Драбблы

— Такая красивая пара, — слышит Коннор отовсюду и обнимает Норт за талию. Та с готовностью льнет к нему: крошечная, но счастливая улыбка на ее губах украсит утренние СМИ. Чем больше фотографий, тем лучше, так что Коннор касается губами обнаженного плеча Норт и опускает ресницы. Со стороны они выглядят ослепительно, он знает. Ее платье безупречно подходит к его смокингу, она без диода — она горяча, порывиста и эмоциональна, как люди. Он с диодом — он практичен и расчетлив, как андроиды. И добр, вспоминает Коннор, когда ногти Норт царапают его ладонь. Они идеально смотрятся вместе и идеально играют свои роли. Иногда ему кажется, что лучше было пустить пулю себе в голову. Иногда в глазах Норт он видит ту же самую тоску. — Они так друг друга любят… До машины всего шесть шагов, и Коннор распахивает дверцу, галантно пропуская Норт в салон. Люди обожают такие вещи, а Коннору нужно, чтобы еще какое-то время люди обожали все, что он делает. Он внутри, закрывает дверцу, и мгновение спустя они на разных концах сидения, стараясь не соприкасаться даже одеждой. Когда машина трогается, Норт трет плечо, уничтожая следы его поцелуя. Если бы Маркус был жив, он был бы на месте Коннора. Если бы Маркус был жив, они все жили бы своей жизнью и были бы хоть немного более счастливы. Но Маркуса нет, а революция осталась, и им приходится справляться без него. Коннор думает — какая безумная была импровизация: она не должна была сработать, такая низкая вероятность успеха. Но им повезло — или не повезло, как посмотреть. Коннор до сих пор помнит металлический вкус ее губ, хотя сотню раз стирал это ощущение. Он до сих пор помнит, как ждал, воткнет ли она нож ему в регулятор. Норт обняла его за шею, и они победили. Они победили. Норт вовсе не глупая пустышка. Что бы о ней ни думали люди. И все же… — Перестань появляться со своим любовником, — произносит он, отправляя сообщение. — Прячь его получше. Норт подкрашивает губы, не глядя на свое отражение, — идеальные ровные движения завораживают. — Тебя забыла спросить, — огрызается она. — Забыла, — он даже не смотрит в ее направлении. Они сидят так далеко друг от друга, как только возможно в машине. — Я в любой момент предпочту овдоветь. Это правда. — Я тоже, — шипит Норт. И это правда. Они ненавидят друг друга, как могут ненавидеть только живые существа, Коннор уверен. Лучшее доказательство, что они заслуживают человеческих прав. Им нужно потерпеть еще год. Именно столько времени, как рассчитал Коннор, понадобится, чтобы революция стала необратимой. — Я выйду здесь, — сообщает он, хотя мог бы не сообщать. Машина останавливается. В этом месте нет камер, никто не узнает, что в дороге он сбежал от своей великой любви, скрылся в темных переулках, чтобы вылезти из шкуры политика, и революционера, и звезды — и немного пожить. Дверца хлопает: четыре секунды Коннор смотрит на габаритные огни и рыжие волосы Норт в салоне. Она, естественно, не оглядывается, чтобы помахать ему рукой. Завтра они встретятся и будут друг другу улыбаться, и трогательно держаться за руки, и думать о будущем. Да, они невыносимо ненавидят друг друга. Но они в одной лодке, и этой лодке нужно как-то плыть.