если ты болен на голову - значит вооружён

Когда Дракен вышел ночью на кухню, Баджи молчаливо заправлял себе салат. Ему все ещё было чудовищно стыдно перед Рюгуджи. Как можно было так малодушно бросить Сано? Неужели они все, на самом деле, такие эгоистичные ублюдки? Неужели Кейске сам такой страшный эгоист? Баджи не помнил ни разу, чтобы ему доводилось увидеть в глазах Рюгуджи такое разочарование. Естественно, он остался в доме, только вот теперь его нескончаемо жрал стыд. Стыдно было за себя. За своё поганое малодушие. Но Дракен спустился с эталонно спокойным лицом в одних домашних штанах, умиротворенный какой-то. И тут же принялся делать себе кофе, осматривая параллельно запасы еды в холодильнике. Баджи очень долго собирался с мыслями, чтобы бросить низкое: — Прости. Дракен обернулся за плечо и негромко отозвался: — У меня-то прощения просить необязательно. Но я, в любом случае, тебя прощаю. Баджи замолчал, а на душе стало ещё хуже. Кен прав — не перед ним он виноват. — Вы же знаете его дольше меня, — удивительно легко продолжил Дракен. — Вспомни каждый раз, когда у него были серьёзные проблемы и переживания. Он же всегда старался всех от себя разогнать, лишь бы его проблемами не зацепило остальных. У него же всегда так было: ваши проблемы — это ваши с ним общие проблемы, а его — это его личные. Вы двадцать лет его знаете, и не поняли, что он всегда всех вокруг себя разгоняет, чтобы вместе с собой случайно не разрушить ещё и вас? Слёзы, вставшие в глазах у Баджи, упали в миску салата. — Я никогда его не понимал, — шепнул Кейске. — Он очень сложный… — Я тоже его не понимаю, — продолжая суетиться на кухне, совсем не замечая того, как Кейске ронял слёзы в салат, бросил Рюгуджи. — Но разве для того, чтобы любить и заботиться, обязательно понимать? И Баджи не выдержал. Осел на пол на кухне и прикрыл мокрые глаза запястьями. Дракен притормозил на секунду, а после присел на корточки напротив Баджи и тепло усмехнулся, растрепав его волосы. — Вот Майки бы сейчас сказал, что нечего из-за него сопли разводить. И был бы, кстати, не прав. Вы — живые люди, и можете быть плохими и неудобными. Но и он, на самом деле, такой же живой человек. Даже если так совсем не кажется. — Я пропустил момент, когда он перестал есть, — всхлипнул Кейске. — Это же давно всё… Я даже не понимал, даже не думал, что говорил ему все это время… — Успокаивайся, — мягко бросил Кен. — Я ему как-то сказал, что ты можешь не выжить… Чем я, блять, думал?.. — Но я же выжил, — усмехнулся Дракен. — Не реви. Лучше постарайся быть ему тем, кем он тебя считает. Братом ему постарайся быть. — А ты?.. — Кейске наконец смог оторвать руки от лица и глянул на Рюгуджи красными глазами. — Я, пока что, в шоке, — хмыкнул Кен. — Но я разберусь. Теперь мое время разбираться за нас всех. — А с ним… — Я его спасу, — тихо бросил Дракен. — Я его люблю, и это мне его спасать. Я слишком мало его спасал, наверное.

***

— Дракен, ты же понимаешь, что это важно? — Коко нервно заламывал свои пальцы, замерев в дверях кухни. — Для меня сейчас важно быть здесь, — отрезал Рюгуджи, шинкуя овощи. — Это всего лишь интервью, это ненадолго, — Хаджиме его уже почти умолял. — У меня нет идей, о чем говорить, — отрезал Кен. — И я не хочу сейчас разговаривать ни о чем. — Но… — Майки здесь, Коко, — Рюгуджи отложил нож, обернулся и строго глянул на Хаджиме, сложив руки на груди. — И ему плохо. А мое место — рядом с ним. Лучше бы ты разобрался с тем, что происходит в твоей личной жизни. — Дай им интервью, пожалуйста. Голос Майки раздался совершенно неожиданно, шагов его никто из них не услышал, а сам он выплыл из-за угла в кухню, просачиваясь мимо Коко, держась за стеночку. — Как ты себя чувствуешь? — тут же подошёл к нему Дракен, обнимая за худые плечи. — Я в порядке, — пробормотал Сано, устало моргая. — Дай интервью, я буду здесь и никуда не денусь. — Но… — попытался протестовать Дракен. — Я был один полгода, — глянул ему прямо в глаза Майки. — Я переживу в одиночестве один день, ничего не случится. Дракена, почему-то, в глубине души кольнуло виной, хоть он и знал, что не был виноват. Майки был один, пока ему было плохо… — Точно? — мягко гладя его по плечам, переспросил Рюгуджи. — Абсолютно, — кивнул Майки. — Хаджиме, они скинули вопросы на согласование? — Да, я отправил медийщикам на согласование. — Перешли мне. Я лично согласую. — Майки, специалисты по медиа прекрасно справятся… — Это вопрос личного имиджа Рюгуджи, Канто и Свастики. Мы допустили промашку, когда Дракен попал в кому. И мы должны правильно обозначить новые границы допустимого для всех наших партнёров и врагов. — Ты планируешь ещё сильнее ужесточить режим? — хмыкнул Коко. — А есть куда? — вопросом на вопрос отозвался Сано. — Я планирую укрепить в головах у всех понимание, что Канто и Тосву не сломать. Никак. Отвечать надо будет строго и продуманно. — Ты же нашел виновных? — коротко осведомился Рюгуджи. — Я думал, ты поинтересуешься раньше, — усмехнулся Майки. — Нашел. Никого уже нет в живых.

***

— Рюгуджи-сама, мы очень рады видеть вас в добром здравии. Спасибо, что согласились на интервью. — Хотелось бы появиться у вас раньше, но нужно было уладить некоторые дела, — улыбнулся Кен. Он лукавил, никаких интервью он давать не хотел ни тогда, ни сейчас, но Майки потребовал говорить так. Рюгуджи — медийная личность. Люди должны думать, что он заинтересован в общении с ними. — Как ваше самочувствие? — Благодаря стараниям врачей, все обошлось без последствий, — спокойно отозвался Дракен. — Но кома украла у меня полгода жизни, и я намерен как можно быстрее наверстать упущенное. — Вы встречались с виновными? — Большинство виновных убрала моя служба безопасности ещё в той перестрелке, — Дракен лениво качнул ногой. — И, надо понимать, что те, кого посадили — это всего лишь исполнители. — Полиция продолжает расследование, и рано или поздно выйдет на заказчиков. Им вы бы хотели посмотреть в глаза? — Я думаю, заказчиков полиция не возьмёт, — усмехнулся Рюгуджи. — Нужно понимать, что человек должен обладать достаточной властью, чтобы устроить подобный инцидент в центре Токио, а у таких людей везде есть крыша. — Намекаете на причастность правительства Японии? — Я не хочу никого обвинять без весомых доказательств. Я и сам бывал на месте обвиняемого таким образом, поэтому мне это абсолютно неблизко. Могу лишь аккуратно напомнить, что Канто — международный холдинг, и вмешательство со стороны правительства будет рассматриваться на подобающем уровне. — Вы не боитесь новых покушений? — Отвечу вам так, — лукаво приподнял уголки губ Рюгуджи, — Канто — это не я, не Коконой и не кто-то из глав руководства. Канто — это миллионы сотрудников по всему миру. Так что моя смерть не даст ничего, кроме принятия компанией контрмер для безопасности остальных. — Как вы отреагируете на слова министра внутренних дел о том, что служба безопасности Канто равна полноценной частной военной компании? Такое мнение звучит уже не впервые. — Я воспитан в тех реалиях, где было принято защищать себя самому. Тем более, когда никто больше не может тебя защитить. Поэтому служба безопасности именно такая, какая она есть сейчас. И вряд ли, после покушения на меня, кто-то может назвать это наше решение безосновательным. — Я правильно понимаю, что, в случае если что-то, не дай бог, произойдёт с вами — это не скажется на Канто? — Разве что подстегнёт работать усерднее, — ровно улыбнулся Кен. — Вы не предполагаете возможность одновременного нападения на всех глав Канто? — При нынешнем режиме безопасности, на это потребуется небольшая армия, — качнул головой Дракен. — К тому же абсурдно полагать, что на этом просто все схлопнется. У нас есть и немедийное руководство, которое обеспечит работу холдинга в таком случае. — Скажите, что-то изменилось внутри вас за время, проведённое в больнице? — Я начал ещё больше любить жизнь, — бросил заученную по указаниям Майки фразу Дракен. — Хотя раньше думал, что больше некуда. — Кто был рядом с вами все это время? — Все те же лица. Мои друзья. Хотя здесь, пожалуй, будет более уместно слово «братья». Они же были рядом, когда я очнулся. — После комы работы стало больше? — Ее всегда много, — усмехнулся Кен. — И меньше вряд ли станет. Но в мое отсутствие все прекрасно справлялись со своими обязанностями, думаю, выпишу некоторое количество премий. — Полиция обвиняет медиагруппу Канто в распространении информации об организованной преступности, являющейся тайной следствия. Как вы это прокомментируете? — Наша медиагруппа — официально зарегистрированное СМИ, а в Японской конституции закреплена свобода слова. Мы не добываем информацию незаконно, а если освещаем что-то, что узнали из своих источников, что полиция считает тайной… Что ж, значит, полиция плохо хранит свои тайны, — бросил Рюгуджи с веселой улыбкой. — Я нечасто касаюсь работы наших журналистов и корреспондентов, и мне мало известно об их методах получения информации, но они явно неплохо справляются, раз нас в таком обвиняет министерство внутренних дел. — Не боитесь того, что этой ситуации дадут ход? — Пускай министерство подаёт на нас иск в суд, если для этого есть основания. Бессмысленно вести об этом переговоры через эфиры федерально канала, разве нет? Девушка-интервьюер легко рассмеялась, не сдержавшись. — Стоит отметить, что, кроме политиков, главы Канто — одни из немногих, кто выходит в прямой эфир без заготовленных материалов. — Не смущайте меня, — усмехнулся Рюгуджи. — Я не настолько красноречив, насколько может показаться, мне достаточно просто честно отвечать на поставленные вами вопросы.

