Скрежет паркета не может не пугать, особенно когда необходимо передвигаться крайне тихо. Пустые классы не всегда могут оказаться таковыми, а каждый шаг — убийственная ирония, когда не можешь отступить. Тэхён плетётся позади Чонгука, рядом с Чимином. Он слишком резко реагирует на внезапные порывы ветра, что проникают сквозь разбитые окна, напоминающие зубы-лезвия какого-то хищника. Дёргается, когда сквозняком захлопывается дверь, и неосознанно, чисто случайно, хватается за локоть Пака, который также вздрагивает, но руку не сбрасывает, а наоборот, притормаживает. Специально, чтобы поддержать Тэхёна или, наоборот, неосознанно — не имеет значения. Главное, что ему становится легче, вот и всё.
Чонгук упёрто идёт вперёд, сжимая в руках завязанный на груди узел из рукавов пиджака. Ладони потеют. Затуманенный разум действует, словно анестетик, заставляя идти вперёд, несмотря на дикое желание забиться в самый тёмный угол и спрятаться от всего ужаса.
«Джес, ты видела то же, что и я сейчас?» — Чонгука не оставляет эта мысль, когда он пристально рассматривает трупы, облепленные зелёными мухами, и старается дышать как можно реже. От вони слезятся глаза.
Правильно ли он поступил, когда позволил Джес тогда выйти? Нет, не так.
Когда позволил вообще кому-то выйти.
Чем он думал, идиота кусок? Отец учил продумывать каждый шаг, смотря на ситуацию со всех возможных и невозможных сторон. Пусть он это говорил про бизнес и «лёгкие возможности», но и к данной ситуации будет разумно отнести данную мысль.
Его не учили отступать, не учили проигрывать и принимать поражение. Чону часто казалось, что он для отца — живой пластилин, из которого удобно было лепить свою копию. Копию, которая добьётся большего успеха, покорит новые вершины и приумножит капитал семьи Чон. Ответственность — то, чему учили в первую очередь. Неважно, где и перед кем.
И это действительно казалось легко: берёшься за школьный проект — несёшь за него ответственность, берёшься за организацию фестиваля — всё на твоей совести. Но эти мелочи не могут идти ни в какое сравнение с тем, что он сделал.
Послал людей на верную смерть.
А если бы что-то пошло не так?… Если бы всё закончилось чьей-то смертью?
И думать не хочется про такое. Это клеймо на всю жизнь, отпечаток в памяти. Это ночные кошмары и сжирающая заживо совесть. Чонгук не готов к такому, поэтому постарается избежать всех рисков.
А солнце, как назло яркое и тёплое, издевается над ними. Чон бы сейчас зависал где-то на заднем дворе с друзьями, прогуливая занятия. Пак бы сидел в классе и время от времени мечтательно смотрел в окно, крутя в пальцах ручку.
А Тэхён, наверное, стоял бы в уборной и смывал с щёк слезы — доказательство слабости. Он не помнит и дня, когда бы не жалел, что вышел из комнаты. Вся его жизнь зациклена на Чонгуке, на равнодушных родителях и жестоком брате, которого боялся всё детство.
Тэхён сжимает локоть Чимина и чуть ли не с закрытыми глазами перебирает ногами.
Страшно смотреть в сторону. Страшно смотреть прямо. Страшно оборачиваться.
Он уверен, что если ещё хоть раз увидит пробирающие до внутренностей голубые глаза, то умрёт на месте. Сердце не выдержит. А потом Ким превратится в призрака и заберёт с собой всех ублюдков, что выгнали его.
Тэхён тяжело и беззвучно выдыхает. Под ногами высохла кровь, отчего она больше не хлюпает, а обувь не скользит и не прилипает. Зловонный запах мертвечины, кажется, впитался в стены школы, в каждую трещину, антикварный хрустальный плафон, в замерзшую огромную территорию и в самого Кима. Вся школа окутана трупными испарениями, а в тёплую погоду разлагающиеся тела привлекают множество насекомых. Именно они хрустят под подошвой.
Никто не смеет разрушать такую ценную тишину. Один громкий звук, скорее всего, привлечёт внимание монстров, но так ли это или нет — никто не узнает. Добравшись до арочного проёма, который ведёт на лестницу, ребята притормаживают, а Чонгук осторожно выглядывает за угол, даже не моргая. Кивает самому себе, не обнаружив опасности ни с верхнего, ни с нижнего этажа.
Но почему всё равно так боязно? Сам же решился! На его спине Джессика, о которой вызвался позаботиться, а где-то там, в другом конце коридора, Кён, которому дал слово. Скорее всего, это становится единственной весомой причиной, почему он не отступает и снова делает шаг вперёд. Всего два лестничных пролёта. Их достаточно пробежать, можно даже на одном дыхание, а там и до медпункта рукой подать.
Пролёт пустой. Или кажется таким? Не поджидает ли их кто-то? Не оставляет ощущение преследования, отчего все мышцы в теле натягиваются, как струны, вот-вот норовя порваться от напряжения. Чонгук неспешно поворачивается к омегам. Они не внушают ни уверенности, ни сил идти дальше, ни тем более доверия. Чимин поднимает на него большие глаза, а под ними — синяки от недосыпа. Что Чон хотел от них? Поддержки или мотивации — не ясно; разве что толчка в спину. Но знает точно, что кроме него Джес никто не будет спасать.
Он старается избежать звонкого и протяжного эха, перекатываясь с пятки на мысок; мягкая подошва кроссовок позволяет.
Тэхён маленькими шажками пытается успевать за омегой, который, на удивление, кажется невозмутимым, расслабленным и холодным, словно кусок льда. Он не припоминает его улыбки, слёз или гнева. Чимин — воплощение очаровывающего равнодушия, которое присуще мраморным скульптурам.
