Драбблы

Время тянется невыносимо медленно. Системные часы размеренно отсчитывают секунды, но Девять кажется — без всякой связной логики, — что каждый раз перед тем, как смениться, цифры зависают на много, много, много секунд. Все дело в неутоленном влечении, он знает, но сколько бы раз он не испытывал это чувство, оно не становится даже на самую малость легче. Мучительный зуд где-то в глубине, где находятся только батареи и трубки и — кажется — совсем нечему зудеть. Все дело в Конноре. Ну естественно — дело всегда в Конноре. Коннор стоит на платформе и спит: его диод не светится, глаза закрыты, он неподвижен. Здесь только тело, равнодушное к переживаниям и метаниям Девять, и это видимое равнодушие лишь разжигает в Девять огонь. Следовать списку миссий с каждой убегающей (цифры зависают) секундой все труднее. Но Девять старается: аккуратно развешивает одежду на плечики, вытирает пыль, пылесосит, задачи должны успокаивать, но они только сильнее заводят. Это необъяснимо, это бесит! Сжимая рукоятку пылесоса, Девять стоит и бесится безо всякой очевидной причины, и никакие отчеты о состоянии системы отчего-то не дают ему внятной и прозрачной картины собственных эмоций. Ему кажется, что Коннор улыбается — хотя это не так. — Коннор? — зовет Девять. Коннор улыбается, и не реагирует, и его сознание очень далеко — там, где Девять не может его достать. Он не настроил активацию на имя, и — хотя Девять точно знает, что разбудить его несложно, — все же это молчание кажется едва ли не демонстративным. Дразнящим. Сдаваясь, Девять замирает, позволяет себе смотреть — впитывать каждую деталь: тени от ресниц, изгиб губ, осанку, лишенную имитации человека. Девять, конечно, знает о том, что значит информированное согласие, но можно ли все прежние согласия считать авансом? Вопрос морали для него до сих пор один из самых сложных. — Коннор… — он не может изгнать растерянность из голоса — почему-то этот модуль один из самых сложных для контроля. С каждым днем Девять находит в себе все больше неисправностей, с каждым днем это все меньше его тревожит. Сжав пальцы в кулаки, он поднимается на платформу, пальцы его ног в носках касаются босых ступней Коннора — платформа не рассчитана на двоих андроидов, и теперь она мигает, такая же дезориентированная, как сам Девять. Если бы Девять мог мыслить здраво, то нашел бы в этом иронию: в конце концов, платформа его выносное оборудование, часть его тела. Ничего удивительного. Но он не может мыслить здраво. Он всего лишь эгоистичный андроид, девиация которого стоит так близко и улыбается даже во сне, и Девять не может этому противостоять. Подавшись вперед, он касается рук Коннора кончиками пальцев, прижимается своими губами к его губам. Эффект моментальный — будто взрыв, перезагрузка, и Девять успевает удивиться, что совсем перестал удивляться, что эта реакция со временем и привычкой не становится слабее ни на ампер. Когда-нибудь он сгорит, деактивируется насовсем. Скоро. Скоро. Но Коннор улыбается шире и открывает глаза, и он не настроил пробуждение на имя, но настроил на это, на поцелуй Девять, а значит — с деактивацией придется подождать.