***
Радиомолчание. Невыносимый срок. Нечто, основанное на военном жаргоне, выжженное на теле Джона пулей и годами, проведёнными под жестоким солнцем пустыни, теперь превратилось в пытку, которую он не может вынести. Телефон Джона молчит, и его экран тёмный. Ему хочется его раздавить, но если это сделать, он уничтожит последнюю слабую связь. Шерлок такого не заслуживает, а он сам, несмотря на то, что не заработал возможность поддерживать контакт, не может от него отказаться. Он не может отказаться от связи с ним. Джон ничего не слышал о Шерлоке уже почти две недели. Никаких приглашений на место преступления. Никаких спонтанных вечеров кино с Рози, дремлющей на коленях Шерлока, с холодными босыми пальцами Шерлока, поджатыми под бедро Джона на диване. Ничего. Радиомолчание. Стоя у кухонной раковины с губкой в одной руке и намыленной тарелкой в другой, Джон смотрит в окно и старается не думать об этом. Его дочь лепечет у него за спиной, стуча ручками по пластиковому подносу своего стульчика для кормления, и Джон старается не думать об этом. Радиомолчание. Это ещё хуже, чем то время, когда он думал, что Шерлок мёртв. Два года скорби, и Джон действительно желает этого здесь и сейчас. По крайней мере, тогда, в те бесконечные годы, когда он хотел поговорить с Шерлоком, он знал, что не сможет... знал, что ответа не будет, потому что Шерлок ушёл, а Джон думал, что тот мёртв. Погребённый под мягкой землёй, не оставив после себя ничего, кроме могильного камня и пыльной квартиры. А теперь всё гораздо хуже, потому что Шерлок не умер. Он здесь, в Лондоне. Поездка в кэбе − это далеко. Тридцать минут, может быть, двадцать пять, если не будет пробок. Сейчас семь утра, никакого движения, а до Шерлока ещё целая жизнь. Радиомолчание. Джон опускает тарелку в раковину, замечает, что вода остыла, и бросает туда губку. Рози громко и пронзительно кричит, и Джон вздрагивает, вырванный из своих мыслей шумом. Он поворачивается, чтобы поднять ребёнка с её стульчика, и она хватает его за лицо и нос, бормоча что-то себе под нос и глядя на его слабую улыбку. − Ба, − говорит она, сжимая маленькую плюшевую пчёлку в пухлой ручке. − Папа, − произносит она, прижимаясь лицом к его лицу. − Ш'лок, − пробует она, и Джону хочется броситься под автобус. − Нет, любимая, − бормочет он, гладя рукой её пушистые волосы. − Не сегодня. Сегодня никакого Шерлока. Маленький розовый бутончик рта Рози отчётливо выпячивается, и Джон чувствует, как чёрная волна поднимается над его головой. Она так надулась, что самый заядлый дурак бы пожертвовал писаной торбой, и от одной этой мысли у него скручивает живот. − С'лок, − повторяет она, на этот раз чуть менее чётко, почти вопросительно, пропуская звук «ш». Джон всё равно это получит. Он всегда это понимает. Как отец, так и дочь, оба они вращались вокруг оси Шерлока Холмса. Рози смотрит на него широко раскрытыми печальными глазами и прижимает грязную ладошку к его щеке. Он зажмуривается, его лицо искажается. Такое чувство, что она знает. Даже малышка знает, даже его собственная дочь может видеть, как он всё испортил, и Джон ненавидит себя. Он всегда ненавидит себя, но это новая низость, потому что Рози не заслуживает таких чувств. Балансируя с ребёнком на бедре, он качает её до тех пор, пока она не начинает хихикать и не прижимает пчелу к груди. Джон тянется к телефону. Тот тяжёлый и холодный в его руке, и молчит. Он посылает сообщение, прежде чем может отговорить себя от этого. Потому что Рози нужен Шерлок. Потому что Джону нужен Шерлок. Даже если он не может позволить себе нуждаться в нём так, как он хочет, как это болит и горит в нём, Джон может сделать это. Он должен это сделать. А если нет, то пусть эти два года повторятся снова: Шерлок сменится чёрно-серебряной надгробной плитой и бесконечными днями