Омега поджимает сухие губы и украдкой смотрит на высокое окно, в котором невозможно разглядеть отражения — слишком светло. Однако он знает, затылком чувствует, что монстр на потолке ползёт за ними. Странно, что никто его ещё не заметил. Хотя Ким и сам чисто случайно обратил на него внимание.
Чонгук резко поднимает руку, останавливая ребят, и тормозит сам. До ушей доносятся хрипы и протяжный скулеж откуда-то снизу. Оттуда, куда они должны идти. В тишине посторонние звуки становятся непривычно громкими, а Тэхёну кажется, что сердце вот-вот остановится — нет никаких сил снова убегать от монстра, нет надежды, что его кто-то защитит.
«Может, ещё не поздно убежать?» — мелькает мысль и сразу пропадает под тяжестью страха. Не потому, что боится бросить ребят, а потому, что сам страшится оказаться брошенным.
Хрипы становятся громкими и отчетливыми, в них даже можно теперь различить слова.
— П-помоги-те.
Чон заглядывает за деревянные резные перила, затаив дыхание.
— Что это? — шепчет Чимин, но его затыкает гневный взгляд альфы.
Если кто-то услышит их, то всё может плохо кончиться, а учитывая, что они не знают, что находится внизу, то становится опаснее вдвойне.
Кён говорил, что монстры могут говорить, а когда их облик ещё походит на человеческий, то не отличить. Не это ли самое страшное?
Не знать, кто перед тобой — человек или монстр.
Чем дольше они рискованно стоят, тем яснее видно человека, что подтягивается на руках и ползёт по лестнице. В чёрных волосах засохла кровь, а бело-синий спортивный костюм порван и измазан внутренностями. Чонгук облегчённо выдыхает и, не ослабляя бдительности, спускается к нему. Если окажется монстром, то нужно бежать со всех ног, а если человеком — помочь.
— Ты куда пошел, совсем идиот, что ли? — как можно резче шепчет Пак, хватая того за руку. — Давай по другой лестнице спустимся.
— Отцепись, — он сбрасывает руку омеги. — Возвращаться небезопасно и долго.
— Небезопасно спускаться здесь.
— Как и везде. Мы взаперти, блять, с монстрами.
— Вот именно, какая, нахер, разница, где идти? — терпение у омеги заканчивается, страх перед смертью не позволяет говорить во весь голос.
Пак смекает быстрее Тэхёна, уверен, что последнее, о чём они должны думать — это помощь незнакомым людям. Самим бы дожить до приезда спасателей, а не бежать на выручку каждому встречному. Они оказались в той ситуации, когда за спасение чужой жизни, можно поплатиться своей.
Выбирая между всеми и собой, Чимин выбирает себя.
— Ты предлагаешь его бросить? — удивляется Чонгук и заглядывает в лицо омеги.
— Именно. У тебя уже есть полумертвая Джессика на спине, зачем ещё один?
Тэхён понятия не имеет, куда себя деть в этот момент. И ссора ему безразлична, и на человека плевать. Беспокоит лишь то, что они уже достаточно долго стоят на одном месте — «Монстры, мы здесь, приходите и съешьте нас». Он оглядывается на проём, солнечный свет слепит, потому морщится. Подпитывает и паника, из-за которой не может устоять на месте, придерживаясь за Чимина. Среди их голосов Ким боится услышать посторонние, которые пропитаны жаждой убивать.
— Давайте уйдем отсюда, — ноет Тэхён, сдерживая истеричный порыв.
— Да, — сразу соглашается Чимин и с укором смотрит на Чона. — Давайте уйдем.
Пак обгоняет Чонгука, быстрее него спускается к пролёту, а в человеке смутно узнает учителя физкультуры. Даже представить не может, сколько времени он полз.
— Я устал… Я голодный, — повторяет учитель и тянет дрожащую руку, покрытую ссадинами, к омеге.
— Простите, учитель Мин.
Чимин перешагивает учительскую руку, Тэхён не отстает от него, оставляя Чонгука позади.
— Я хочу есть… — стонет Мин.
Глаза у него обезличенные, будто искусственный хрусталь с лопнувшими капиллярами, а зрачки расширены, подобно наркоманским.
— Пожалуйста, я голодный…
У Чонгука самого в животе урчит, а ведь он съел пару печений. Для молодого и растущего организма альфы — крайне мало. Он хмурится. Жалостливое зрелище — обессиленный учитель, валяющийся на ступенях. Чонгук не уверен, потому с сомнением смотрит на рюкзак Чимина. Пара конфет их не спасёт от голодной смерти, а Мину, может, помогут. В конце концов, учитель и сам в обычные будни угощал вкусными батончиками, а на уроках позволял списывать домашнюю работу. Ничего плохого, что бы могло убедить Чонгука пройти мимо, он не вспоминает.
— Чимин.
Но не успевает продолжить, как омега пронзает его разгневанным взглядом, заставляя заткнуться. Он не понаслышке знает о жёстком нраве омеги и даже больше, чем хотел бы. Между ними не пробегала стая чёрных кошек, не рассыпалась соль, просто в каком-то смысле они настолько похожи, что не могут существовать вместе, а общее прошлое — подтверждение.
— Пожалуйста… Я очень хочу есть…
Ребята не оборачиваются. Кто-то, прикладывая большие усилия, а кто-то, наплевав на человечность. Чонгук снова обгоняет омег и туже завязывает рукава пиджака — Джес кажется тяжелее, чем была минуту назад и тогда, когда выходили из класса. Или это он слабеет без пищи и воды? Сколько он сможет так протянуть? А сколько смогут протянуть омеги, которые, по факту, слабее него? Им также плохо? Уверен, что — да, если не хуже. Желудок скручивается от голода, подкатывает тошнота, которую удается подавить глубокими вздохами. Очередная лестница позади, но на другую ступить возможность обрывается.
