Прошу, не люби меня. Или 33 несчастья Эмбер.

— Я угощу тебя мороженым. — Произносит Рэй, заметив один-единственный, припаркованный фургон у парка. Обычно, этот оживлённый район кипит жизнью… В дневное время. Ночью же, после десяти, город словно вымирает, но этот фургончик стоит тут всегда. Пожилой продавец, которого почему-то все зовут «дедушкой», носит вставную челюсть, от чего забавно шепелявит, коверкая слова. Говорят, в прошлом он был военным, но уже слишком стар, и немощен. Его смуглое загорелое под южным солнцем Азии, лицо, не выражает никаких эмоций, а всегда чуть грустные, светло-карие глаза полны немой боли. О пережитых им, страшных событиях свидетельствует и седина и морщины. А некогда сильные руки всегда трясутся точно от холода. На нём забавный фартук, надетый поверх военной формы. О былых достижениях свидетельствуют медали на груди и бойкий голос старика. — Ф-то буфете бвать? — Заметив нас, столь поздних, да и единственных посетителей, спрашивает он. — Эх, молофёжь. Стыд и сфам потефяли. Уфе по угвам цефуетефь. — Не скрывая своего осуждения, бормочет он. — Два ванильных рожка. — Игнорируя замечание деда, произносит Рэй, протянув три доллара. — Да… Рофка. — Бормочет дед, трясущимися руками набирая нам мороженое. — Фанильных. — Сдачи не надо, дед. — Решает он, мягко улыбнувшись старику. — Аа, подкуфить меня пытаефся, малец? Не фыйдет. Дедуфка фсё фидит. И фсё фнает. Фы бы домой фли, гофубки. Тут стфафные дева тфоятся. — Если вы про убийство Эда, мы в курсе. Он был нашим одногруппником. — Взяв мороженое, отвечает мой парень. — И не нужно жути нагонять, дед. Это был несчастный случай. — Нифего не ффуфается пфосто так… Это мефто пфокфято, фот что скафу. Отфюсда нуфно уеффать подафьфе. — О каком проклятии вы говорите? — Не выдерживаю я. — Вы уже третий, кто упоминает некое проклятие. Может, хоть потрудитесь объяснить, что происходит? Может, и не слишком вежливо. Но я по горло сыта городскими легендами и байками, которыми кишит это место. И мне действительно становится жутко. Жутко здесь находиться. Я приезжала, что бы получить новые знания. Не затем, что бы стать очередной жертвой. А еще немного, и в правду начну верить в проклятие и духов. В упор смотрю на деда, ожидая объяснений. А он смотрит на меня. Спокойно, без злости, лишь с некоторым недоверием. — Это нуфно у местных спфосить. За фто нас пфокляли. Хотя, понятно, за фто. Белые колонифты веками исфебляли местное нафеление. И нафлекли на фебя беду. Тепефь, мы фсе обфечены. И фсе умфём. Да… Мы фсе умфём. — Бормочет устало дед, отпив немного самогона. Заметив, что дедуля не совсем трезвый, Рэй отводит меня подальше. Мы садимся на скамейку, что бы перекусить, но, честно говоря, холодно и пропал аппетит. Я прижимаюсь к своему парню, и он обнимает меня, и мы смотрим вдаль. Настроение испорчено. Безвозвратно. — Не бери в голову. Он контуженный. К тому же, старики любят верить в мистику. Уверяю тебя, Эмбер. Никто не умрёт. Может, коренное население и прокляло белых, да только это было очень давно. И мы с тобой здесь точно не при чём. Ну, иди сюда, солнышко. Напугал тебя дед? — Да нет. Просто уже ничего не хочется. — А зря! Мороженое, кстати, очень вкусное! — Со смехом, Рэй касается рожком моего лица, сжимая вафельный, карамельный стаканчик в руках. — Дурак! А после, прижимается к моей щеке губами, уколов двухдневной щетиной, заставляя улыбнуться. В отместку, взъерошиваю его светло-каштановые волосы, сломав уложенную гелем, причёску, и вымазываю лицо парня мороженым, за что он принимается меня щекотать. Дурак! Какой же он дурак! Я смеюсь, пытаясь увернуться, но Рэй оказывается быстрее. Взяв меня за руки, он улыбается, заглянув в глаза и держит так крепко, что не решаюсь