Сомниум

Когда тебя зовут Кирилл, худшее, что ты можешь сделать со своей жизнью — это найти друга по имени Мефодий. Как только подобное случается, на твою жизнь накладывается определённый культурный отпечаток, и начинает казаться, что теперь ты непременно должен оставить после себя какое-то наследие вроде первой славянской азбуки. Хотя вот Меф уверен, что встретиться им было предначертано звёздами. Кирилл же знает: у звёзд с черчением определённые проблемы. Ведь познакомились они совсем не так, как полагается знакомиться людям, чьи судьбы сплели высшие силы. Кирилл хорошо помнит их первую встречу: проспект, горящий красным светофор и стоящий на другой стороне парень. Это был один из тех светофоров, который регулируется самим пешеходом. Кир подошёл к краю тротуара, выждал несколько секунд и нажал на кнопку. Спустя полминуты поток машин остановился, а парень с противоположной стороны перехода ринулся к нему навстречу. На середине «зебры» Кириллу в челюсть прилетел кулак, и это был первый серьёзный удар, который он получил за семнадцать лет жизни. Меф (тогда он ещё был не Мефом, а безымянным гопником) сбил его с ног и врезал ещё несколько раз. Оттащить его — мелкого, худого, но на редкость бойкого — смогли только двое водителей, торопливо покинувших свои машины, чтобы разнять драку. Меф заверил их, что всё под контролем и, вообще-то, они закадычные друзья. Пихнув Кирилла в бок, он каким-то образом добился от него согласного кивка. Кир, до этого дня лишь раз ругнувшийся матом (и то случайно), сплюнул на асфальт кровь и выдохнул: — Какого… хуя? — Сорян за это, — отмахнулся гопник, проводя рукой по коротко стриженным волосам. Его сбитые пальцы дрожали то ли от боли, то ли от адреналина. Он улыбался. — Но ты меня реально выбесил! Думаешь, я просто так там стоял? Думаешь, у меня мозгов как у хлебушка и я даже на кнопку не нажал? Людям надо доверять, понимаешь? — он поцокал языком, покачал головой и развернул Кирилла спиной, отряхивая школьный пиджак от пыли. — Я, кстати, Меф. А ты случайно не Кирилл? Кирилл, зажимая разбитый нос, смотрел на него так долго, что парень начал щёлкать у него перед лицом пальцами. Щёлкать он не умел, и звук выходил глухим и тихим. Реальность вокруг словно налилась красками, наполнилась смыслом. Кириллу впервые в жизни показалось, что он — главный герой в самом начале пути своего становления. Первые страницы книги. Экспозиция сменяется завязкой. — Эм-м, — протянул он, оглядываясь по сторонам. Это пранк? Шутка его дегроидских одноклассников?.. — Вообще-то, я реально Кирилл. — О! — лицо Мефа изменилось, но удивлённым не стало. Будто он уже давно знал, что это случится. Более того, он этого ждал. — Ну, наконец-то. Значит, ты будешь моим лучшим другом. Тогда-то Кирилл и понял, что главный герой тут совсем не он. Это было странное чувство, но каким-то образом правильное и уместное. — Идём, — скомандовал Меф, махнул рукой и направился прочь. Через несколько метров он обернулся, чуть нахмурился, будто действительно не понимал замешательства своего новоиспечённого лучшего друга, и поторопил: — Кир, ты чё тупишь? Нас ждут великие дела!