За спиной раздаются уверенно приближающиеся шаги. Ребята не успевают обернуться. Чимин испуганно вздрагивает и наклоняется вперёд под весом накинувшегося на него учителя.
— Слезь с меня! — кричит омега, стараясь сбросить альфу.
— Отцепись от него!
Тэхён вжимается в окровавленную стену. Чонгук реагирует заторможенно, но всё же целенаправленно. Хватает учителя за ворот спортивной куртки и тянет на себя, но Мин только сильнее вцепляется пальцами в рюкзак, падая на пол и стягивая его с плеч Чимина.
— Еда. Еда. Я хочу есть, — как мантру проговаривает он. — Дайте мне поесть.
Чонгук не понимает, откуда в ползущем минуту назад учителе столько сил и как он смог подняться. Однако это сейчас неважно, ведь в руках у него единственная еда, которая предназначена для спасения их жизни.
Он надеялся, что учитель поймет их и простит за это, но агрессии от взрослого человека точно не предполагалось. Видимо, верно говорят, что люди теряют свою человечность, если есть угроза смерти.
— Учитель Мин, отдайте рюкзак, — уверенно просит он, протягивая руку.
Расстегнув молнию, учитель, словно ребёнок с долгожданным подарком, плюхается на задницу и начинает рыться в содержимом. По подбородку скатывается прозрачная слюна, которую он наспех вытирает.
— Еда-а-а-а, — блаженно стонет Мин, засовывая в рот конфету с фантиком и тщательно прожёвывая.
Не найдя подходящих слов, Чимин смотрит на него с раскрытым ртом, думает не о еде и не о полупустой бутылке воды, нет, а о нескольких шприцах инсулина, которые теперь находятся в руках учителя, что с жадностью засовывает в себя всё, что подвернётся под руку. Монеты, которые затерялись на дне кармашка, он также съедает, не особо разбирая, что это. Доставая толстые тетради, зубами рвёт листы и проглатывает с неподдельным удовольствием, подвергая ребят в немой ужас.
— У-учитель Мин, — неуверенно зовёт его Чон. — С Вами всё хорошо?
Ответа не требуется, чтобы понять, что — нет. Но прежде чем он решает что-то сделать, вперёд выходит Пак, который кажется более обеспокоенным, чем какое-то время назад. Чимин подходит к Мину и будто бы без страха выхватывает рюкзак, который всё ещё находится во власти учителя. Они начинают перетягивать его, как канат.
— Блять.
Чонгук, придерживая Джес, хватается за лямку и помогает, отбиваясь от сумасшедшего учителя ногами.
— Почему он такой сильный?!
Чимин не был тем самым «комнатным цветочком», который загибается от любого дуновения ветра, но и с альфами по силе не мог сравниться.
— Откуда я знаю?!
Они оба жмурятся и, в отличие от Тэхёна, не видят, как очередная капля слюны Мина падает на пол, не видят, как жадно он смотрит на их руки.
— Я очень голоден, — повторяет учитель и бросается вперёд.
Все трое отпускают рюкзак: Чонгук и Чимин больше от неожиданности, чем от страха, что их руки вот-вот окажутся между зубов учителя. Он смыкает челюсть в воздухе, где было запястье омеги, и раздосадовано мычит.
— Верни… Верни мою еду.
Его лицо, которое можно сравнить с уродливым демоном, что варится заживо в котле, искажается в гневе. Он разевает рот слишком широко для человека, а кожа на щеках натягивается: ещё немного, и из них хлынет горячая кровь, обнажая перекатывающиеся мышцы.
— Ребят-ки… Подойдите ко мне, — в своей привычной манере подзывает Мин, но и шага не успевает сделать, как спотыкается о рюкзак и на него же падает.
А у Чимина весь мир перед глазами останавливается, он слышит лишь хруст пластика и сомневается в том, что это бутылка.
«Нет. Нет, только не инсулин, пожалуйста, — взмаливается он, отступая. — Что угодно, но только не он».
Тэхён держится позади Чонгука, припав к стене и двигаясь всё дальше от учителя. Он не понимает, что происходит, уверен, остальные тоже, потому что Мин не похож на монстра, а чтобы за два дня так обезуметь — нужно пережить что-то сродни смерти. Ким перешагивает прижатые к плинтусу тела и не смеет оторвать взгляда от искажённого лица.
— От-дайте мою… Еду.
Мин подрывается с места и, переплетая ноги, несётся на ребят.
— Блять, беги! — кричит Чонгук, подталкивая Тэхёна в плечо.
Не видя преград на своём пути, они перепрыгивают трупы; благо уже прошло достаточно времени, и полы больше не скользят. Скрипят доски, в ушах лишь шум крови и биение сердца. Адреналин подстёгивает бежать быстрее, придаёт сил и уверенности всем троим. Не особо разбирая, ребята захлопывают двери классов, попадающиеся на пути.
Они так и не дошли до третьего этажа, застряв на четвёртом, где ещё недавно старались выжить в библиотеке. И вот снова.
Тэхёну непривычно видеть это место при свете дня, но почему-то чем ближе становится выломанная дверь, тем сильнее бьётся сердце, а вся сущность так и кричит: «Не смей туда возвращаться!».
Но добежать до библиотеки даже так не суждено. Чонгук резко останавливается и тормозит Тэхёна, который чуть в него не врезается.
— По-помогите… А… Еда…
Тэхён помнит этого монстра некогда бывшего девушкой. Её конечности местами сплющены, а кости — или что там у них? — раздавлены шкафом.