вырваться… Да и хочу ли?! Мы смотрим друг на друга, этой глубокой ночью, и наши юные сердца, кажется, бьются в унисон, согревая нас изнутри тёплыми чувствами. Прежде, мне не было так комфортно ни с одним человеком. И прежде, ни к кому не привязывалась так сильно за столь короткий срок. В моей жизни, уже были отношения. И были парни. В старшей школе, я встречалась с капитаном футбольной команды, и, в целом, эти отношения были искренними. Мы почти не ругались, не скандалили. Просто в какой-то момент поняли, что не созданы друг для друга. Что слишком разные. И расстались спустя пол года отношений, подарив друг другу первый поцелуй… Бывало, он писал мне, бывало, я отвечала ему. По привычке. И до сих пор, этот парень дорог мне, несмотря на разлуку. Дорог, но не как любимый. Как друг. А перед отъездом, я рассталась со вторым своим парнем. Он сказал, что не продержится целый год без девушки, а я ответила, что это лишь его выбор и решение. Было больно. Быть может, что бы заглушить боль, я сразу же нашла себе другого. Да и уместно ли слово «нашла»? Между нами сразу вспыхнула искорка. Он стал моим другом, показывал город, помогал обжиться. И вот, мы вместе. И нам хорошо вместе. Рэй замечательный, хоть иногда и ревнив. На рассвете, он провожает меня домой. Спрашивает, может ли остаться. Рэй такой красивый. А еще, такой забавный. И я приглашаю его внутрь, а он закрывает за собой дверь. И я падаю в объятия. И просыпаюсь рядом с ним… *** Полудневное солнце слепит глаза. Отворачиваюсь к стене, что бы поспать еще хоть немного. Укрываюсь с головой одеялом, пытаясь спрятаться от ярких, осенних лучей, и этого холодного воздуха. Звук. Назойливый звук заставляет что-то пробормотать себе под нос. Очевидно, что-то нелицеприятное. Звук. Настойчивый звук заставляет выругаться про себя. Да что же это?! Какой-то назойливый звук мешает спать! Высунув нос из-под одеяла, я поворачиваюсь к Рэю. Он стоит у окна, пытаясь словить последние лучи солнца. По радио передают похолодание. А затем, журналист совершенно спокойным голосом сообщает, что совершенно юную девушку, убили. Её труп нашли изувеченным, в лесу. Босыми ступнями, становлюсь на пол. Подхожу к Рэю, не зная, что сказать. — Это родственница Тодда. — Едва слышно произносит он, совершенно поникший. — Третьекурсница. — Боги! — Мне становится дурно. И я открываю настежь окно, пытаясь заглотить как можно больше воздуха. Бросает в жар. Я знала эту девушку. Все мы её знали, пусть и не лично. Но пересекались несколько раз. Версия о проклятии уже не кажется столь надуманной и беспочвенной. И, заметив слёзы в моих глазах, слёзы от страха, Рэй обнимает меня. Не как парень девушку. Скорее, как брат сестру. Пытаясь хоть чем-то помочь. Хоть как-то утешить. — Я прошу. Береги себя. — Шёпчет он. — В эти выходные, я должен уехать с семьёй. Пообещай, что не будешь выходить одна. Пообещай, что позаботишься о себе. Что будешь осторожна. Его тёплый голос и прикосновения, столь нужные в эти секунды, успокаивают. И рядом с ним, чувствую себя не столь беззащитной, хоть Рэй и не может похвастаться идеальным рельефом мышц или же спортивным прошлым как тот же Джей. Но я знаю, что рядом с ним в безопасности. Что он не бросит в беде. — Обещаю. И ты обещай. — Шёпотом прошу я, склонив голову к нему на плечо. — Обещаю. — Отзывается Рэй, касаясь губами тыльной стороны моей ладони, оставляя едва ощутимый, мягкий поцелуй. Мы стоим у окна, провожая золотой сентябрь, прощаясь с сухими, жёлтыми листьями, солнечными, согревающими, пусть и редкими, лучами. Прощаясь с едва ощутимым ветром. Прощаясь друг с другом, не говорим лживых слов, не даём обещаний. В последний момент, на вокзале, перед тем, как отбудет поезд, Рэй целует меня нежно… Так