать людей или закрывать глаза на то, как убивают людей? — с усмешкой осведомилась Сенджу, появившись в дверях. — Здравствуй, глава, — вежливо кивнул Тайджу. — Что у тебя за проблемы с избавлением от всего вредного, братец? — осведомилась Сенджу, подхватывая бокал со стола. — Пить бросить не мог, Санзу бросить — тоже. Новая фамилия младшего брата все ещё резала старшему Акаши ухо. — Что ты хочешь от человека, у которого прозвище — цепной пёс Токийской свастики? — продолжила девушка. — Я хочу заслужить прощение, — спокойно бросил Такеоми. — Я признаю свою вину, но я не хочу, чтобы он вечно носил с собой свою ненависть. — Поговори с его парнем, — усмехнулась Сенджу. — Хочешь, устрою тебе встречу с генеральным? Уверена, Ханемия пойдёт мне на встречу. — И что я ему скажу? — мрачно осведомился Такеоми. — Да я вообще не очень понимаю, чего ты добиваешься, — фыркнула девушка. — Но если он таскается с генеральным, значит тот имеет на него некоторое влияние. — Ну устрой, — вздохнул Такеоми. — Хуже уже не будет. Сенджу без промедления достала телефон и набрала номер, после чего выставила на громкую, кинула телефон на журнальный столик и негромко проговорила в трубку: — Разбудила? — Зачем спрашиваешь, если и так знаешь ответ? — сонно отозвался хриплый голос Казуторы в трубке. — Случилось что? — Моему человеку нужна личная встреча с вашим генеральным директором. Поможешь устроить? — У него напряженный график. Много времени нужно? — Часа хватит, — прикинула Сенджу. — Пускай подъезжает сегодня в главный офис до семи, — проговорил Казутору. — Охрана проводит. Я предупрежу. И даже не вздумайте что-то выкинуть, у нас введён режим повышенной опасности, твоего человека застрелят быстрее, чем начнут разбираться. — Я помню, не надо мне угрожать. Мы отвечаем за свои слова. — Знаешь, сколько раз я такое слышал? — хмыкнул Казутора из трубки, а после зевнул. — Все, бывай. И не звони мне по утрам больше. И положил трубку. Сенджу же глянула на брата и бросила: — Ты сам все слышал. Оденься прилично и езжай. — Сенджу, можно поуважительнее к старшим? — поморщился Такеоми. — Можно, — усмехнулась девушка. — Но не нужно.

***

— Блять, придурки, — ругался Сано, сидя на кухне. — Руки не то, что из жопы, а прямо из очка у них растут. Ещё и Коко не в офисе… — Что у тебя там? — без особого интереса осведомился Баджи. — Программисты. Похерили клиентскую базу. Приеду в офис — руки вырву. — Что сделаешь? — недоуменно осведомился Кейске. — Приеду в офис. Однажды же я это сделаю. Ты ведь не думал, что я просижу здесь вечно? — спокойно осведомился Сано. — Однажды я выйду из подполья. — Оживешь? Думаешь, все к этому нормально отнесутся? — Я не думаю, я сделаю так, чтобы все отнеслись нормально. — Зачем тебе это? Хочется насладиться славой? — Мне хочется, чтобы Вальхалла в лицо видела человека, который их уничтожит, с каждого экрана страны, — холодно усмехнулся Сано. — На славу мне насрать. Я и так посмертно знаменит. — И ты планируешь выйти к людям… таким? Майки осмотрел себя, словно забыл, как он выглядит. А после негромко спросил: — «Таким» это каким? — Больным, — прямолинейно отозвался Баджи. — Разбитым. Несчастным. Безразличным. — Как ты сегодня богат на эпитеты, — поледенел тон Сано. — Люди запомнили тебя двадцатилетним командиром байкерской банды с нечеловеческим умом. Второе у тебя, конечно, на месте, но от первого уже давно нихера не осталось, — хмыкнул Кейске, не отреагировав на опасно сменившийся тон. — Сомневаешься, что я для них смогу быть тем, кто им нужен? В двадцать я был командиром байкерской банды, но это было десять лет назад. Было бы странно, если бы в тридцать я был таким же, — бросил Майки. — И я не планирую им показывать, какой я «больной, несчастный, разбитый и безразличный», как ты выразился. — Я выразился так потому, что ты так выглядишь, Майки. От тебя скоро ничего не останется. Ты же понимаешь, что ты такими темпами можешь просто не дожить до этого момента? Это уже не тревожный колокольчик, это, блять, ядерная сирена. Таблетки от психиатра ты не пьёшь… — Ваш гениальный план заставить меня спать сутками под лоразепамом мне не всрался, — мрачно сощурился Сано. — Работать вместо меня некому, а вас просто грохнут, если я перестану следить за ситуацией. А для общественности… Грим, вроде, придумали уже давно. — Ага, и широкую одежду, — хмыкнул Кейске. — Хер с ней, с общественностью. Что ты скажешь Дракену, если он очнётся? — Не говори так, — сухо отчеканил Сано. — Как? — «Если». — Я не хочу сказать ничего плохого, но он уже шесть месяцев… — Заткнись! — рявкнул на него Майки. Баджи тяжело вздохнул и встал с дивана, уходя к себе. В последнее время диалоги иначе у них не клеились.

