Совращение Небес: Тайна последнего контракта, или Смерть и Рождение Архонта

****

Колизей. Монстры. Их много вокруг. Над головой же завис мутный купол, которого совсем не было видно с лестницы. "Подстава подстав…" Да ещё и Чжун Ли куда-то делся. Разве он не должен был тоже свалиться? Однако Чайльд здесь определённо один, если не считать подступающих всё ближе лавачурлов с каменными и ледяными щитами. И пусть нет ни одного мага Бездны, чтобы ими управлять, от монстров так и веет угрозой. Впрочем, увернувшись от первого удара, Чайльд озадаченно оглядывается – показалось, что атака была довольно вялой? В воздухе ещё висит мелкая белесая пыль, от неё дерёт горло, щекочет в носу и трудно рассмотреть детали, однако эти эволюционировавшие хиличурлы явно измождены, а в стене, окружившей арену, мерцают жёлто-оранжевые камни, похожие на янтарь… и здесь их больше, чем было на лестнице. Неужели это и есть сила, блокирующая Глаз Бога и Глаз Порчи? И она действует даже на монстров? Хозяева подземного колизея совсем не заботятся о своих гладиаторах? Взревев, два лавачурла бросаются на Чайльда с чуть более заметной прытью, чем их предшественник, но и от них ему удаётся ускользнуть без труда. И всё же… долго без оружия не продержаться – а где его взять? "Ничему меня жизнь не учит, теперь всегда буду таскать с собой хотя бы один настоящий клинок!" Нет, обычно у Чайльда за голенищами сапог припасена парочка кинжалов, но сегодня он рассудил, что тайное общество вряд ли пустит на свою тайную встречу вооружённого гостя-иностранца, поэтому избавился от всего, что могло бы вызвать вопросы – ведь у Чайльда в любом случае оставалась возможность призвать целых три вида оружия: лук, кинжалы и копьё. Ну, то есть, почти в любом случае… С другой стороны, сегодня ему представилась редкая возможность опробовать силы против нескольких десятков монстров в три раза шире и в полтора раза выше себя, с глыбами мускулов и с крепкими, словно скалы, щитами. Выйти против них с голыми руками? Даже Чайльду до сих пор не приходила в голову подобная глупость… однако здесь его мнения никто и не спрашивал. Бдыщь. Бух. Бам-бам-бам… Покатился щит по песчаной земле, когда Чайльд запрыгнул на спину пронёсшегося мимо монстра и рывком свернул ему шею. Удалось это лишь потому, что после рывка лавачурлы всегда замирают на долю секунды. Но радоваться рано – будь у гада хоть какое-нибудь оружие, его можно было бы присвоить, но что делать с тяжёлым щитом? Разве что укрываться за ним… только вот Чайльда такая тактика не устроит. Лавачурл со свёрнутой шеей, продолжавший какое-то время стоять, всё-таки заваливается на землю – и в тот же момент к Чайльду бросаются ещё трое, причём ровнёхонько с трёх разных сторон, так что отпрыгнуть толком некуда. Остаётся лишь присесть и проскользнуть под грубыми краями ледяного щита… схватиться за него, меняя и свою, и вражескую траекторию… а потом врезать монстру по мощным икрам, частично защищённым каменистой бронёй, заставляя потерять равновесие и принять на себя рывки оставшихся двух собратьев. Чайльда едва не хоронит под отброшенной тушей. Но лучше бы похоронило, потому что отдачей его относит прямо под ноги другого монстра, и тот, взревев, высоко поднимает свой щит, явно намереваясь располовинить наглого человечишку. Всё происходит слишком быстро – Чайльд лишь чудом успевает выставить руки и остановить падающую сверху каменную гильотину. Гильотина эта зверски тяжёлая, с острыми сколами на краях, так ещё и лавачурл наваливается на неё всем своим весом. А земля уже содрогается от тяжёлых шагов подступающих со всех сторон монстров. По локтям стекает кровь. Плечи немеют от напряжения. А опередивший остальных лавачурл уже опускает мощную ступню на голову Чайльда. Подогнув ноги и отпустив щит, тот отталкивается от лап первого лавачурла: усыпанная песком арена совершенно не скользкая, далеко проехаться на спине ему не удаётся – и вместо головы ступня сминает коленную чашечку. От дикой боли перед глазами всё вспыхивает ярко-белым. И уже в следующий миг Чайльд осознаёт себя размахивающим обломком щита. Когда и главное как он сумел вскочить – в памяти не осталось, но наступать на левую ногу безумно больно. А всё больше звереющие монстры продолжают бросаться на него один за другим, постепенно тесня к краю арены. "Меня так затопчут". "Унизительно" – слишком слабое слово, чтобы описать разочарование этой схваткой. Был бы у Чайльда хотя бы нож… Считается, что Глаз Бога почти не влияет на физическую силу, однако с тех пор, как он у него появился, Чайльд совершенно точно стал сильнее обычного человека, и сейчас вполне способен не только свернуть шею огромному монстру, но и отхерачить ему пару конечностей даже тупым ножом. Но ножа нет… а с повреждённой ногой по чужим спинам не особо поскачешь. – Твою мать! Щит задевает плечо. Чайльд отскакивает в сторону, но всё равно упирается в стену. Врезавшийся же в ограждение арены лавачурл отряхивает обломки каменной кладки с щита и уже вновь разворачивается. Кажется, между монстрами существует какая-то договорённость: пока атакует один или одна группа – другие ждут своей очереди. Но это разумно, ведь даже будь они мельче, толпой бы лишь мешали друг другу… и у Чайльда было бы больше возможностей ускользнуть, чем под наблюдением десятков