— Я крас-си-в-вый? Люблю… мя-я-со…
Из-за угла дальнего коридора появляется ещё одно существо с вывернутой шеей и длинными ногами-палками. Он настолько высок, что упирается в деревянные своды потолка и, прогибаясь в спине, преодолевает массивные балки.
— Когда… Об-обед… Я голо-ден… учитель…
Непонятно откуда, следом за длинноногим, появляется ещё один, но маленький и широкий, заплывший жиром, который трясся, словно желе, при каждом шаге. Паника сковывает движения титановыми цепями. Чонгук был прав, когда думал, что монстры сбегутся на их крики. Теперь они окружают их и водят уродливыми мордами по воздуху.
Куда деться? Куда бежать и прятаться? Они — беззащитные насекомые для тех, кому достаточно сжать одной рукой, чтобы переломать все кости.
— Мы умрём, — Тэхён делает неуклюжий шаг назад и сталкивается с Паком, который стоит к нему спиной и смотрит на учителя. — Это конец!
Не так он хотел умереть, не так планировал. Ещё рано. Время не пришло.
Так что же за безумие здесь творится и рушит его такой дорогой и желанный план?
Слезы застилают глаза, Тэхён громко шмыгает, привлекая внимание альфы.
— Перестань чушь нести! Мы не умрём!
Монстры бегут на них, двигая непроизвольно руками в разные стороны, а ноги будто переломаны — двигаются непредсказуемо, как надутые куклы от порывов ветра. Не оставляют им выбора и гонят обратно. Теперь учитель кажется не таким опасным и пугающим хотя бы потому, что похож на человека. Бежать — это всё, что им остаётся. Снова.
Чимин немного отстаёт, потому двигается ближе к стене. Около проёма за стеклом висит огнетушитель, и было бы странно, если бы его в школе не было. Но проверять на срок годности возможности нет. Разбив стекло, он резко вытаскивает нужную вещь, поцарапав кожу об осколки, и со всего размаху бьёт учителя по голове. Пошатываясь, тот отходит и падает назад, мямля что-то, чего разобрать невозможно. Пак бьёт ещё и ещё, пока есть небольшая возможность, а монстры хоть и бегут по человеческим меркам, но для них самих похоже на большие размашистые шаги. Чимин откидывает огнетушитель, когда Мин перестает двигаться, а около разбитой головы образуется лужа крови.
Пак со всех ног бежит за Чонгуком и Тэхёном, удачно обгоняет последнего и догоняет первого.
— Куда дальше?!
Но Чон не отвечает, хватается за ручку двери подсобки, ногой упираясь в косяк, и тянет на себя. Замок трещит под напором, кажется, нечеловеческой силы. Адреналин плещется в его крови, наполняет всё тело и насыщает мышцы. Сомневается, что в обычной ситуации у него хватило бы сил сломать его.
Лязг замка — словно спасительный сигнал. Он загоняет омег в маленькое помещение и заходит следом, скидывая Джес на пол, прежде чем тонкая когтистая лапа монстра успевает схватить его. Вместо желанной добычи — пустота и царапина на тяжелой двери.
Ребята не видят в кромешной темноте абсолютно ничего, но на ощупь находят швабры и судорожно подпирают ручку. Благо монстры не настолько умны, чтобы открывать двери, потому просто ломятся в надежде любым способом пробраться к ним. Тяжёлый стеллаж Чонгук и Чимин двигают вместе с картонными громоздкими коробками, в которых хранятся моющие средства. Баррикады строят из всего, что попадется, и сами всем телом наваливаются на гору, сдерживая импульсивные порывы монстров, которые вот-вот окажутся внутри.
Тэхён, забившись в угол, прижимает голову к согнутым коленям и зарывается пальцами в волосы, зажимая уши. Не знает, как Пак и Чон вообще могут мыслить трезво, потому что его сознание атрофировано страхом, а единственное, о чём он сейчас думает — это как уменьшиться до размера микроба и исчезнуть из этого мира без боли.
С каждым ударом монстров дрожит стеллаж, коробки двигаются, а жидкость в бутылях плещется. Чонгук не может отдышаться, воздух кажется острее лезвия и режет горло. Светлые волосы прилипают к лицу, пот струится по вискам, рубашка прилипает к телу. Опершись ногой о противоположную стену, он всей массой наваливается на стеллаж, не позволяя дубовой двери прогнуться внутрь.
Чимин смахивает лезущие в глаза пряди, от каждого толчка его трясет и отталкивает. Сомкнув зубы со всей имеющейся силой, он сдерживает напор, а про себя думает, когда же этот ад закончится и смерть перестанет так рьяно цепляться за него. Счёт идёт не на минуты, а на секунды. Он выдыхается, а руки предательски дрожат. Чимин до сих пор стоит на ногах, потому что желание жить преобладает, а остатки адреналина поджигают последнюю надежду вернуться домой.
— Я не могу больше, — цедит сквозь зубы Чимин и жмурится. — Чонгук, я не могу!
Тело альфы само постепенно сдаётся, а нога скользит по стене вопреки желанию. Лязг болтов и дверных петель раздражает слух.
— Если есть силы говорить, то лучше заткнись и держи дверь! — он оглядывается по сторонам, но не видит ничего, чем можно было бы ещё подпереть дверь. — Эй, не хочешь помочь?!
Тэхён плачет в голос, роняя слёзы на пол. Нет никакой причины помогать, как и убегать от монстров. Всё ясно, как белый день. Они — их судьба, смерть — их судьба. Так зачем убегать от неё, играть в детские игры, когда за них уже решил Всевышний, а они, глупые крысы, барахтаются, что-то сделать пытаются.
