Сомниум

Меф ведёт себя странно. Разумеется, Меф всегда ведёт себя странно, но сегодня его шизанутость выходит на новый уровень. На первый план. — Вэл Винтерс что-то замышляет, — говорит он. Это уже раз двадцатый. Может, больше, Кирилл не считает. — Всё это часть его плана, часть его коварного замысла. Подозрительно. Очень подозрительно. Меф расхаживает по кухне в одних трусах, жуя сырник и иногда останавливаясь рядом с Кириллом, чтобы отхлебнуть от его чая и продолжить свой парад. Хорошо хоть, отец уже ушёл на работу, и полуобнажённый перфоманс лицезрит один лишь Кир. В его квартире Меф выглядит вдвойне неуместно, словно вырезанный из детской книжки и вклеенный в журнальный каталог. Нелепый, комичный и яркий среди микроволновок, кофеварок и тостеров. Купите посудомойку — получите набор акриловых ножей в подарок. Купите Мефа — получите отравление мозга, сотрясение желудка. — Это всё его замысел. Да-да, сначала было слово, и слово было Богом, и слово было Бог… Это его план, он всё это придумал, чтобы меня… Меня… Границы ключ переломан пополам, а наш батюшка Ленин совсем усоп. Всё идёт по его плану, или же… Или он хочет, чтобы я так думал?.. Или он хочет, чтобы я думал, что он хочет, чтобы я… О, коварный змий! И не смей боле обманывать род человеческий… Чего он добивается? В чём подвох? Или подвох в том, что подвоха нет? Кир не уверен, стоит ли вмешиваться. Иногда мысли Мефа напоминают эпицентр урагана, и Кириллу никогда не казалась завидной судьба Элли. Да и у Великого Гудвина ему просить решительно нечего. Вообще говоря, он даже мог бы втюхать волшебнику Мефа — вот, разбирай на мозги, сердца и отвагу. Кирилл флегматично дёргает ниточку чайного пакетика, размышляя о том, что всего несколько часов назад Меф нашёл его во сне, вывел за руку в какое-то подпространство, открыл мир, полный чудес и магии, познакомил с девушкой, полной скептицизма и решительности, а теперь… Теперь он просто сидит на своей кухне — точно такой же, какой она была вчера, есть сегодня и будет завтра. Со всеми этими магнитами на холодильнике, приросшими намертво, поблекшими, облупленными. Со всеми этими подарочными чашками, сколотыми тарелками, переклеенными обоями. Реальность ещё никогда не казалось Киру серее. Даже Лиля — главная героиня своей истории. У неё есть миссия, цель и сила воли, чтобы её исполнить. У неё даже есть сестра-близняшка в коме, куда уж трагичнее. У Вэла Винтерса есть целое королевство. У Мефа есть жизнь, концентрирующаяся вокруг него, как металлическая стружка у магнита. У Кирилла есть остывший чай и горящая сессия. — Надо вернуться. Нет, нельзя возвращаться… Дважды в реку не войдёшь, а если войдёшь, то уже и не выйдешь, а если выйдешь, то только через сувенирную лавку. Кстати о сувенирах, где моя свистулька? Киря! — Что? — Мой птичий голос! Ты забрал мой птичий голос и не вернул его! — Меф хнычет, наворачивая круги по тесной кухне. Кирилл подмечает, что речи его сегодня суматошнее, но при этом проще. Он не растекается мыслью по древу, не трещит, как радио, меняющее станции, не давит постмодернизмом тысячи и одной отсылки. Он просто… нервничает. — Что у вас там случилось? — хмурится Кир. Вообще-то, он не особо хочет знать. За четыре года он наслушался о преступлениях Вэла Винтерса против человечества в лице Мефа, так наслушался, что от одного имени голова болит. — Что у нас случилось? Ты спрашиваешь, что у нас случилось?! — Меф смеётся, захлёбываясь своим голосом, а потом вдруг умолкает и спокойно, сдержанно так отвечает: — Ничего. Совсем ничего не случилось. — Окей, — пожимает плечами Кир. — Ладно, я расскажу тебе! — Меф взмахивает руками и умирающим лебедем падает на стул напротив, распластывает верхнюю часть тела по столу. — Он соблазнил меня. Совратил — и не заметил. Похотливое