***

— Болит? Дракен проснулся от писка аппарата, пока Майки тихо дышал сквозь зубы, надеясь успокоить сердцебиение, и тут же метнулся за уколами, а после того, как писк прекратился, замер на кровати, усадив Сано к себе на колени и держа его холодные руки в своих. — Нет, — помотал головой Майки. — Врешь ведь, — тяжело вздохнул Рюгуджи. — Причём даже не стараешься. Сано промолчал. Дракен ещё в тот момент, когда Майки сломя голову слетел к нему вниз по лестнице увидел, как изменились его глаза. В них было столько усталости, облегчения, мучений и вины, сколько Дракен не видел никогда в своей жизни. А ещё Майки тогда показался ему невыразимо хрупким. Не физически, хотя впалые щеки сразу бросились в глаза, а морально. Что-то похожее Рюгуджи видел тогда, когда умерла Эмма, и Майки рыдал ему в плечо, но сейчас эта хрупкость была в сто раз сильнее. Словно что-то в его Манджиро переломилось. Дракен всегда считал Майки куда более морально выносливым, чем он сам, Майки почти никогда не позволял себе слабости, почти никогда не давал волю искренним эмоциям, почти всегда держал себя в руках. Майки был особенным. Майки не умел выражать свои эмоции, он манипулировал от собственного естества даже тогда, когда сам того не хотел. Майки вгрызался зубами в цель и идею похлеще любой бойцовой собаки, мог терпеть самые страшные лишения, самую сильную боль. Майки не умел отпускать ситуацию, он думал, что может решить любую проблему. Майки же при этом и любил как-то по-особенному, по-своему. Не страстно, не от привязанности, не от благодарности, но отдаваясь без остатка, настолько, что бездумно бросался на амбразуру за любимого человека. И любил он так не только Дракена. Парней он любил так же. Но только Дракену было дозволено видеть, как дорого Майки достаётся эта возможность любить. Как много такому, как он, приходится тратить своих собственных сил и себя, чтобы проявлять эту любовь. А ведь окружающие зачастую даже не понимали, что он ее так проявляет. Майки, почему-то, привык жить так, чтобы не давать никому знать, что он их любит. Но Дракен все знал. Дракен чувствовал в прижавшемся теле столько любви к нему самому, к Рюгуджи, сколько никогда и ни от кого не чувствовал. И вряд ли бы смог когда-то получить от кого-то чувство хоть вполовину столь же искреннее и полное самоотдачи. Майки не научили принимать любовь в ответ. Там, где он должен был научиться принимать это от других, что-то пошло наперекосяк. Что-то внутри него замерло и отмерло, и этот маленький человек, который понимал о других зачастую больше, чем они сами о себе, мог лишь отдавать, отдавать, отдавать, не понимая, как ценят и любят его в ответ. И Дракен ломал голову годами, пытаясь понять, получается ли у него самого донести Сано, как сильно он его любит. И нужнее всего это было именно сейчас. Ведь теперь от него осталась бледная тень. И Дракен четко чувствовал, что это ему теперь надо стать сильным. Стать тем, на кого уже Майки сможет полноценно опереться. И Дракен боялся, что не справится. Что в целом не знает, как быть таким человеком. А с другой стороны — он когда-то был уверен, что не сможет стать подходящим главой для Тосвы, но ведь стал же. — Майки, — шепнул Рюгуджи, когда пульс Сано окончательно успокоился. — Ты помнишь, я тебе обещал, что тебя никогда не брошу? — Да, — сипло выдохнул Манджиро. — Я не бросил. Пообещаешь мне кое-что тоже? — Что? — Майки поднял на него глаза, а в темноте чёрной радужки отражался ночник влажным блеском. — Не бросай меня тоже. Никогда. Обещаешь? Рюгуджи аккуратно завёл ему прядь за ухо, касаясь чистой мраморной скулы кончиками пальцев. — От меня так много всего не зависит, — сокрушенно шепнул Сано. — До того, как ты попал в эту аварию, я, оказывается, этого не понимал… — Я говорю о том, что от тебя зависит, — шепнул Дракен. — Пообещай. Майки молчал долго, уложив ладони Кену на широкую грудь. Смотрел на него тёмными глазами, словно стараясь уловить каждую чёрточку давно знакомого лица. Разглядывал, а взгляд его чуть оживал по мере этого, становясь самую капельку теплее. И выдохнул тихонько: — Обещаю.

***

Дракен бережно прочесывал пальцами светлые волосы Майки, взбивая плотную мыльную пену. На тело он старался не смотреть, а Сано, которому не было свойственно ни грамма стеснения, отвернулся к нему спиной, дополнительно закрыв торс руками. — Не горячо? — Нет, — тихо отозвался Манджиро. — Я же говорил, что я могу помыться и сам. — Мне это в радость и несложно, — отозвался Рюгуджи. — Не ври, я же знаю, что смотреть на меня теперь неприятно, — тихонько проговорил Сано. — Я люблю тебя не за внешний вид. И я уже все видел. — Вот ты и признал, что я теперь некрасивый, — мрачно усмехнулся Майки. — Только не надо переиначивать мои слова, — закатил глаза Дракен. — Будешь молочный коктейль? Я сделаю. — Не уходи, — Манджиро поймал его за руку. — Я потом выпью. Побудь здесь, со мной. Дракен уселся на краешек ванной, а после мягко коснулся Майки за плечо. — Повернись. Я тебя помою. — Я не безрукий, — огрызнулся тот. — Раньше тебе нравилось вместе принимать ванну. — Не вижу тебя в воде, — холодно отрезал Майки. Он не ожидал, что Дракен поднимется и просто примется раздеваться. На самом деле, он хотел рассмотреть тело Манджиро ближе, ведь даже от него тот теперь прятался под безразмерными толстыми и тёплыми шмотками. — Подвинешься? Сано сместился, давая тому место, и Рюгуджи удобно расположился в большой угловой ванной, а после бесцеремонно притянул Майки к себе, устраивая его между своих ног. И молча отметил, как под пальцами прощупывались кубики пресса, обтянутые кожей. Ни капли жира, все мышцы и кости торчат, втыкаясь Рюгуджи в ладони. Но Кен лишь молча водрузил ему руки на плечи и принялся мягко разминать, едва нажимая, ведь уже был предупреждён о том, как легко у Майки теперь образуются синяки. — Прости, — выдохнул Сано, откинув голову ему на плечо. — За что? — Из-за меня ты опять чуть не умер. Я испортил своё тело, которое ты любил, — проговорил Майки. — Продолжать, наверное, не стоит. — Майки, — Дракен мягко поцеловал его в висок, — я чуть не умер из-за стечения обстоятельств, а не из-за тебя. И это твое тело, ты должен переживать за него, потому что оно принадлежит тебе, а не потому, что ты не будешь мне нравиться. Потому что я буду любить тебя любым. Мне лишь жаль, что тебе плохо и больно, и за это же я переживаю. — Мне не плохо и не больно, когда ты рядом со мной, — наконец-то расслабился Сано, всем своим ничтожным весом навалившись на него. — Что ты хочешь на ужин? Майки безразлично дернул плечами. Дракен все равно убьёт кучу сил, готовя ему что-то, из чего он сможет съесть лишь несколько ложек, надеясь, что его не вырвет. Тело, отвыкшее от пищи, принялось ту отторгать, даже несмотря на то, что Манджиро старательно вталкивал в себя приготовленные Рюгуджи блюда, надеясь, что у того из глаз хоть ненадолго пропадёт тревога за него. — Приготовлю гёдза с креветкой. Надеюсь, ты не против. Рюгуджи осторожно помыл тощее тело Сано, стараясь не выдавать своим лицом, как пугает его представшая перед взглядом картина, а после накинул на того халат, обтерев насухо. Майки из-за истощения постоянно мёрз, и даже сейчас дрожал в горячем пару ванной. — Отнести? — Кен-чин, я не инвалид, — закатил глаза Сано. — Я дойду. Ты завтра намерен появиться на планерке? — Нет. Без меня справятся. — Ты главный акционер, и после выхода из комы ты слишком редко появляешься в офисе. Это неправильно, — проговорил Майки. — Поезжай завтра. — Чего я там не слышал? Аналитические отчеты я и отсюда почитать могу. — Кен-чин, — Майки схватил его за обе руки, не давая отвести взгляда. — От того, что ты будешь круглосуточно суетиться вокруг меня, я не исцелюсь чудесным образом. Ты все ещё глава Тосвы и Канто, к тому же ты нужен парням. Это нельзя просто взять и выкинуть. А я справлюсь, правда. Ради тебя буду есть, я обещаю. — Я буду ездить туда, куда ты скажешь, если ты начнёшь работать с психотерапевтом и принимать то, что он говорит, — серьезно бросил Рюгуджи. — Ты торгуешься? — нахмурился Майки. — Абсолютно верно. Я торгуюсь. — Я буду спать как минимум по пятнадцать часов в сутки под их таблетками. А если я что-то пропущу? — Я глава Тосвы, я и буду следить. Майки чуть осекся, слегка удивлённо приподняв брови. Раньше Дракен никогда не называл себя сам главой Тосвы при нем, да и вообще не любил бросаться этим «званием». Это Сано всегда называл его главой, объясняя парням какие-то детали. Майки все ещё одолевала нездоровая озабоченность делами, но в последний месяц все болело так, что никакие обезболивающие уже не перекрывали боль полностью, и Майки, на самом деле, уже был готов согласиться. Он, хотя бы, будет спать медикаментозным сном, а значит и болей не будет. — Но ты будешь ездить, куда я скажу, — прищурился Сано. — По рукам? — По рукам. Дракен несдержанно прижал маленькое тело к себе, а Майки послушно ткнулся носом ему в грудь. — Ты должен держаться ради меня, Майки. Я не хочу тебя терять. Ты стал смыслом моей жизни, — шепнул Рюгуджи в белобрысую макушку. — Я сделал твою жизнь зацикленной на мне, — хрипло отозвался Сано. — Я сам выбрал идти за тобой. — Я тобой манипулировал. — Я это знал. И все равно я здесь. — Это из жалости. — Нет. — Значит из безысходности. — Нет. Это потому, что я люблю тебя. — А вот я себя ненавижу, — прошептал Майки сорвавшимся голосом, и Дракен почувствовал влагу на своей голой груди. Прижал Сано крепче, уложил большой палец руки на истощенное запястье, считая пульсацию жилки. Та загнанно дергалась сквозь тонкую кожу. Старик колонии. Основатель Канто. Глава банды. Убийца. Психопат. Манипулятор. Горделивый нарцисс. Мстительный, изощренный эгоист. Тридцатилетний несчастный парень, терпеливо ожидающий собственной смерти, наполненный ненавистью к самому себе. — Не плачь, — Дракен осторожно поцеловал его в мокрые веки. — Береги сердце. Своё и мое.