***

— К тебе посетитель, — бросил Такемичи, заглянув в дверь. — Я никого не жду, — отозвался Хаджиме. — Это по просьбе от Казуторы. Примешь? — Ханагаки про себя молился, чтобы Коко сейчас согласился сам и ему не пришлось объяснять стремному типу со шрамом поперёк лица, что генеральный директор его не ждёт. — Ну, если от Казуторы, — тяжело вздохнул Коко. Он не имел ни малейшего представления, кого это там принесло. Тем более от Ханемии, с которым они в делах почти не пересекались. Поэтому Хаджиме немало удивился, когда в двери прошёл высокий мужчина в рубашке и брюках, выдавивший из себя приветственную печальную улыбку. — Хаджиме Коконой, — представился Коко, поднявшись на ноги, протягивая мужчине руку для рукопожатия. — Чем обязан? Он ему кого-то смутно напоминал, но Коко никак не мог понять — кого. — Такеоми Акаши, — мужчина крепко пожал протянутую ладонь. — Мы знакомы? — чуть нахмурился Хаджиме. — У вас знакомое лицо. — Нет, — ещё грустнее улыбнулся Такеоми. — Ты же живешь с Харучие А… Санзу? Такой переход на ты Хаджиме немного смутил, а вопрос смутил ещё сильнее. — Это весьма личный вопрос, — прохладно бросил Коко. — Почему вы его задаете? — Я старший брат Харучие, — спокойно проговорил мужчина. Хаджиме изменился в лице. Точно, он слышал что-то такое от кого-то из парней. Сам Санзу про свою семью почти никогда не говорил. — Прошу прощения, — спокойно кивнул Хаджиме. — Не признал. Будешь кофе? Виски? Вы немного похожи внешне. Касаемо твоего вопроса — ну, допустим. К чему это? — Виски, — ровно кивнул Такеоми. Коко наполнил два бокала из бара, возвращаясь за стол, а после глянул, выжидая ответа на свой вопрос. — Что с ним случилось, Хаджиме? — впившись в него взглядом, осведомился Акаши. — А что мешает тебе спросить у него самого? — Есть ряд причин, по которым я не могу спросить его самого. И я переживаю за тебя. Харучие может причинить тебе много боли, поверь. — Он никогда меня не тронет, — спокойно бросил Коко. — Откуда такая уверенность? — Потому что у него есть приказ, — невесело усмехнулся Хаджиме. — Ещё, конечно, потому, что он не хочет. Но даже если бы захотел — не стал бы из-за приказа. — Ваш глава в коме. Может умереть. Ты уверен, что он не ослушается? — Глава не… — Коко едва успел себя поймать прежде, чем сказал «не в коме». Ведь он думал в этот момент не о Рюгуджи, а о Майки, и в коме тот не был. Только старшему брату Харучие об этом знать было нельзя. — Я чувствую, что с Харучие что-то не в порядке, Хаджиме, — вкрадчиво наклонился вперёд Такеоми. — И я хочу помочь. — Ему или себе? — Нам обоим. — Тогда тебе нужно говорить с ним, а не со мной. Мы партнёры. Я не влияю на него. И он не из тех людей, кто будет выкладывать то, что у него на душе первому встречному, — отодвинулся от стола Коко. — Ты не первый встречный, — качнул головой Такеоми. — Он пустил тебя в свой дом. Думаешь, я не знаю, как такие как он строго оберегают своё личное пространство? — Потому что делаешь так же? — Да, — не стал скрывать Акаши. — Он тебе как минимум доверяет. Это уже очень много. — Что ты хочешь от меня услышать? — выдохнул Коко, взглядывая на наручные часы. — Что у него происходит? То же, что и у нас всех. Наш глава в коме, на нас свалилось много работы, мы переживаем за близкого человека, нам трудно и мы устаём. — Я бы не приходил, если бы хотел услышать общие фразы. — Тогда что ты хочешь услышать? — ещё раз спросил Хаджиме. — Кто сейчас отдаёт ему приказы? Коко почувствовал, как по телу пробежались мурашки. Такеоми говорил так, будто уже знал ответ на свой вопрос. Хаджиме по работе общался двадцать четыре на семь с самыми разными людьми и не без оснований считал, что разбирается в них очень и очень хорошо. И вот этот человек точно знал, о чем говорил. О ком говорил. — Никто, — постарался как можно нейтральнее бросить Хаджиме. — Он бы не вешал по пятнадцать человек на трубе теплотрассы, если бы ему не отдавали приказ. Он психопат, помешанный, но не бездумный садист, — отозвался Такеоми. — Кто им управляет? Кто все еще способен им управлять? Коко про теплотрассу толком не слышал, лишь припомнил, что видел нечто подобное краем глаза в новостях. О том, что Санзу в этом замешан, он не знал. — Мы действуем по стандартным схемам, как привыкли. Никто не командует, — ещё раз отчеканил Коко, начиная раздражаться. — Я же не слепой. Тосва раньше могла припугнуть разок подобным образом, теперь же вы избавляетесь от нежеланных людей максимально жестко, показывая, что вы намерены мстить до последнего виноватого. А Санзу мстить некому, — продолжил давить Такеоми, а про себя добавил «только если мне». И за его спиной раздались громкие ироничные аплодисменты. Медленные и глухие, разорвавшие воздух и нагнетенное напряжение. — Браво, — без тени шутки холодно бросил Санзу, спокойно проходя ближе. — Я сказал тебе даже не приближаться ко мне, а ты приехал прямо ко мне в офис на нужный этаж. Твой труп будет очень удобно замуровать в бетон на парковке. — Ты сходишь с ума, Хару. Пора остановиться, — Такеоми совершенно не испугался его угроз. — Схожу? — оскалился Санзу. — По общему мнению, с ума я сошёл уже давно. Коко, из главного участника действия резко превратившийся в слушателя, напрягся, впившись пальцами в подлокотники кресла. Санзу, кажется, сейчас реально сатанел, прямо на его глазах слетая с тормозов. А Коко не хотел становиться свидетелем братоубийства. Тем более, Такеоми не показался ему плохим человеком. Лишь несчастным. — Ты не в себе, — продолжал Акаши. — Тормози. Послушай меня хоть раз. Не доводи себя до точки невозврата. — Тебе интересно, кто отдаёт мне приказы? — Харучие теперь откровенно широко улыбался, а шрамы натянулись на красивом обычно лице, сделав его страшным и пугающим, словно бы какая-то маска. — Тебе стоит поблагодарить его за то, что ты до сих пор жив. И молиться ему каждый день за это же. Хотя, знаешь… Я могу тебе рассказать прямо сейчас, но потом мне придётся сразу тебя убить. И знал бы ты, как много сил я сейчас трачу, чтобы так не поступить. — Санзу, — влез Коко, поднявшись на ноги и беря его за запястье. — Успокойся, пожалуйста. Не делай глупостей. — Глупость делал ты, когда тратил на него своё время, — неожиданно жестко отчеканил Харучие. — Хару, — нахмурился Хаджиме. — Выметайся отсюда, и больше не показывайся на глаза. Особенно тем, с кем я сплю, — прошипел Санзу, склонившись к брату, облокотившись на стол. — Я виноват, я расшатал тебе психику, — поднимаясь из кресла, расстроенно качнул головой Такеоми. — Но сломал тебя он. Не я. И вышел. И Коко отчётливо понял, что речь здесь совсем не о нем. И он прекрасно знал о ком Акаши говорил. А от состояния Санзу Хаджиме неожиданно для себя так распереживался, что не заметил, как глаза стали влажными, а губы задрожали. И Харучие тоже это заметил, хоть и не сразу. И резко изменился в лице, присев на корточки перед Коко. — Он тебя обидел? — шепнул Харучие. — Нет. Зачем ты так с ним?.. — Не плачь, — коснувшись его щеки, прошептал Санзу, а после вырос на ноги, обнимая сидящего Коко, ткнувшегося носом ему в живот. — Ты меня пугаешь, — с дрожью в голосе едва слышно проговорил Хаджиме. — Какой ты на самом деле? — Я и сам не знаю, — бесцветно проговорил Санзу. — Не плачь. Я ничего тебе не сделаю.

