Bat for Lashes — Sad eyes
В церкви почему-то было пусто. Ни родителей Люцифера, ни друзей, ни других родственников. Я сидела в самом начале ряда и плывущим от слез зрением смотрела на его портрет. На нем Люцифер в великолепном черном костюме, с бордовым галстуком и своей фирменной дьявольской улыбкой. — Люцифер, пожалуйста... — слезы душили меня. Я бросила телефон на пол и, ломая ногти, пыталась развязать верёвку на его запястьях. Он безвольно лежал с закрытыми глазами. Похоже, я пришла самая первая. Люди не спешили на траурную церемонию, как спешат, к примеру, на свадьбу. Наверняка, на нашей свадьбе было бы очень многолюдно. Люцифер бы то и дело знакомил меня с кем-то из своего многочисленного окружения, а я перестала пытаться запоминать имена уже после пятого по счету человека. Пришлось сбегать на кухню за ножом. Узлы оказались слишком крепкими. Дрожащие руки застопорили дело. Я провозилась с веревкой дольше, силясь унять страх и панику. Я робко огляделась. Пламя свечей, плача, дорожало. Капли воска стекали вниз, опадая красными слезами. Кап... кап... Я не сразу смогла отвести взгляд от этого печального зрелища. Откуда-то пробрался суровый ноябрьский ветер. Черные ленты на венках затрепетали, по золотистым буквам побежали отблески. «Любимому сыну». «Лучшему начальнику». «Самому лучшему мужчине». Видимо, Мими или Дино купили его вместо меня. Не помню, чтобы я находила в себе силы для этого. На мгновение выглянуло солнце, и цветные блики витражей играючи поцеловали лаковую поверхность крышки черного гроба. Последнее касание этого мира. Сама природа ласковой рукой отдала последнюю дань. — Люцифер, — я положила его голову себе на колени. — Любимый, пожалуйста... Он молчал, безжизненно раскинув руки. Траурным истошным криком зарыдали петли огромных дубовых дверей. Поднялся пробирающий до костей сквозняк и укутал в своих ледяных объятиях. Больше некому было это сделать. Я мелко затряслась, обхватив себя руками. На долю секунды мне показалось, что в воздухе повис запах одеколона Люцифера, а уха коснулся его соблазнительный шепот с хрипотцой: «Вики». Я оторопело уставилась в одну точку, замотала головой, оглядываясь. Никого. Ветер сорвал лепестки с белых цветов в вазах, закружил их, щедро рассыпая по полу. Сердце невыносимо болезненно сжалось. Я представляла себе нечто подобное, только на нашей свадьбе. «Я должна увидеть его последний раз». — Пожалуйста, пожалуйста, — сквозь рыдания просила я. — Открой глаза. Я прислонилась своим лбом к его, дотронулась губами, погладила, испачкав кровью колючую щеку. Неуверенно, воровато оглядевшись, я удостоверилась, что совершенно точно по-прежнему одна. Ноги не слушались, ватные и ослабевшие. Я прошла по дорожке из белых лепестков, хрустящих под моим весом, и остановилась возле гроба. Мне жизненно необходимо было увидеть Люцифера. Поцеловать последний раз, пусть и холодные, неживые губы. Увидеть его умиротворённое лицо. Запомнить. Не могу представить свою жизнь без него. Он ушел, и я сломалась. Безвозвратно. Мне больше нет места в этом мире, как и смысла существования. — Прости, — я положила руку на прохладную крышку. — Скоро мы будем вместе. Обещаю. Глубокий вдох. Я сжала металлические узорчатые ручки. Рывком откинула крышку и в испуге онемела, не в силах сдвинуться с места. Внутри на белоснежном ложе в костюме Люцифера лежал Питер. Веки опущены, на лице безмятежность. Вдруг он распахнул глаза. Скрещенные руки вытянулись, грубые пальцы сжались на моём горле. — Я ведь сказал, что найду тебя, Вики... Я открыла глаза и дернулась, больно приложившись локтем о стену. Резко села. Зрение поплыло, в ушах стоял перелив колоколов. Я заснула на больничной кушетке прямо посреди коридора. Игнорируя шум и суету вокруг. Желудок подпрыгнул к горлу. Меня сильно затошнило. Зажимая рот рукой, я понеслась в ближайший туалет. Желудок был пуст, не считая пары стаканов воды, которые меня почти силой заставили выпить. Они вышли наружу фонтаном вперемешку с желчью. Обессиленная, я села рядом с унитазом. — Деточка, тебе плохо? — окликнул меня добродушный женский голос. С неимоверным усилием я подняла голову и заметила размытую фигуру в сером комбинезоне. В руках женщина держала швабру. У ее ног стояло ведро. Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов смогла лишь зарыдать, утыкаясь в собственные колени и начиная раскачиваться из стороны в сторону. На меня начали накатывать первые признаки паники. Сердце заколотилось так, словно я бежала. Мне никак не удавалось толком сделать вдох. Не знаю, какими нечеловеческими усилиями я смогла начать мало-помалу контролировать дыхание, из последних сил выполняя технику, показанную врачом. Я всё ещё чувствовала себя ужасно обессиленной, не в состоянии подняться, но хотя бы смогла не скатиться в приступ. Женщина облокотила швабру на раковину позади себя и подошла ближе. — Давай помогу, — она протянула ко мне руки. — Пойдем. Не стоит сидеть на холодном полу. Цепляясь за теплые широкие ладони со слегка шершавой кожей, я смогла подняться. Женщина приобняла меня за плечи и повела прочь. Ноги едва ли меня слушались. Я смотрела на рябой больничный линолеум, с трудом передвигаясь. Она завела меня в крошечную темную комнатушку, пахнущую чистящим порошком. Щелкнул выключатель. Слабый жёлтый свет выхватил небольшой, некогда белый столик с примостившимся на нем чайником, простой деревянный стул и старую кушетку с потертой, испещренной сеткой темных трещин обивкой. — Ложись, — женщина заботливо, по-матерински уложила меня на кушетку. Я закрыла глаза, обессиленная и разбитая. Зашумел чайник, шелестел полиэтилен, звякнула кружка. — Тебе нужно поесть, — вырвал меня из дрёмы голос. — Давай, — позвала меня женщина, намекая, что отвертеться не выйдет. С усилием поднявшись, я, шатаясь, пересела на стул. — Я Мэгги, — она подвинула мне кружку, от которой шел пар. — Сладкий чай и сэндвич. Не вздумай возмущаться. Ешь. Я не нашлась с ответом. Откусила сэндвич и поняла, что дико голодна. Яйцо, курица, лист салата — ничего невероятного. Но он показался мне самой вкусной едой, которую я когда-либо пробовала, поэтому был проглочен буквально за минуту. Я отхлебнула крепкий чай, слегка обжигая язык. — Спасибо, — севшим голосом поблагодарила женщину. — Что у тебя случилось? — тепло, совершенно искренне поинтересовалась Мэгги. — Мой парень... Он... — я умолкла, рассматривая пар, исходящий от чая. — На него напали и ранили. Сильно. Он сейчас на операции. — У нас отличные хирурги, — начала утешать меня Мэгги. — С ним все будет хорошо. Я смогла только кивнуть. — Тебе стоит поехать домой и отдохнуть, — женщина обеспокоенно заглянула мне в лицо. — Выглядишь изможденной. — Нужно дождаться, когда закончится операция, — я хотела встать, но Мэгги остановила меня. — Допей чай. Пришлось согласиться. Уже сутки во рту не было и маковой росинки. Тело одолевала слабость, граничащая с обмороком, словно мой организм делился энергией ещё с кем-то. Мэгги не задавала других вопросов и терпеливо ждала, когда я покончу с чаем. Когда был допит последний глоток, я поднялась, чувствуя себя ужасно неловко за обременение незнакомого мне человека. — Спасибо, — единственное, что я смогла дать взамен. — Не за что, — уголки её губ чуть поднялись вверх. — Не забывай кушать, иначе совсем ноги не будешь волочить, — напутствовала меня напоследок. Сгорая от неловкости, я попятилась прочь из подсобки. Сомнамбулой брела по коридору, не зная, куда податься, как успокоить себя. Опустилась на один из стульев, плотным рядом стоявших у стены, и молча буравила взглядом пространство перед собой. — Виктория, — позвал меня мужской голос. Я растерянно подняла голову. Молодой мужчина в зелёной форме стоял передо мной, разглядывая с обеспокоенным любопытством. Он сел рядом. — Вам нужна помощь? — осведомился он. — Выглядите усталой. — Я правда устала, — призналась я. — Вам лучше поехать домой и отдохнуть. Операция закончена, — с профессиональной сдержанностью посоветовал врач. — Люцифер потерял много крови, но сейчас все в порядке. Мы смогли остановить кровотечение и сохранить кишечник. Пожалуй, здесь стоило обрадоваться, но я разрыдалась, полная отчаяния и боли. Слабая, беспомощная. Паника подкатила к горлу, в голове зазвенело, сжимая ее обручем. С хрипом хватая воздух, я вцепилась в свое бедро, дрожа, не в силах преодолеть страх. На второй раз моих душевных сил не хватило. Сердце учащенно билось о ребра, на лбу выступила испарина. Врач обнял меня за плечи и перехватил руку, которой я намеревалась оставить очередные синяки. — Дышите, — успокаивал он ровным голосом. — Я с вами. Все хорошо, все в порядке, — терпеливо утешал доктор. — Это просто паническая атака. Вдох, выдох. Вот так. Я закрыла глаза, следуя за голосом. Потихоньку состояние возвращалось в норму, но я обессилела пуще прежнего. — Ему сейчас нужен отдых и восстановление, — голос мужчины был глухим и далёким. — Когда можно будет его увидеть? — В ближайшие дни Люциферу нужен покой. Восстановление займет несколько недель, — врач достал телефон. — Скажите ваш номер. Я буду информировать вас о состоянии и скажу, когда можно будет приехать с визитом. Я продиктовала номер, путаясь в цифрах, в итоге три раза перепроверив правильность. — Вас есть кому довести до дома? — любезно поинтересовался мужчина. Размытым взглядом я уставилась на свой телефон. — Думаю, да.***