***

— Где ты нашёл маньяка, и куда его дел? — Наото хлебнул предложенного виски, поглядывая на Майки, что заторможенно тёр кухонную столешницу тряпкой. — Где нашел — там больше нет, — бросил Сано. — Не будет он больше убивать. Ты же этого хотел? — Тебе вообще понятен принцип системы наказаний? Зачем нужно тюремное заключение? Почему мы сразу не убиваем убийц? — Тачибана не выдержал, отобрал у Майки тряпку и быстро оттер поверхность, сразу после бросив ту в раковину. — Потому что жестокость порождает жестокость, а насилие порождает насилие. Тюремным заключением мы даём преступникам шанс исправиться, раскаяться и освободиться. — Насколько я знаю, за восемь убийств с особой жестокостью полагается смертная казнь, — хмыкнул Майки. — И его наказанием в любом случае стала бы смерть. А касаемо шансов на исправление… Сначала отсиди сам, а потом я послушаю твое мнение, подкреплённое личным опытом. — В колониях уже не так, как в начале двухтысячных, когда сидел ты, — покачал головой Наото. — Не без наших личных стараний, — бросил Майки, тяжело усаживаясь на стул. — Вы же ведёте статистику. Мы почти изничтожили мелкую преступность. — Да, зато раскачали организованную до сумасшедших масштабов. — С нами, хотя бы, можно договариваться, — Майки налил себе виски на дно бокала, а после завернулся плотнее в плед. — Недавно я говорил с человеком из Вальхаллы, — негромко обронил Тачибана. — И? — Майки приподнял бровь. — О чем болтали? — Они хотели заручиться моей поддержкой, — Наото ждал на это совсем не такую скупую реакцию. — Я отказал. — Зря, — усмехнулся Сано. — Мог бы потянуть с них денег, а потом развести руками и сказать «извините, не мог в этой ситуации ничего сделать». — Ага, а они бы это просто схавали, — фыркнул Тачибана. — Пришлось бы. Ты же понимаешь, что у нас, в общем-то, своя вооружённая армия, и даже большой отряд полиции, если не прибегать к помощи японских военных, нам ничего не сделает? А отправлять своих подчинённых на убой ты бы не стал, ты же не идиот, — хмыкнул Майки. — С кем общался? С Кисаки? — Нет. С Ханмой. Еле сдержался, чтобы не застрелить его на месте за тот случай с Хинатой. — Да ладно тебе, все продаются, и ты тоже, — хохотнул Сано. — Ну-ну. Не злись, на правду не обижаются. — Ты, значит, тоже продаешься? — недовольно прищурился Тачибана. — Да, просто не за деньги, — спокойно отозвался Манджиро. — Странно. Насколько мне известно, Ханма обычно общением с властями не занимается. — Мои осведомители говорят, что в Вальхалле что-то происходит со структурой власти. — Любопытно, — хмыкнул Сано. — Я подключу своих ребят. — Только не наводите шороху, я тебя умоляю, — бросил Тачибана. — Я подумаю. Наото глотнул ещё виски и негромко обронил: — До меня дошли слухи, что ты собираешься выйти из подполья. — Все верно. Жду нужного момента. — Не боишься, что тебя сразу же уберут? — Если бы я боялся смерти — я бы в это с самого начала не влез, — фыркнул Майки. — Сейчас, пойму, что за перетурбации в Вальхалле, и вскоре можно будет выходить. — А если там ничего хорошего? — А мне любые их внутряки на руку. Только неплохо было бы знать их суть.

***

— Подростки вообще раздражают больше всего. У них как будто совсем нет инстинкта самосохранения. Хотя, они, вроде, видят новости, и видят, что делает Тосва с теми, кто бросает нам вызов, но… бля, поколение интернета, ей богу. Через экран смартфона кажется, что это все нереально, и что с тобой такого произойти не может. Вот и приходится пугать вживую, — Казутора прикончил свой салат и глотнул виски. — Ладно, это все так, рабочие моменты. О чем ты хотел поговорить? — С чего ты взял, что я хотел о чем-то поговорить? — хмыкнул Рюгуджи. — Брось, Дракен. Я знаю тебя почти пятнадцать лет. И ты уже полчаса сидишь весь в своих мыслях. — Что случилось у вас с Майки? Казутора отставил бокал и негромко бросил очень серьёзным тоном: — Подумай хорошо, пожалуйста, хочешь ли ты это знать. Мне нетрудно рассказать, но тебе с этим человеком дальше жить. — У меня есть догадки, и сомневаюсь, что ты сможешь меня удивить. Так что говори. — Не вопрос, — пожал плечами Казутора. — Майки убил Аккуна. Ну, или приказал убить. В тайне от всех. — Значит, я верно предполагал, — мрачно хмыкнул Дракен. — Полагаю, за что-то? — Насколько мне удалось выяснить, это Аккун сдал Вальхалле твой маршрут, потому что они угрожали ему убийством его семьи. — Он мог бы воспользоваться планом, предусмотренным на такие случаи. — Да, он идиот, не спорю, — кивнул Казутора. — Разве Майки впервые приказал кого-то убить? Почему именно сейчас это так тебя тронуло? — Потому что Майки считает, что он вправе решать, кто достоин жизни, а кто нет. — «Убивать людей — плохо, но убить врага — это подвиг», — припомнил Рюгуджи. — Твои слова? А «всех не защитить, а своих защищать я обязан»? — А Аккун был чужим? — прищурился Ханемия. — Аккун предал. Не подумай, я и сам считаю, что Майки поступил слишком жестоко, и можно было решить это мягче, но… — Вопрос не в поступке Аккуна, Дракен. Майки считает, что это он решает, кто ценнее. Кому жить, а кому нет. И если раньше это распространялось только на тех, кто не с нами, то теперь он без задней мысли убрал второго человека после меня. И смолчал. Не вынес это на обсуждение, даже не упомянул о своём решении. Просто убил. А я понятия не имею, что у него в голове. Доказательную базу в таких делах собирать сложно, и я не могу быть уверен, что Баджи или я — не следующие в списке. — Ты и тогда с тем пацаном говорил так же, — поморщился Дракен. — И ты не предашь, я знаю. — Ты-то, может, и знаешь, а решает все равно он, — качнул головой Казутора, поправляя упавшую на лоб желтую прядь. — И я говорил совсем не так. Тогда я говорил, что не могу быть уверен, что меня защитят. Теперь я не могу быть уверен, что меня не уберут свои. И я ни грамма не удивлюсь, если узнаю, что у Майки в голове в отношении нас есть какая-то градация: кто ценнее, а от кого можно при ситуации избавиться. — Ты надумываешь, — скривился Дракен. Казутора вздохнул, а после усмехнулся и молча потянул из кармана свой телефон, что-то в нем открыл и протянул Рюгуджи. На фото было какое-то подвальное помещение, залитое кровью, а с потолка свисали длинные цепи. — Я, конечно, Санзу не ровня, но рыть носом землю могу, если нужно. Здесь держали Аккуна, — довесил Ханемия. — Хотел бы Майки убрать предателя — просто приказал бы Санзу его где-нибудь застрелить по тихой. А это, Дракен, казнь. Рюгуджи промолчал. У Майки он ничего не спрашивал на этот счёт, а потому историю знал только со стороны Казуторы. Но смутное внутреннее ощущение подсказывало, что Ханемия, как минимум, не ошибся. — И что? Что ты намерен делать? — Уйти я не могу, — усмехнулся Казутора. — Я просто не буду слушаться его приказов и обходить Санзу по большому кругу. Теперь я сам буду решать, что делать. А если Майки что-то не понравится… ну, я по крайней мере знаю, в каком подвале окажусь. — Ты же понимаешь, что мои приказы и его приказы — это, зачастую, одно и то же? — сухо осведомился Дракен. — У тебя, в отличие от него, есть совесть. И я надеюсь, что ты не допустишь того, что для Майки является нормой, — хмыкнул Ханемия. — Ты выбрал плохое время, чтобы действовать самовольно, Тора, — бросил Дракен, осушая свой бокал. — Мне и так от крови не отмыться. И я не хочу, чтобы мне ещё и лица друзей снились по ночам, — Ханемия поднялся на ноги из-за стола. — Я поеду, окей? — Езжай, — кивнул Дракен.