***

Майки не брал трубку на протяжении двух звонков, увидев на экране, что звонит Наото. Честно говоря, в списках его желаний болтовня с Тачибаной была у него на последних местах. К тому же, Наото не имел привычки звонить без весомого повода, а весомые поводы равнялись тому, что он будет выносить Майки мозг. Причём, как всегда, с таким вопросом, который невозможно разрешить. На третий звонок Сано все-таки поднял трубку, борясь с желанием наговорить Тачибане чего-нибудь такого, чтобы он разозлился, обиделся на него и бросил трубку сам. — Да. — Вы охерели! — раздраженно выдал Наото вместо приветствия. — Да, и довольно давно, — прохладно хмыкнул Сано. — Озвучишь суть претензии? Или просто матом поорать позвонил? — В вашей сраной перестрелке зацепили двух наших! Мы о чем с тобой договаривались?! — Я прекрасно помню все, о чем мы с тобой договаривались, — ледяным тоном отчеканил Сано, чуть утихомиривая Тачибану своим тоном. — И то, что мы обещали не убивать легавых — тоже помню. И люди мои помнят. Речь же идёт про перестрелку в районе тридцать шестой? — Именно, — выплюнул Наото в трубку. — Ну, я тебя ещё вчера предупреждал сообщением, что там скорее всего будет стычка, — выдал Майки. — И какого хера тогда там делали копы? Я же тебе говорил, не хочешь, чтобы их зацепило — не отправляй их на места наших разборок заранее. Так что это у меня вопрос — хули твои подчинённые там делали? — Я их и не отправлял. Они заехали в соседнюю забегаловку на обед, пока были в патруле, — осекся Тачибана, сменив тон на более вежливый. — То есть они там случайно оказались? — почти утвердительно уточнил Сано. — Да. — И сами полезли в перестрелку? — Да, — Тачибана на том конце явно стискивал зубы. — Они, как любые хорошие полицейские, не могли игнорировать нарушение порядка. — Очень рад за то, что у тебя такие ответственные бравые сотрудники, — хмыкнул Майки. — Жалко, что мертвые. Надеюсь, вопрос исчерпан? — Нихера он не исчерпан, — мрачно выдал Наото. — Ты хоть знаешь, какой геморрой у нас, если сотрудники погибают? — Догадываюсь, но знать не хочу, просвещать меня не надо, — поморщился Сано. — Расскажи своим сотрудникам, что когда их двое, а рядом стреляют порядка тридцати человек одновременно — любой вменяемый человек будет бежать подальше, а не лезть на рожон. Может поможет. — Майки, у нас здесь и так ебанный ад из-за этого маньяка, — окончательно сменил тон Тачибана, заговорив устало и с нотками жалобы в голосе. — Пресса наседает из-за серийника, а тут ещё и ваши разборки… можете хоть немножко сбавить темп? У вас каждый день что-то происходит, мы разрываемся между маньяком и вашей организованной преступностью… — Не можем, — отрезал Майки. — У нас с Вальхаллой сейчас практически открытый конфликт, его невозможно прекратить. Перестанем начинать стычки мы — начнут они. Итог один — стрельба в городе все равно будет в таких же объемах. А ты знаешь правило: если схватка неизбежна — бей первым. Потому что так игра будет идти по твоим правилам, а следовательно потери будут меньше. А жертвовать своими людьми ради того, чтобы вам там в своём Главном Управлении было спокойнее, я не буду, уж извини. — Слушай, — тон Наото сменился ещё раз и стал устало-деловым, — не первый день с тобой знакомы. Ты мне сейчас ультиматумы ставишь, но мы же с тобой всегда искали компромиссы. Неужели у тебя нечего мне предложить? Я просто сейчас совсем не знаю, как у вас внутри все устроено, пока Дракена нет, поэтому сам выдумать ничего не могу… Майки промолчал, раздумывая. Наото ведь выносила из себя именно нагрузка и тот факт, что полиция не даёт результатов для общественности. И чем ему Майки мог здесь помочь?.. — Давай так, — бросил Сано. — Я решу вашу проблему с маньяком, а ты отвалишь от меня с нашими разборками на месяц. Идёт? — А как ты разберёшься с маньяком? — тут же спросил Тачибана. — Мы же даже тела не все нашли… — Ну, ты же неоднократно называл меня психом, — слабо хохотнул Майки. — А кто найдёт психа лучше другого психа, а? Так что решу. Не парься. Дай мне три дня, и твой маньяк пропадёт с радаров. — Очень самоуверенно, — фыркнул Наото. — Но я согласен. — У меня, увы, только так получается, — отозвался Сано. — Все, бывай.