Последующие дни превратились в сплошное пятно. После того как Дино забрал меня из больницы, Мими настояла, чтобы я жила у него дома. Мне выделили гостевую комнату, довольно просторную и светлую. Это не имело никакого значения. Я легла в кровать прямо в одежде, чем вызвала у Мими сочувственное изумление. Она заставила меня раздеться, только тогда позволив вернуться обратно. Я почти не вставала с кровати, если не считать походов в туалет. Мими приносила еду, и под ее неусыпным взором приходилось съедать все до последней крошки. Среди череды одинаковых дней мне нанес визит шериф. Изначально он хотел, чтобы я сама явилась в участок дать показания. Но поняв, что мне плевать на это, пришел сам. Монотонно, без особого рвения я пересказала произошедшее. Отстраненно, будто это произошло не со мной, и я всего лишь пересказывала недавно просмотренное кино. Шериф записывал, задавал уточняющие вопросы и кивал. Затем его вдруг прорвало на разговоры. Может быть, в моем апатичном молчании он узрел готовность его слушать. Не знаю. Так или иначе, он много говорил, а я молча слушала поток шерифских мыслей. Он рассказал о видеопослании Билли, в котором мужчина назвал имя предполагаемого убийцы, посетовав на то, что запись никак не приобщить к делу в качестве доказательства. Ведь это всего лишь слова самоубийцы перед смертью и ни грамма фактов, подтверждающих обвинения. Питер объявлен в розыск за покушение на убийство Люцифера и меня, а также убийство миссис Беккер, но не за убийство девушек. В доме нашли остатки красной ткани и одну пустую коробку от туфель. Так себе улики, очень косвенные, как поплакался мне шериф. На заднем дворе дома нашли останки, предположительно Эмили Беккер. В любом случае смерть найденной девушки на совести Питера. Шериф заглядывал мне в глаза с бессловесной мольбой, проговаривая вслух о моей важности как свидетеля и беспокойстве за сохранность моей жизни. Как они чуть ли не всей страной надеются на мою гражданскую сознательность и согласие дать показания в суде. Под моим страдальческим безмолвным взглядом мужчина аж вспотел, заерзал на стуле, не находя себе места. — И эт самое... — он покрутил в руке бумаги, избегая смотреть мне прямо в лицо. — Вам предлагают вступить в программу защиты свидетелей, — над его верхней губой выступили бисеринки пота. — Новые личности. Другие города. Все такое, — мужчина издал странный звук синхронно со скрипом стула, на котором сидел. — Помогут устроиться, работу найти. Там это... выделяют пособие. И это... того... психолога, — чем дольше я хранила молчание, тем больше он заикался и сильнее тряслись его руки. — Правда, вы... ну это... — мне показалось, шериф сейчас упадет в обморок, — не женаты, поэтому вы как бы по отдельности будете... того... — он прокашлялся, — жить. — Нет. — Ну нет, так нет, — торопливо проговорил шериф. С нескрываемым облегчением он встал, обрадованный тем, что тяжёлая беседа закончена. Я подписала протокол с показаниями. На этом представитель закона исчез. Вестей от врача не было. Кажется, дня три или четыре. Я спала в обнимку с телефоном, иногда, вздрагивая, просыпалась от фантомного звонка, но смартфон предательски молчал. На пятый день доктор позвонил, с нескрываемой радостью в голосе проинформировав меня, что Люцифер пришел в сознание. Я собиралась сорваться с места в ту же секунду и помчаться хоть пешком в Ист-Лэйк. Само собой, Мими не позволила мне этого. Насильно затолкала в душ, сетуя на то, что я воняю бомжом и в таком виде являться к будущему мужу негоже. Она даже любезно принесла чистые вещи из моей квартиры и вызвалась сопровождать меня в больницу. Дорога была бесконечной, словно заколдованной, по которой путник никогда не доберется до цели. Мими и Дино остались ждать в коридоре. Меня трясло от страха, пока я следовала за медсестрой. Все вокруг отошло на задний план, обостряя восприятие до предела. Я хотела увидеть Люцифера и одновременно боялась момента встречи. — Вам сюда, — медсестра указала на дверь, возле которой стоял грозного вида полицейский. — Если что-то понадобится, зовите. Шаг. Ещё один. Я робко вошла, тут же прирастая к полу. Люцифер измученно улыбнулся, с усилием и большим трудом приподнялся и сел на кровати. Было видно, как тяжело ему даются самые обычные действия, отзываясь болью, от которой он хоть и на долю секунды, но поморщился. С отросшей щетиной, усталым взглядом, белый как полотно, он был сам на себя не похож. — Птичка, — силясь изобразить бодрость, позвал он меня. Смотреть на его страдания стало невыносимо больно. Второй раз он оказывается на грани жизни и смерти. Из-за меня. Навязчивая идея спасти мою жизнь чуть не обернулась потерей собственной для него. Дважды. На ватных ногах я подошла ближе, села на край кровати и громко, отчаянно разрыдалась. Прибежала насмерть перепуганная медсестра. Убедившись, что пациент в порядке, предложила воды и также быстро исчезла. — Прости меня, — всхлипывала я. — За что? — Ты пострадал по моей вине. — Дуреха, — Люцифер взял меня за руку. — Не смей так думать. Так сложились обстоятельства. Вот и все. Иди ко мне. Он привлек меня ближе. Я несмело обняла его, утыкаясь в плечо. Все никак не в силах поверить, что Люцифер жив. Мы позволили себе помолчать, не рушить хрупкий момент воссоединения спешкой вернуться к насущным вопросам. Просто молча принимали объятия, гладили, целовали, насыщались присутствием. — Расскажи, что там произошло, — тихо попросил Люцифер. — Я помню только, как просил тебя вызвать скорую. — Я забыла телефон у него на зарядке. Пришлось вернуться, — я переплела наши пальцы, будто этот жест мог помочь поверить в реальность. — Увидела твою машину и зашла. Когда я пришла первый раз, он так странно себя вел, — вдруг переключилась я. — Нес несуразицу, мол, я самая прекрасная девушка из всех, что у него были. Я подумала, он ко мне клеится, — к горлу подкатила тошнота. — Потом пришла миссис Беккер и помешала. Люцифер издал вздох облегчения. — Оказывается, он ее убил. Похоже, перед твоим приходом. — Вот же ублюдок, — зло процедил Люцифер. — Когда я увидела тебя там, в крови, без сознания... — на глаза стали опять наворачиваться слезы. Продолжить мне не хватило сил. Губы задрожали, по щекам покатились соленые слезы. Он ничего не сказал. Прижал меня крепче, насколько позволяли силы. — Хотел, кажется, и меня убить напоследок, но ты вдруг сказал, что едет полиция. — Совсем не помню этого, — озадаченно проговорил Люцифер. Я отчужденно посмотрела на свет, пробивающийся сквозь полосы жалюзи. Он подсвечивал воздух сероватым цветом, стирая цвета вокруг, превращая нас в героев старого кино. — Он сказал, что найдет меня в Чикаго, если ты останешься жив, — слова застряли поперек горла. Боязливо, страшась реакции, я посмотрела на Люцифера. Он оцепенел, поражённый сказанным. Молчал, правда слов от него не требовалось. Все сказали глаза, в которых впервые за все наше знакомство я увидела неподдельный, всепоглощающий страх.***
Напряжение, возникшее в комнате, сделало всех присутствующих нервными и дергаными. Люцифер курил у окна вторую сигарету подряд, хотя врачи строго-настрого запретили ему сигареты и алкоголь. Я пинала попавшую под ногу сумку с вещами, вымещая всю злость на ни в чем неповинных вещах внутри. Шериф так вообще постарался слиться с диваном. Он яростно натирал свой значок, делая вид, что не видит нашего конфликта. С момента ранения прошло две недели. Люцифер пошел на поправку. Его выписали из больницы с настоятельной рекомендацией беречься и отдыхать. Как бы не так. — Вики, просто смирись с тем фактом, что это лучший из возможных вариантов, — выдохнул он слова вместе с дымом. Я сердито пнула синий полиэстровый бок. Большой палец неприятно прострелило. — Отлично, — враждебно отозвалась я. — Просто просрем наши отношения. Подумаешь! Шериф, неловкий свидетель выяснения отношений, горестно вздохнул. — Вики, — Люцифер говорил в точности как родитель с глупым провинившимся чадом. — Речь идёт о твоей жизни. Жизни, — интонацией выделил он. — Отношения здесь не в приоритете. Я начала грызть ногти, готовая взорваться с минуты на минуту. — Жаль, конечно, — запыхтел шериф, — что вы это... не женаты, — он достал платок и утер пот со лба. — Тогда вас включили бы в программу вместе. — Если загвоздка только в этом, не беда, — оживилась я. — Быстренько распишемся, и вот мы уже не просто посторонние люди, а муж и жена. Губы Люцифера исказились мучительной улыбкой. Он ткнул сигарету в пепельницу так, что та сложилась под прямым углом. — Вики, это долгий процесс, на который у нас нет времени, — его поучительный тон начинал бесить меня. — Если ты вступаешь в программу защиты