Random AU of BNHA

      Суматоха. Непрекращающийся поток людей, много света от постоянно зажигающихся бенгальских огней, из-за которых несёт горелым на всём этом торжестве жизни; летающие над площадью фонарики с желаниями, к которым рано или поздно должен прислушаться единый бог, кому и адресуют все свои просьбы и мольбы обычные люди; ну, и просто несметное количество фонарных столбов, свечение которых ослепляет, не оставляя ни один уголок территории фестивальной площади тёмным. Бакуго, вполне обыденно, стоит сторонясь праздника, на обочине тротуара с несколько сосредоточенным видом, потому что в местах скопления людей ему всегда не по себе. Нет, он не боится людей, просто чрезвычайно бдителен даже на отдыхе, учитывает высокую активность лиги злодеев в последнее время, и в особенности их странного новенького, попавшего туда около двух лет назад, который во время преступлений пользуется исключительно огнестрельным оружием, ни разу не показав ни своей способности, ни внешности, вечно скрываясь с мест преступлений за счёт бегства.       Одноклассники окружают задумавшегося блондина, но он замечает это лишь в последствии, когда хрупкая ладонь Урараки хватает воротник кимоно, тянет на себя и грозно хмурит брови. Круглолицая… Опять строит из себя не пойми кого! И вообще, кто разрешил меня касаться… Так близко! При всех…       — Эй, — Кацуки сдёргивает чужую руку и оборачивает взгляд на остальных ребят, стоявших рядом.       Киришима, Денки, Джиро, Мина и даже Тенья, пришедший за Очако, чтобы просто заставить это, нагретое от бесчисленного количества негативных мыслей, тело сойти с места. Все одеты традиционно, в шикарных ярких нарядах: блестящий ярко-голубой Мины или строгий тёмно-синий Ииды; всё равно первым в глаза врезался костюм девчонки, что проявила смелость схватить за ворот и потянуть к себе. Бакуго еле сдерживается, чтобы не проявить эмоций, не покраснеть или не начать истерику в два раза сильнее, как сейчас хочется сердцу; потому что ему тревожно и хочется хоть как-то выпустить пар.       — Бакуго, ты чего?! — Иида сразу же оказывается перед Очако, — Она просто не могла докричаться до тебя, ты чего руки распускаешь?!       Я… Распускаю?! Это же она, ах, не важно!       — Бро, идём, скоро уже начнутся первые залпы фейерверков, ну! — Киришима толкает в плечо Кацуки, а тот всё не может отвести взгляда от опешившей Очако, выглядывающей из-за спины Теньи.       Он пустил искры, неосознанно, защитно-рефлекторно, видит, что девушка слегка обожгла ладонь, потому что спрятала её сразу же, чтобы не расстроить никого из присутствующих. Но… Бакуго сразу всё понял, увидев её слегка поджатые губы и разочарованный взгляд. Бакуго опять чувствует, как его кроет вина и чувство бесконечной тревоги за что-то, неужели, за этот инцидент? Да что же это со мной сегодня… Что со мной? Бакуго чувствует, как трепыхается сердце внутри, и за эти три года в ЮЭЙ прекрасно усёк, что каждая такая подсознательная тревога не приводила ни к чему хорошему. Это — предчувствие, потому что внутри всё трясётся от страха, уши закладывает, и даже лица людей, стоящих настолько близко, как одноклассники, расплываются, стоит ему только на секунду отвлечься на свои тревожные мысли.       — Я не специально, само получилось, и вообще, нечего ручонки свои тянуть!       Кацуки недовольно рявкнул на Очако, хотя первоначально имел желание попросить прощение, ведь обучение в ЮЭЙ достаточно действенно поспособствовало превращению из нестабильного и грубого Бакуго в его более-менее адекватную версию, принявшую факт того, что ошибки случаются, и что просить прощение — не грех. И несмотря на эту напряжённую обстановку в компании подростков, разодетых исключительно традиционно, Бакуго вздохнул спокойно, заметив, как Урарака мимолётно улыбнулась. Она знает. Она одна понимает меня. Она хороша, чёрт. Я кретин, надо контролировать свою защитную реакцию, а то и убить можно…       Джиро с Миной переглядываются, потом смотрят на Бакуго, достаточно пронзительно, и он сдаётся:       — Прости, Очако. Пойдёмте уже, а то достали, вот приставучие.       