***

— Хаджиме-сама, вы могли бы рассказать новые подробности о состоянии господина Рюгуджи? Ведущая на главном новостном канале уставилась на него проницательным взглядом. — Я бы очень хотел чем-нибудь вас обрадовать, но пока, к сожалению, нечем, — отозвался Коконой. — Состояние Рюгуджи-сама полностью стабильно, но он все ещё в коме. — Некоторые эксперты связывают его отсутствие с участившимися в Токио беспорядками. Как вы это прокомментируете? — Не более чем полный бред, основанный на преследующих нас все время существования компании слухах о том, что мы связаны с мафией, — жестко бросил Коко. — Главный акционер холдинга не может оказывать влияние на преступный сегмент. Даже более того — мы содержим частное охранное предприятие, которое распределено во многих точках по Токио и в случае необходимости может вступиться на защиту граждан. — Вы планируете отменить ежегодную панихиду по Манджиро Сано и другим основателям в связи с состоянием господина Рюгуджи? — Нет, в планах не было. Панихида по господам — это важный день для Канто и всех наших дочерних компаний, и мы можем лишь надеяться, что господину Рюгуджи станет лучше, и он сможет присутствовать на панихиде лично. Если же нет — ответственным лицом буду я. — Вы уже содействуете полиции Японии. Скажите, планируете ли вы, в случае необходимости, оказать поддержку вооруженным силам Японии? — Канто — международный холдинг. Так что в случае конфликта любое решение будет приниматься в зависимости от конкретной ситуации, — уклончиво обронил Хаджиме. — Недавно было опубликовано несколько разоблачающих статей о том, что вы поставляете оружие в конфликтующие страны. Что вы об этом скажете? — Аналогично — слухи. Мы аполитичны. — Также ходят слухи о том, что вы, возможно, будете баллотироваться на должность премьер-министра Японии. — Не влезет в мой график, — легко усмехнулся Коко. — Я бизнесмен, а не политик. К тому же, как бы люди не относились к моим достижениям — мне всего тридцать два. Это маловато для такой серьёзной должности. — А что бы вы могли сказать насчёт грядущего финала манги, основанной на ваших образах? Чего вы ожидаете от финала? — Думаю, говорить о финале пока рановато, — хмыкнул Хаджиме. — По крайней мере я о нем ничего не знаю. — Думаете, у манги все-таки будет хэппи энд? — улыбнулась ведущая. — На все воля автора, — ответил ей улыбкой Коко. — Не знаю, насколько можно говорить о хэппи энде, пока события, которые разворачиваются в нашем руководстве… скажем, далеки от позитивных. — А что касаемо вашей личной жизни? Вы ещё не нашли себе спутницу жизни? — Я не комментирую свою личную жизнь, — спокойно качнул головой Коконой. — А как вам слухи о том, что вы с господином Рюгуджи… несколько более близки, чем просто коллеги? — каверзно спросила девушка. — Ох, вы меня раскусили, — рассмеялся Хаджиме. — Мы с господином Рюгуджи действительно не просто коллеги. Потому что мы ещё и близкие друзья. Но, уверяю вас, ничего кроме. К тому же, стал бы я по-вашему давать здесь интервью в тот момент, когда моя гипотетическая вторая половина лежит в коме? — А вы бы не стали? — оценила ответ ведущая. — Не стал бы. Я очень ценю своих близких. И как хороший товарищ господина Рюгуджи знаю, что он бы сейчас хотел, чтобы я поддерживал работу Канто всеми возможными способами, и это интервью входит в список моих необходимых задач. — История глав Канто, и ваша в частности — это буквально история из разряда «из грязи в князи», если это можно так назвать. Скажите, что изменило наличие денег в вашей жизни? Делают ли деньги вас счастливым? — Счастливым? — переспросил Хаджиме, чтобы сдержаться и не выпалить «нет, конечно». — Думаю, нет. Деньги не делают меня счастливым, но благодаря ним я лишён многих поводов для беспокойства. Я действительно могу не думать о ценах, покупая продукты или обедая в ресторане и передвигаюсь за пределы страны на частном самолёте, но из-за работы у меня почти не остаётся свободного времени, так что речь о счастье здесь, думаю, неуместна. — Вы знаете цену… ну, к примеру, десятка яиц? — Среднерыночную — да, — улыбнулся Хаджиме. — У нас же есть собственная сеть продуктовых, их документация тоже проходит через меня. А в магазины я, конечно, сам уже давно не хожу, но это в большей степени связано с моей медийностью, нежели с моими доходами. — Вопрос от наших телезрителей: ваш образ в манге действительно схож с тем, как вы выглядели в свои годы? — Схож, — кивнул Коко. — И я даже поделился с вами фотографией по вашей просьбе, полагаю, вы сейчас продемонстрируете ее зрителям. На экране за его спиной появилось фото, и Хаджиме даже оглянулся, чтобы на неё глянуть. Это фото было сделано на старую мыльницу Инуи. Они были в каком-то парке, и Коко говорил с кем-то по телефону, а Сейшу внезапно отстал и позвал его. Хаджиме тогда обернулся, а Инуи его сфотографировал и ещё долго убеждал Коко, что лучше его уже никто не сфотографирует. Теперь Коко был с этим согласен. Ни одной фотографии лучше этой у него так и не появилось, не смотря на то, что его новыми фотографиями теперь был заспан весь интернет. На этой он чуть улыбался, потому что увидел Сейшу счастливым впервые за много месяцев от обыкновенной совместной прогулки, и не мог сдерживать свою улыбку, длинные чёрные волосы были перекинуты направо, а левый висок был побрит, старый плащ блестел, мокрый от дождя. — Вам здесь?.. — Лет шестнадцать-семнадцать, кажется, — Хаджиме не удержал печальной улыбки. Они говорили ещё минут десять, а Коко отвечал что-то, пребывая мыслями далеко-далеко от этой студии. Когда же у них с Инуи все пошло не так? Когда они набрали долгов, чтобы вылечить Акане? Когда она умерла? Когда Коко выкинул из жизни все, кроме работы и Сейшу, чтобы по ним расплатиться? Когда они в темном переулке попробовали напасть на Майки с Дракеном? Когда Майки объявил себя мертвым, передав Хаджиме в руки все управление бизнесом? Или в какую-то из тех бесчисленных ссор, что случились у них с Инуи после? Неужели не было ни единого шанса остаться вместе? Нет, ему было хорошо с Санзу. Удобно. Санзу не навязывался, при этом оберегал, не требовал от него ничего лишнего, не ставил условий и они ни разу даже на секунду не повздорили. Но того неясного ощущения где-то между грудью и глоткой, что было у Хаджиме тогда, с Инуи, которое возникло в его лет пятнадцать, и так и не проходило годами, с Санзу не было. Когда мотор был окончен, ведущая, которая брала интервью у Хаджиме уже несколько раз, поднялась со своего кресла, чтобы обняться на прощание, как у них уже давно было заведено. — Вижу, что переживаешь, — негромко бросил она ему на ухо. — Нервозность тебе не к лицу, лучше бы ты улыбался, как на том фото. — Слишком многое минуло за те пятнадцать лет, — тихо отозвался Хаджиме. — Спасибо за интервью! — Тебе спасибо! Придёшь, когда Рюгуджи придёт в себя? — Ну конечно, — усмехнулся Коко. Охрана, вяло оккупировавшая пространство за камерами, рассосавшаяся по стеночкам, чтобы не мешать съёмочной группе, подобралась к Коко, а тот недовольно скривился: — Слишком близко. Абсолютно не обязательно каждый раз зажимать меня в круг, господа, — мужчины чуть разошлись, два ему свободное место, чтобы вздохнуть. — Дальше в больницу. Нужно было обсудить с психиатром побочки в виде постоянного тремора рук, напавшего после последней замены препаратов. Доехали они ожидаемо быстро, Хаджиме поздоровался с давно знакомым персоналом, проходя в кабинет врача. Тот глянул на него из-под очков, негромко поздоровавшись. Коко изложил про тремор, продемонстрировав трясущиеся руки. — Нечастое явление для этого препарата, — хмыкнул доктор. — Давайте немного снизим дозировку. Как у вас сейчас со сном? — Часа по четыре сплю, — безразлично дернул плечом Хаджиме. — Мне хватает. — Вы извините, но в целом вы сейчас выглядите не очень, — качнул головой врач. — Что-то случилось? — Расстался с близким человеком, — отозвался Коко. — И? — И нашел нового. Но ощущения не те. Не знаю, может, это возраст. Люди в тридцать любят так же, как в пятнадцать? — Проявления разные, а чувство одно, — кивнул врач. — Это философский вопрос, понятия о чувстве любви у всех людей отличаются, и мое мнение вряд ли будет совпадать с вашим. — Не знаю. Иногда мне кажется, что я вообще не способен любить, — вздохнул Хаджиме. — Это в вас говорит обострение депрессивного эпизода или ваши чувства из-за ситуации? — В плане депрессии я не чувствую ухудшений. Просто, — Коко задумался, подбирая слова, — я боюсь одиночества. А в том, что смогу когда-нибудь кого-то ещё раз полюбить я уже не уверен. — Не уверен, что вы одиноки. Думаю, вы путаете это чувство с покинутостью, — врач снял очки. — Я недавно имел честь пообщаться с вашим товарищем… Вы понимаете, о ком я говорю. Вы чувствуете себя покинутым им? — Да, им тоже, — кивнул Коко. — Я много думал об этом. Я сирота, и никогда не понимал термина «семья», но после того, как с ним случилась его болезнь, я чувствую себя так, словно меня бросил член моей семьи. Словно меня оставил родитель или старший брат. Хотя я не могу быть в этом уверен, потому что у меня не было родителей и старших братьев. И с господином Рюгуджи так же. Хоть он и никогда не ставил себя выше нас — он все равно был для нас опорой в тяжёлые минуты. А когда туда добавилось расставание — мне стало страшно, что никому до меня нет дела. — Это издержка не только вашей личности, но и руководящей должности, — понимающе кивнул врач. — Вы привыкли ко вниманию со стороны других людей, хотя достаточно сдержаны, чтобы подпускать близко слишком многих. А те немногие, что закрывали ваши потребности, временно вышли из вашего круга общения. Поэтому вам одиноко. — И какие же потребности они закрывали? — чуть обиделся Коко. Он, в конце концов, взрослый человек, занимавший высочайшую должность и пользующийся уважением по всему миру. Известный и умный. Под его начальством работают более миллиона человек, а он, оказывается, неспособен закрыть сам свои потребности, хотя способен закрыть потребности международного холдинга? — Ваш товарищ — потребность в рационализации эмоций, Рюгуджи — потребность в спокойствии, а тот, с кем вы были вместе — потребность в любви, — спокойно отозвался психиатр. — Ваши новые отношения, очевидно, эти потребности не перекрывают. Какой он? — Почему «он»? — нахмурился Хаджиме, так ни разу и не упоминавший детали своей ориентации, если она у него вообще была как-то определена. — Хаджиме-сан, я уже подпущен к куда более страшной тайне Канто, чем ваши личные отношения, — вздохнул врач. — И я достаточно много лет работаю, консультируя пациентов, чтобы понять, что мы с вами ведём речь не о девушке. — Не люблю слишком проницательных людей, — неловко усмехнулся Коко. — Он… он хороший любовник. С ним удобно. Он делает все, как по книжке. Правда иногда ведёт себя немного специфично, но это бывает очень редко. Он сложный человек, на самом деле. И я, честно говоря, не уверен, что я его на самом деле знаю, хотя мы знакомы очень давно. Когда он возвращается с работы — он меня даже немного пугает. — Чем он занимается? — спокойно осведомился врач. — Я не могу рассказать, — отозвался Хаджиме. — А большей части не знаю. Да и не хочу знать, я для этого, пожалуй, слишком нежный. — Я вас понял, — кивнул доктор. — Задумывались, что вообще заставляет людей влезать в криминал? — Сложная жизнь, — кивнул Коко. — Вы правы, но я немного не про тот криминал. От сложной жизни начинают торговать наркотиками, грабить, воровать. Иногда убивают от страха и в состоянии аффекта. А что заставляет убивать серийных преступников? Убийц-рецидивистов? — Им это необходимо? — предположил Коко. Конечно, работая с теми, с кем он работал, знаний об этом у него должно было быть больше, но сам Хаджиме за всю жизнь убил лишь одного человека в порядке самообороны, и старался об этом не вспоминать. А залезать в чужую шкуру в попытках представить, что, кроме приказа Майки, мотивирует каждый день спокойно ехать и убирать неугодных того же Санзу, он не планировал. Все равно чужая душа — потёмки, и ему эту логику не понять. — Нет. Им это нравится, — бросил психиатр. — Так они могут ощутить власть над ситуацией. Вы ощущаете себя рабом ситуации из-за той власти, которой обладаете, потому что вам власть не доставляет удовольствия. А им доставляет. Они могут отобрать у человека единственное, что ему, на самом деле, по-настоящему принадлежит — жизнь. И когда такой человек однажды переступает черту и совершает первое убийство, даже если это выходит случайно — он почти никогда не останавливается на этом. Это называется психопатия. Зачастую такие люди не способны на вовлечённость и сочувствие, зато учатся прекрасно это имитировать. — Хотите сказать, что психопаты неспособны любить или симпатизировать? — Способны. Но не способны это правильно проявлять. Но, если способны держать себя в руках, то могут встраиваться в ситуацию по каким-то примерам, а поскольку их собственная личность нарушена — они делают это лучше любых актеров. — Все притворяются не теми, кто они есть, — зачем-то попытался поспорить Хаджиме. — Я медийный человек, я знаю, о чем говорю. — Вы правы, но есть разница между социальной маской и полной подменой личности на время. — И как это все поможет мне с моими проблемами? — наконец осведомился Коко. — Устроить за вас вашу личную жизнь я, к сожалению, не могу. Только лишь даю пищу для размышлений. Постарайтесь спать побольше и заезжайте ко мне в пятницу, — привычно посоветовал психиатр, выписывая на листке новую дозировку препаратов. — А если ваш новый партнёр решит меня посетить — буду чрезвычайно рад его видеть. — В пятницу я не смогу, недельная командировка в Россию. Привезу вам водки и матрешку, — дежурно улыбнулся Хаджиме. — Тогда после командировки, — ответил спокойной улыбкой врач. — Заодно расскажете, как прошло. Коко кивнул, про себя подумав, что быстрее Канто разорится, чем Санзу решит заглянуть к психиатру.