свидетелей, то прямо сейчас, как есть, без махинаций с документами. Ты и так потеряла уйму времени, пока ждала моей выписки. Никто не будет ждать твоего решения месяцы. — Тогда никуда я не вступаю, — упиралась в ответ. — Мы едем в Чикаго и точка. — Он сказал, что найдет тебя. Или ты забыла? — Люцифер развел руками и помотал головой, создавая у меня впечатление, что я ляпнула несусветную глупость. — Да умоляю тебя, он уже наверняка на канадской границе! — я подорвалась с места, начиная нарезать круги по комнате. — Хрен там он сунется в Чикаго. Его вообще-то объявили в федеральный розыск! — встав посреди бесчисленных коробок и сумок, я развела руками. — Ты сам-то почему отказался от программы? Люцифер медленно закрыл глаза, помассировал переносицу, принимаясь вглядываться в снежные вихри за окном. — Для себя я не вижу в ней необходимости, — он будто говорил не со мной, а с белесой бурей за окном. — Я для него не в приоритете. Декабрь принес много снега и настоящие холода. Накрыл белым покрывалом землю, дома, припорошил сахарной пудрой деревья. На удивление, иногда проглядывало солнце, слепя, отражалось от морозной глазури, искря бриллиантовой крошкой. Мысленно я готовилась к Рождеству, наряжала ёлку в Чикаго, пекла пироги, покупала подарки. Собранные вещи ждали отъезда, занимая все свободное пространство в квартире. Реальность оказалась не такой радужной, как мои мечты. — Я бы не был так уверен в окончательном бегстве Питера, — раздался обречённый голос Люцифера. — Он ясно дал понять, что будет искать. Ты для него как недоеденный бутерброд, который достали прямо изо рта. — Спасибо, какое красочное сравнение, — поерничала я. — Я не шучу, Вики, — он повернулся. — Питер — больной человек. Он помешан на убийствах. На тебе. И не успокоится, пока не получит свое. Шериф протяжно засопел и кивнул, бормоча: «Да. Это он точно больной». — Значит, поедем в Чикаго, соберём вещи и сменим место жительства, — выдала я новый план. — Откроешь свой прокат в другом городе. — И сколько мы будем так переезжать и скрываться? Год, два? Десять? Всю жизнь? — Почему всю жизнь? Переедем один раз и все дела. — Ты серьезно думаешь, что он не догадается, почему мы собираем вещи? И не додумается проследить за нами? Люцифер тревожно крутил в руке пачку сигарет, похоже, раздумывая, не закурить ли снова. — Перестань зацикливаться на контроле, — не без ехидства заметила я. — Не может все в жизни быть по-твоему. — Да как ты не понимаешь! — повысил голос Люцифер. Я вздрогнула и отвернулась. Он рассерженно швырнул пачку в стену и с минуту старался взять себя в руки. — Я не смог спасти своего сослуживца, свою бывшую, того дежурного в участке. Никого, понимаешь? — Люцифер провел рукой по лицу, пытаясь смахнуть усталость беседы. — Я не могу жить в страхе за твою жизнь. Каждый день бояться, что этот урод именно сегодня доберется до тебя. А если ты забеременеешь? — он сделал паузу под моим изумленным взором. — Я с ума сойду от переживания. Хочешь сказать, тебя совсем не будет волновать угроза жизни не только тебе, но и ребёнку? — Ты забегаешь вперёд. — Я рассматриваю все варианты. Шериф, про которого мы совсем забыли в перепалке, подорвался с места, напялил мохнатую серую ушанку с шерифской звездой посередине и засеменил к выходу. — Вам нужно дать показания, — он взглянул на Люцифера. — Приезжайте в администрацию, как будет время. — Поедем сейчас, — заявил Люцифер. — Не вижу смысла тянуть. Я обиженно сложила руки на груди и начала пялиться в окно. Шериф вышел в коридор. Люцифер возился, надевая пальто. Он закончил одеваться, но не уходил. — Ты ведь знаешь, чем продиктованы мои переживания, — нарушил он убийственную тишину. — Знаю, — не поворачиваясь, подтвердила его слова. Он подошёл сзади, крепко приобнял меня за плечи, утешая. — Посмотри на меня, — позвал Люцифер. Я повернулась, все ещё недовольная, и молча подняла брови. — Твоя жизнь для меня превыше всего, — он заботливо поцеловал меня в лоб. — Мой эгоизм и жажда обрести счастье не стоят такого риска, — Люцифер горько усмехнулся. — Помнишь, ты как-то сказала, что моя самоуверенность однажды меня подведёт? Оказалась права. Я ничего не ответила. Просто не знала, что здесь можно сказать. Слова Питера виделись мне больными речами убийцы, помешанного на жажде крови. Готова была спорить — он не рискнёт своим задом ради меня. Люцифера мои речи ни капли не переубеждали. Он стоял на своем, как всегда, уверенный в правоте. — А мой эгоизм? — Хочешь рискнуть жизнью ради меня? — Люцифер криво улыбнулся. — Да, — без запинки подтвердила худшие догадки. — Я готова поставить на кон свою жизнь ради счастья с тобой. Он устало застонал на мое упрямство. — Мы не придем к общему знаменателю, — подвёл черту под сказанным. — Похоже на то, — я неумолимо сверлила его убийственным взглядом. Люцифер отстраненно посмотрел на пейзаж в окне за моей спиной. На лице застыла печать глубокой задумчивости. — Эту ситуацию нельзя оставлять так, — прозвучало, как смертный приговор в тишине. — И что мы будем делать? Он не ответил. Вдумчиво изучил мое лицо, остановился на глазах, всматриваясь, словно там был ответ на мой же вопрос. Мимолётная тень печали сменилась собранной отстраненностью. — Отдохни, — почему-то сказал он невпопад. — Ты какая-то совсем измотанная в последние дни. — Учитывая, что ты чуть не умер, — я пожала плечами. — Странное замечание. — Все будет хорошо, — Люцифер снова поцеловал меня, на этот раз в губы. Медленно, нежно, нестерпимо сладко и чувственно. Его губы ласково овладевали моими, мягко, концентрируя между нами все чувства, любовь, каждый проведенный вместе день. Поцелуй отозвался внутри горьким смятением и упрямо дергающей нервы опаской. Люцифер вышел из квартиры, стремительно и торопливо, как будто мог передумать, если помедлит. Он закрыл дверь, взглянув на меня лишь мимолётно. От расставленных вокруг тюков, ждущих переезда, стало тошно. Не так я представляла себе дальнейшее развитие событий, ох не так. В коридоре послышались два мужских голоса, которые о чем-то спорили. Видимо, Люцифер не ушел и теперь зацепился с шерифом. Приглушённый разговор переместился в соседнюю квартиру. Слышались возмущения и суетливые шаги. Я почувствовала себя невероятно уставшей. Последние две недели, пока Люцифер лежал в больнице, я была сама не своя. Спала отвратительно, просыпалась под утро и лежала, смотря в потолок, полная энергии. Зато к середине дня меня начинало нещадно клонить в сон, и я часто грешила послеобеденным отдыхом длиной в пару-тройку часов. Я допила таблетки и теперь списывала все на то, что вскоре должны пойти месячные (похоже, задержавшиеся из-за пережитого стресса), от этого и состояние мое, мягко говоря, не самое бодрое. Понимая, что заняться нечем, остаётся ждать возвращения Люцифера и отъезда, я, следуя сложившейся привычке, отправилась спать. Ворочалась в кровати с полчаса, продолжая прислушиваться к голосам. Отключающая от реальности дремота, теплая, уютная, как горячая ванна, постепенно увела мое сознание в свое царство. Сон был похож на бессюжетную нарезку кадров разного кино. Я брела по длинному, утопленному в вязкой тьме коридору, беспорядочно натыкаясь на стены. Пыталась нашарить руками выход, но ни дверей, ни окон, ни намека на что-то подобное не находилось. Время замерло в бесконечной черной петле туннеля. Мне мерещились горящие красным глаза, как тогда, у Люцифера на вечеринке. Его голос что-то неразборчиво шептал, отражаясь от стен. Мне никак не удавалось уловить смысл фраз. Отчего-то стало тесно и неуютно в собственном теле. Кожу стягивало, как после жёсткой воды. Дышать было тяжело. Я металась по кровати, мокрая от пота, не в состоянии открыть глаза, прервать череду образов. По шершавой поверхности стен забегали мрачные тени. Я завертелась вокруг себя, ища глазами того, кто их отбрасывал, но тщетно. Они рождались из сумрака и в сумрак же уходили. Словно живые, существующие сами по себе. В их размытых образах начали появляться белые провалы глазниц, из которых лился слепящий, беспощадный, холодный свет. Пронзая душу, оседая горечью на языке и тошнотворным ужасом внутри. Справа мелькнул чей-то силуэт. Я отпрыгнула, покачиваясь, и вперилась в темноту. Зеркало. Оно висело напротив, потертое, мутное, с гигантской жирной трещиной, идущей наискось. — Ви-и-к-и-и, — зашептало зеркало. Я вжалась в стену, напрягая зрение в попытках рассмотреть отражение. — Вики! — истошно прокричало оно. Изнутри выпрыгнул образ, ударился о преграду и начал бессильно лупить руками по внутренней поверхности. Это был Питер. Лицо искажено злобой, руки, перепачканные кровью, оставляют разводы. — Вики, любимая, — елейно пропел парень. — Иди ко мне, не бойся. Он оскалился. Из зеркала высунулась рука и потянулась ко мне. Я открыла глаза, учащенно дыша, с гулко бьющимся сердцем. На людях я строила из себя героя. Сейчас же дала волю тихим слезам беспомощности перед собственным разумом. Кошмар. Снова. Я не рассказывала Люциферу о том, что Питер преследует меня во