нежно, так чувственно, будто целует в последний раз. Я пахну его, дорогими духами. Пахну насквозь этим ароматом цитруса и лаванды, казалось, совершенно друг с другом несочитающимися, но дополняющими друг друга. За мной тянется шлейф этих духов, притягательный, насыщенный, восточный, пряный, терпкий, в то же время нежный, с нотками ванили. Так подходящий Рэю, как нельзя лучше описывающий его. Провожаю взглядом его поезд. Западный Экспресс, отправляющийся на Юг, в сторону Мексики, где и живут бабушка и дед Рэя, где празднуют очередную годовщину свадьбы. Кто знает? Быть может, годами спустя, наша внучка будет также провожать своего возлюбленного, кутаясь как я, в чёрное, тёплое пальто, стоя в кожаных ботильонах на тонкой шпильке, а её волосы, как и мои, будет развивать волосы, портя укладку, на которую потратила целый час. Заново наношу красную помаду, которая стёрлась после поцелуя и надеваю чёрные перчатки, желая сберечь руки от холода. Сегодня первое октября и я обещала навестить Тодда. Он, как обычно, прячется в гараже от проблем, и, когда открывает мне дверь, замечаю своих друзей. Маргарет и Джея, сидящих на старом диване, которые, вероятно, пришли утешить своего друга. Или же не друга, по версии Джейкоба. Не говоря ни слова, обнимаю Тодда за плечи, пытаясь не выдать очередную, банальную фразу, которыми явно сыт по горло. Что-то вроде «она в лучшем мире» или же «мне так жаль». Порой, кажется, лучше молчать, чем разрывать человеку душу, причиняя еще большую боль от того, что говоришь не искренне. Цокая каблуками, снимаю пальто и аккуратно складываю на стул. А здесь прохладно. И капроновые, бежевые, тоненькие колготки не спасают. На мне приталенное, чёрное платье чуть выше колена. Совершенно не тёплое. И остаётся лишь надеяться, что тепловентилятор, который недавно включил, сумеет нагреть всё помещение, включая старые, холодные, голые стены. Я сажусь рядом с ребятами, между Джеем и Маргарет. Гараж, в котором обосновался Тодд, представляет из себя эдакий бункер. Здесь есть всё необходимое — начиная от телевизора и заканчивая огромной полкой, на которой расположены консервы, орехи и сухофрукты. Тодд выглядит подавленно. Хотя, как еще может выглядеть человек, чья троюродная сестра погибла при таких обстоятельствах? Мне представить жутко, через что ему доводится пройти. Явно, играющая музыка рок-групп спасает от навязчивых мыслей, как и эта долбанная приставка, в которую залипает уже пару дней и спит лишь тогда, когда усталость берёт верх. Под глазами Тодда огромные синяки, а сам он похудел еще сильнее от стресса. От бесчеловечных, приносящих боль, допросов следователей и осознания того, что девочка, с которой провёл, играя в войнушки всё детство, теперь мертва. Мурашки пробегают по моей коже. Мне не даёт покоя вопрос, что за монстр стоит за этими преступлениями. И не даёт покоя страх оказаться на месте жертв. Словно сумев прочитать мои мысли, Джей переводит свой, прежде безразличный, беспристрастный, скучающий взгляд на меня. Я поднимаю глаза. Вероятно, он замечает, что я впервые за долгое время воспользовалась красной помадой. И так сильно пахну духами. Этот запах перебивает отчаяние, запах солёных слёз, которыми пропитан гараж. Запах соды и еды. Запах боли. Джейсон пахнет древесиной. Хвоей. Вероятно, он снова мастерил из дерева, облагораживая свои творения рисунками. — Ты опоздала. — Замечает он. — Я провожала Рэя. — Провела? — Смотрит на меня в упор. — Он уехал на годовщину своих бабушки и деда. — А по мне, просто сбежал. — По мне, ты лезешь не в своё дело и задаёшь массу вопросов. Мы, кажется, это проходили, Джей. Ты во всём и всегда, во всех ищешь подвох. — Ага. — Тебе плевать. Даже когда плохо твоему другу, тебе плевать. Ты