Да, это не агрессивный Бакуго. Это уравновешенный Бакуго, только необоснованно переживающий и ожидающий какой-то подлянки. Это бдительный Бакуго, который, пока их шумная компания движется к месту обзора, осматривает каждый угол и прохожих, пристально оглядывая на наличие бомб или оружия.       Это Бакуго переживающий, потому что руки бьёт, словно током, лёгкий тремор; Урарака улавливает чужую дрожь, компания идёт в обычном темпе, но она постепенно замедляет шаг, чтобы оказаться рядом с Кацуки, который упрямо решил остаться позади всех. Урарака видит чужие переживания и когда они оказываются на приличном расстоянии от своих друзей, которые за увлечённой беседой уже упорхали далеко вперёд, кончиками пальцев касается разгорячённой кисти блондина, который сражу же пронзает карие глаза Очако своим мрачным взглядом.       — Что происходит, Бакуго? — Очако сжимает его руку в своей, без спроса, настойчиво и крепко, просто потому что знает, что Бакуго нуждается в поддержке; знает, что он до сих пор учится просить о помощи.       Бакуго в полнейшей растерянности, что чувствовать теперь, то снова злиться на эту упрямую круглолицую, то продолжить мониторить люд и обстановку на какой-то, неизвестно существующий ли, подвох на этом ежегодном национальном фестивале фейерверков.       Но невозможно не расслабиться хотя бы на время, когда она настойчиво своей, ни разу не женственной, хваткой тащит вперёд, когда дарит свою очаровательную улыбку, такую, какую не дарит больше никому, когда игриво кивает головой в сторону остальных одноклассников, уже ушедших далеко вперёд и, в очередной раз, потерявших эту вечно подозрительно плетущихся сзади, сладкую парочку, о которой уже одновременно давно все знают и не знают.       Прибегают, долго успокаивают дыхание от спешки, Урарака придумывает очередное нелепое оправдание, что они потерялись в толпе, Бакуго постепенно возвращается к покою, смотрит на чистое небо, уже начавшее темнеть, с проявившимися на тёмно-синем полотне первыми ослепительными далёкими звёздами; смотрит на фонарики, освещающие все улочки и лавки с праздничными диковинками. Уже почти ночь, но вокруг светло, как днём, и Бакуго ловит себя на мысли, что в последний раз, когда тревожился, было ещё светло. Сколько уже… времени прошло?.. Вау. Странно, почему меня так внезапно отпустило?       Киришима в сердцах громогласным тоном ехидно рассказывает одну страшилку-байку о духах, Тенья ворчливо начинает оспаривать любые новые аргументы Эйджиро, а Денки, Мина и Джиро молча наблюдают, искренне улыбаясь, ловя один из счастливых моментов в сети своих воспоминаний, чтобы через года, стоя утром на кухне или сидя вечером в машине, совершенно внезапно, но с теплом вспомнить, как дурачились на этом празднике, ещё будучи детьми. Вокруг громко, светло и… умиротворённо. Никто на них не смотрит, и Урарака опрометчиво жмётся к Бакуго сзади, утыкается головой в огромную сильную спину, закрывает глаза. Она улыбается, потому что сегодня — прекрасный и счастливый день. Потому что она рада всем сердцем быть сейчас здесь, быть героем в компании своих лучших друзей и одного особенного, замечательного человека, который для всех кажется величественным и страшным Эверестом, на который не каждый осмелится даже взглянуть, боясь быть раздавленным от обрушения одной из многочисленных острейших глыб, скинутых с самого верха его самомнения, но на самом деле — невероятно добросовестного, целеустремлённого и закрытого лишь из-за старой травмы, когда был ещё иным человеком.       