***

— Ты добрался? — голос Сано в трубке звучал лаконично и сухо. — Спускаюсь с трапа, — громче положенного отозвался Хаджиме, спускаясь из личного самолёта вместе с охраной. — Холодно — просто ужас! — Не на Канары же летел, купи шубу, будешь модный ходить, — отозвался Майки. — Ладно, не отвлекаю. Только не вздумай привезти мне матрёшку. Водку можно. — Понял, — усмехнулся Коко. — Давай. Охрана сейчас состояла исключительно из тех ребят Санзу, что были натренированы донельзя, поскольку везти с собой в другую страну слишком много человек было неудобно. В отличие от привычной охраны эти молчали весь полёт на личном бизнес-джете, и сейчас окружали его так же молча, скупо устроив руки на поясах брюк. — Добрый день! Его ожидали — ещё пачка охраны из плечистых русских ребят, японский посол, работающий в России, переводчик и двое директоров оружейного завода. Одному мужчине было немногим больше, чем Хаджиме — лет тридцать пять, а второй был лет шестидесяти. — Добро пожаловать в Москву, — поприветствовал посол. Руки ему пожали крепче, чем обычно, а посол коротко представил директоров: — Алексей Владимирович и Антон Александрович. Коко ещё в Японии морально готовился ломать язык о русские отчества, традиционно принятые при вежливом общении. К тому же, на японском он все равно говорить не планировал — переводить с английского было бы куда легче. Можно просто Лёша и Антон, — улыбнулся младший из мужчин, обращаясь по-английски. — А к вам как лучше? Коко, вообще-то, думал, что заговорит старший из них, ведь так было бы традиционнее. Но в России это, видимо, не имело значения, когда люди занимали одинаковые по весу должности. — Хаджиме, — отозвался Коко с улыбкой. — Мы можем говорить по-английски, чтобы не усложнять. — Тогда я отпущу переводчика, с английского Антону я и сам переведу, — кивнул Алексей. Пока Коко недоуменно размышлял, как можно не знать язык, будучи столь крупным бизнесменом, посол быстро бросил переводчику, что в их услугах не нуждаются, и они в темпе, под хлопьями падающим снегом исчезли внутри салона БМВ, стоящей неподалёку. — А нам с вами вот сюда, — кивнул Алексей на подъезжающий лимузин. — Ого, — улыбнулся Коко. — Поедем в ваш офис? Алексей Владимирович принялся переводить, пока они усаживались в машину, а охрана занимала подогнанные Мерседесы. — Хотите посмотреть на унылые мины наших офисников? Вам в Канто своих мало? Мы-то думали вам Москву показать! — перевёл он с русского Антона. — Андрюха! Водитель обернулся, смерив оценивающим взглядом Коко. — Трогай до Кремля, там развернёмся на Арбате и до «Белуги», там позавтракаем. — Ага, — скупо бросил водитель. — Шампанского, водки? — предложил Алексей, шустро и самостоятельно расчехляя бар в лимузине. — Водку в десять утра? — со смешком осведомился Коко. Антон Александрович вновь что-то брякнул на русском и рассмеялся, а Алексей с улыбкой бросил: — В русском есть выражение. Если переводить дословно: с утра выпил — весь день свободен. — Хорошее выражение, — рассмеялся Хаджиме. — Ладно, водка так водка.