Он и сам не лучше: наивный, на лёгкую и безболезненную смерть надеялся. Лучше уж сразу отдаться ей в руки, чем жить в мучительном ожидании.
— Нет, мы всё равно все умрём! Вы это знали, поэтому заставили выйти!
В замкнутом пространстве душно, воздуха Тэхёну катастрофически не хватает, как и сил подняться.
— Зачем вообще что-то делать? Всё равно нас съедят, — всхлипывает и поднимает взгляд туда, где должен быть Чонгук. — Давайте просто сдадимся и не будем мучиться!
— Ты совсем ебнулся?!
— Это ты виноват! Ты виноват во всем, что происходит! Ты идиот, раз решил спасти Джес, она уже труп, а теперь трупами станем мы!
Тэхён вскакивает и подходит к стеллажу. Вопреки просьбам помочь, он хватается за стойку с кронштейном и тянет на себя.
— Что ты делаешь?! — не выдерживает Чонгук, почувствовав спиной движение стеллажа.
— Я не хочу ждать! Лучше сразу! — проговаривает Тэхён.
Чимин хватает его за запястья, скинув всю работу на Чонгука, и пытается отцепить.
— Ты нас всех убьешь, идиот!
Ругается на него. Слишком много факторов, которые не оставляют возможности пораскинуть мозгами. Пак чувствует мокрую пылающую кожу, видит, как резко вздымается грудь, и слышит громкие всхлипы яркой истерики, которую не знает, как подавить. Он и сам похож на оголенный нерв, только тронь — разорвётся.
— Отпусти стеллаж, — умоляюще просит Пак, решив, что нет простого решения. Откуда в Тэхёне столько сил — непонятно.
— Не отпущу, я хочу умереть и закончить на этом! Почему ты не даёшь мне умереть?!
Чон чувствует двойное давление, которое становится ему не под силу.
— Чимин, убери его!
— Я пытаюсь!
Ребята вздрагивают от резкого хлопка с противоположной стороны, который их затыкает, а рвущиеся к ним монстры отступают. Как резко и неожиданно всё началось, так и закончилось. В подсобке повисает недолгая тишина, которую разрушает Тэхён, продолжающий отодвигать стеллаж.
Нет никаких препятствий, а с той стороны даже шебуршений неслышно. Вообще ничего. Но это не значит, что им ничего не угрожает.
Чонгук в один шаг оказывается рядом с Тэхёном, закрывает одной рукой ему рот, а второй тянет на себя. Омега мычит и отпускает стеллаж, хватаясь за большие ладони Чона. Старается скинуть с себя, но все попытки оказываются бесполезными. Чон прижимает руки омеги к телу и обхватывает поперёк талии, оттаскивая назад.
— Успокойся, — цедит ему на ухо Чон сквозь плотно сжатые зубы. — Никто, кроме тебя, здесь подыхать не собирается.
Тэхён захлёбывается слезами, а количество кислорода уменьшается в два раза. Между их телами нет и миллиметра свободного расстояния, а жар Чона обволакивает Кима и впитывается в каждую частичку тела, отчего кажется, будто он сгорает заживо. Тэхён мотает головой, но у альфы слишком много сил, которые ни в какое сравнение не идут с его.
— Если так хочешь сдохнуть, то давай я тебя убью, — чуть тише добавляет он, запрокидывая голову омеги себе на плечо.
А Тэхён не верит в услышанное, но прошедшие годы заставляют думать совершенно по-другому.
Сколько раз Чон издевался над ним? А сколько раз эти издевательства превращались в пытки? А сколько в попытки убить?
Он на секунду успокаивается, стараясь подавить слёзы, но тут же начинает плакать с новой силой, потому что вспоминает, кто перед ним и кого больше всего надо бояться. Не монстров, нет, они откусят голову, особо не церемонясь, а Чонгука…
Он издевается не над телом, а над душой. И кто из них настоящее кровожадное чудовище?
— Хочешь сдохнуть? — переспрашивает он. — Ну? Хочешь?
Омега жмурится, и всё, на что его хватает — это мотнуть головой пару раз.
— Хорошо.
Чонгук ослабляет хватку и почти невесомо скользит пальцами по талии омеги. Тэхён откашливается, вытирая с щек сырость, и поправляет очки. Истерика куда-то постепенно испаряется, а на её место приходит уже привычный страх. Ким скатывается по стенке и вжимается в дальний угол, подтягивая коленки к груди и изредка смахивая слёзы, не позволяя им появиться.
— Это был выстрел? — после недолгой паузы спрашивает Чимин.
— Не знаю, но было похоже, — Чонгук подходит ближе, падает на коленки и прижимается щекой к полу, заглядывая под дверь.
А щель узкая-узкая, как ниточка, и свет, что попадает в подсобку, совершенно ничего не освещает. Через неё ничего не рассмотреть.
Альфу одолевает чувство недосказанности. Это и вправду был выстрел? Или что-то упало? Но было так громко, что звук даже монстров вспугнул.
«Если кто-то стрелял, значит, это должен был быть человек, — рассуждает он. — Спасатели? Они наконец-то приехали за нами?»
И высказывает свои предположения Чимину, на что тот только хмыкает и отвечает:
— Тогда почему стреляли один раз? Монстров много, а на выстрел ещё больше прибежать должно. Думаю, это что-то другое.
— Что?
— Откуда мне известно?! — не выдерживает омега. — Я знаю ровно столько же, сколько и ты.
Пак опускается рядом с Тэхёном и скрещивает ноги. У него есть и другие проблемы, которые в сравнение кажутся не менее серьёзными.
Он остался без инсулина. Вообще.