Лучший день Урараки. И, наверное, для Кацуки тоже лучший день, потому что он не убирает её руки, а когда взгляд Кьёки случайно падает на ладони Очако, прижимающей блондина к себе, то мило улыбается слегка покрасневшему Бакуго, и снова отворачивается, продолжая слушать теперь уже целые дебаты Кири и Ииды, куда в конце концов вставляет свои пять копеек и Денки, пытаясь снизить возгласы Эйджиро, слышного, наверняка, за версту. Вокруг шумно, светло и невероятно приятно. Бакуго чувствует горение щёк, как же нелепо, думает, он сейчас смотрится со стороны, но зато спокойствие наконец-то пришло. Долгожданный покой.       Шум, свет, тепло от Очако сзади. Бакуго спокойно выдыхает, рядом с ним шумит компания подростков, таких же, как и они, и в очередном прошедшем рядом с собой человеке из толпы он примечает когда-то знакомый силуэт. Всего пару секунд, один сфокусированный взгляд, и сердце внутри снова пускается в неспокойный пляс. Распахивает глаза с моментально сузившимися зрачками, поворачивает голову на удаляющегося вперёд парня с тёмными волосами, одетого исключительно в тёмный наряд, и даже не традиционный. Никто не посмотрел на него, никто не оценил волка среди овец, хотя наряд и не обязательное условие посещения фестиваля, но люди в обычной одежде обычно бросаются здесь в глаза куда более резко, чем другие. А на… Деку (?) никто не посмотрел. Что?.. Не может быть! Что? Нет. Это… Мне показалось. Мне просто показалось. Показалось, но он всё ещё уходит вперёд. Бакуго ощущает, как снова кроет паника, аж до ватности во всегда крепкой поступи. Встряхивает головой, отрывается от объятий с Очако, смотрит на неё предельно сосредоточенно, поднимает указательный палец и с неприличием тыкает в сторону удаляющегося странного человека:       — Ты видишь этого в чёрном? — спрашивает на полном серьёзе.       Прошу. Прошу!       — В обычной одежде то? Ну да, а что? Что с ним? — девушка сразу сводит расслабленные брови вместе, готовясь к команде атаки, ей только дай повод набить морду любому засранцу.       Нет… Ну нет… Бакуго заметно бледнеет. Это Деку. Это он! Это лицо… Не может быть! Невероятно. Чёрт, я просто брежу. Не может быть это он, не может! Просто похож.       — Мне внезапно захотелось тайяки с бобами, ты будешь? — отстраняется ещё дальше.       Необходимо проверить, чтобы успокоить душу. Необходимо ещё раз всмотреться в эти глаза, но… вполне хватило первого раза, когда из мыслей вырвал призрачный зелёный пристальный взгляд, острый, как нож, попавший в само ядро сознания, повредив его нервные окончания, заставив запаниковать и вспомнить.       Вспомнить чёртовы ошибки прошлого. Вспомнить чёртову среднюю школу, когда… Деку не вернулся домой. Когда Деку упал с крыши и умер. Упал, потому что Бакуго конкретно достал, потому что Изуку конкретно достало быть объектом унижений и оскорблений. Душу раздирает в клочья от настигших врасплох жутких воспоминаний, как вокруг тела собрались зеваки; как он лежал в лужице собственной вязкой крови, от которой разило характерным запахом, смешанным с ароматами духов пришедших поглазеть школьников и учителей; как его, безжизненного, на носилках уносили вдаль, к машине скорой; как его глаза стекленели; как Бакуго пронзительно кричал дома, напугав соседей из ближайших домов своими душераздирающими оглушительными воплями; как приходилось проходить терапию и сидеть на сильнейших транквилизаторах, в которых время каждый день стояло на стопе, а эмоции и сама жизнь протекали где-то рядом тёплой рекой, а он просто стоял рядом, так и не решившись ступить в этот бурлящий поток, олицетворяющий саму ценность жизни с её моментами и человеческими переживаниями; как пришлось произнести психологу фразу, в одно мгновение повернувшее его боль и заставившую принять случившееся:

      — Это моя вина. Он умер, потому что я плохо обращался с ним.