***

— Я сейчас вернусь, секунду, — вываливаясь из бани, улыбнулся Хаджиме. — Да, привет! Ты надолго? А то я коллег в бане бросил, а тут это, вроде как, невежливо… — А ты, я смотрю, там прижился, — усмехнулся Сано. — Если бы каждая моя командировка так проходила — я бы их очень любил, — рассмеялся Коко. — Только пить устал очень. Русские правда могут пить, не просыхая. И ещё меня научили матерным словам, причём в первый же день. Сейчас сидим на даче возле этой… как ее… Тулы, у одного из владельцев нашего бывшего завода, тут приехали люди из министерства иностранных дел, мне предлагают стать атташе по экономике от Японии в нашем посольстве в России. Из Японии тоже звонил наш министр, они уже все согласовали, что думаешь? — Соглашайся, — бросил Майки. — Перспективно. Гражданство ещё не предлагали? — На второй же день, — усмехнулся Коко. — Тоже бери. Если у нас все не так пойдёт — попросишь политическое убежище, — бросил Сано. — А у нас что-то идёт не так? — напрягся Хаджиме. — Пока нет, но случается всякое, я уже ничему не удивлюсь, — вздохнул Майки. — Короче, тебе там нравится? — Не считая того, что я вообще не знаю языка — на удивление, да. Хотя менталитет у нас, конечно, совсем не близкий. Но тут как будто все… проще, что ли. — Ладно. Иди назад, в сауне только много не пей, — бросил Сано. — Давай. — Ага, пока!

***

— Глава, — Санзу нарисовался в кухне, низко поклонившись. — Где Кейске? Увидеть Сано на кухне ему не доводилось уже очень давно: тот теперь там не ел, если вообще ел, а отсиживаться предпочитал в зале, если не в своей комнате. А увидеть его что-то готовящим вообще доводилось впервые. — У себя. Майки резал зелень большим ножом, так неподходящим его маленькой руке, а на каждом движении на высохшем запястье вылезали все жилы, обтянутые белой бледной кожей. — Вы хотели меня видеть, — тихо бросил Харучие, остановившись рядом. — Вы будете есть? Я могу помочь приготовить. — Вроде того, помощь пока не нужна, спасибо. Расскажи мне, что ты думаешь о всех последних новостях? — Вы о чем? — Вообще о японских новостях. В целом. Хочу послушать твое мнение, — легко отозвался Сано. — Я не слишком внимательно слежу за новостями, кроме криминальных… — Так я про криминальные и говорю, — дернул плечом Майки. Санзу не мог отвести взгляд от того, как даже сквозь огромную толстовку оверсайз едва заметно проступали острые, как ножи, лопатки Манджиро, пока он расправлялся с зеленью, неторопливо стуча ножом по доске. — Очень много освещали повешенных, но мы ведь того и добивались. Чисто между бандитами стали куда больше говорить о Брахме, их стало больше, и районы они держат довольно уверенно. Даже Вальхалла, насколько я знаю, их сильно не беспокоит. Видимо, они больше заняты проблемами с нами. Взрывы списали на террористический акт, пресса выдала такую версию. — А что в Хоккайдо? — Пока оставлено без особого внимания. Токио волнует людей куда больше, это ведь, все-таки, столица. — Подержи, — попросил Сано, протягивая ему нож рукояткой вперёд. Санзу послушно взял шеф-нож в руки. И Майки, принявшийся, казалось, поворачиваться к холодильнику, вдруг крепко схватил его руку и подался вперёд. Харучие на автомате подался назад всем телом, перепуганно распахнув глаза, но Майки, сжав пальцы на его запястье, не дал ему вынуть лезвие из своего живота, хрипло проговорив сквозь режущую боль: — Ты же этого хотел, когда их всех убивал, Хару? Санзу затрясло. — Ты ответственно подошёл к выбору жертв. Они и правда очень на меня похожи. Харучие чувствовал, что должен что-то сказать, но слова застряли в сжавшейся глотке. Он знал. Глава знал. Он с самого начала обо всем догадался. С самого начала понял, что это именно он убивает невысоких и худых блондинов и блондинок по всей Японии. Санзу сам не знал своего чёткого мотива. Просто внутри все перевернулось после той просьбы Сано, и Харучие казалось, что он сходит с ума, и единственным способом успокоиться были эти убийства. Сколько раз он приезжал в квартиру к Коко, не оттеревшись до конца от крови жертв? Но он даже на долю секунды, даже на мгновение не помышлял причинить вред самому Майки, даже на мгновение не думал о том, чтобы замахнуться на бога. И сжимал нож, лезвие которого было утоплено в плоть Сано. — Я все сразу понял, — тихо продолжил Майки. — Не каждый человек сможет нанести семьдесят ножевых так, чтобы человек при этом не умер. Не надо больше вымещать свои чувства на других, Хару. Ты хотел видеть на их месте именно меня. — Глава… — пропавшим голосом просипел Санзу. — Я… И Майки резко толкнул его от себя в плечи, а рукоятка вырвалась из разжавшихся пальцев, так и оставив лезвие внутри живота Сано. И через мгновение на лестнице появился Баджи, который ещё на мгновение замер, а после рявкнул, шумно сбегая вниз: — Твою мать!!! Какого хуя тут творится?! — Я сам, — холодно просвистел Сано, сползая на пол. — Ты хули, блять, встал!!! — рявкнул он на Санзу. — Звони врачам!!! — Не надо никуда звонить, — уже тяжело просвистел Майки. — Я уже позвонил. Через пару минут они будут тут. А Санзу все колотило. Колотило крупной дрожью, а по щекам потекло что-то незнакомое и омерзительно мокрое. И в дом забежал врач. — Ножевое, — выговорил Сано. — Как вы… — врач замялся, оглядев напряженным взглядом обоих мужчин, пока уже задирал на Майки футболку. — Я это сам сделал, — тихо бросил Майки, уже прекрасно знающий, что органы не задеты. — Давайте поднимемся…