цепляешься за любой способ… — Эмбер. Успокойся. — Обеспокоенно произносит Маргарет, коснувшись моей руки. — Да нет, пусть продолжает. — Безразлично бормочет Джей. Но я не хочу продолжать. И не хочу разругаться с ним из-за недопонимания. Ведь он пришёл, а значит, не так уж ему и безразлична судьба Тодда. Просто… То, что он обвинил Тодда в трусости, не могло не задеть. Как и мнение Джея о том, что вокруг так много фальши. Виновато улыбнувшись ему, хоть и вынудив себя на эту улыбку, беру в руки беспроводной геймпад, пытаясь убить выскакивающих, зелёных монстров, что бы хоть как-то отвлечься от череды смертей и заглушить свой внутренний страх оказаться следующей жертвой. Какой мотив у преступника убивать студентов?! Ради чего?! Ради забавы?! Ловлю себя на том, что боюсь совсем не смерти. Нет, боли. Того, что придётся пережить до смерти моему телу. Что могут сделать со мной. И что будет потом, после… Достаточно ли я хороший человек, что бы попасть в Рай? Ведь я, хоть и являюсь протестанткой, не жила по заповедям. Тодд садится рядом и догоняет меня. Он убивает меня, я выбываю из игры раньше, чем успеваю осознать. На загрузочном, чёрном экране, красными буквами написано два слова: «Game over». И я безучастно откидваюсь на спинку дивана, наблюдая за боем Маргарет и Тодда. Она играет на порядок лучше меня, убегая от врагов и уворачиваясь от ударов. И Тодд сморит на неё иначе. Быть может, не как на врага. Он не спешит догонять её, не спешит воспользоваться оружием. И позволяет ей победить себя. А после, даёт «пять» и едва заметная, слабая улыбка, озаряет его бледное, уставшее лицо. Первая за несколько дней. Джей, заметив это, касается моего плеча. — Выйдем? Нам действительно нужно поговорить. А еще, здоровяк выходит из гаража из мужской солидарности, не желая мешать товарищу. Вероятно, Джей знает больше, чем я. Как бы там ни было, следую за ним, цокая каблукамм, и, оказавшись снаружи, с вызовом смотрю в тёмно-карие, слегка раскосые, глаза коренного американца. — Ты хотел поговорить?! — Хотел сказать, что вспылил. — Скверно. — Ага. — Я не имела права переходить на личности, Джей. Просто твоё недоверие ко всем и каждому, оно задевает. — Знаю. — Знаешь и ничего не пытаешься с этим сделать? — Я над этим работаю. — Я учусь с тобой месяц, Джей. И даже не знаю, чем ты увлекаешься. Сколько тебе лет. Откуда ты родом. Из какого племени… Или рода? Я не сильна в этимологии и этнографии. Он несколько секунд молчит, изучающе глядя на меня. Словно пытаясь взвесить мои слова. Пытаясь понять, можно мне верить или нет. — Сиу. — Холодно отвечает индеец. — Я представитель народа Лакота. Племя Сиу. Через неделю мне двадцать лет. Я внимательно на него смотрю, ожидая еще одного, хоть незначительного откровения, но Джей отводит взгляд в сторону, вдыхая холодный воздух. — Ты, должно быть, не станешь праздновать. — Верно. — И, должно быть, не позовёшь нас? Рэя… Тода… Маргарет… Меня. — Ты можешь прийти. Ты ведь всё равно придёшь. — Верно. — Я смотрю ему в глаза. — Я испеку тебе торт, Джей. Раз больше некому. — Лимонный. — Что? — Мой любимый — лимонный. — Его тебе пекла мать? — Верно. — Надеюсь, ты хотя бы впустишь меня. — Я заточил нож. — Звучит, как угроза. — Смотрю на него с лёгкой улыбкой. — Я держу свои слова. И помню о твоей просьбе. Резьба по дереву. Помню. — Отвечает он. Наконец, наши взгляды встречаются. И, наконец, я замечаю в его глазах некую теплоту, а не привычный холод. Этот диалог кажется неправильным. То, что стоим во дворе дома вместе, при свете тысячи звёзд, кажется неправильным. И то, что Рэй так далеко от нас, кажется неправильным. Но моё сердце согревают его тёплые, столь редкие для него, слова. И столь тёплый взгляд медово-карих, раскосых глаз.