      Деку не может быть жив. Это явно не он, но… тогда кто?       — Давай я схожу с тобой, — как бы не старался, замаскировать свою тревогу удаётся только на троечку, Урарака уже что-то заподозрила. — Мне не трудно!       — Останься здесь, — его красные глаза завораживают девушку, очаровывают и она, будто под гипнозом, радостно утвердительно кивает, соглашаясь остаться; гипнозом нынче зовут всякую влюблённость и преданность. — Я возьму всем.       Бакуго чувствует, как скрутило живот, как одновременно затошнило и запершило в горле. Чудовищная слабость, чудовищный страх из ниоткуда. Парень наклоняет голову к Очако, ласково прислоняя губы к щеке. Он чувствует, что это не зря. Не зря, что все увидели, не зря, что Урарака остолбенело прислоняет ладонь к месту поцелуя, её щёки багровеют, а Денки и Мина расходятся в долгом хохоте, поздравляя свою девочку с новым уровнем. Бакуго отмахивает прощальным жестом компании, и удаляется, а Киришима, уже после пережитого шока, что они всё-таки встречаются, кладёт руку на плечо девушке и спрашивает:       — Куда это он?..       — За тайяки. Сказал, возьмёт всем! — не может контролировать свой восторг, не может понять, почему так, почему ушёл сразу же после этого признания перед всеми, почему спросил про того странного парня?       Все радушно бросились поздравлять Очако, а она смущённо уставилась на удаляющийся силуэт своего, теперь уже возлюбленного? Уставилась, не слышит чужих голосов, только первый залп салюта — проверочный, отвлекает. Она вздрагивает, как и все люди с хорошей реакцией на этом празднике, и в голову от звука выстрела приходят самые разные и не очень хорошие ассоциации. Блондин растворяется в толпе людей, и Очако понимает, что ей было недостаточно. Снова этот балбес бросает в неё своими чувствами и пытается убежать, девушка вдыхает полной грудью, набирается решимости и врёт одноклассникам, что он забыл телефон для оплаты в её сумке, ведь кроме телефона с собой ничего и не брал. Врёт, и на этот раз не краснеет, но все уже понимают, что задумала улыбающаяся во всё лицо Очако Урарака. Ашидо подмигивает и просит вернуться как можно скорее, потому что фейерверки вот-вот осветят небо своими горящими разноцветными полосками и завитками.       Чем дальше идёт, тем быстрее ступает незнакомец впереди. Бакуго паникует, но им овладел уже чисто спортивный интерес догнать загадочного человека в тёмном, чтобы просто удостовериться, что это — не Деку. Что это — не Изуку Мидория, которого больше нет.       Изуку Мидория был одноклассником Бакуго в прошлой, средней школе. Он был беспричудным, вечно напрашивался в компанию к Кацуки, хотя тот ещё давным-давно ясно дал понять, якобы не хочет общаться с ним, безосновательно; на деле же, ощущал на уровне ауры человека столь же волевого, как и он сам, и не хотелось брать в свою компанию того, с кем вечно придётся соревноваться ради чужого внимания. Изуку Мидория умер, потому что Кацуки был идиотом, не контролировал свои слова, совсем не думал о чувствах своего друга детства. После его смерти пришло прозрение, сожрало чувство вины, столь же бездонной, как и вся наша вселенная, коих бесконечное количество. Настолько болезненно было подростковое осознание от ужаса собственно приложенных к этому случаю усилий; столько грубых слов, столько пинков и взрывов над бедным парнем Изуку Мидорией, который просто хотел быть рядом с самым крутым учеником в школе, который просто хотел быть оценённым, хотел двигаться вперёд и имел на это волю, которую Кацуки сокрушительно ломал на протяжении нескольких лет. И сломал. Поэтому тот парень в чёрном ну никак не может быть Деку. Ну никак не могут эти зловещие зелёные глаза со знакомым взглядом принадлежать трупу, похороненному четыре года назад. Ну никак не может эта милая улыбка быть улыбкой того мальчика, которого все шугали в школе. Нет. Не может быть! Да остановись ты уже!       Дальше. Ещё дальше. Сквозь людей, мимо киосков, из которых разносятся аппетитные запахи пряных сладостей и жаренной рыбки на палочках в кляре, мимо молитвенных столбов, завешанных почти целиком желаниями от простых смертных к величайшим богам, наблюдающим за миром со звёздного пространства. Ещё дальше, потому что подозрительный человек ускоряется. Людей рядом становится всё меньше, ведь все разошлись к открытым площадкам, с хорошим обзором на небо, ушли на пристань, охладиться после душного вечера, или к поляне, развалиться на мягкой траве, поднялись на крыши ближайших двух торговых центров, чтобы быть ближе, наслаждаясь с экстримом.       