чудовище, извращенец проклятый, обесчестил, опорочил… Но поверь мне, Кира, Кирочка, я сопротивлялся! Я ему так и сказал: «Но я другому отдана и буду век ему верна», а он, он… Сущий дьявол! Да, я изменил, но изменил не душой — лишь телом! Меф бьётся головой о стол и не то рычит, не то стонет. Дёргает себя за волосы, извивается, содрогается, обмякает. Кирилл пытается отыскать в себе зачатки изумления, но вдруг понимает, что удивлён лишь тому, что этого не случилось раньше. В конце концов, Меф ни о ком столько не думает и не говорит, как о Вэле Винтерсе. И то, что происходило между ними в Москве, можно назвать прелюдией к прелюдии. — Может, — говорит Кирилл, потому что Меф ждёт, что он что-то скажет, — он так пытался выразить благодарность за то, что ты его предупредил? Меф бледнеет, распахивает глаза и вдруг стонет ещё громче и горемычнее. — Я забыл! Я забыл предупредить его. И теперь мне придётся вернуться, но я не хочу, я не могу, я… О, Кирюль, давай ты со мной пойдёшь, а? Будешь моей опорой, моим плечом, моим адвокатом, моим принцем на белом коне. Давай ты придёшь к нему, как муж-рогоносец, и выбьешь из него всю эту похоть! — Давай-ка ты как-нибудь сам, — предлагает Кирилл, отставляя опустевшую чашку. Пора собираться в универ. Меф ноет, как капризный ребёнок, всю дорогу. Цепляется за одежду. Дуется. Умоляет. Угрожает. Снова дуется. Иногда его слишком много. Иногда Кирилла слишком мало, куда меньше, чем может поместиться в жизни Мефа.

***

Когда Кир спит, он никогда не понимает, что видит сон, пока не проснётся. Но сегодня ночью, оказавшись в своём старом детском саду, он вдруг отчётливо осознаёт: это сон. В основном потому, что на подоконнике сидит Лиля. — Ну наконец-то, — нетерпеливо говорит она и соскальзывает со своего насеста. У неё раздражающе звонкий голос и острые черты лица. Вся она выглядит колючей, изветренной, вытесанной из камня будто бы не до конца. Из-за чересчур светлых ресниц и бровей лицо её кажется недорисованным, недодуманным. Вообще-то, она совсем не в его вкусе. Все бывшие Кирилла выглядят иначе: плавные, округлые, мягкие. Длинные волосы, пухлые губы. Ему нравится, когда девушка немного его выше. Ему нравится, когда от них пахнет ванилью, и сами они сладкие, сдобные, зефирные, пирожковые. Девушки-булочки: с пылу с жару из печи, все румяны, горячи. Лиля же худая, и хмурая, и пахнет металлом. У неё бритый затылок и виски, бычье кольцо в носу и такие же бычьи повадки. Совсем не в его вкусе. Но почему-то он думает о ней все те три недели, что они не виделись. — Как ты нашла меня? — спрашивает Кир. — Захотела — и нашла, какая разница, — отмахивается она, сразу переходя к делу: — В общем, есть зацепка. Я ходила по снам, искала эту тёмную херовину и кое-что заметила. Во-первых, небольшой акцент. Сначала я не придала этому значению, но потом поняла, что вы с Мефом так же произносите эти звуки, типа… «тебе», да? — она пытается неумело передать едва уловимое «ц-еканье», и Кир чувствует, как щёки опаляет какой-то первобытный стыд, хотя раньше он никогда не задумывался о том, как звучат его слова для русских. — И один раз я видела за окном уродское здание в виде алмаза. — Национальная библиотека, — кивает Кир понятливо. — А ещё названия улиц были на белорусском, — продолжает Лиля. — Знаешь, что странно? У меня никогда не получалось читать в своих снах, но в чужих это куда легче. Короче, я думаю, эпицентр пиздеца где-то у вас. В Минске. Она садится на крошечный детский стул за крошечной детской партой, и неосознанно начинает обдирать щепки с края. Где-то сзади играют дети, но Кир не видит их, только слышит. Он плохо помнит свой сад. — А вы что-то нашли? — деловито интересуется Лиля. — Ну-у-у, — тянет Кир. — У меня не особо выходит путешествовать по