снах. Это сделало бы только хуже. Я не боялась Питера, свято веря, что он не будет тратить на меня время. Кажется, подсознание было не согласно с моей точкой зрения. С тяжёлой головой, превозмогая слабость, поднялась с кровати и потащилась в душ. Люцифера дома не было. Простояв под свежей водой неопределенное время, я все же поняла, что стоит выйти и позвонить Люциферу. Легкий озноб пробежался по телу. Прохладная вода в декабре — не самый лучший выбор. Быстро промокнув тело, я закуталась в просторный свитер и штаны и вышла. Телефон затерялся среди подушек на диване. Ни сообщений, ни пропущенных. Найдя в списке контактов Люцифера, я набрала номер. Шли долгие, протяжные, умоляющие гудки. Ответа не было. — Как странно, — я нажала отбой. Раздался стук в дверь, озадачивший меня. Я никого не ждала, а у Люцифера был ключ. Потрусив к двери, я в последнюю секунду настороженно застыла с пальцами, сжатыми на ручке. «Нет, Питер точно не посмеет так нагло явиться ко мне». Для самоуспокоения я все равно прильнула к глазку и пришла в замешательство, обнаружив за дверью шерифа. — Шериф? — все, что я смогла сказать, открыв дверь. Он растерянно моргал, мялся, будто не знал, как начать разговор. — Это тебе, — мужчина протянул мне белый, без надписей конверт. — Я подожду здесь. Он попятился назад, расхаживая по коридору с отрешенным видом. «Как странно». Я захлопнула дверь, покрутила конверт, все также не обнаруживая опознавательных знаков. Села на диван, оторвала с хрустом полоску бумаги сбоку и достала письмо. Ровный, размашистый, почти каллиграфический почерк. Я сразу его узнала.Rihanna — Stay
Мой маленький хаос! Когда ты прочтешь эти строки, я буду больше чем за сто миль от Линдена, мчаться в нашей крошечной вселенной навстречу пустоте. После тех событий я купил другой дом. Не успел разложить вещи, расставить мебель. Только рабочий кабинет устроил — нужно было место для расследования. Практически жил в нем. На остальное не хватало сил. Все думал: вот сейчас быстро покончу с делом и заживу. Самоуверенный дурак. Последнее время живо представлял, как ты войдёшь туда и наполнишь светом, своей энергией. Как будем расставлять мебель, споря, достаточно ли хорошее здесь место для этого столика, где поставить диван в гостиной и какого цвета повесить занавески. Спать на матрасе неделю, ведь мы будем так заняты друг другом, что собрать кровать мне удастся не сразу. Да и наведение порядка отодвинется на второй план. Ведь мы заживём. Как люди. Нормальные люди. Которые не боятся. У которых на ужин сочные стейки с вином, а затем романтический вечер. Вместо рассматривания фотографий с мест преступления. Жаль, что этому так и не суждено сбыться. Я вернусь туда, открою дверь и войду в этот чистый лист, который мне нечем раскрасить. Без тебя там будет пусто. Пустая одинокая жизнь. Нелюбимая и нежеланная. Дом, наполненный холостяцким скупым бытом да стерильным воздухом. Знаешь что понял? Мужчине надо, чтобы было о ком заботиться. Все эти мелочи вроде починки шкафов, совместного приготовления еды или открытой банки с соленьями, на которую у твоих нежных рук не хватает сил. Сидишь такой гордый потом, радуешься, как дурак, банку открыл. Глупость и мелочь. Дело-то не в банке вовсе, а в том, что ты нужен этой женщине. Четвертый десяток разменял, а некоторые истины только сейчас как откровение. Жизнь наполняют люди, не вещи. Можно жить во дворце, чувствуя себя совершенно одиноким, а можно в крошечной квартире маленького городка и быть самым счастливым человеком на земле. Я искал покоя и справедливости для своей мечущейся души. А нашел тебя — свой дом, маленький хаос и целую вселенную в одном человеке. Поразительно, как можно сочетать в себе столько всего, что суметь вдохнуть жизнь в того, кто почти мертв. Я существовал, не жил последние годы. Вел прицельную охоту за гадом, который пустил все в моей системе под откос. Рядом с тобой мне захотелось остановиться. Нажать паузу и прекратить все боевые действия с самим собой. Полнейшая капитуляция. Во мне столько нерастраченной заботы — хватит до конца моих дней. Она копилась, бережно разрастаясь внутри нежным светлым чувством, спасающим меня от самого себя. По кусочку отрывал от своей души и жизни, латая твою жизнь и твою душу. Не жалея и не щадя. Находил в тебе смысл, который отчаянно искал столько лет. Оказалось, мне нужен был не убийца и справедливость. Мне нужна была женщина, ради которой не буду опускать руки. Мое утешение и спасение. Та, с которой захочется создать семью. Я перестал ждать взамен твоей готовности к моей картине будущего, позабыл о своих желаниях, лишь мягко подталкивая тебя к лучшей жизни и ее принятию. Потому что заслужила, как никто другой. Любовь не просит выгоды. Она безвозмездна. Ты отдаёшь и, затаив дыхание, надеешься на взаимность. Я редко говорил тебе, что люблю, предпочитая словам дело. Всегда считал, что мужчину характеризуют поступки, а не пустое сотрясание воздуха. А теперь бегу от тебя, как последний трус, не нашедший слов. Я хотел оберегать нашу любовь, нашу крошечную вселенную для двоих, не дать на растерзание буре невзгод. Во что бы то ни стало. Но с нашей любовью случилась жизнь. Дорога, по которой мы шли вдвоем, разделилась на две разные (помнишь, как ты сказала про мерчандайзера и полки?). Верю, что смог тебе помочь, хотя бы немного. Починить твою жизнь, оставив огромную дыру в своем сердце, которая саднит и не заживает. Теперь как щенок, которого подобрали, накормили, обогрели, дали миску и теплый угол, а потом швырнули на улицу без объяснения причин. И вот стоишь под ливнем, мокрый насквозь, дрожишь то ли от холода, то ли от обиды. А мимо люди бегут, суетятся, внимания не обращают. Мечешься, в глаза им заглядываешь с молчаливым вопросом: «Как так? За что?». Они отворачиваются. Стыдно. Нет-нет да приласкает кто-то без настоящей открытости, осторожничая, и вновь оставит в одиночестве. Жизнь вышвырнула меня прочь, на обочину. Дала и забрала. К чему я это все, спросишь ты? К тому, что так надо. Сотню раз за день представлял, каким будет наш разговор и понял: не смогу лично проститься и отпустить. Увижу тебя, твой взгляд, полный надежды, почувствую руки на своих плечах, губы, целующие нежно и трепетно, и не устою. Сдамся, подвергну опасности. Ни перед чем в жизни не пасовал. Страха сильного не ощущал. Таким смелым был всегда, что под пули лез самый первый. Ты все изменила, перекроила. Душа теперь наизнанку. Излечиться от этого чувства к тебе не могу. Оно сильнее меня. Вьет веревки из моей выдержки. Знаю, мой маленький хаос, будешь обижаться и злиться, но так правильно (или я себя утешаю, скажи?). Счастье двоих, наш эгоизм в обмен на десяток жизней других людей. Ведь твоя жизнь, твое слово в суде имеют колоссальный вес. Птичка, у них ведь тоже есть семьи, близкие, любимые. Они хотят жить, а не стать мертвой бабочкой в коллекции больного ублюдка, приколотой к полотну в рамке на стене ради угоды своей мании. Ты тоже должна жить! Ходить, не оглядываясь, не бояться шорохов по ночам и странных теней, возможно, обратившихся твоей погибелью. Устроиться на новом месте, встретить хорошего парня, завести семью, терапию пройти (и тут даже не возмущайся, так надо). И все у тебя наладится. Помнишь, как рисовала мою жизнь? С Диснейлендом и пляжем? Позволь нарисовать и тебе небольшую картинку. Мы ещё увидимся. Чувствую. Верю. На суде, когда приедешь дать показания. Да, поймают его, не сомневаюсь, а значит, и встреча наша неизбежна. Ты будешь, как всегда, мила и слегка суетлива. Бегать глазами по сторонам, искать меня, пока я старательно буду сливаться с толпой, все равно не утаившись в итоге. На тебе будет голубое лёгкое платье, прямо в цвет глаз. Ты стушуешься, завидев меня. Затем решишься, подойдёшь и скажешь короткое «Привет», которым душу хлестнет жёстким кнутом до самого нутра. «Привет», — отвечу, стоя окаменевшим, борясь с желанием укутать тебя в своих объятиях. Почти решусь, когда к нам присоединится парниша, названный тобой мужем. Бьюсь об заклад, у него будет самое банальное имя, вроде Стив или Джон. Он не поймет, почему на нас обоих нет лица. Нежно приобнимет тебя за талию, и только тогда я пойму, что под просторным платьем намечается небольшой животик. У вас будет ребенок. Значит, у тебя все наладилось, ты живёшь, ты готова к переменам и ты счастлива. А значит, счастлив и я. Пусть это будет маленьким руководством к действию. Планом на чистом листе твоей судьбы. Я принес тебе свет, взрастил уверенность. Они помогут собраться с духом. Сожги это письмо вместе с мыслями обо мне (уверен, пепел непременно развеешь по ветру с каким-нибудь крепким словцом). Отпусти прошлое. Дай новому наполнить кажущуюся безнадежной действительность. За меня не беспокойся. Я смогу найти силы в том чувстве, что греет меня, пока я сижу в пустом салоне машины (где до сих пор пахнет твоими духами), решаясь уйти в свою старую жизнь. Остальное, на что сил не хватит, сложится само. Спасибо, что была моим домом, моим светом, моим смыслом.