Люди остались позади. Люди, и их счастливый день. Всеобщий счастливый праздничный день. Заворот, за уже закрытый киоск с сувенирами, потому что продавец схалтурил и ушёл смотреть на фейерверк. Шума нет, только тишина и отзвуки лёгких торопящихся шагов по асфальту. Бакуго на пределе, готов взорвать к чертям собачьим этого незнакомца просто за вопиющую подозрительность. Готов понести наказание, лишь бы увидеть его лицо снова, лишь бы это был не Деку. Бакуго готов на всё. Это не ты, это не ты, это не ты. За углом на него внезапно, довольно, с огромной ухмылкой смотрят два нефритовых фонарика. Вокруг темно — настоящая подворотня, свет доходит лишь со стороны Кацуки, даря блики на глаза незнакомца, что они мерцают ещё пуще прежнего. Веснушки! Блондин успевает заметить лишь, какие большие круги под глазами у Деку. Деку!       Оглушающий выстрел. Небо становится светлее, ноги вмиг подкашиваются. Бакуго смотрит исключительно на лицо Деку, и это его оплошность. Гремят новые выстрелы, потому что уже начался салют. Эти хлопки такие громкие и оглушающие, а у Кацуки с каждым залпом в небесах всё больше мутит перед глазами, что он не может сосредоточиться на использовании своей причуды от спутанности сознания. Во рту становится как-то мокро, он выпускает пузырями кровавые слюни, и силы стоять резко заканчиваются. Рухнув к земле, поднимает расфокусированный взгляд на Деку, даже не успевает нормально подумать, всё путается, мечется и трясётся; перед глазами и в голове. Это Деку. И у Деку в руке пистолет. Деку безумно скалится, глядя в плывущие красные, ненавистные глаза. Ухахатывается в ничто, хлопает себя по коленке, когда понимает, что Бакуго елозит под ним, не успев даже ничего понять, только испугавшись одного факта, что таинственный незнакомец — Деку. Юный герой, который в душе навсегда останется гнилым, ведь он убил своего одноклассника, доведя его до суицида, лежит в его ногах беспомощный, остывающий, потерявший свой единственный шанс на спасение, затормозив, вглядевшись в чужие глаза. Деку нереально штырит с одной лишь идеи такого расклада, это было его неприступной мечтой несколько лет. Тайной грязной навязчивой идеи, до того въевшейся в голову, что он плакал каждый раз, когда представлял себе это. И сейчас, когда с каждым грохотом салюта он беспощадно жал на курок, выстрелив в Кацуки несколько раз; сейчас, когда он умирает идентично отзеркалив прошлое, Изуку не может сдержать слёз, счастливых, преисполненных радостью и гордостью от содеянного. Изуку Мидория действительно умер тогда, пережил клиническую смерть, но вернулся с того света, жутко разозлённый на самого себя за такую безвольность. Они с матерью быстро переехали на новое место, но Деку сбежал из дома, желая о мести. Сбежал из дома и отчаянно стал просить помощи у злодеев, поставив себе ультиматум: либо жизнь ради мести, либо снова смерть. И его приняли, с его то ненормальным желанием творить непотребства, ещё бы его не приняли. Сломанного, жуткого, скрупулёзного. Так и началась новая жизнь Деку, мечтавшего об этой минуте почти четыре года.       Деку что-то кричит, срывается на дикие вопли об отмщении, пока гремят выстрелы фейерверков, полностью перекрывающие их уединённую, немного интимную обстановку. Интимную, потому что Деку ступает ногой на чужую грудь, сдавливает её. Кровь исходит оттуда быстро, растекаясь под телом, Бакуго не понимает ничего. Ему больно и туманно, почти безжизненно.       — Сдохни!!! — орёт сквозь звуки стреляющих салютов так громко, будто хочет быть услышанным всем миром.       Деку стреляет в последний раз, а из-за угла с недоверием выглядывает Очако; сначала интересующаяся куда это так втопил Кацуки, а после полпути сложившая пазл, что, вероятнее всего, пошёл ни за какими ни за тайяки, а пустился в преследование того самого, показавшегося подозрительным человеком. Как всегда в одиночку, думая, что он — самый сильный. Как всегда, защищающий остальных, ограждающий близких от любой опасности.       