***

Стекло зазвенело, ловко выбитое с приклада одновременно с тем, как рухнула дверь заднего прохода с глухим стуком, вынесенная с ноги. — Руки на виду, суки!!! Руки на виду!!! — Еблом в полы!!! — На пол, гондоны!!! Тех, кто пытался вырваться во всеобщей шумихе, запихивали назад в окна и двери прямо с ударов тяжёлых берцев в грудь. Один, все-таки, умудрился просочиться в панике мимо группы захвата Тосвы, и Риндо кисло выставил ногу. Мужчина в панике даже его не заметил, рухнул, споткнувшись об ногу, и тут же получил с лакированной туфли в основание шеи, потеряв сознание. Хайтани сплюнул прямо на него, довольно улыбнувшись брату, напрашиваясь на похвалу. — Хороший удар, — не оставил его без комплимента старший. — Надоело, — пожаловался Риндо. — Вон, даже пацаны наши уже орут как-то без задора. — Развлечений тебе мало? — закатил глаза Ран. — Угу, — по-детски жалобно кивнул младший. — Скука смертная. Ран толкнул центральную дверь, заходя в небольшую двухэтажку вместе с братом. Парни еще доволакивали кого-то сверху, выкидывая вниз со ступеней. — Ну что, химики, — хмыкнул старший Хайтани, подволакивая к себе ближайший стул. — Давайте, кайтесь, хули у нас люди вашим товаром травятся? Пятеро были прямо в химзащитных костюмах, растерянные и испуганные, нервно заламывающие пальцы. — Ну и чего молчим? — весело бросил Риндо. — Есть среди вас кто-то, кто в ноябре родился? Один парнишка из фасовщиков неуверенно поднял руку, продолжая стоять на коленях. И тут же получил пулю в голову, а остальные дернулись от резкого звука. — Скорпионов не люблю, — со смешком фыркнул он. — Давайте, раскрывайте хавальники, пока я ещё свои нелюбимые знаки зодиака не вспомнил. — Сырье было некачественное, — хрипло бросил один из тех, что были в химзащите. — Нитрат ртути раньше с Афгана возили, а теперь из другого места… А у них, видимо, технология нарушена… — Ты меня этой своей химической хуйней не грузи, — фыркнул Хайтани. — Накосячил кто? — Производитель сырья, — мрачно бросил парень. — Типа не вы? — усмехнулся Риндо. — Ну, допустим. А сами эту хуйню из ртути вы готовить не умеете? — У нас лаба под это не оборудована, — вступился другой, помоложе. — Там в процессе выделяются пары, для работы с которыми нужно как минимум… И Риндо шмальнул ему в голову. — Я же попросил не умничать, — закатил он глаза. — Ну и сколько бабок вам на это нужно? — От тридцати до пятидесяти тысяч долларов, — коротко выдал первый, видимо, старший по производству. — Дадим парням денег? — глянул на Рана младший. — Если поднимут производительность в два раза, — бросил старший в ответ. — Хайтани-сама, производство требует контроля на всех этапах, а нам иногда надо отдыхать, чтобы не ошибаться, — поклонился парень в химзащите. — Будете больше работать — будем больше платить, — хмыкнул Ран. — Деньги вам завезут завтра. Все, парни, сворачиваемся. Бойцы молчаливо засобирались на выход, а старший по производству начал негромко раздавать команды: — Оттащите тех, кто без сознания, ребят… С амальгамой я сам встану работать тогда… — Ты слишком легко согласился, — фыркнул Риндо, выходя из пустого дверного проёма прямо по дверному полотну, вынесенному с петель. — Хер с ним, мы, вроде, не бедствуем, — отмахнулся старший Хайтани. — Не замечал за тобой такой щедрости, — приземляясь в машину, бросил Риндо. — Что дальше? — Ты не знаешь, может Майки что-то хотел давно? — осведомился Ран, когда двери автоматически закрылись. — Это ты к чему? — удивленно приподнял брови младший. — Неудобно перед ним, — отозвался Ран. — Дракен прав, дерьмо мы как друзья. Хотел загладить как-то… — Я думаю, если бы Майки что-то хотел, у него бы это уже было, — бросил Риндо. — Не, я согласен, некрасиво вышло… — Он же от меня не отходил почти, когда мне тогда хуево было, — добавил Ран. — Надо было и мне дела отложить и приехать. — Ты мне про это не рассказывал, я думал, ты не помнишь нихера, — глянул на брата Риндо. — Прямо сидел? — Прямо сидел. — Давай, поднимайся, — прокряхтел Майки, старательно подтягивая Рана на ноги под плечи. — Тяжело? — Ноги ватные, — тихо выдохнул Хайтани. — И башка мутная. Так всегда теперь будет? — Нет, психоз снимут, и будешь без таблеток, — отозвался Сано. — Знаю, что тяжело, но постарайся помогать. Ты сколько весишь? — Восемьдесят два, — потерянно бросил Ран. — Наверное… — Вот, а я почти в два раза меньше, — усмехнулся Манджиро, позволяя опереться на себя. — Давай, сейчас есть будем. — Что будем есть? — бесцветно пробормотал Хайтани. — Там холодильник от еды ломится, братец твой натаскал. Выберешь что-нибудь, — улыбнулся Майки, помогая Рану вырулить на лестницу. — Давай, по одной ступеньке. И назад не накреняйся, а то навернешься, а я могу тебя и не поймать. Спускались они добрых десять минут, а Сано терпеливо сносил темп еле переставляющего ноги Рана и развлекал его болтовнёй о переписках с фиктивной фирмой на Гавайях. — Я правда его душил? — вдруг тихо поинтересовался Ран, когда они спустились и Майки сгрузил его на стул в кухне. — Онигири будешь? — Да, — в голове была непроходимая муть, но, хотя бы не было галлюцинаций и непонятных чужих мыслей. — Отлично, — Майки выставил перед ним тарелку с онигири, немного пошаманил возле столешницы, и к онигири добавился чай, а сам Сано приземлился напротив. — Я правда его душил? — повторил вопрос Ран. Майки тихо вздохнул, а после негромко бросил: — Не о том ты думаешь. Ты бы обиделся, если бы он в таком же состоянии тебя придушил? — Нет… — Вот тебе и ответ. — А если он теперь будет меня бояться? — слова из Рана выходили до ужаса медленно. — Он твой брат, Ран, — спокойно бросил Сано. — Он тебя любит, а не боится. А у старшего Хайтани вдруг навернулись слёзы на глаза. И он заплакал. Впервые со смерти матери. Майки мгновенно оказался рядом с ним и осторожно обнял, а Ран сорвано задышал ему в подтянутый живот. — Это, кстати, хорошо, что ты плачешь. Это значит, что ты справился со ступором, — поглаживая его по грязной голове, бросил Манджиро. — Мыться пойдёшь? Обещаю не приставать. — Не дотянешься, — сквозь слёзы выдохнул старший Хайтани со слабой усмешкой, а Майки широко улыбнулся. — Подкалываешь? Значит скоро поправишься. Давай, ешь онигири. — Да… — Риндо мотнул патлами, задумчиво закурив, едва дослушал историю. — Действительно, неудобно вышло… — Я бы на его месте сам за себя не взялся, я же мог и захуярить его… — Захуярить Майки? — фыркнул Риндо. — Его быстрее инфаркт захуярит, чем кто-то из нас. Уверен, он и сейчас пизды дать может — мало не покажется. — Так что ему привезти-то можно? — Думаешь, я знаю? — Ладно, — вздохнул старший. — Поехали. По пути что-нибудь родим.