Навсегда твой, с необъятной любовью. Л.
***
Не знаю, сколько времени прошло. Неделя? Или, может быть, две? А может, всего лишь несколько дней. Я перестала считать дни, слившиеся в один большой бесконечный поток. После того как Люцифер оставил меня, опять решив все за двоих, сначала я впала в невероятный гнев, после сменившийся дичайшей апатией. Перечитала письмо раза четыре, затем, со всей злостью скомкав, кинула его поверх горы вещей, подготовленных к переезду. Я металась по квартире, разъяренная и нервная. Люцифер не отвечал на мои звонки. Он вычеркнул меня из своей жизни. Вот так легко и просто. Опять все должно быть по его, а меня никто не спросил. Затем мои отборные ругательства сменил отчаянный плач. Я рыдала, забившись в угол, пока слезы не закончились, оставив пустые всхлипы и усталость. Кажется, я заснула прямо там, в углу, на холодном полу. Просто свернулась калачиком, вздрагивая при каждом вдохе, и погрузилась в тягучий, давящий сон. Пробудившись, я надеялась, что все произошедшее окажется плодом больного воображения, дурным сном. Сейчас Люцифер войдёт в комнату, обнимет меня, отругает за то, что я лежу на полу, рискуя простудиться. Поднимет на руки и бережно положит на диван, нежно целуя напоследок. Ничего этого не было. Все такая же давящая тишина и пустота. Что это за такая необъятная любовь, которая позволяет вот так просто бросить того, кого любишь? Даже если это во благо, на твой скромный взгляд. Ложь. Наши чувства стали казаться ложью, выдумкой. Что, если он с самого начала хотел меня бросить в итоге? Всего лишь развлекался, приятно коротая свободное время. Прикрылся благородными мотивами и слинял. Ненависть сменила необъятная тоска и чёрное уныние. Невидящим взглядом я смотрела на гору вещей и не верила, отказывалась верить в реальность. Шериф, боязливый и паникующий, позвал на подмогу Мими. Она помогла мне одеться, собрать необходимое. Правда, я слабо помнила все эти сборы. Только ее мельтешащую фигуру и речь, похожую на пулеметную очередь. Дальше лишь обрывки кадров, перемежающиеся с больными снами, полными искаженных образов. И вот я в номере неприметной гостиницы на окраине Ист-Лэйк. С собой только пара сумок. Телефон у меня забрали. Ноутбук тоже. Новая личность. Новое имя. Сейчас для персонала гостиницы я неизвестная девушка. Для себя все ещё Вики Уокер, но с ней вскоре и мне предстоит попрощаться. Маршал объяснила, что мне сделают новые документы, удостоверяющие личность, медицинскую страховку. Внесут в систему, придумают легенду, которую я должна буду зазубрить и в случае вопросов о прошлом рассказывать. Всем согласившимся на программу полагается пособие, помощь с работой и в моем случае, учитывая панические атаки, психиатр, сотрудничающий с бюро. Ему можно будет рассказывать все прямо, в том числе о сложностях с адаптацией. На вопрос, где я хотела бы жить, ответом без запинки стал Майами. Само собой, его сразу же исключили из списка городов, ведь я могла говорить о своей мечте знакомым. Поэтому, куда меня закинет государство, я просто-напросто не имела понятия. Я слонялась в четырех стенах, залипала в телевизор, засыпая и просыпаясь под разные передачи. Периодически доставала из маленького кармашка в рюкзаке помятый листок с двумя строками. Его адрес и телефон. Не знаю, с какой целью я записала и сохранила их. Люцифер вычеркнул меня. Быстро и легко. Может, уже и не помнит вовсе, какой я была. Я выучила эти контакты наизусть. Необходимость их хранить отпала, но они были единственными подтверждением, что я не сошла с ума, что мне не почудился этот человек и наши отношения. Тонкая ниточка с прошлым. Ее стоит разорвать, отпустить. Мне не хватает духу. Я спрятала лист и ничком рухнула на кровать. Мое состояние становилось все непонятнее. К сонливости и слабости прибавилась тошнота. Поначалу я гнала прочь очевидные в такой ситуации мысли. Но ничего не менялось, и червячок сомнения подтачивал меня все сильнее. Я пропустила только одну таблетку, остальную упаковку благополучно допила. Разве может в этом случае… Мои размышления прервал стук в дверь. Два коротких, пауза, три коротких. Это Клэр. Она федеральный маршал, помогающий людям, вступившим в программу защиты. Я встала с кровати и поплелась открывать. — Вики, — женщина приветливо улыбнулась. На вид ей было лет сорок. Черные волосы уложены в идеальное каре, строгое серое платье до колена и черная объемная сумка. Таких женщин можно встретить в безликих офисах и государственных конторах. Она прошла внутрь, закрыв за собой дверь на замок. — Как ты себя чувствуешь? — Так же, — я присела на край кровати. Клэр покопалась в сумке и, выудив картонную бело-голубую упаковку, протянула мне. — Как просила. Сделаешь сейчас? Я с опаской взяла тест, всё ещё не веря, что собираюсь всерьез проверять возможную беременность. Мне хотелось узнать ответ поскорее и одновременно не хотелось знать реальное положение дел совсем. Беременность стала бы точкой невозврата. Чертой, за которой жизнь разделится на до и после. — Я сейчас, — выдавив вялую улыбку, я скрылась в туалете. Вскрыв упаковку, я уставилась на пластиковую палочку с пустующим окошком результата. — Твою мать, — я зажмурилась до белых кругов перед глазами. — Всего лишь одна таблетка... Минуты растянулись на вечность. На крошечном монохромном экранчике мигали песочные часы. Тест долго и нудно анализировал в своих электронных мозгах данные, наконец выдав мне результат: «Беременность 3-4 недели». Меня словно огрели пыльным мешком по голове. Я шокировано пялилась на результат. Мозг со скрипом сопоставлял два и два. Сознание всеми силами упиралось, крича, что это не может быть правдой. — Вики, — тихонько поскреблась в дверь Клэр. — Нужна помощь? Я так и открыла, с тестом в одной руке. Мое лицо сказало о результате красноречивее любых слов. — Ох, — женщина с сочувствием посмотрела на меня. — Я… я… мне, — слова давались с трудом. — Я не хочу ребенка. Я не планировала. Что вообще… Какого черта! — швырнув тест в мусорку, я разразилась возмущением. — Отец этого ребенка бросил меня. Уехал, оставив гребаное письмо. А мне теперь расхлёбывать? — Вики, — Клэр утешительным жестом тронула мое плечо. — У нас есть врач. Он сотрудничает с нашей службой. Сейчас я договорюсь о визите в клинику, — она выдержала паузу. — Если ты решишь прервать беременность, тебе помогут. Если же оставишь ребенка, — сейчас я поняла, что она умолкает, когда хочет считать мою реакцию, — то в программе предусматривается помощь матерям. — Отлично, — озлобленно воодушевилась я. — Едем в клинику.***
Маньяк, настоящее время
Я рисковал. Я очень и очень сильно рисковал. Но моя жажда сводила с ума, а положение зверя, преследуемого гончими, вынуждало влезть в авантюру. Если хотя бы перед закономерным концом мне удастся вкусить Вики, это будет самый желанный последний ужин. Поглубже натянув шапку и капюшон, я прятался в арендованной машине напротив его проката авто. Аренда с залогом, документы не нужны. Меня так и подмывало нагло воспользоваться его прокатом, но слишком рисково. Хотя было бы весьма забавно. Он не появлялся. Приходили и уходили остальные сотрудники. Работа шла своим чередом. Открытие в восемь утра, затем мужская половина поочередно уходила на обед в кафе напротив. Девушка, блондинка с короткой стрижкой, обедала одна, тоже в кафе напротив. Закрытие в десять. Все разбредаются по своим машинам и едут домой. Ничего невероятного. И я занервничал. Не мог же он все бросить и уехать? Вот так легко и просто. Нет, вряд ли. Хотя бы один последний визит он должен был нанести. Решить рабочие вопросы, разобраться с документами или что там ещё необходимо в случае продажи бизнеса. Расчет на удачу — все, что у меня было. Он мог и не вернуться в Чикаго, решать дела удаленно. Мое везение не должно было меня покинуть так скоро. По старому адресу я застал новых жильцов, значит, место жительства он точно сменил. А меня при взгляде на тот дом захлестнула томительная теплая ностальгия. Как давно было наше свидание... Кажется, прошла целая жизнь. Сегодня в обед все пошло по-другому. Блондинка с короткой стрижкой не пошла в кафе. Она выскочила из офиса, обеспокоенная, суетливая, бегом дошла до машины и начала выезжать со стоянки. Такое отклонение от привычного графика мне показалось весьма странным. Я завел двигатель и последовал за ней, держа дистанцию.***