Эта картина, где в тёмном переулке на истекающем кровью возлюбленном стоит нога чужака, только что закричавшего пожелание смерти, заставляет девушку замереть в дичайшем ужасе, и Деку направляет пистолет в её сторону, но в последний момент одёргивает себя. Что-то кричит сам себе, пытаясь перекричать звуки салютов, снова направляет на неё оружие, потом бьёт себя по руке, опять раскатисто заходится хохотом, но к действиям приступает лишь, когда она уличает момент конфликта злодея, не способного соображать ясно. Бросается вперёд, наполненная яростью, наконец, взяв себя в руки; на лице всё же отразились первые следы от этого кошмара — слёзы. Убийца прыгает назад, ныряет в другой — совсем чёрный переулок. Бросается наутёк, словно крыса, в которую пшикают ядовитым паром, хихикает и не может остановиться лыбиться. Деку хотел бы насладиться моментом смерти Каччана как можно больше, но девчонка всё испортила. Девчонка не плоха, сразу же взяла себя в руки, а одни её только огромные карие глаза, переполненные злостью и страхом одновременно заставили его отступить. Деку бежит вперёд и думает, что девчонка точно не плоха, раз Бакуго позволил ей быть так близко, а значит, может быть и не хуже самого Каччана в своих амбициях и воле. Маскируется в тёмных стенах из-за своего одеяния и в конце концов, полностью исчезает с радара Очако, запыхавшейся, заплаканной, раздавленной.       Она летит с огромной скоростью обратно в первую подворотню через весь этот чёрный, теневой лабиринт, шмыгает носом, падает на колени, стоит только осознать, что Кацуки лежит окровавленный. Каждую секунду небо градиентом становится от светлого к тёмному, и наоборот, и каждую секунду, когда свет показывает, в каком на самом деле состоянии тело Бакуго, нутро у Урараки разогревается до предела. Она садится рядом и долго смотрит в пустые глаза Бакуго; навечно спящие. Они уже не такие ярко-оранжевые, отдающие алыми полосками, а белые ресницы уже никогда не будут хлопать. Жмурится, плачет, скрепит зубами, всхлипывает и, в конечном итоге, касается пальцами век парня, опуская их. Гладит жёсткие блондинистые волосы, сжимает в своих ладонях, раньше всегда горячую, но ныне холодную ладонь Кацуки, пытаясь согреть её. Розовое кимоно с лепестками сакуры окрашивается зловещим красным от близкого соприкосновения с телом умершего. Руки в крови, потому что грудь у Бакуго пробита раз на десять так точно; кровь до сих пор не может остановиться.       Девушка нервно сглатывает, потому что все тёплые чувства залили сверху жидким азотом, навсегда похоронив во льдах бездушия. Губы дрожат, Очако устало поднимает зарёванный взгляд в небо, которое грохочет. Уже сколько? Сколько она здесь сидит? Сколько длится чужое счастье, тех людей, которые мирно смотрят на эти искры, летящие сверху и тлеющие за мгновения? Их жизни в порядке, они пришли на праздник, все улыбаются, все они счастливы. Очако тоже была счастлива; сколько? Сколько времени прошло с тех пор, когда Бакуго поцеловал её щёку при всех? Сколько времени прошло с тех пор, как Бакуго поцеловал взасос после очередной тренировки, оттащив за собой в подсобку, чтобы никто не шептался? Сколько времени прошло с тех пор, как он лежал у неё на коленях, романтично поглаживая её мягкие пухлые щёки от широкой, переполненной счастья, улыбки? Сколько времени прошло с тех пор, как писал отстранённые смс-ки, но крепко сжимал в долгих объятиях? И последний вопрос к самой себе: сколько прошло времени с тех пор, как он пообещал быть рядом?       Очако чувствует в висящей на поясе сумочке вибрацию от поступающих на телефон звонков от компании, ждущей их с порцией вкуснейших тайяки, но получивших потом только горесть и мрак.       Очако прощается, складывает ладони вместе и опускает веки, взмаливаясь богам о своей самой сокровенной мечте. Очако чувствует себя такой же убитой, как и Бакуго, глубоко внутри, она кровоточит точно также. Точно также хочет догнать этого парня в тёмном, узнать, кто это. Ругает себя за то, что не шла за ним быстрее, что упустила шанс помочь. Очако ревёт и ломанным тихим голосом вслух просит сил на отмщение.       Это история, как одна месть порождает другую, только это является чёрным, кровавым замкнутым кругом, который по итогу совсем не перекрывает чувства пустоты.