***

Харучие молчал, глядя на свои пальцы. Врач молчал, глядя на него, и так, кажется, было уже минут пять. Молчание уже было не просто неловким, а разрушающе гнетущим. Но Харучие не сдавался, продолжал упрямо молчать. — Итак, — наконец хмыкнул врач. — Я не знаю, зачем я здесь, — тут же скупо и твёрдо бросил Санзу. — Вас привёл господин Коконой, — спокойно отозвался доктор. — Я не болен, — продолжил с той же интонацией Харучие. — Я и не говорил, что вы больны. Может, у вас есть какие-то догадки, почему он вас сюда привёл? — Потому что он волнуется за меня, — кивнул Санзу. — А есть повод? — Такие вопросы надо задавать ему, — Санзу чувствовал, как начинает раздражаться. — Давайте, тогда, его пригласим, — предложил психиатр. Он встал, прошёл мимо Санзу, высунулся в дверной проем и бросил: — Хаджиме-сан, можно вас? — Меня? — Коко звучал удивлённо. — Да. Хаджиме неуверенно прошёл внутрь знакомого кабинета, а после устроился на диванчике у стены, прилежно сложив руки на коленях. — Харучие-сан говорит, что вы привели его сюда, потому что вы за него волнуетесь, и повод волнений нужно спрашивать у вас. Какой повод, Хаджиме-сан? — Ему, — Коко чуть сжался, неуверенно стиснув штанину в кулаке, — плохо. — Вам плохо? — глянул врач на Санзу. — Нет. — А что заставило Хаджиме-сана думать, что вам плохо? — Что вы от меня хотите?! Санзу подскочил на ноги и вытянул ствол так неожиданно, что врач, привыкший к многому, дернулся, и даже не сразу понял, как Хаджиме оказался у Санзу за спиной и ткнулся лбом ему в плечо той руки, которая держала ствол, схватив за кисть. Глаза он прикрыл, боясь, что Санзу может выстрелить — черт его знает, что было у него на уме, а Коко боялся видеть смерть. Но Санзу не выстрелил. А после и вовсе тихо буркнул «извините», и убрал пистолет в поясную кобуру. — От хорошей жизни люди пистолет в таких ситуациях не вынимают, — негромко обронил врач. — Вот тут с вами трудно поспорить, — отозвался Санзу, поморщившись. — Я выйду? — тихонько попросил Хаджиме. — Да, можете выйти, — кивнул доктор. — Позволите собрать первичный анамнез? — Что мне нужно делать? — устало выдохнул Харучие, когда Коко уже выскользнул за дверь. — Достаточно будет просто отвечать на мои вопросы. Родители… — Умерли, когда мне было лет пять. — Сотрясения? — Да. — Сколько раз? — Я не считал. — Наркотики, алкоголь, самоповреждения? — Да. — Попытки суицида? — Да. — Проживаете сейчас?.. — С партнером. — Она… — Он. — Он любит вас? — Нет. Скорее всего — нет. Я не разбираюсь в таких вещах. Врач не ожидал такой резкой перемены и таких прямых ответов. Задумался на минуту, прекратив этот странных блиц-опрос, а после негромко бросил: — И вы хотите сказать, что у вас все нормально? — Я хочу сказать, что вы мне не поможете, — сделав акцент на слове «вы», бесцветно отозвался Санзу. — А кто поможет? — Точно не вы, — хмыкнул Санзу и поднялся на ноги, выходя из кабинета.

***

— Неожиданно, — без всякого удивления хмыкнул Сано, открыв дверь врачу. — Думали, не увидите меня больше? — спокойно улыбнулся доктор. — Надеялся, что вы сами откажетесь приехать, — усмехнулся Сано. — Я и не хотел, если честно. Но я давал клятву Гиппократа, — разуваясь, бросил врач. — Вы спасли бы куда больше людей, если бы застрелили меня, — фыркнул Майки. — Я просто вам интересен, я же знаю. — Ваши таблетки, — врач притянул ему пакет. — Рюгуджи-сама сказал, что вы согласились принимать препараты. — Он умеет со мной договариваться, — пространно бросил Манджиро. — Будем снова общаться? — Естественно. Рюгуджи-сама сказал, у вас привес. — Если триста грамм считаются — то да. Привес, — Майки уселся на диван и подобрал ноги под себя. — Признаться честно, я не знаю, с какой стороны к вам подступиться. Расскажите, есть ли у вас в жизни поступок, о котором вы больше всего жалеете? — Я, в основном, жалею о не сделанном. — Но, если подумать? — Я убил своего довольно близкого подчинённого, — обронил Сано. — Не за просто так, естественно, но убивать его я не планировал. Хотел очень сильно напугать и отпустить. А в итоге очень сильно напугал и убил. — А о чем конкретно жалеете? — Дать ему смерть было очень милосердно. Жить в постоянном страхе куда хуже. — Знаете, о чем говорите, полагаю? — Я же говорил, я отвык бояться. Но до тех пор, когда отвык — я только так и жил. Поэтому да, знаю. — Вы выглядите порядочно бодрее, чем в прошлый раз. — В прошлый раз в моем животе был нож. — Значит, в позапрошлый. Это связано с возвращением господина Рюгуджи? — Да, — спокойно кивнул Майки. — Мне вернули мое сердце. — А совесть? — прищурился доктор под очками. — Ее у меня нет. — Ко мне недавно обращался Харучие Санзу, — обронил врач. — Ай-ай-ай, доктор. Это врачебная тайна. Хотите посоветоваться? — Нет. Я раньше работал в судебной психиатрии, уже видел маньяков, — спокойно отозвался тот. — Вы ему ничем не поможете. — А что, по-вашему, ему поможет? — Моя смерть. Только при таком раскладе ему придётся начать жить самому. — Сами подарили ему гиперфиксацию, а вернуть все назад не можете? — Знаете, а мне действительно нужна психотерапия, — вдруг вцепился взглядом во врача Майки. — Люди вокруг меня считают меня всемогущим. Из-за этого они меня обвиняют во всех неудачах и личных бедах. Не знаете, что с этим можно сделать? Врач помолчал, а после коротко бросил: — Урыли. Ведь, и вправду, он сам начал спрашивать с Майки за то, что он совершенно не мог контролировать. Равно как и отвечать за другого человека. Сано и так, пожалуй, отвечал за Санзу больше нужного. — Так что не надо обращаться ко мне по вопросам Санзу. Я и так делаю все, что могу. Мог бы — делал бы больше. — Хорошо. Что у вас с энергией? Как работается? — Мне всегда работается одинаково, вне зависимости от усталости. У меня, благо, все отлично с концентрацией, это нивелирует остальное. Дверь в дом открылась неожиданно и Лракен зашёл внутрь большими шагами, отряхивая пальто. — Извините, хотел успеть до вашего прихода, — чуть поклонился головой Рюгуджи, подходя к Майки и коротко сжимая его плечо в приветствие. Он быстро повесил пальто и приземлился на диван рядом с Сано. Врач коротко глянул на обоих, и осторожно поинтересовался: — Вы не против присутствия господина? — Нет, — дернул плечом Майки. — Хорошо. Головные боли не мучают? — Не особо. — Господин Рюгуджи, — внимательно глянул на него доктор, сменив фокус внимания. — Вы же понимаете, что вес молодого господина работает сугубо против его здоровья? — Конечно, — кивнул Дракен. — У вас есть предположение, что могло толкнуть господина на потерю веса? — Я думаю, — медленно проговорил Рюгуджи, глянув на Майки, — что это реакция на некоторую… беспомощность. Есть обстоятельства, над которыми Манджиро не властен, и я ему тяжело с ними смириться. Мне трудно напрямую связать это с потерей веса, но мне так кажется. — А вы как думаете? — спросил врач у Майки. — Возможно, — скупо обронил Сано. — Но у меня намного больше власти, чем у любого рядового человека. Это вы тоже должны понимать. Единственное, над чем я реально не властен — это смерть. — В какой-то мере властны, — качнул головой доктор. — Над собственной смертью. — Не надо так говорить, — поморщившись, попросил Рюгуджи. — И так хорошего мало, давайте не будем размышлять о суициде. А Майки задумчиво замолчал, глядя в сторону окна.