В моих планах не было цели лежать недвижимым грузом на голом матрасе, небрежно брошенном посреди гостиной. По приезде я планировал вернуться к работе. Пытаться жить. Не думать о том, что сделал. О том, что оставил женщину, которую люблю, вот так, по-скотски ограничившись только письмом. Реальность оказалась гораздо тяжелее. Я написал Алисии, что вернулся в город и обязательно наведаюсь в офис. Но ни на следующий день, ни через день, ни через два я не нашел в себе сил выйти из дома. Да что уж там, хотя бы элементарно поесть. Я обессилел. И дело было совсем не в ранении. Из меня будто высосали всю жизнь, все соки, всю энергию. Я стал пустой, безжизненной оболочкой. Смысл. Я его потерял. Мне не о ком заботиться, некого спасать, некому помогать. Смотря в будущее, я не видел ничего. Кромешная тьма. Убивающий любую надежду мрак. Жизнь стала испорченными кадрами кинопленки. Я так и не узнаю, чем закончится мое кино. Возле матраса скопилась гора окурков. Я тушил сигареты прямо о новехонький пол. Какая разница? Здесь никто не будет жить, кроме меня. Этот дом не займет моя семья. Его займет тоска и пустота. Врачи запретили мне курить, организму нужно восстановление. Ха! Почему мне должно быть не плевать? Почему меня вообще теперь должна волновать моя жизнь? Для чего я живу? Ради чего? Ради кого? Я достал из пачки новую сигарету и закурил. Наверное, мне не суждено обрести счастье и покой. Никогда. Какую цену я бы не заплатил, кому-то свыше всегда будет мало. Мало моих жертв, мало боли, мало страданий. Я не заслужил быть счастливым. Все кончено. — Люцифер! Я молчал. Сначала решил, что мне почудилось. — Люцифер, ты дома? — Алисия возникла надо мной из ниоткуда. — Боже святый! — она осмотрела меня с любопытством, которое обычно присуще детям в зоопарке при рассматривании экзотических животных. — Ты выглядишь ужасно. Что случилось? — Ничего, — я сделал затяжку. — Ты не пришел в офис, хотя обещал. Я подумала, вдруг что-то случилось, — она осмотрелась вокруг. — Как-то пустовато у тебя. — Меня вполне устраивает матрас, — равнодушно ответил я. В доме и правда ничего не было. Ровным счетом ничего. Два стула на кухне и матрас. Только в кабинете присутствовала мебель. Он был местом, где раньше я вел расследование, и важно было соблюдать порядок. — Что у тебя стряслось? — Алисия примостилась с краю, удостоив презрительным взглядом гору окурков. Я молча курил, прокручивая в голове все наши дни с Вики, с момента приезда и до конца. — Что предпочтете? — вежливо спросила бармен. — Двойной виски. Тогда я опешил от того, что девушка типажа убийцы спокойно себе работает в баре и в ус не дует. — Ты должна мне желание. — Хорошо, — Вики вскинула ладонь в предупреждающем жесте. — Но только ничего непристойного. Мне нестерпимо хотелось поцеловать ее. Она была такой милой, такой своей, родной, хотя знакомы мы были всего ничего. — Как тебя теперь отпустить одну? — Я ведь в соседней квартире, — она мило улыбнулась. — Между нами целая стена. Это очень много. Я бы себя ни за что не простил, оставь я тогда ее одну. Даже помыслить об этом не мог, а теперь… — Не хочешь поужинать? — Поужинать? — удивилась Вики. — Мы и так едим. — Нет, Вики. Поужинать. Оказалось, она никогда не была на свидании. На нормальном человеческом свидании. Девушка, мало видевшая любви и позитива в жизни. — Когда я смогу целовать тебя утром перед работой и возвращаясь вечером с нее. Чувствовать, как твои волосы пахнут выпечкой и пряными специями, и понимать: «Я дома». Потому что ты мой дом. Тогда я совершенно точно буду счастлив. Она мой дом, который я потерял по собственной глупости, бравируя самоуверенностью, сыгравшей злую шутку с моей жизнью. — Я люблю тебя, — отчего-то стало тревожно, стоило произнести эти три слова вслух. Как будто я объявил для всей вселенной, что мне не все равно. — Знаю, — Вики крепче обняла меня, прислонившись своим лбом к моему. — И я тебя люблю, Люцифер. Ни за что в жизни не поверила бы, что можно так сильно любить. Я опустил веки, гоня прочь образы прошлого. Не могу пересказывать все. Не могу вспоминать. Слишком больно. Мне вырвали сердце. Я сам себе его вырвал. — Девушка, которую я люблю, не может быть со мной, — я нащупал в кармане штанов кольцо. — Потому что это опасно для ее жизни. — Опасно? — изумилась Алисия. — Да. Тогда маньяк найдет ее и убьет. Моя помощница испуганно вздохнула в полной тишине. — Я не могу так рисковать ее жизнью. Я извлек кольцо из кармана и начал крутить в руке. Оно было последней связующей ниточкой между мной и Вики. Напоминанием о жестокой реальности. — Поэтому ты косплеишь Фродо? — попыталась разрядить обстановку шуткой Алисия. «Именно так пошутила бы Вики. Она любила цитировать фильмы». Я не отреагировал. Алисия удручённо и рассеянно разглядывала свои ноги, а затем встала. — Ты так паршиво не выглядел даже после смерти твоей бывшей, — резюмировала она, как всегда, предельно прямо. — Хотя она была та ещё стерва. Не удивительно. Я только вяло хмыкнул, вытянул руку и, не глядя, затушил сигарету о пол, неистово тыкая ей рядом с горой собратьев. — У меня все в порядке, — безэмоционально отозвался. — Считай, что я взял небольшой отпуск. — В порядке? — девушка скептически посмотрела на меня, изогнув бровь. — Ты себя вообще видел? Зарос, осунулся, под глазами синяки. Лежишь в горе окурков, как бомжи с пятой авеню. И, честно говоря, воняешь так же. Я только пожал плечами. Что мне нужно было ответить? Что мне все равно? Полагаю, этот факт не нуждался в словесном подтверждении. — Вставай, — скомандовала она. — Зачем? — Тебе нужно привести себя в порядок. Поесть. Когда ты ел последний раз? — Алисия деловито подбоченилась. Я снова пожал плечами. — Недавно, — дал пространный ответ. Она сделала утомлённое выражение лица и закатила глаза. Я рассматривал солнечные блики на потолке, равнодушно принимая их за абстрактную картину жизни, проходящей мимо меня. Свет скользил по белой поверхности, разливался по стенам медовыми отсветами и проходил по полу, нарочно минуя мое место обитания. Девушка сбегала на кухню, сердито стуча каблуками ботинок. Хлопнула дверца холодильника. Угрожающе застучали дверцы шкафов. Инспекция качества жизни шла полным ходом. — У тебя на кухне ни крошки, — резюмировала Алисия, вернувшись. — Я закажу еду, — она умолкла. Похоже, ждала ответ. Я закрыл глаза, намереваясь провалиться в спасительную дрёму. Последнее время я не видел снов. Мозг заботливо отключил эту опцию, посчитав слишком тяжёлой участью испытывать меня образами подсознания, благодаря чему я не боялся засыпать. Так я мог выпасть из реальности, отдохнуть, забыться. Сберечь остатки сил. — Вставай, — грозной тенью возвысилась надо мной Алисия. — Зачем? — Тебе нужно в душ. Переодеться. Гигиена, Люцифер. — Зачем? — Как маленький, — недовольно брякнула она, сняла с себя обувь и буквально стащила меня за руку с матраса. — Вставай! Живо! Без особой инициативы я подчинился. Поднялся на ноги, слегка покачиваясь. Тело обессилело, мышцы ослабели. Я чувствовал себя столетним стариком. Немощным. На грани смерти. — Вперёд, — подталкивала меня в спину Алисия. — Где у тебя чистые вещи? — В какой-то комнате валялись. Вроде бы, — добавил я после паузы. Она усадила меня на край ванны, оценивающе обвела взглядом и медленно моргнула, похоже, недовольная результатом более близкого изучения. Я продолжал недвижимо сидеть, изучая плитку на