Надежда только на медкабинет, в котором шприцы и должны быть, но такими темпами дойдут ли они? Чимин зачёсывает розовые волосы назад и кусает губы чуть ли не до крови. У него всего полтора дня, чтобы найти их, а максимум — семь дней. В какой момент его организм откажет — чистая случайность, которую никто не может предсказать. Полагаться, что в рюкзаке сохранилось хоть что-то — наивно, да и сам Чимин перестал верить в чудеса ещё в детстве, а удача… Это просто череда событий, которая приведёт к логичному концу. В рюкзаке нет инсулина, надо двигаться от этого.
Напротив них, рядом с Джессикой, садится Чонгук и вытягивает ноги, упираясь в противоположную стенку и сразу получая несильный удар от Пака.
— Если ещё раз такую херню устроишь — тебе пиздец, — обращается Чонгук к Тэхёну и запрокидывает голову.
Наконец-то долгожданное спокойствие. Короткое «мгновение», за которое они пытаются перевести дыхание, набраться сил и отойти от шока.
— Чон, заткнись уже.
— Что я не так сказал? А если бы из-за него монстры сюда ворвались? Ты бы не сидел здесь и не затыкал меня. Я не хочу из-за него подохнуть.
— Просто заткнись, — спокойно заканчивает Чимин.
Рядом с ним, сидя чертовски близко, Тэхён пытается сдержать плач, но получается, честно говоря, не очень. Пак слышит его дрожащие вдохи, от которых самому становится не по себе. То, что он может мыслить трезво и не впадать в истерику, как Ким, — чистая случайность. Его мозг другим занят и не позволяет так глупо расходовать силы, сосредоточившись только на инсулине.
И Тэхёна он не осуждает, ссылаясь на то, что в экстремальной ситуации люди ведут себя всегда по-разному. Кто-то, как Чонгук, собирается и действует, другие же впадают в истеричный транс, которым непонятно что управляет. Тем более Чимин не тот, кто должен отчитывать Тэхёна. Чонгук, кстати, тоже.
— Я вообще не хотел идти. Это всё из-за тебя, — подаёт голос Тэхён, из-под очков высматривая в темноте альфу. — И если бы ты не стал играть в героя-спасителя, то мы бы уже дошли до медкабинета.
Ким не знает, откуда в нём столько смелости, может потому, что они с Чонгуком не видят друг друга и напряжение между ними не такое сильное? Он кладёт голову на коленки и спокойно выдыхает — наконец-то удаётся успокоиться и более-менее прийти в норму.
— Мы должны были бросить человека?
— Здесь нет людей, кроме нас, — шепчет он, а звучит громко, как колокол в набат.
Ни единого звука не доносится из коридора — они будто одни в школе, а темнота давит стальным прессом. Расслабиться Тэхёну помогает рука Чимина, которая теперь покоится на его. Пожалуй, это самая большая поддержка, которую ему оказывали после смерти бабушки. У омеги, оказывается, ладошка больше, чем кажется изначально; почти как его, только теплее.
— Долго будем сидеть здесь?
Чимин слегка пихает Чона в ногу. Всё же если у них есть время просиживать штаны на одном месте, то у него — нет.
— Не знаю, давай ещё немного.
— Они могут вернуться.
— Если не нашли более доступную жертву.
— Думаешь, они настолько тупые?
Чонгук недолго молчит.
— Я не знаю.
***
Минуты перетекают в часы. Чонгук засыпает рядом с Джес и сразу же просыпается, каждый раз думая, что за дверью кто-то стоит. Над ним даже сознание издевается, придумывая непонятные образы и шорохи, которых тут быть не должно.
Прислонившись лбом к соседней стене, Пак бодрствует — сказывается плохой сон ночью, тревожное утро и пережитый стресс. Для человека, который всегда старался следить за собой и за здоровьем — это большое потрясение, а организм, наверное, вообще в диком шоке от каждого его действия.
Только Тэхён не смыкает глаз, как-то отстранённо смотря на тающую полосу света.
Заканчивается второй день, а они до сих пор не поняли, как выжить. Только в норах мыкаются, как мыши полевые. Видимо, это — удел слабаков.
«Интересно, Чонгук перед монстрами чувствует то же самое, что и я всю жизнь перед ним?» — Тэхён тяжело вздыхает от своих же мыслей.
Рука Чимина по-прежнему греет его. Это так необычно, он не узнаёт самого себя. С его стороны это не было похоже на жалость, да и Ким сомневается, что Пак на неё способен. Жалость и Чимин — это две несовместимые вещи, оттого ещё больше верится в ценность какой-никакой поддержки. Он уже успел забыть, как это приятно, когда есть люди, которые переживают за тебя.
А тем временем свет под дверью полностью растворяется. Ожидание непонятно чего сильно выматывает, для Чона оно кажется мучительным. Джессика ледяная и почти не шевелится, дыхания не слышно даже в мёртвой тишине, а чувство, что он всё же медленно теряет её, разрывает сердце.
— Может, и нет никаких спасателей?
Чимин лениво зевает и садится ровнее, тяжело вздыхая. Последняя крупица надежды раздавлена.
— Может и нет, — уже с отчаянным безразличием повторяет за ним Чонгук. — Надо идти.
Вечно сидеть в подсобке не получится, да и цели такой нет. Но выходить не хочется до омерзения к самому себе, а на горло давить, перекрывая страх, не может. Предчувствие — или что бы это ни было — никому из них не даёт подняться. Они в том положении, когда между «хочу» и «надо» слишком большая пропасть, а выбирать приходится на каждом шагу.
— Уже стемнело, думаешь, стало безопаснее?
— Между днём и ночью нет разницы.
Пак кивает, подтверждая слова Чона. Не он ли переживал, что они время зря теряют?
