Драбблы

— Тебе жарко? — Девять шепчет, хотя для шепота нет никакой причины, и кожа Гэвина под его прикосновениями действительно горячая. Всего на три десятых градуса выше нормы, но Девять она кажется раскаленной. Это субъективное ощущение. Он понимает. И все же… Он наклоняется, заглядывая Гэвину в глаза — у Гэвина восхитительные глаза, каждый раз Девять обнаруживает в них разное количество оттенков. Сейчас это восемнадцать — но Гэвин на один градус поворачивает голову, опускает ресницы, и число оттенков увеличивается сразу на пять. Кто бы мог подумать, что такое возможно? Люди не перестают удивлять Девять, и Гэвин не перестает удивлять. Особенно Гэвин. Никто из людей не интересует Девять так близко, так напряженно, как Гэвин. Десятки и сотни необычностей отправляются в библиотеку: шероховатость его кожи, случайные неровности, так отличающиеся от тщательно рассчитанной поверхности скина Девять. Волоски в его бровях и ресницах, на его руках. На груди. Щетина, по которой Девять проводит пальцами — жесткая и царапающая подушечки. Девять трется об нее щекой, подбородком, наслаждаясь необычностью ощущений: это не эротическая ласка, не поцелуй, но доставляет ему не меньшее удовольствие. Его мозг обрабатывает и архивирует поток информации от сенсоров: она такая необычная, что ее просто не с чем сравнить. Уступая порыву, он проводит по колючей щеке Гэвина языком — спускается на подбородок, застывает в том месте, где щетина вдруг заканчивается, переходя в гладкую кожу, под которой быстрыми толчками бьется пульс. Такой быстрый, быстрее нормы, и под ласками Девять он становится только сильнее. — Тебе это нравится? — смеется Гэвин, — прикольно покалывает или что?.. Его дыхание сбивается, когда Девять нажимает в ямку на шее кончиком языка. Пульсация грохочет у него в голове, каждый удар заставляет мысли рассыпаться и собираться снова. — Мне нравишься ты, — говорит Девять, — целиком. Гэвин краснеет, словно Девять сказал что-то невероятное — хотя тот просто хочет знать Гэвина лучше. Лучше, чем уже знает, лучше, чем что-либо вообще. Лучше, чем любое другое человеческое существо. Девять проводит языком по волоскам на груди. Соски у Гэвина жесткие, а кожа вокруг них неожиданно мягкая, чувствительная. Девять снова закрывает глаза, наслаждаясь ощущениями. Он возбужден — очень, — но умеет быть терпеливым, а долгая прелюдия дает ему что-то… что-то плохо описываемое словарными определениями. Что-то очень важное. — Девять… — выдыхает Гэвин. Но Девять никуда не спешит. — Я хочу знать тебя, — шепчет он, хотя это не нуждается в объяснениях, это очевидно для него, как объективная реальность мира вокруг, — хочу знать тебя, понимаешь? Каждую родинку, каждый шрам, каждый волосок. Девять прижимает губы к горячему участку над пупком — на три десятых градуса горячее кожи вокруг, — и Гэвин чертыхается, комкая простыню. Не пытаясь помешать. Он само совершенство в глазах Девять — идеальный человек, лучший во всем. Девять спускается ниже по дорожке волос, пока пульс Гэвина и его дыхание становятся чаще, чаще, чаще. Девять все сложнее контролировать идущую вразнос систему: он слишком перегрелся, слишком выбит из колеи своим маленьким исследованием. Он приоткрывает рот, рассматривая член Гэвина — каждая деталь прекрасна: каждая венка, каждая морщинка и складка кожи. Девять взвешивает его в руке, облизывает губы. Головка шершавая и горячая. Девять берет ее в рот, не торопясь скользит губами по стволу, изучает языком. Здесь так много деталей и неровностей, что ему никогда не надоест — он уверен. Он так увлечен, что пропускает очевидные признаки, и только когда Гэвин дергает бедрами вверх, проталкивая член прямо в горло Девять, тот соображает, что означали его сдавленные стоны. Теплая жидкость заполняет рот Девять, и тот улыбается, анализируя. Очередной архив отправляется в специальную папку, пока он устраивается рядом с Гэвином и тянется за ленивым поцелуем. Но вместо поцелуя Гэвин опрокидывает его на спину и наваливается сверху. — Получил кайф, суперкомпьютер? — усмехается он. И Девять усмехается в ответ. — Безусловно. Но этот результат, Гэвин, — он обхватывает запястье Гэвина и тянет его руку ниже, себе между ног, — ты точно мог бы улучшить.