***

— Привези его, умоляю, — неподходящим к формулировке взбешённым голосом проговорил в трубку Баджи. — Иначе я сейчас сам пойду, и кого-нибудь убью. — Я уверен, что это не попытка суицида, — со вздохом повторил уже в третий раз Ханемия. — Если бы Майки хотел покончить с собой — он бы сейчас был уже мёртв. — Я бы поверил в твои слова, если бы там был ещё кто-то кроме Манджиро и Харучие. Но представить, чтобы Санзу пырнул ножом Сано, я не могу. — Хорошо. Мне нужен час, — выдал Казутора. — Это если по короткой. — Ебаная психушка, блять!!! — по новой разругался Кейске, положив трубку. — Вот хули ты в истерике бьешься?! Сказали же, что органы целы, выживет твой сраный глава, епта, блять!!! Майки со врачем наверх ушёл даже на своих двоих, продолжая ровно держать рукоятку ножа, чтобы лезвие внутри не шевелилось и не зацепило органы. А вот с Санзу происходило нечто настолько странное и не умещающееся в привычную картину мира, что Баджи поначалу растерялся и даже начал пытаться его успокоить. Он забился в истерике. В прямом смысле забился — его колотило, а слёзы ручьём стекали по лицу смешиваясь с кровью из прокушенной губы. И он не успокаивался уже двадцать минут, а ещё так ни слова и не сказал, только изредка срывался на задушенный вой. — Да его же при тебе, блять, в тюрьме хуярили раз тысячу, хули ты рыдаешь?! Что, отвык что ли, блять?! — продолжал материть Харучие Баджи. — Я тебе реально говорю, я тебе сейчас всажу седативных, если не успокоишься!!! Делать он этого, конечно, не стал бы, потому что у Санзу в организме могла быть одновременно половина таблицы Менделеева, и хер знает, можно ли было мешать седативные с неизвестными веществами. Вакасы с Кейзо ещё, как назло, не было, но они уже ехали назад, потому что это именно им Баджи набрал в первую очередь и попросил привезти сюда психиатра для Сано. Только им оставалось до места совсем недолго, а в такое время по дороге назад в город стояла громадная пробка, и это бы заняло у них куда больше времени. Вакаса с Бенкеем появились в кухне. — Что произошло? — растерянно осведомился Имауши. — Майки пырнул себя ножом, а этот… — начал Баджи, но плюнул и оборвал сам себя, рыкнув, — а, бля, похуй! Сами разбирайтесь, блять! И выскочил из дома, громко хлопнув дверью. Вакаса совершенно растерянно оглядел Санзу, что не обратил на прибывших никакого внимания, продолжая рыдать, Бенкей же метнулся наверх, но тут же вернулся, негромко бросив: — Майки там типа оперируют. Вакаса, тем временем, приблизился к Санзу и залепил тому несильную пощёчину. Но тот даже не дернулся. — И что делать? — хмыкнул Кейзо. — Хер знает, — вздохнул Вакаса. — Садись. Будем ждать. Казутора привёз психиатра почти одновременно с тем, как реаниматолог вышел из комнаты Сано. Врачи обменялись приветствиями, а Ханемия напротив махнул рукой, прощаясь. — Господин Сано наверху, я закончил, он в сознании, и вполне спокоен, — проговорил реаниматолог. — Насколько он сказал — он сам пырнул себя ножом. — Если бы он хотел себя убить — он был бы уже мёртв, — хмыкнул психиатр, сам не зная, что почти слово в слово повторил за Ханемией. — И помощь тут нужна явно не ему. Санзу, так и сидящий в слезах и дрожащий всем телом, все ещё никак не реагировал на происходящее, а психиатр, подошедший ближе, сам расправил его пальцы, налил ледяной воды в стакан, а после вложил тот ему в руку, крепко прижав пальцы к холодной поверхности. — Пейте, — ровно и четко произнёс он. Но Санзу не отреагировал. Мужчина вздохнул, а после потянул того наверх под плечи, заставляя встать со стула, и так же повел наверх.

***

— Доброго дня. Психиатр завёл Санзу в комнату. Майки был на аппарате, а в вену был протянут катетер для переливания крови, пока четвёртая отрицательная медленно наполняла его тело. Манджиро от кровопотери выглядел уже даже не белым, а прозрачным, а на обескровленном лице пропали даже привычные синяки под глазами. — Доброго, — ослабевшим голосом бросил Сано. — С вашим нынешним весом терять кровь уже небезопасно, — хмыкнул доктор. — Как вы обычно приказываете ему что-то сделать? — У вас все равно не получится, — слабо улыбнулся Майки. — Что вам от него нужно? — А вы как думаете? — проворчал врач. — У него психический коллапс. Заставьте его выпить стакан воды залпом. — Санзу, — чуть тверже проговорил Майки. — Выпей стакан воды залпом. И успокойся. Это приказ. И психиатр увидел перед собой практически магию. Розоволосый мужчина, пребывавший до сих пор в непрекращающейся истерике, вдруг затих за долю секунды и опрокинул внутрь себя бокал воды. За свою практику он видел многое, но такого не видел ещё никогда и озадаченно замер. — Иди сюда и ложись рядом со мной. И засыпай. Мы поговорим об этом после, — негромко добавил Сано. И Санзу как зазомбированный исполнил его просьбу, улёгшись рядом, свернувшись калачиком, а Майки принялся осторожно гладить его по голове свободной рукой. — Сначала я хотел спросить, что вы с ним делали, чтобы добиться этого результата, но уже не уверен, что действительно хочу знать, — проговорил доктор, поджав губы. — Не делайте из меня чудовище, — тихо отозвался Майки. — Я лишь корректирую чужое поведение, а не меняю его в корне, и не я виновен в том, что он такой. И поверьте, куда больше вы не хотите знать, какие у меня были причины, чтобы довести его до истерики. — Я скорее даже не про истерику, а про то, как он вас слушается, — вздохнул доктор. — Ну и зачем вы пырнули себя? Ну или вынудили его пырнуть себя, тут уж я не знаю. — Пообещал помочь одному копу, — слабо улыбнулся Сано. — А за меня не волнуйтесь. Одним шрамом больше, одним меньше… — Как же у вас выходит так контролировать своё тело, и при этом так безразлично к нему относиться? — риторически вздохнул врач. — Тело — это инструмент. Требовательный и несовершенный. А влияет ли на работу вашего телефона царапина на корпусе? — спросил Майки. — Вы не могли бы повысить мне дозировку морфина? — Вы весите почти сорок килограмм и потеряли немало крови. Хотите вдобавок к ранению ещё и отравление опиатами? — отчитал его врач, но дозировку, тем не менее, увеличил. Шов он видел, и тот был внушительным. И другой человек на его месте вряд ли бы сохранил сознание и продолжил поддерживать диалог. Парень же, кажется, боль привычно игнорировал, пребывая где-то глубоко в своих мыслях, пока размеренно гладил розоволосую макушку Санзу. — Он так быстро уснул? — Защитный механизм его психики, — пожал плечами Сано. — Работает, правда, только рядом со мной. В противном случае он бы рыдал, а потом порезал себе руку и обдолбался наркотиками, чтобы временно забыться. Психиатр осторожно закатал рукав на спящем мужчине, нахмурившись, глядя на месиво из шрамов. На руке, кажется, не было ни клочка здоровой кожи, а подживающие шрамы наслаивались друг на друга, и ни один явно не был зашит хирургически. Все заживало само, месяцами. — Он же вас любит, — вдруг догадался психиатр, оглядывая глубокие шрамы. — И это все из-за вас? — Нет, не думаю, — отозвался Майки. — По крайней мере — не все. Он не так часто нарушает мои приказы. Я же говорил, что знаю, что я плохой человек, не смотрите на меня так. Но с ним я ни в чем не виноват. Если бы я тогда его не учил — его бы убили в тюрьме. А если вам нужен виноватый — вините судьбу, которая подарила ему такой характер, и его старшего брата. — Ему нужно лечиться. Причём в стационаре. Он опасен для общества и для самого себя. — Об этом я знаю куда лучше вас. Вакаса приоткрыл дверь и негромко бросил: — Не потрудишься объяснить произошедшее? — Не советую тебе забивать этим голову, — прохладно отозвался Майки. — Вы долго планируете вести со мной диалоги? Я, признаться, несколько… утомился. — Отдыхайте, — вздохнул психиатр, направляясь к двери. Когда они спустились вниз, Вакаса тихо осведомился: — И что это было? — Не знаю, но точно не попытка суицида, — бросил доктор. — Он продолжает терять вес. Если в ближайшие пару месяцев ничего не изменится — он умрет. Все промолчали. — Отвезите меня в клинику, пожалуйста, — с тяжелым вздохом попросил психиатр. — Мне тяжело здесь находиться.