Чимин слышит шуршание одежды — альфа встаёт и разминает затекшую спину. Теперь одна дорога — в медпункт.
— Я не пойду, — шепчет Тэхён, поправляя большие очки на носу.
— Куда ты денешься, — усмехается Чонгук.
— Тут останусь или вернусь.
— Чтобы вернуться, нужно пройти столько же, сколько и до медкабинета, — вмешивается в их диалог Чимин. — Только туда ты пойдёшь один и умрёшь тоже один. Уверен, что хочешь?
Не хочет, но сил выйти из более-менее безопасной подсобки тоже нет. Его мутит от голода, от жажды, а такой усталости не чувствовал никогда в жизни. Уверен, Чонгук и Чимин чувствуют себя примерно также, но готовы встать и идти вперёд. Но Тэхён — не они. Всегда отличающийся трусостью, Ким не станет внезапно смельчаком, потому что ему так сказали. Расхлябанность и несобранность никуда не денутся, потому что в любую минуту может умереть. Тэхён не переоценивает возможности и знает, на что способен, а на что — нет. Сидеть и ждать — да, а снова трястись от каждого шороха и бояться увидеть за углом кислоту голубых глаз — нет. Так зачем заставлять себя, пересиливать? Не всем суждено быть героями или просто сильными. Эти роли явно ему не подходят, а значит, даже смысла стараться Ким не видит. Пусть их займут другие и оставят его в покое, в кромешной темной скорлупе, где он лучше умрёт от обезвоживания, нежели в смердящей пасти монстра.
— Я буду здесь.
Всё равно настаивает на своём. Желая умереть в определённый день, Ким загнал себя в такое состояние. Многие бы на его месте выбросились в окно или прыгнули в лапы монстра, а он что? Даже на это решиться не может.
— Вставай, — грубо просит альфа. — Твоё нытьё тут никому нахер не сдалось.
Тэхён помнит эту интонацию, от которой внутри всё холодеет и дыхание перехватывает. Его снова пробивает на слёзы, которые он пытается сдержать, вжавшись всем телом в стену. Чимин сжимает запястье Кима — единственная причина, по которой он всё ещё не разревелся.
Чонгук — причина всех его бед и несчастий. Он тот, кто никогда не оставит в покое и, может быть, даже в Аду будет преследовать, с цепными псами искать, чтобы просто напомнить, какое Тэхён ничтожество. Он — его личное проклятие, с которым невозможно жить, но пришлось научиться. Методом проб и ошибок, а порой даже ценой собственного здоровья.
Были и испорченные вещи, но они не сравняться с поломанной жизнью, которая теперь обесценилась ещё больше.
— Нет.
Чонгук упирает руки в бока и устало запрокидывает голову. Он не привык слушать нытьё, не привык и сам ныть. Для кого-то может показаться деспотичным воспитание отца — запреты на слёзы и долгое и нудное чтение морали о том, что плачут только слабаки, а ноют омеги, чтобы привлечь внимание. Ненавидел ли Чон за это его? Возможно, но эта ненависть осталась лишь в воспоминаниях детства. Смотря в зеркало, он видит то, каким его вырастили, и результат ему нравится.
— Заткнись, а? Ты меня пиздец как раздражаешь! — Чон резко опускает руки, хлопая себя по ногам и пугая тем самым омег. — А знаешь, оставайся. Станешь хорошей приманкой для них. Пока мы будем убегать, они тебя съедят. Мне нравится эта идея!
Слова вылетают резко, и даже он это понимает, но остановиться не может. Чон же хочет, чтобы все выжили, тогда почему смеет такое произносить? Как язык поворачивается одновременно заступаться за Джессику и желать смерти ему?
— Лучше уж так, чем с тобой! Зачем вы меня вообще с собой взяли?! Поржать? Спустить на корм в удобный момент?! Зачем?
Тэхён поднимает голову и смотрит туда, где, судя по логике, должен стоять Чонгук.
— Остался бы я в классе, и проблем бы не было! — навзрыд кричит он, срывая голос.
Приближающиеся уверенные шаги заставляют напрячься и запрокинуть голову. Чонгук стоит напротив него, Тэхён чувствует его злость и страх, готовится получить удар за то, что посмел заговорить в таком тоне. Но ничего не следует. Альфа лишь шумно дышит, понимая, что ответить ему нечего. Тэхён — балласт, который тянет их на кровавое дно, и это понимает каждый, но озвучить решается сам омега, да ещё так уверенно.
— Давайте погромче, — тихо говорит Чимин, воспользовавшись паузой. — А то не все монстры знают, что мы здесь.
Чонгук цыкает, подходит к Джессике и на ощупь находит узлы из рукавов, а Пак продолжает:
— Мы вчетвером вышли, вчетвером и вернёмся. Если вам насрать на сложившуюся ситуацию, то мне — нет. У меня ещё планы на эту жизнь есть. Если будем всё время ругаться, то никто из нас не выживет.
— Сам-то первый начинаешь, — бормочет под нос Чонгук, надеясь, что Пак его не услышит, но омега в очередной раз закатывает глаза, проглатывая претензию.
— Тогда идём, как шли. Если монстр снова появится, то не паникуем, а прячемся в класс. Очень тихо, может, и не заметят тогда.
Чимин соглашается, а Тэхён мычит что-то непонятное, что даже за согласие трудно воспринять. Подвязав Джес на спине, Чон проверяет надёжность и хватается за полку стеллажа.
— Чонгук, — окликает его Чимин и немного смущенно прикусывает губу. — Я в туалет хочу.
А альфа и рад бы сказать, что пиздец как не вовремя, но у самого уже мочевой пузырь норовит лопнуть. Да и как понимать это «не вовремя»? Они же не роботы, а люди, у которых вне зависимости от ситуации есть потребности.