полу, пока девушка метеором бегала по комнатам в поисках чистых вещей. — Так, — она вернулась с важным видом и сменой одежды. — Я нашла чистую простынь и одежду. Ещё тебе нужно побриться. Полагаю, Алисия надеялась, что я буду беспрекословно выполнять указания. Смешная. — Боже, дай мне сил, — она удручённо покачала головой. Вещи из ее рук перекочевали на вешалку. Алисия взяла бритву и включила. Покрутила, изучая, и подошла ко мне вплотную. — Если я сбрею тебе пол-лица, пеняй на себя. — Ладно, — я поднял подбородок, и девушка приступила к процессу. Лезвия с хрустом срезали волосы, равномерно жужжал моторчик, погружая меня в транс. Алисия оторвала сосредоточенный взгляд от своего дела и посмотрела мне в глаза. — Ты… — запнулась она, выключая бритву. — Что? — не понял я ее испуга. Алисия снова включила прибор, повысила голос, стремясь перекричать шум. — Когда мне было шесть, — начала Алисия рассказ, — умерла моя бабушка по маминой линии. Почему-то взрослые не посчитали нужным рассказать ребенку заранее, что такое смерть. А когда это случилось, уж тем более им было не до того, — она тряхнула головой, подтверждая согласие с теми взрослыми. — Я плохо понимала, что произошло. Почему никто не смотрит телевизор, не обсуждает со смехом последние новости или своих коллег, не спрашивает меня как дела. Тишину дома можно было практически руками пощупать. Представляешь, что такое для шестилетнего ребенка абсолютная тишина, в которой вдобавок запрещают играть? — Звучит как самое страшное наказание. Алисия кивнула и продолжила: — В общем, когда на прощании я спросила, почему бабушка лежит в каком-то странном ящике и не двигается, мне сказали, что она спит и скоро отправится в лучший мир. О каком лучшем мире речь, сам понимаешь, никто не потрудился объяснить. Меня увлек ее рассказ, хоть немного скрасивший странную сцену. Вряд ли подчинённые, с которыми пускай и близкие, доверительные отношения, часто занимаются внешним видом начальства. — И вот, — продолжала она, — пока на кладбище все прощались с ней, произносили памятную речь, я заметила яму. Могилу. Я же не знала, что это могила. Для чего она. Никто не рассказал, — на ее лице на долю секунды мелькнуло замешательство. То детское, испытанное много лет назад. — Подошла к ней, встала на край, на колени и заглянула внутрь. А оттуда на меня повеяло сыростью, запахом земли. Кислым, тяжёлым. Он будто забивался в ноздри с каждым вдохом. И холод этот могильный заколол лицо. Я, будучи ребенком, который не знает, что такое смерть, физически ощутила всю ее тоску и мрак. Знаешь, — Алисия сделала глубокий вдох, — такая кромешная безысходность, от которой хочется кожу с себя содрать заживо, только бы чувствовать перестать. Только когда ты маленький, не понимаешь, что это. Просто ощущение, жутчайший страх. Помню, подумала тогда: «Что это за лучший мир такой, в котором так страшно?» Она выключила бритву, осторожно примостив ее на полке. — К чему эта история? — от меня ускользал смысл рассказа. Алисия сжала губы, готовя окончательный вердикт. — Сейчас, — ее голос звучал болезненно, если не сказать траурно, — когда я смотрю в твои глаза, мне будто снова шесть, и я на краю той могилы, заглядываю в нее. Она умолкла, играя со мной в гляделки. Я совершенно отчётливо увидел испытываемую ко мне жалость. Гребаную жалость, которую я никогда не мог терпеть по отношению к себе. — Соболезную, — безучастно произнес я, сочувствуя то ли потере бабушки, то ли тому, что ей снова пришлось окунуться в неприятные воспоминания. — Да уж, — Алисия выдавила из себя печальную улыбку. — Прими душ. — Это обязательно? — я не хотел утруждать себя ничего не значащими процедурами. Кому теперь нужна аккуратность и порядок? Имеют ли они хоть каплю той важности, что была раньше? Не думаю. — Да, обязательно, — отрезала, словно строгая мать, девушка. — На правах своей ориентации я, конечно, могу раздеть тебя и затолкать в душ. Но ты все ещё мой начальник и видеть тебя голым — не лучшая затея. Я с трудом поднялся, тоскливо глянув на душевую кабину в углу. — Я пойду дождусь курьера. Ты должен поесть, — я открыл рот, желая возразить, что не голоден. — Ответ «нет» не принимается, — опередила меня Алисия.***
Маньяк, настоящее время
Блондинка привела меня в миленький райончик за городом. Она припарковалась возле двухэтажного белоснежного дома, изысканного, будто сошедшего с картинки об американской мечте. Я остановился неподалеку. Увидеть что-либо отсюда не представлялось возможным. Пришлось снова идти на риск, дождаться, пока она зайдет внутрь и, обогнув участок, зайти с тыльной стороны дома. Выверенные движения, ловкие шаги. В этом я был спец. Остаться незамеченным у всех на виду — мое умение, мой дар, мой талант. За домом располагался маленький сад. Беседка с шатром, сложенным на зимовку, укрытые пленкой ротанговые кресла, пара уютных гамаков, также из ротанга, закреплённых на цепочках под крышей беседки. Мангальная зона и, неожиданно, детские качели, привязанные к ветке кряжистого дерева. Меня настигло злое торжество и едкое злорадство, улучшая настроение, испорченное необходимостью бегства. Семья — заветная мечта многих. И он не исключение. Как это банально. Вики достойна большего, нежели убогое прозябание в этой пошлой до тошноты мечте. Она достойна меня. Я затаился возле окна и незаметно заглянул внутрь. Он лежал на большом матрасе, кинутом прямо посреди комнаты. Рядом — омерзительная гора окурков, от одного вида которой меня в отвращении передёрнуло. Девушка сидела рядом с ним, спиной ко мне, опустив глаза в пол. Он курил. Слабый, беспомощный, разбитый. Ни намека на двоих. Вряд ли он опустился бы до свинства в её присутствии. «Ее здесь нет. Вики не с ним». Сраженный таким неожиданным исходом, я прирос к стене дома, не веря собственным глазам. Он предпочел спрятать ее, лишить себя мечты, а заодно и меня. Немыслимо. Просто немыслимо. Придется потратить годы на ее поиск, но найти. Вики должна быть моей. Должна.***
Алисия заставила меня поесть. Села напротив и считала каждый съеденный кусочек. Мне не хотелось. Аппетита попросту не было. Еда — удел живых. А я мертв. Она возвращала меня к жизни, забирала из мира боли. Я должен остаться там. Мое место в череде потерь, страха и горя. Плыть в темных водах меланхолии, созерцая свинцовые тучи, готовые пролить на меня потоки разъедающей безысходности. Девушка не выпускала меня из-за стола, пока я не съел все до последней крошки. В холодильнике осталась ещё еда. На завтра. Я не собирался к ней притрагиваться. В гостиной обнаружились перемены обстановки. Матрас застелен чистой простыней, окурков нет, о них напоминают только коричневые подпалины на светлом полу. — Я зайду завтра, — оповестила Алисия. — Один ты так и будешь лежать здесь до конца своих дней. — Зайди, — я нащупал сигареты, закурил и достал кольцо из кармана спортивных штанов. Алисия ушла, не прощаясь, значит, завтра точно вернется. Тащить меня насильно в эту жизнь. На город опускался вечер. Подсвечивал холодной синевой воздух, зажёг покатившееся за горизонт солнце кроваво-красным пламенем, расплескавшимся по небу. Розовые с золотом полосы расчертили потолок. Внутри лучей замелькали искры, медлительные, крошечные — пошел снег. Он обелил город, сделал его чистым листом, предлагая мне написать заново свою жизнь. Я взял телефон и вперился в экран, не знаю, какой по счету раз за день. Заставка. Фотография с дня рождения Вики. Я безмятежный и счастливый. Она целует меня в щеку. Мы оба думаем, что впереди только счастье. Наивные. Экран побелел, скрывая заставку и подсовывая мне звонок с неизвестного номера. «Кого там принесло?»The Jezabels — Peace of Mind