***

— Ну что там? — Плюс триста грамм, — отозвался Сано. — Можно мне… — Не входи! Не надо на меня смотреть!!! — Майки, — Рюгуджи прислонился лбом к двери, — мне нет дела до того, как ты выглядишь. Просто дай мне зайти, ладно? — Ты не веришь мне? — Верю. Не надо пытаться выставить ситуацию так, словно это я сейчас в чем-то виноват, — максимально спокойно и мягко бросил Дракен. — Я просто хочу увидеть, что прибавка по весу действительно есть. Для меня это важно. — А я не хочу, чтобы ты смотрел на меня, — отозвался Сано. — Тогда я просто посмотрю на весы, ладно? Они же запоминают показания. И Кен легко потянул на себя ручку двери, а Сано тут же рванул на себя одеяло с кровати, заворачиваясь в него, лишь бы не светить своим голым телом. Из одеяла торчала лишь взъерошенная макушка и два темных глаза, глядящих на Дракена пусто. Кен все никак не мог привыкнуть к новому взгляду Майки, отчуждённому, словно его тут и не было. Рюгуджи нажал на кнопку на весах и тихо вздохнул: — Двести пятьдесят грамм прибавки. Зачем ты соврал? — Приукрасил, — бесцветно поправил Сано. — А ты мне не поверил. И зашёл, когда я просил не заходить. — Майки, не нужно врать и привирать мне. Это действительно важно для меня, — мягко продолжил Рюгуджи. — И ты действительно для меня все ещё самый красивый и самый лучший. — Выйди, я оденусь, — отвернулся Манджиро. — Майки. Одевайся спокойно. — Я не хочу, чтобы ты смотрел. Выйди, — упёрся Сано. — Ты что-то прячешь? Я же вижу, сколько ты весишь. И я обнимал тебя. Я знаю, что ты худой, — сложил руки на груди Кен, твёрдо не намеренный выходить. — Хорошо, — неожиданно раздраженно рыкнул Майки. — Хорошо. Будь по-твоему. Смотри. Он скинул одеяло на пол, оставаясь перед Рюгуджи лишь в белье, а Дракен озадаченно уставился на свежий шрам на впалом животе, проходящий аккурат между кубиками пресса с натянутой на них бледной тонкой кожей. — Что это? — озадаченно нахмурился Рюгуджи. — Шрам, — холодно прищурился Сано. — Откуда? Ты выходил куда-то? — Выходил. Но шрам не оттуда. И я не хочу отвечать. И не хотел, чтобы ты спрашивал. А ты мне этого удовольствия избежать не дал, — голос у Майки был подстать глазам — совершенно пустой. — Ты доволен? Насмотрелся на всю мою «красоту»? Я могу одеваться? — Майки, ты же знаешь, я тебе не враг, — мягко бросил Рюгуджи, молча проглатывая его обидную реплику. — Я просто переживаю… Сано молча отвернулся, принявшись одеваться. И так же молча натягивал на себя шмотки, пока Рюгуджи ждал реакции, а после понял, что Сано весь дрожит чуть больше обычного. И подошёл ближе, шепнув: — Майки… — Не трогай меня!!! — откинув руку Дракена со всей недюжинной силой, каким-то чудом сохранившейся в тощем теле, рявкнул Сано. На щеках его блестели слёзы. — Майки, не плачь, у тебя сердце, — растерялся Дракен. — Уйди, не трогай меня!!! — рыкнул Манджиро сквозь слёзы, пока Кен пытался его обнять. — Тише, — Дракен еле-еле скрутил его, получив трижды по ребрам прежде, чем это удалось, а после прижал к себе. — Тише, тише… Истерики. Истерики — это было новшество, к которому Дракен никак не мог привыкнуть. И в такие моменты он никогда не понимал, как нужно действовать, ведь Майки ничего не помогало. Не пробовал он разве что наорать в ответ, просто потому, что язык не поворачивался на Сано орать. Он и так был весь поломанный, куда там было до того, чтобы докинуть ему что-то в топку. Поэтому Рюгуджи терпел. Терпел и болезненные удары: Сано явно не ставил перед собой цели его избить, просто не могла сноровка, приобретённая за тридцать лет, исчезнуть на ровном месте, и истерично размахивать кулаками у него просто не выходило, а получались короткие больные тычки кулаками по уязвимым местам. Терпел и мат вперемешку с криками. Терпел долгие слёзы, которые Кен никогда не мог предвидеть: Майки все ещё был слишком непредсказуемым, слишком себе на уме. Но больше всего Дракен боялся другого. Майки, бившийся в истерике, разом обмяк в его руках. Запищал прибор на запястье. Дракен односложно потянул из ближайшей тумбочки шприц и тут же ввёл препарат, продолжая удерживать Сано в своих руках. И прибор заглох, а у Рюгуджи самого сердце колотилось теперь где-то в горле, а пульс шкалил под двести. У него теперь, кажется, была фобия. Он панически боялся, что Сано умрет. А ещё больше — что его в этот момент не будет рядом. Сколько он был в этом гребанном смятении после того, как впервые увидел Сано после своей комы и все узнал — он и сам не осознавал. Может, все ещё в нем пребывал. Из Майки ушла жизнь, погрузилась вместе с Рюгуджи в глубокую кому. Только Дракен из комы вернулся, а жизнь к Майки — нет. — Зачем ты со мной нянчишься, Кен-чин? — просипел Майки ему в плечо, приходя в себя. — Потому что я тебя люблю, — негромко бросил Рюгуджи, продолжая в прострации гладить его по голове. Майки ещё долго был у него в объятиях, пока не отстранился, прячась за волосами, а после тихо сказал: — Знаешь, ты ведь никогда не говорил мне, что любишь меня, пока не вышел из комы и не увидел меня таким. А теперь говоришь очень часто. Дракен открыл рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул, потому что вдруг понял, что и вправду не помнит, говорил ли он. И, если и говорил, то, кажется, такое ничтожное число раз, что в памяти этих моментов не сохранилось. Для него это всегда было само собой разумеющимся, что ли. Он знал, что он Майки любит. И знал, что Майки любит его. — Наверное, я мало тебе об этом говорил, — тихо выдохнул Рюгуджи наконец. — Забей, — дернул Сано плечом. — Это, наверное, уже и не важно. Я посплю. Он сам влез под одеяло в постель, отвернувшись от Кена, а после затих. Вряд ли уснул, скорее, просто намекал, чтобы его оставили. Дракен нащупал в кармане пачку сигарет и спустился на первый этаж. Прошёл на кухню, игнорируя Баджи, ковырявшегося в холодильнике, распахнул окно и закурил, прислонившись задницей к подоконнику. — Налить? — понимающе осведомился Кейске. Алкоголь никак не помогал, но Рюгуджи кивнул. А после тихо бросил: — Я и правда не помню, говорил ли ему, что люблю его.

***

— Это провал, кумичо-сама, — с неприятной ухмылкой обронил Аки. Кисаки промолчал, поправив очки на остром носу. — Есть идеи, что делать дальше? — проскрипел Хидосава, попивая чай из фарфоровой чашки. У Кисаки были идеи. Только вот теперь, после очередного грандиозного провала с убийством Дракена, все его идеи будут рассматриваться советом старших под микроскопом, и в них, несомненно, найдутся изъяны. Кисаки чувствовал, как проиграл, а власть планомерно утекала из холодеющих рук. А для человека, обладающего властью, нет ничего хуже ее потери. — А дело об убийстве Омару отцом господина Тетты мы просто оставим? — вновь влез Аки. — Ты считаешь, что мы должны возобновить расследование? — осведомился другой член совета, Мацуда. — Мы ничего не нашли тогда, а воды с тех пор утекло слишком много. — Но господин Хидосава говорил, что у верхушки Тосвы есть доказательства, — глянул на старика Аки. — А воспитание предателя и убийцы могло неблагоприятно сказаться на молодом господине. Вот и все. Кисаки замер, а все тело заледенело. — Я могу связаться с юношей из Тосвы, если совет сочтёт нужным, — чинно кивнул Хидосава. — Но вопрос, что делать дальше, остаётся открытым. И молчание прервал Ханма, поднявшись со своего места в углу кабинета. — Прошу прощения за то, что беру слово, но у меня есть мысли. Возможно, нам следует сосредоточиться на укреплении своих позиций, а не на попытках развалить Токийскую свастику. Ведь, если внимательно посмотреть, то все их активные действия против нас были из мести после наших диверсий. — Звучит разумно, — негромко отозвался Мацуда. — Попробуем сосредоточиться на финансовом обеспечении, а к вопросу Тосвы вернёмся, как наведём порядок в своих делах. По членам круга прошёлся негромкий гомон обсуждения. Кисаки обводил их взглядом и видел согласные кивки. И ясно понимал, что слишком доверял Шуджи на протяжении всей жизни. До последнего надеялся, что тот не вставит палки в колёса, но отец оказался прав. Никому нельзя доверять. Каждый хочет подсидеть и подставить. И Шуджи подловил удачный момент, явно не без помощи своего отца. Наоки же, впрочем, сидел с бесстрастным лицом, не слишком участвуя в обсуждении. — Но мне для реализации этого плана понадобятся дополнительные полномочия, — вновь взял слово Ханма. — Поэтому я прошу совет предоставить мне полномочия кумичо клана. А вот и финальный удар. Наоки Ханма негромко бросил: — Господа, кто за? И руки подняли все.