снам, а Меф… Он сейчас вроде как занят переживанием личностного кризиса. Не говорить же Лиле, что он переспал со своим архи-врагом и теперь избегает Сомниума и сна вообще, закидываясь энергетиками и пропадая на улицах. Кир понятия не имеет, что значит это «на улицах», но именно так Меф объясняет свои синяки и ссадины, и именно на «улицы» он ссылается, покидая лежбище. Кирилл чувствует себя отчасти виноватым в происходящем: из-за сессии у него совсем нет времени присматривать за другом. Присматриваться к нему. — Разве личностный кризис не его постоянное состояние? — Лиля скептично выгибает бровь. Она видела Мефа всего дважды, но отлично уловила суть. — В этот раз всё немного… иначе, — туманно отзывается Кир. Вообще-то, он никогда и ни с кем не обсуждал Мефа, словно он был его тайной, его воображаемым другом. И теперь это кажется неправильным. — Он и раньше был помешан на Вэле Винтерсе, но теперь это похоже на одержимость. При упоминании Вэла Лиля закатывает глаза и фыркает: — Претенциозный еблан. Кир кивает и улыбается, Лиля кривит губы в ответ, словно они делят на двоих эту улыбку. Словно, сойдясь во мнении, они преломили хлеб — чёрствую краюшку, стыренную в школьной столовке. И ему нравится, как она в одной короткой фразе сочетает «претенциозный» и «еблан». — Мы попробуем что-то выяснить, — говорит он ей, надеясь, что это не звучит обещанием. Почему-то ему не хочется давать ей надежду, будто так он выразит жалость, спугнув её доверие. — Нет, — качает головой она. — Вы протупите ещё три недели. У меня нет столько времени. — И что ты… Договорить он не успевает. Дверь классной комнаты открывается, и старенькая воспитательница с добрым лицом бульдога окликает его: — Кирилл! За тобой мама пришла. Кир вздрагивает под настороженным взглядом Лили. Он знает, что будет дальше. Он уже видел это сон. Он подойдёт к двери, наденет постыдные колготки под зимние штаны, перекинет через шею варежки на верёвке, влезет в пуховик. И будет ждать. И ждать. Ждать, когда она придёт за ним и заберёт его домой. Она никогда не приходит. — Я приеду в Минск, — бестактно прерывает его мысли Лиля. — У меня мало денег, так что я остановлюсь у кого-то из вас. Она не спрашивает, просто ставит перед фактом. — Что? Нет, ты не… Нет, — мотает головой Кир, всё ещё косясь на дверь, за которой уже исчезла воспитательница. — Я с отцом живу, а Меф… К Мефу точно нельзя. — Почему? — Потому что… — Кир теряется. На самом деле он и сам не знает, почему. — Потому что даже я у него не был. Он и сам-то своего дома избегает. — И где он живёт? — Лиля бросает вопросы, как ножи. Метко, точно, резко. — Да где придётся. У друзей. У меня. На лежбище… О. Ты, наверное, можешь остаться на лежбище. Лицо Лили морщится, рот скалится. Нет, всё же она совсем, совсем не в его вкусе. — Не уверена, что хочу знать, что такое «лежбище». — Это заброшенный подвал, где Меф устроил себе штаб-квартиру. Мы иногда зависаем там. Он часто ночует на лежбище, и… — Аргх! — Лиля рычит, закатывая глаза. — Мужики. Кирилл должен бы обидеться, но он слишком занят изучением двери. Может, в этот раз она придёт… Может… — Я не буду жить в подвале. Мне нужен сортир, душ, кухня… Я остановлюсь у тебя. Кирилл рассеянно пытается вспомнить, говорила ли хоть одна из его бывших «сортир». Нет, все они выражались эвфемизмами: уборная, дамская комната… Сонечка мило смущалась, называя это «лоточком». — Но мой отец… — Ну, скажешь, что мы встречаемся. Что-нибудь придумаешь. Всё, я пошла, — она встаёт. Все её движения выверенные, точные. Ничего лишнего, никаких небрежных взмахов рукой на прощание, никаких добрых слов напоследок. Без долгих церемоний Лиля исчезает. Кир смотрит на дверь, вздыхает и неторопливо идёт к шкафчикам, зная, что сегодня никто не заберёт его домой.