— Да, — я поднял трубку, сам не понимая зачем. На том конце провода была тишина. Я посмотрел на экран телефона. Секунды бежали. Значит, человек просто молчал. — Вас не слышно, — устало проговорил я, раздумывая, не нажать ли отбой. — Привет. Грудь сдавило невыносимой тяжестью, словно на меня сверху обрушилась лавина, похоронив под своей колоссальной массой. Горло свело судорожной паникой, не давая сказать хоть слово. Я буквально стал задыхаться, узнав этот до боли родной голос, который не надеялся услышать вновь. — Ты... — я сглотнул, затушил дотлевшую сигарету о пол и дрожащими пальцами достал новую. — Почему? Как ты… Казалось, я разучился говорить, забыл все слова. Язык не слушался, мозг плохо соображал. Зажигалка чиркала, искра вспыхивала и гасла в темноте. Наконец пламя показало свой острый язык, и я затянулся горьким успокоительным дымом. — Одноразовый телефон, — совершенно спокойным тоном произнесла Вики. — Маршал оставила меня на пару часов для решения дел с врачом. Купила в больничном киоске, звоню тебе из туалета. Не самый романтичный разговор, который когда-либо у нас был, — с напускным весельем тараторила она. — Больничном? — тревога взметнулась внутри колкой вьюгой, сродни той, что царила за окном. — Да, — невозмутимо подтвердила она. — У тебя все в порядке? — я сел, поймав знатное головокружение и подкатившую к горлу панику. Уокер тяжело запыхтела в трубку. — Не знаю, как ответить на этот вопрос, — отстраненно заключила она. — Учитывая, в каком положении мы оказались. — Прости. Я просто... Я… — слова застряли в горле, глаза застлала мутная пелена. — Ты написал все, что хотел сказать, в письме. Можешь не повторять, — остановила мои попытки оправдаться Вики. Я сделал глубокую затяжку, стремясь собраться с духом. — Я боюсь за тебя. Ты даже не представляешь, насколько сильно, — голос дрожал, обнажая подступающий срыв. — Знаю, — смягчилась Вики. Сквозь телефон и расстояние я услышал, как она улыбнулась. — Я поступил как трус. Оставил жалкое письмо и сбежал, — принялся я заниматься самобичеванием. Вики засмеялась. Весело и в то же время с усталой печалью. — Ну, оно не жалкое, — просмеявшись, похвалила она. — Написано хорошо. — У тебя хорошее настроение. — Ох, — здесь ее голос приобрел нотки серьезности. — Это нервный смех. Я понимаю, почему ты ушел таким образом. Мы бы не смогли проститься, опять начали бы выяснять отношения. Уокер была странно невозмутима в своей речи. Обычно ей владели эмоции. Холодность и спокойствие — мой удел. — Ты так спокойно об этом говоришь, — изумился я рассуждению. — Рассчитывал услышать наезд в свой адрес? — Вроде того, — я в самом деле в случае беседы представлял яростное негодование со стороны Вики, полное эмоций и обвинений, но никак не спокойную беседу. — Как ты? — не тая грусти, спросила она. Я выдохнул дым, не зная, как описать то, что со мной происходит. Подходящих слов не отыскалось. — Врать не хочется, — признался я. — Впрочем, и правду говорить тоже. — Понимаю, — Вики замолчала. Мы слушали тишину в трубке, улавливая незримое присутствие друг друга сквозь расстояние и бездушную сеть технологий, последнюю возможность услышать родной голос. — Люцифер, — позвала меня Уокер. — Да. — Я беременна. От тебя, разумеется, — с вымученным смехом добавила Вики. — Люцифер? — К… как? — я вскочил с места. Земля ушла из-под ног, сердце перестало биться в груди, а кровь течь по венам. Я стал каменным изваянием, из которого вышибли душу ударом карающей стали. — В день пожара я пропустила таблетку, — с тотальным спокойствием рассказывала Вики. — Врач сказала, что этого достаточно, чтобы беременность наступила. Даже при условии, что я допила оставшееся в упаковке. Я заметался по комнате. Беспомощный, потерянный, раздираемый отчаянием. «Нет. Нет. Нет. Все должно было быть не так!» Дотлевшая сигарета обожгла пальцы. Я выронил окурок, затушил голой ступней, зарабатывая новый ожог, и бессильно опустился на матрас. — Ты оставишь... — горло сковала судорога. — Оставишь ребенка? Мне не верилось, что я спросил это вслух. Что вообще допустил эту мысль. — Знаешь, — судя по сопению в трубке, Вики пыталась сдержать слезы. — Все эти дни я прокручивала в голове то время, что мы провели вместе. Хорошего было много. Больше, чем плохого. — Нам было хорошо. Очень хорошо, — согласился я. — Верно, — ее голос дрожал. Все напускное спокойствие улетучилось. — Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Фраза, насквозь пропитанная отчаянием и трауром по несбывшейся жизни. Люди всегда рисуют себе будущее, полное любви, счастья, сбывшихся надежд и никогда не думают, что жизнь обойдется с ними жестоко. — Он, — я отчётливо расслышал интонацию отвращения, — и этот город оказались чистым ядом. Они отравили наши чувства. Вики, не стесняясь, плакала, делая паузы в словах, показывая свое отчаянное беспокойство за будущее. — Мы с тобой были каплей света в этом гребаном болоте, — подтвердил я. Меня душили слезы. Горькие слезы собственного бессилия. Уокер громко шмыгнула и произнесла с наигранным весельем: — Несущий свет и его победа. — И нам это никак не помогло. Теперь ни света, ни победы, — автоматическим, ставшим привычным жестом я крутил между пальцев кольцо, не дождавшееся своего часа. — Она единственное, что осталось от нас с тобой, — рвано, хрипло всхлипнув, сказала Вики. Сердце защемило от боли. Я не мог быть рядом, не мог обнять, утешить, подарить защиту, тепло и спокойствие. Она осталась одна, как оставалась всегда до встречи со мной. — Она? — не понимая, о чем речь, переспросил я. — Уверена, что это девочка. Амели, — снова со слышимой улыбкой заверила Вики. — Амели, — медленно произнес я, запоминая, высекая на подкорке. — Красивое имя. Солнце спряталось за горизонтом. Темнота поглотила пустой дом и меня. Мы с ним утонули в кровавом мареве заката, падая в черноту бездны одиночества. — Когда я ехала в больницу, была страшно зла, — пустилась в откровения Уокер. — Намеревалась прервать беременность. Ведь я так обиделась, так разозлилась. Просто представь. Я с трудом засмеялся, глотая соленые слезы тоски. — Представляю, каких эпитетов я удостоился. Вики звонко засмеялась. Мне стало ещё больнее. В меня разом всадили тысячу острых раскаленных ножей и с садизмом прокрутили, наматывая нервы на холодную сталь. — Врач сделала УЗИ, — Уокер притихла. — У нее уже бьётся сердце. Она такая крошечная, — сквозь подступившие рыдания продолжила она. Нервы выдернули из всего тела резким безжалостным рывком. Я задохнулся. Просто-напросто забыл, как дышать. Лёгкие прошил спазм. В трубке повисла тишина. Не знаю, сколько она длилась, пока нас не прервали два коротких гудка. — Минуты заканчиваются, — опомнилась Вики. — Помнишь разговор в гостинице? — вдруг посетила меня ностальгия. — Я сказал, что хочу семью, а ты ответила, что не готова. — Да-а, — успокаивающе делая вдохи, подтвердила Уокер. — Посмотри на нас теперь. Каждый получил то, чего не хотел. Снова раздались два гудка. Вот-вот связь оборвется между нами. — Обещай, что позаботишься о нашей дочери, — второпях попросил я. — Я сделаю все, что в моих силах, — решительно заявила Вики. — Ради памяти о нас. — Спасибо. — Прощай, Люцифер, — на одном дыхании закончила она. — Прощай, Вики. Связь оборвалась.Это больше, чем мое сердце, Это страшнее прыжка с крыши, Это громче вопля бешеного, Но гораздо тише писка забитой мыши. Это то, что каждый всю жизнь ищет, Находит, теряет, находит вновь. Это то, что в белой фате со злобным оскалом По следу рыщет. Я говорю тебе про любовь. Она сама по себе невесома, Она легче, чем твои мысли. Но вспомни, как душу рвало, Когда она уходила, Как на глазах твоих слезы висли. Она руками своими нежными Петлю на шею тебе набросит. Не оставляя ничего от тебя прежнего Сама на цыпочки встать попросит. Ты даже не сможешь ее увидеть, Ты никогда не заглянешь в ее глаза. А думаешь только о том, как бы ее не обидеть, Не веря в то, что она действительно зла. Ты можешь с ней расцвести и засохнуть, Она сожрет тебя, как цветок тля. Но все равно лучше уж так сдохнуть, Чем никого никогда не любя. Дельфин — Любовь