***

— Сказать честно, это атмосфера таинственности меня немного напрягает, — вздохнул Какучо, потягивая виски на правом сидении из термоса. — Мне уже тридцать семь, я староват для сюрпризов. — Все будет пучком, командир, — оскалился Риндо с заднего. — Держу пари, ты будешь рад. — Меня напрягает, когда в тебе столько энтузиазма, — вздохнул Хитто. Просьба Сано привезти Какучо не была совмещена с пожеланием держать от него цель поездки в секрете — это была личная инициатива Риндо. Тот, конечно, вообще слабо разобрался в хитросплетении их взаимоотношений, даже не до конца понимал, насколько близко Майки знаком с Хитто, но почему-то решил, что встреча обрадует их обоих. Ран позволил младшему решать самому, а потому они везли Какучо, так и не сказав ему пункт назначения. — В лес меня везёте? — без всяких опасений хохотнул Хитто, когда они свернули на незаметную тропинку. — Живым я вам не дамся. — Я видел твой Магнум, — фыркнул Риндо со смешком. — А я у вас в багажнике видел «калаш», — усмешкой отозвался Какучо. — Признавайтесь, что вы делали с Коконоем? — С ним что-то не так? — хмуро оглянулся в зеркало заднего вида Ран, ведущий машину. — Да. Он посвежел. — Так… радоваться надо, — выдохнул старший из братьев. — Я и рад, это ты почему-то решил, что я имею в виду что-то плохое, — изогнул бровь Хитто. — И все же. У вас в багажнике еда из ресторана, алкоголь и Калашников. Куда мы едем с таким набором? — Автомат к делу не относится, — усмехнулся Ран. Когда через двадцать минут езды сквозь лес они выехали к дому, полностью окружённому чащей, Какучо нахмурился ещё больше. А когда прошёл внутрь, пока Риндо придерживал ему дверь, онемело замер на пороге. — Здравствуй. Майки стоял в огромном свитере, из-под которого торчало высокое горло водолазки, несмотря на тёплую раннюю осень. Руки он грел о кружку горячего рыбного бульона, а с кухни моментально нарисовался Рюгуджи в домашнем, с полотенцем, перекинутым через плечо. — Привет, Майки! Здорово, Дракен! — махнул рукой Риндо, отобрав у брата половину пакетов и прошествовав мимо затормозившего Какучо. Ран и вовсе лишь салютанул рукой, направляясь следом за младшим. — Я жив, — буднично сообщил Майки, а после сунул Дракену в руки кружку бульона и низко склонился в поясной поклон, не поднимая головы, и заговорил совершенно иным голосом — тихим и изможденным. — Мне не отмыться от моей вины. Дракен и Хайтани одновременно удивленно глянули на Сано, что так и не поднимался. Глава никогда никому не кланялся. Это ему всегда кланялись, а он всегда стоял прямо, чуть приподняв подбородок вверх. — Его смерть — не твоя вина, — опустив глаза, отозвался Какучо. — Хватит поклонов. Он сам подошёл к Майки, пожал ему руку, а после крепко обнял. — Рюгуджи, — так и оставив руку у Майки на плече в молчаливой поддержке, обернулся Хитто. — Как твое здоровья после комы? — Полный порядок, только весь в шрамах, — спокойно отозвался Дракен. — Расскажешь, как все это провернул? — осведомился Хитто уже у Сано. — Да там и рассказывать нечего. Левое свидетельство о смерти, и потом одиннадцать лет чалиться в лесах токийских предместий, — слабо усмехнулся Майки. — Тебя и вправду не остановить даже смертью, — негромко бросил Какучо. — Изана был бы рад, увидев, что ты жив. Только… что с тобой? Рюгуджи тут же скользнул Майки за спину, мягко взяв его за руку, пытаясь, кажется, так поддержать. А Сано без всякой осторожности откинулся на него, прижавшись спиной к широкой груди, и Дракен тут же обнял его, окружив своими большими руками. — Он болеет, — вместо Майки тихо отозвался Рюгуджи. — Но все будет хорошо. — Если рядом с ним будешь ты — я не сомневаюсь, — тихо улыбнулся Какучо. — А я-то все голову ломал, как ты, такой видный парень, себе никого не нашёл… А ты, оказывается, давно уже нашёл. — Нашел, — улыбнулся в ответ Кен, взъерошив Майки пушистые волосы. — И никогда больше не оставлю. Какучо Майки знал в основном ребёнком и по рассказам Изаны, так что сейчас можно было с уверенностью сказать, что Рюгуджи он знает куда лучше. Но тот Майки, о котором он знал, совсем не походил на этого человека. Тот был с ясным умным взглядом и скупым на эмоции лицом, жестким и серьёзным. А у этого были пустые глаза, и он вжимался в Дракена так, словно рассчитывал намертво к нему приклеиться. А глядя на его впалые скулы и чёрные синяки под глазами можно было сказать, что он был узником концлагеря, но никак не культовым лицом для Японии и тем самым «непобедимым Майки» из манги. — Пойдём поедим? — тихо спросил Рюгуджи, наклонившись и осторожно коснувшись виска Сано губами. — Может попозже? Будет нелепо, если меня вывернет при Какучо, которого я не видел лет двадцать. — По чуть-чуть. Майки послушно повиновался рукам Кена, а Какучо пошёл следом. Пожалуй, он поторопился с выводами, что Изана был бы рад, увидев, что Майки жив. Выглядел он хуже мертвого. Дракен положил Какучо целую тарелку свежеиспеченных тайяки, а перед Майки красовалась всего половинка рыбки из теста на блюдце. И Майки смотрел на ту, как на непреодолимую трудность, устроив руки на столе по обе стороны от тарелки. Тонкими пальцами он удерживал рукава, что натянул вниз, спрятав внутри всю дрожащую ладонь. У Рюгуджи зазвонил телефон, и он, аккуратно поцеловав Сано в макушку, удалился в соседнюю комнату, бросив: — Давай, хотя бы половинку. Какучо взял рыбку, откусил, по достоинству оценив кулинарные способности Рюгуджи, а Майки тихо усмехнулся: — Дерьмо, да? Я не про тайяки. — Как так вышло? — негромко осведомился Хитто. — Я всех перехитрил, а самого себя не смог. Ты успел увидеть Изану тогда? До того, как… — Он умер в моей машине, — проговорил Какучо. — Он много чего говорил, но среди этого всего просил позаботиться о тебе. — Я не смог его спасти, а я был у вас в офисе. Я виноват. — Вряд ли его можно было спасти, — качнул головой Хитто. — Ты не виноват. — Виноват. Я должен был догадаться раньше, что это дедушка заварил эту кашу. — Тебе было девять, когда это все началось. — И что? — усмехнулся Майки. — Потом у меня было целых шесть лет до смерти Шина и почти восемь — до смерти Эммы. И десять до смерти Изаны. И все это время я мог додуматься, но не додумался. Поэтому я виноват. — Значит Шиничиро и Изана тоже были виноваты? Пока ещё были живы? — Нет, — качнул головой Сано. — Потому что я умнее. Мне бы хватило мозгов. — И скромнее, — невесело усмехнулся Какучо. — Но не буду умалять очевидное. Ты правда гений. Только хотелось бы, конечно, чтобы твоя гениальность была применена в каком-нибудь другом русле. — Я плохой человек, — спокойно проговорил Сано. — И никогда не был хорошим. Жизни близких для меня ценнее любых других. Это совсем не качество героя. Герои мир спасают, а мне на мир похеру, я готов спасать только своих. — Большинство вообще никого спасать не готовы, — отозвался Какучо. — Но ты из тех людей, которые не умеют вовремя останавливаться. А благодаря твоему уму — ни у кого не получается тебя остановить. Изана считал, что это могло бы выйти у Шиничиро, но я и в этом не уверен. Майки тем временем крошечными кусками уталкивал в себя половинку тайяки, и оба не замечали замершего в дверях Дракена, прислонившегося плечом к дверному косяку и слушающего их разговор. Его и так последние недели сжирали мысли о том, что это он ошибся, не остановив Майки вовремя. Что не стал для него буфером, который был так необходим. Хотя прекрасно знал, что Сано не умеет тормозить. Прекрасно знал об этом ещё в тюрьме, когда Майки мстительно отхерачил за него Кисаки с его шайкой, хотя и не планировал лезть и связываться с сынками якудза. И те тоже поддерживали паритет лично с Майки, но не увидели, не поняли, не знали — насколько много значит для Майки Дракен. А у Манджиро в этом плане все работало до одури просто: его задели — он уничтожил. По той же причине Дракен молча проглотил новость о «пропаже» Аккуна. Он сразу понял, что тот не просто сбежал. И до сих пор не решился спросить у Сано, как именно он покарал Аккуна за предательство и покушение на Рюгуджи. Наверное, не хотел слышать подробности. Потому что если Санзу просто был ужасающе жесток, то Майки умел давить на самое больное, выбирать такое наказание, чтобы человек страдал максимально, и не только физически. Для Майки, к сожалению, человеческая жизнь не представляла ценности просто как данность. Дракен об этом знал. И Дракен не затормозил его вовремя. Но он ждал полыхающего Токио, раздираемого Тосвой, когда очнулся, а получил совсем другое. Токио полыхал, но стоически терпел и жил своей жизнью, а вот Майки умирал. И тормозить его было уже поздно, да и не нужно. У Майки уже не было никакого запала. Он теперь принимал решения, делал что-то лишь по инерции, и не для себя, явно не для себя. Защищал пацанов. — Ты мог бы появиться раньше, я бы никому тебя не сдал, — вздохнул Какучо. — Мне жаль, что меня не было рядом. Может, я чем-то смог бы помочь. — Это было правильнее для твоей же безопасности, — качнул головой Майки, отщипывая от рыбки ещё один крохотный кусок дрожащими пальцами. Он прожевал, пока Какучо задумчиво потягивал алкоголь, а после позеленел и прикрыл рот ладонью, едва сдерживая рвотные позывы. Дракен тут же оказался рядом, мягко устроив руку на высохшем плече и подав салфетку. Майки же весь перекривился, сдерживая рвоту из последних сил. — Пока хватит, попозже ещё немного поешь, — проговорил Рюгуджи, осторожно целуя его в затылок. — Да, как скажешь, — пробормотал Сано, стараясь не разжимать губ, а после все-таки подскочил со стула, срываясь к раковине, куда его и вывернуло. Какучо глянул на Рюгуджи. Тот печально смотрел на дрожащие руки Майки, которыми тот упирался в столешницу. — Прости, — вытирая рот, искренне извинился Сано. — Тайяки правда очень вкусные, просто… — Все хорошо, — тихо кивнул Дракен, обнимая его со спины. Только вот по лицу его стало понятно, что нет тут ничего хорошего.