***

На это место можно было наткнуться, только пройдя под железнодорожным мостом и свернув к свалке металлолома. Слева от неё тихорился мерзкий затянутый тиной пруд, выглядящий как пресловутый омут, в котором водятся черти, русалки, утопленники и прочая нечисть. Из пруда торчали осиротелые колышки, когда-то бывшие причалом. Когда-то давно — наверное, не осталось уже в живых тех, кто бы это помнил. Справа от свалки вырастали трущобы — необитаемые дома вперемешку с полуобитаемыми гаражами. Всю дорогу Меф пересказывал Кириллу свой сон, но тот слушал вполуха (что-то про драконов, ущелья и пещеры), по большей части занятый размышлениями о том, почему он вообще попёрся за незнакомым гопарём на край Минска. Может, казалось ему, это тоже сон. И наутро он будет точно так же пересказывать его кому-то другому. Как только Кирилл понял, что слушать про сны никто из его знакомых не станет, он передумал сбегать от Мефа. Район был ему незнаком, но Кир (тогда его ещё никто так не звал) почему-то решил, что это наверняка Курасовщина, ведь про это место его предупреждал двоюродный брат: «Там одни наркоманы тусят. Пырнут в бочину, стырят деньги и оставят подыхать». Возможно, Меф именно это сделать и собирался. За свалкой просевшим саркофагом догнивал дом, кое-где подмигивая тусклым светом окон, но в основном он был тёмным и старым, уродливым и на редкость крепким. Подвальные окна зияли недружелюбными дырами, в которые не рискнул бы сунуться даже побитый жизнью бродячий кот. И только одно подвальное окно горело. Это был подвал Мефа. Не дом, но что-то вроде последнего убежища. Что-то вроде запасного плана. Когда некуда было идти… Всегда был подвал. Меф звал его берлогой, логовом и рыбьим лежбищем («Прикинь, если бы рыбы решили не эволюционировать, а заползли обратно в воду. Чудеса деградации!») Дом будто бы приглашал войти любого желающего внутрь, но при этом с жутковатой ухмылкой напоминал: оставь надежду всяк сюда входящий. Если ты безнадёжен — милости просим. Таково было его условие. Дверь в подъезд была бесстыже распахнута — доступная, бесполезная и потрёпанная. («Как старая шлюха», — сказал как-то Меф годы спустя, а Кирилл познакомил его с понятием слатшейминга.) На клеточной площадке света не было — лампочки кто-то давно выкрутил, зато щель под дверью в подвал тускло зазывала обратить на неё внимание. Дверь была закрыта, но не заперта. На ржавой поверхности было кривовато выцарапано: «Последняя обитель». Далее другим почерком: «Вам тут не рады», и ещё ниже, совсем уж уныло и злобно нарисован уродливый смайлик. Точка, точка, косая улыбка — большая и какая-то жуткая. Меф радостно объявил: — Дальше хуя не пошлют. А если пошлют, то только сюда. Подвал нельзя было назвать особо большим. Четыре стены, генератор, диван, трубы да ржавый котёл. Шторы, повешенные на стену без окна. Грязный бетон, выглядывающий из-за занавесок. Дряхлый плед, похожий на половую тряпку, валялся в углу. Трёхногая лампа, потерявшая четвертую опору, а потому опирающаяся на кирпич. Удлинитель, запутавшийся в собственных проводах. Всё остальное — глухая серость, постылая и жёсткая. Кое-где она разбавлялась пятнами неизвестного происхождения, подтёками, надписями и царапинами, в основном сводящимся к банальностям: гениталии, инициалы, «Цой жив», «Здесь был М.П.». «В.Г.», «Д.Р.» и прочие ничего не значащие буквы. Из странностей в подвале была только подвешенная за провод к потолку стеклянная бутылка, потемневшая от старости, да те самые шторы, обрамляющие окно, которого не было. — Дом, милый дом! — улыбнулся Меф. — Маргинально, — сухо выдавил Кирилл, чувствуя себя неловко и неуместно. Незаконно. — Только не говори, что ты здесь живёшь. — Я, может, и похож на бомжа, но увы и ах. Я здесь просто зависаю. Про бомжа он сказал с какой-то гордостью, словно очень хотел соответствовать подобному имиджу, но, если честно, бомжом бы его Кирилл назвать не решился. Парень был одет прилично и даже аккуратно. Штаны были выглажены, рубашка заправлена, а из-под расстёгнутого на одну пуговицу воротника виднелась цепочка со съехавшим к основанию шеи крестиком. Это удивило Кира больше всего: его отец всегда насмехался над церковью и верующими, и носить крестик казалось Киру чем-то вроде помешательства. Это как заявить на полном серьёзе: «Да, я верю в инопланетян». Тогда Кирилл ещё не знал, что Меф верит вообще во всё. И в инопланетян, и в астрологию, и в каждую теорию заговора, и даже в Бога. Всё это он умудрялся совмещать без всяких противоречий. «И почему он показался мне гопником?» — не понял Кирилл. Может, всё дело было в повадках, сутулости плеч, бритой голове (спустя четыре года Кир будет вспоминать этот ёжик со смехом; к две тысячи двадцать первому Меф отрастит их на сантиметров десять, спалит дешёвым осветлителем и выкрасит в свой любимый нежно-розовый). Теперь, глядя на парня, Кир видел только его глаза — сияющие, ясные, светлые-светлые. У людей таких не бывает.