***

Майки открыл тяжёлые веки, старательно фокусируя взгляд. Санзу стоял напротив него, сжимая пистолет в руках. — Харучие… положи пушку, — сипло выдохнул Сано. — Глава, — воспалённые глаза Санзу бегали по его лицу, — я монстр. Я виноват. И он легко поднёс дуло к своему подбородку. — Опусти пистолет, Харучие. Это приказ, — тверже проговорил Манджиро. — Я понесу наказание за его нарушение, — едва слышно прошептал Санзу. — Суицид — это не поступок, а трусость, — бросил Майки. — Опусти ствол, и я тебе все объясню. — Я не могу жить после того, как причинил вам столько боли, — прикрыл глаза Харучие. — Ты вынуждаешь меня встать, — проговорил Сано, вынимая из руки катетер. — А мне будет очень больно вставать на ноги. — Я… Манджиро со сдавленным шипением поднял корпус и спустил ноги с кровати. — Глава, я виноват! Это единственный способ искупить мою вину! — горячечным шепотом затараторил Санзу. — Это я виноват, а не ты. Это мои восемь жертв. Не твои, — тихо проговорил Сано, медленными шагами приближаясь к Харучие. — Опусти оружие. — Нет, не берите мою вину на себя! Это я! Это все делал я! Я монстр! — Опусти пистолет, Хару. — Нет, — у него затряслись руки, а палец плотнее лёг на спусковой крючок. — Не подходите. — Остановлюсь только если ты опустишь ствол, — подходя уже почти вплотную, бросил Майки. И в тот момент, когда Санзу надавил на крючок, Сано дернул на себя его руку. Раздавшийся выстрел разорвал тишину. Баджи, сидящий на табуретке снаружи дома, подскочил на ноги, дрогнув.

***

Инуи допивал бутылку водки. Вокруг сидело человек семь. Сейшу не помнил имени ни одного из них. Пять женщин, трое мужчин. Все вида дорогих проституток. Инуи не приглашал ни одного из них, они появились как-то сами собой. Он даже вёл с ними какие-то пространные беседы обо всем подряд, и даже не думал о том, что их нахождение здесь может навредить его безопасности. Охрана стояла здесь и внимательно следила за происходящим, переглядывалась и не узнавала своего начальника. — Инуи-сама, — один из парней придвинулся совсем вплотную, устроив руку на его широкое плечо. — Вы такой грустный… Могу я что-то сделать для вас, чтобы немного скрасить вашу печаль?.. Сейшу молча допил содержимое рюмки и запрокинул голову. Парень заскользил ладонью по его рубашке, но ему было плевать. Это не вызывало ни раздражения, ни интереса. Даже, должно быть, если бы он переспал с ним, это не вызвало никаких эмоций, кроме отвращения к самому себе. Но оно было уже почти привычным, обыденным. Он жил в иллюзии, что умеет любить, а на деле нихера он не умел. Умел только требовать. Ему казалось, что чувств было достаточно, чтобы просить что-то от другого человека. Это он разрушил их отношения. Теперь его Хаджиме, его изящный, тонкий Хаджиме с его худыми запястьями и длинными пальцами, с его шелковыми тонкими волосами, пахнущий бумагой и чем-то сладким, вроде ванили, был с Санзу. Трогал своими тонкими пальцами его за острые скулы, когда целовал, улыбался ему, как обычно, чуть скромно. Спал с ним в одной постели. Выгибал спину, подставляясь под холодные руки Харучие. Смотрел в его мутные голубые глаза, пока тот касался его худощавой груди, обводя белую кожу. Сонно щурился спросонья, когда чистил зубы, сталкиваясь с Санзу плечами. Обедал, рассказывая ему, как вчера неожиданно под вечер рухнул индекс S&P500, прижимался во сне, подкладывая замерзающие ступни между чужих крепких бедер, укладывал голову на грудь, и белоснежные прядки волос перемешивались с бледным розовым полотном длинных волос Харучие. И Инуи, морально готовый, как он думал, ко всему, въебал Санзу, не сдержавшись, прямо при работниках. Малодушно ударил, хотя Харучие сто процентов не заставлял Хаджиме быть с ним. Просто за то, как тепло Коко смотрел ему в глаза, аккуратно целуя в губы. А Санзу стерпел. То ли чтобы не устраивать скандал при сотрудниках, то ли догадывался, что однажды это произойдёт, и считал, что этот удар позволит Сейшу успокоиться. Успокоиться это не помогло. Вместо злости на Харучие теперь была злость на себя. На Хаджиме Сейшу злиться не умел. — Стой, — полувнятно бросил Сейшу, схватив парня за запястье. — Ты вот думаешь, я перед тобой тут сижу весь такой классный, да? Богатый… Да я пиздец какой богатый!!! У меня денег столько, что хоть усрись!!! Мой человек, мой родной человек все эти бабки заработал, мой самый близкий сделал все, чтобы мы жили в этой поганой роскоши, среди вас, блять, напомаженных выблядков, с пластическими операциями на пару миллионов йен! Он въебывал, а я все его лечил, что нам это не надо, что он отдыхать должен… Я, мудак, не понимал, как он старается, как он хочет, чтобы у нас с ним все было! Я только его лечил, и все время с него спрашивал, спрашивал, спрашивал!!! В вип-зале повисло молчание, прерываемое только приглушённым техно. — Пошли все вон отсюда! — рявкнул Инуи. И испуганная таким резким перепадом настроения компания сбежала, похватав свои телефоны, которые предусмотрительно отобрала охрана. — Инуи-сама, может, вам стоит остановиться? — кивнув на бутылку, негромко осведомился один из охраны. — Принеси ещё одну, — потребовал Сейшу. Телефон зазвонил, и он еле-еле вытащил его из кармана, уронил на пол, но поднял, проигнорировав толстую трещину, разделившую экран. — Инуи-сама, доброй ночи. Господин Рюгуджи пришел в себя. Инуи разжал пальцы, сжимающие рюмку, и та раскололась об пол. — Я еду.