***

— Да. Как у Санзу удавалось делать такой голос, словно он уже двадцать часов как в работе через секунду после того, как он проснулся — для Коко было загадкой. Харучие даже глаз не открыл, но слушал голос из трубки, а после сел в кровати. Время на часах было девять утра. Хаджиме вчера работал до четырёх часов ночи, Санзу и вовсе вернулся чуть больше часа назад. — Я не принимаю такие решения. Я обговорю это с начальством и перезвоню вам. — Что там? — сонно поинтересовался Хаджиме, оторвав голову от подушки. — Дед из Вальхаллы звонил. Хочет доказательства об убийстве Омару Сая, — скупо отозвался Санзу, набирая номер Майки. — Спи, я отойду поговорить. Уговаривать Хаджиме не пришлось, а Харучие ушёл в непонятно зачем существующий в его квартире кабинет, набирая Майки. Хоть будить он его и не хотел, но Майки обозначил все вопросы, связанные с этим, как чрезвычайно важные. Сано взял трубку с восьмого гудка, а у Санзу в груди потеплело. Значит, он спал. — Глава. — Ты почему не спишь? — пробурчал Сано. — Меня разбудил звонком Идо Хидосава. Он хочет получить доказательства про смерть Омару Сая. — Так, — голос Майки резко оживился. — Интересно… В Вальхалле переворот, судя по всему. — Возможно. — Перезвони, скажи, пусть ждут, и что ты с ними свяжешься. — Да, господин.

***

Майки спал теперь большую часть суток, хоть и отчаянно боролся со сном. А спросонья всегда звал Рюгуджи, и тот со всем старанием подгадывал момент, чтобы вернуться в дом к его пробуждению, и обычно ждал Майки у него же на кровати. Проснувшийся Сано, с мутной от психоактивных таблеток башкой, прижимался к Дракену и долго сопел ему в грудь, обхватив руками за талию так крепко, словно Рюгуджи мог сейчас сорваться с места и убежать. И Дракен каждый раз гладил его по спине, а после нёс на руках на весы, с замиранием сердца глядя на каждые новые сто грамм, прибавляющиеся к страшной цифре 36. А однажды ночью Дракен почувствовал, что Сано зашевелился и сел в постели. И проснулся, тихо шепнув: — Все хорошо? — Нет, — прошептал в ответ Майки, и отвернулся от Рюгуджи, улёгшись на бок к нему спиной. Дракен придвинулся к нему вплотную, аккуратно погладил по плечу: — Что такое? — Давай расстанемся. Рюгуджи замер на секунду, а после осторожно спросил: — Я делаю что-то не так? — Нет. Просто брось меня. — Тогда зачем нам расставаться? Я не хочу тебя бросать. Сано промолчал, сжавшись в клубок, закрывшись от Рюгуджи. — Майки, — Дракен осторожно поцеловал не скрытое толстовкой местечко над его ключицей. — Я тебе изменил. На этот раз замолчал Кен. Он, пожалуй, не мог даже представить себе более неожиданную фразу, которую может услышать в своей жизни. Майки? Изменил? Ему? Это звучало как какой-то гребанный сюр. И Дракена не кольнуло и толикой гнева или раздражения, не было ни разочарования, ни шока. Он просто не верил, и никогда не поверил бы в такое. — Не надо выдумывать глупости, — шепнул Дракен. — Я все равно тебя не брошу. — Я не лгу и не выдумываю, — тихо отозвался Манджиро. — Я поцеловал другого человека, пока ты был в коме. Так что брось меня. Пожалуйста. Рюгуджи вновь замолчал, на этот раз совсем надолго, даже прекратил гладить худое плечо Сано, оцепенев. Майки говорил так, как будто не врал. Да и кто станет врать о таком? И зачем? Он сам поцеловал кого-то другого? Но Дракен даже не представлял, чтобы Майки мог захотеть поцеловать кого-то другого. Майки просто не мог захотеть, Кен был уверен. Почему Майки вообще мог поступить так? И тут на ум Дракена пришла очевидная догадка, и лицо его помрачнело, а сам он тяжело сглотнул. Манипуляция. Майки мог манипулировать так, причём одним конкретным человеком. И, учитывая, что это произошло, пока Дракен был в коме, ему страшно было даже на секунду задуматься о том, что за просьба была подкреплена этим поцелуем. Но мысли остановить было невозможно, и Кен тут же понял, что Майки просил у Санзу такого. Что ему пришлось просить. Единственное, что он не мог приказать, потому что сам Санзу никогда бы не исполнил этот приказ. Он просил себя убить. И, вполне возможно, при каких-то конкретных обстоятельствах. Скорее всего, связанных с самим Дракеном. — Это нельзя назвать изменой, — негромко обронил Рюгуджи, сглатывая тяжёлый ком в горле. — И я не буду тебя бросать. Но поступать так с Харучие было… — Ужасно. Я знаю, — шепнул Сано. — Но ты все равно брось меня, Кен-чин. Я не нахожу в себе сил уйти от тебя самостоятельно. И при всем этом я знаю, что рядом со мной ни тебя, ни кого-то ещё не будет ждать ничего хорошего. Рюгуджи вдруг вспомнил его слова в тюрьме, множество лет назад, когда они только познакомились и были заперты в карцере вдвоём. Майки сказал тогда: «Я так хотел, Кен-чин. Я хотел остаться одиноким, и, надеюсь, ты никогда не поймёшь, зачем.» И Дракен, спустя столько лет, все-таки понял. Майки всю свою жизнь искренне считал, что никогда не принесёт никому счастья, а люди, окружающие его, обречены вечно страдать. Только вот Дракен не пожалел ни на минуту своей жизни о том, что когда-то связался с Сано. Потому что та любовь, которую он чувствовал от него, и которую испытывал к нему сам была несоизмеримо больше, чем все те ужасы, что ему пришлось пройти. Только вот Майки это было никак не объяснить. Дракен прижался к шее Сано лбом, прикрыв глаза, а рукой нашел его маленькую ладонь, прошептав: — Я никогда тебя не брошу, я же говорил. Я люблю тебя. И плевать я хотел на все трудности, пока ты рядом, понимаешь? И ты не должен себя винить. Ты не виноват. Ты не несёшь ответственности за мои решения. А я сам решил быть с тобой. И буду с тобой до конца. — Я не хочу, чтобы этот конец был плохим, — тихонько отозвался Майки, смаргивая непонятно откуда взявшиеся слёзы. Это не Майки привёл их сюда. Это проклятое Токио довело их всех до этого. Это токийские трущобы с малолетними придурками завели Дракена в тюрьму. Это токийская бедность загнала их всех в этот бизнес. Это токийские якудза научили Майки мстить за своих до конца. Это проклятое Токио сломало им всем жизнь. — Давай разобьём Вальхаллу, и исчезнем. Вместе с парнями или только вдвоём. Подстроим все так, как будто нас убили, и улетим ко всем чертям из этого проклятого Токио, — горячо шепнул Дракен, у которого тоже отчего-то потекли по щекам слёзы. — Какучо звал в одну из своих вилл на Филиппины. Я был у него, там тепло и хорошо, и нам никогда больше не придётся заниматься всем этим… — Давай, — сипло выдохнул Майки.