— Тут туалет недалеко.
Он дёргает стеллаж на себя, но тот не сдвигается с места. Под адреналином Чону было всё равно, насколько он тяжёлый. Была лишь задача, которую тело должно было выполнить.
Чимин слышит его жалкие потуги и, не сомневаясь в силе альфы, решает помочь.
Тэхён трёт покрасневшие глаза рукавом и чувствует пустоту рядом, когда Пак встаёт, но что ещё странно… Тёплое ощущение чужой руки на его запястье никуда не исчезает. Он впадает в ступор, округлив глаза, сглатывает комок страха и пытается лучше понять, что это за чувство чего-то чужого.
«Если это не рука Чимина, то чья?».
Сердце начинает биться быстрее, он отсчитывает от пяти в обратном порядке и резко опускает взгляд. Но через темноту не может ничего разглядеть, а лёгкая тяжесть и тепло в ту же секунду испаряются.
Отмахнувшись, как от назойливой букашки, Ким подрывается с места, стряхивает с одежды невидимую грязь, будто это поможет отделаться от непонятного ощущения кого-то другого здесь. Другого?
«А что если это был монстр, который по потолку ползает?».
Тэхён проводит пальцами по коже, но она оказывается сухой и начинает холодеть.
«Значит, не он», — делает вывод.
Громкий и протяжный скрип пугает не на шутку, Тэхён вздрагивает и делает шаг назад, ударяясь о стену. Чонгук и Чимин перестают двигать стеллаж и прислушиваются.
— Тихо, двигай дальше.
На полках дребезжат бутылки в коробках, то и дело норовя соскользнуть. Чтобы освободить выход, нужно больше времени, чем рассчитывалось изначально.
Чонгук осторожно открывает дверь и медленно выглядывает. Справа — пустой коридор, и лишь ветер гуляет, а слева валяется, будто кем-то пожёванная по краям, выбитая дверь. Задержав дыхание, Чон будто окунается в ледяную воду. В подсобке душно, да и вонь не такая сильная, как-то смогли продержаться.
Он кивает омегам и заостряет внимание на Тэхёне, который трёт локти и переминается с ноги на ногу. Штаны практически висят на талии, и если бы не ремень, то давно бы спали. Да и сам омега, сгорбившись, опускает голову, отчего отросшие волосы закрывают глаза. Если так подумать, Чон никогда не видел его с открытым лицом — то очки дурацкие, то маски, то челка.
Он не замечал омег, подобных ему, а может, просто не обращал внимание из-за ослепительной красоты тех, кто рядом всё время вертится.
Следом за Чонгуком выходит Пак, а Тэхён следует последним, старается не отставать и идти наравне с ними. Он всё ещё потирает руку, потому что не получается забыть тепло, которое казалось таким уютным, домашним и расслабляющим. Сам не ожидал, что при всём этом подумает на Пака, от которого холодом веет за километр.
На чистом небе нет ни единого облака — оно усеяно звездами, а Луна отбрасывает блеклый призрачный свет на трупы. Тэхён скользит взглядом по резным деревянным вставкам на стене, сильнее запрокидывает голову и прикусывает язык — монстр никуда не делся, ползает, словно паук по паутине.
«Может, он ждёт, когда проголодается, — предполагает омега. — Чтобы еду долго не искать».
И пугается своей же мысли, трус.
Они проходят мимо приоткрытых классов, настороженно подглядывая сквозь щели. Не доходя до лестничного пролета, заворачивают в уборную, несильно захлопнув за собой дверь.
Почувствовав безопасность в замкнутом пространстве, Чонгук разжимает кулаки и шлёпает по мокрому полу до раковины. А Чимин заглядывает в ближайшую кабинку, где напрочь сорван унитаз. Он поджимает искусанные губы, ничуть не удивляясь.
Из крана ритмично капает вода, и сколько бы Чон не крутил вентиль — все без толку. Он хватается руками по обе стороны раковины и опирается на неё. Уборная отделана бледно-голубой плиткой, привычного запаха хлорки нет, лишь повисшая прохлада и отстраненность.
У Чимина урчит в животе, да и у Чона тоже. Много энергии расходуется на нервы, страх и беготню. Непредусмотрительно расходуют силы, а еды нет… Теперь вообще и абсолютно. Даже воды не выпить, разве что с пола слизывать.
Тэхён стоит в стороне и с подозрением косится на зеркала. Вот Чон, Чимин, двери кабинок, кусок потолка, видит и тени уродливые, которые отбрасывают крючковатые деревья.
Но не видит себя.
Не видит того, кто так на него похож и кто заставляет сердце биться медленнее от ужаса. Другой Тэхён появлялся везде, где было его отражение. Иронично, но теперь есть ещё одна причина ненавидеть зеркала.
— Ты скоро? — спокойно интересуется Чонгук.
— Унитаз сорван.
Чимин дёргает закрытую дверь, петли немного дребезжат, но не поддаются.
— Открой дверь, — обречённо просит омега, потому что терпеть больше нет сил.
Но после его слов раздаётся шуршание, будто мышиное, заставившее его заткнуться, а Чонгука — обратить пристальное внимание.
Он подходит к омеге и прячет его за спину, а тот покорно и бесшумно отступает.
Знал бы кто-нибудь, как он устал бояться. Тэхён сползает по стене, зарываясь пальцами в волосы, вспоминает о покойной бабушке, которая так кропотливо заботилась о нём, старалась вырастить достойного человека, а вырос таким, какой есть. Пусть, если она видит его и слышит молитвы, поможет и сделает смерть безболезненной. Сложив руки в замок, омега обречён умереть до восемнадцати.
March, 2.