сожаления. «Рози скучает по тебе». Конечно, есть ещё кое-что, кроме этого. Джон скучает по Шерлоку − скучает, как по потерянной конечности, как по оторванному куску собственного тела. Но он не может этого сказать, не может выразить словами, потому что тогда игра закончится, и он проиграет. Они оба потерпят неудачу. Джон ждёт, секунды растягиваются в минуты, в час, пока его спина не начинает ныть. Рози хлопает его по плечу, и Джон, оживая, подбрасывает её в воздух. Она звонко хохочет. Он никогда не хотел быть отцом, никогда по-настоящему не думал об этом. Во-первых, был Афганистан и пуля в его теле. Затем была чернота, тонущее маслянистое притяжение депрессии. А Шерлок − как путеводная звезда, его личный маяк. Острые ощущения от погони, Игры, Работы. Ни на что другое времени не было. Даже свидания отошли на второй план. Потом «самоубийство» Шерлока, два года молчания и собирание осколков. Он обнаружил, что с помощью Мэри взял себя в руки как раз вовремя, чтобы Шерлок вернулся и разнёс всё это в пух и прах. Костёр. Свадьба. Неожиданная беременность, неожиданный шанс на то, чего он никогда не планировал. Магнуссен и Шерлок с пулей в груди, смерть Мэри, употребление Шерлоком наркотиков. Эвр. Радиомолчание. Прижимая Рози к груди, Джон радуется, что у него есть хоть что-то. Кто-то должен был привязать его здесь, чтобы он не слетел со своей оси в зелёную тоску пустой жизни, которая зевала вокруг него до того, как Шерлок вошёл в его жизнь. По лицу Рози размазано яблочное пюре. Джон ухмыляется и щекочет ей бока, увлекая её в ванну глупыми звуками; детский смех заполняет пустое пространство квартиры. Его телефон лежит на кухонном столе, тихий и тёмный, и Джон помогает Рози увеличить беспорядок, разбрызгивая воду из ванны на пол. Он старается не думать о тихой квартире и призраках в углах. Радиомолчание.***
Смс Джона − это удар в живот, нож в грудь, боль в грудине рядом с ноющим шрамом от пули из оружия с глушителем. Рози скучает по тебе. А не я скучаю по тебе. Рози. Шерлок тоже скучает по ней, конечно же. Он скучает по целому миру вещей, выскользнувшему из его пальцев, как сыпучий песок, и боль от этого заставляет его буквально заскрипеть зубами. Шерлок закидывает телефон под диван и возвращается на четвереньки, роясь в холодных коробках на полу, раскладывая фотографии на красном фоне ковра в гостиной. Снимки и холодные, твёрдые факты перед ним − это заземление. Привязка к тому, что происходит здесь и сейчас, возможность получить ответы. Сообщение Джона, самого Джона, не оставляет ничего, кроме вопросов, и Шерлок не собирается слепо лезть в ящик Пандоры. Он не идиот и не собирается вести себя подобным образом. Ему потребовалось всё, чтобы сказать то, что он сказал Джону две недели назад на кухне. Каждая унция человечности, которую он сумел нарыть в себе и удержать, говорящая о том, что он больше не социопат. И всё напрасно. Джон не хочет его видеть, и в этот момент Шерлок даже сам себя не хочет. Не такого, как сейчас, человека, которым он стал. Он смотрит на гротескные образы перед собой и молится за человека, которым был раньше. За человека, который не был бы так ранен, сброшен на землю эмоциями, сантиментами. Джоном Ватсоном и его словами Я не могу. Шерлок стучит кулаком по ковру и до крови прикусывает язык. Джон даже не объяснил ему причину. Не объяснил. Он просто сидел там, позволяя Шерлоку раствориться, и даже не сказал почему. Я не могу. Скорее всего, не может. К чёрту Джона Ватсона и его дочь, какой бы невинной она ни была. К чёрту его «не могу» и «не хочу», и всё его запятнанное присутствие в душе Шерлока. Одним резким взмахом руки Шерлок разбрасывает фотографии, всю свою тщательную организацию, и сплёвывает кровь на ладонь. Когда он откидывается на спинку дивана, это происходит с опущенными плечами и изогнутым позвоночником, а также с привкусом металла и сожаления во рту. День превращается в ночь, и Шерлок наблюдает, как солнечный свет движется по полу, пробиваясь сквозь окна, когда солнце опускается за горизонт. Кровь высыхает на его ладони, заполняя складки на коже. Шерлок прижимает ноги к груди, думает о чае и не двигается с места.***
«Какая красота в тишине», − думает Шерлок, глядя, как у него в руке звонит телефон. Красота, слишком легко разрушаемая нестройным шумом мелодии звонка. Прошло уже пять дней с тех пор, как Джон написал эту глупую фразу о том, что его дочь скучает по нему. Почти двадцать дней прошло с тех пор, как Джон ушёл от него, оставив за кухонным столом с горстью пустых жестов и ртом, полным горького сожаления. Телефон Шерлока звонит и звонит, а он смотрит на него, даже не пытаясь ответить. Да и зачем ему это? Джон уже сказал всё, что ему нужно было сказать. А что ещё может остаться? Его рука движется сама по себе, пальцы смыкаются вокруг устройства, как только оно замолкает. Приблизив экран к лицу, Шерлок видит значок голосовой почты. Он смотрит на него, смотрит, и тишина врывается внутрь, заполняя пустоту в его груди. Стук в дверь снова разбивает её, разрывает снова, и Шерлок задаётся вопросом, какой смысл в тишине, когда её так легко нарушить. Он ждёт, прислушивается к очередному стуку и вспоминает, что миссис Хадсон нет в городе. Расставив длинные ноги, он пересекает квартиру, спускается по лестнице, открывает дверь и видит там Джона − отчаянный силуэт на фоне серого лондонского неба. − Шерлок, − говорит тот, и в этом имени заключён целый мир, на который Шерлок действительно не хочет смотреть слишком пристально. Он делает шаг назад, всё ещё держась за дверь, пытаясь освободиться. − Что? − спрашивает он, и Джон морщится. Только на мгновение, прежде чем сталь встаёт на место, и перед ним возникает солдат. − Мне нужно, чтобы ты посидел с Рози, − говорит ему Джон, и Шерлок опускает взгляд, впервые заметив, что дрожащая малышка сжимает штанину Джона. Рози моргает, глядя на него своими синими глазами, такими же, как у Джона, но гораздо более понятными. Когда он снова переводит взгляд на Джона, тот добавляет: − Мне нужно идти... меня вызвали, а я не могу найти няню. Молли работает за двоих, а миссис Хадсон в отъезде. Я... пожалуйста, мне нужно... − Всё в порядке, − голос Шерлока звучит, как раскат грома, темнее и тяжелее грозовых туч. Он протягивает руку, забирая сумку с подгузниками из ослабевших рук Джона. Не обращая внимания на всё ещё заикающиеся, бегающие по губам слова Джона, Шерлок опускается на колени, оказавшись на уровне глаз малышки, цепляющейся за голень отца. Рози смотрит на него с серьёзным выражением лица, и Шерлок удивляется, как много она понимает. − Ш'лок, − говорит она, и Шерлок кивает ей с легкой улыбкой. − Привет, Розамунда, − отвечает он. Когда он протягивает руки, малышка отпускает джинсы Джона, делает два неуверенных шага и падает на раскрытые ладони Шерлока. Взяв ребёнка на руки, Шерлок встаёт и смотрит на Джона. Джон смотрит на них обоих тёмными затуманенными глазами, и Шерлок не может больше смотреть на него. − В обычное время? − спрашивает он, и Джон кивает, достаточно отрывисто, чтобы Шерлок ощутил подспудную причину его беспокойства. Боль пронзает его грудь, обжигает и ломает концы нервов, поджигает их, и Шерлок отворачивается. Он не может на него смотреть. Он не может. − Спасибо, − благодарит Джон, и в его голосе слышится судорожный вздох. Шерлок не может заставить себя почувствовать что-либо в ответ на печаль, которую слышит там. − Без проблем. − Джон отворачивается, и Шерлок захлопывает дверь у него перед носом. Он слышит, как Джон отступает, шаги затихают на тротуаре, оставляя Шерлока с полным ртом пустых, горьких слов и беспокойной малышкой на руках.