яростных глаз. Однако осколки ограждения, повреждённого щитом, дарят небольшую надежду – и теперь, уворачиваясь, Чайльд направляет лавачурла к уже повреждённой части стены. Бам. Бух. Бдыщ. Каждая попытка опереться на полураздавленную ногу вызывает вспышки острой боли, пронзающей кости и ввинчивающейся в мозг, но Чайльд в курсе о своём повышенном болевом пороге – так что уверен, что выдержит. И потому вновь подпускает лавачурла так близко, как только возможно, чтобы успеть увернуться в последний момент. И вновь тяжёлая туша застывает, приходя в себя после рывка и столкновения со стеной. А когда отступает, чтобы взять новый разгон, Чайльд сжимает зубы и начинает карабкаться вверх по ставшему пологим пролому, быстро перебирая конечностями. Он вовсе не ждал, пока в ограждении образуется дыра, достаточно более или менее удобного подъёма, чтобы выбраться в зону трибун с повреждённой ногой. Рыча, несколько лавачурлов принимаются карабкаться следом, но внутри стены много песка и разного рода мусора, так что крупные туши постоянно сползают обратно. Пока один из этих неудачников, в конец озверев, не находит в себе силы, чтобы взмыть в воздух мощным прыжком – и приземлиться прямо на Чайльда. Точнее, прямо на то место, где тот мог бы быть, если бы не схватился за неудачный камень и не съехал бы на метр вниз: прямо на рога всё-таки сумевшего почти догнать его монстра. У ледяного лавачурла рога очень острые. Пропоров до мяса вторую ногу, Чайльд вспоминает, как однажды в детстве наступил на торчащий из доски гвоздь. Так вот, гвоздь тот был тоньше и короче в сто раз… Схватившись за рог окровавленной рукой, вторую сжав в кулак, Чайльд пробивает крепкий череп, заодно ломая и свои кости тоже. Но зато впившиеся в его ногу когти разжимаются, оставляя после себя повисшие лоскуты штанины. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Аплодисменты доносятся откуда-то сверху, но у Чайльда есть, чем заняться – оттолкнувшись, он хватается за верёвку на бёдрах приземлившегося выше монстра, а когда тот протягивает к нему загребущие лапы – срывает этот примитивный пояс, подаётся навстречу и забрасывает его на мощную шею, словно ярмо. Естественно лавачурл тут же взбрыкивает. И заключает Чайльда в крепкие объятия. Рёбра издают жалкий хруст. Но трофейный клык, подвешенный на сорванный пояс, уже вонзается в покрытую шерстью шею. И ещё раз. И ещё. Кто-то из забравшихся к ним монстров вновь хватает Чайльда за ногу, то ли пытаясь оттащить от своего собрата, то ли просто вырвать конечность, но вместе с Чайльдом вниз валится и фонтанирующий кровью лавачурл. Внутренности сминает под тяжёлой тушей, свалившейся на другую, такую же жёсткую, ощетинившую каменными шипами. Взгляд застилает тьма. Но боль не позволяет Чайльду отключиться, и он вновь слышит какие-то хлопки. Потом топот. А затем кто-то вытаскивает его из кучи малы. – Поразительная сила духа… А какая живучесть! Знакомый голос, но кровь заливает глаза, и Чайльд толком ничего не видит, кроме расплывчатого белого пятна. Его поднимают, укладывают на что-то узкое и жёсткое – и воля к сопротивлению уступает облегчению. Хотя Чайльд собой крайне недоволен. И это недовольство удерживает сознание на краю, заставляя балансировать между усиливающейся от тряски болью и подкатывающей к горлу тошнотой. Хотя к чему упрямиться? Ведь проще позволить себе отключиться. К тому же, с трудом различая каменистый потолок, проносящийся над головой, у него всё равно не выйдет запомнить путь. – Не переживай, я тебя подлечу. Но тебе стоило прийти ко мне раньше – тогда бы сегодняшнее испытание показалось бы пустяком. "Испытание? Так значит, я – тот самый непрошедший одобрение кандидат? Вот ведь сволочи… Но ты тут каким боком, безумец?!" От самодовольного голоса Дотторе уже раскалывается голова. А тот всё продолжает нести чушь. Он уже не раз делал Чайльду предложение стать своим подопытным. И даже когда Чайльд доказал, что является сильнейшим из Предвестников, доктор не пожелал успокоиться. Если бы не запрет Царицы проводить эксперименты на "своих", он вероятно бы так и продолжал его доставать. "Ублюдок, ты заодно с Натланом? Но почему? Разве Царица мало тебе дала? Парочка запретов – а в остальном делай, что хочешь! …безумная тварь, я так и знал, надо было избавиться от тебя ещё в тот раз, когда ты впервые заикнулся, что из меня вышел бы отличный экспериментальный материал!" Наконец тряска затихает, потолок сменяется на более гладкий, с мраморными прожилками. Чайльда подхватывают, перекладывают на жёсткий стол, и над головой, заставив зажмуриться, вспыхивает яркая лампа, а в нос ударяет вонь антисептика. – Мне не терпится начать… но сначала тебя следует подлатать. В зубы суют кляп, руки и ноги привязывают, холод касается кожи, когда Дотторе начинает разрезать штанину. "Эй, а анестезия мне не положена?!" Похоже, что нет, потому что кости сломанной ноги поливают какой-то гадостью и начинают собирать наживую. Чайльд мычит, путы трещат и рвутся, однако на плечи наваливаются какие-то странные существа: то ли люди, то ли монстры, то ли и то и другое… Сознание уплывает… но то и дело выныривает обратно. За всю свою жизнь Чайльд ещё ни разу не ощущал подобную боль, хотя думал, что успел повидать и пережить многое: его травили, протыкали, поджаривали, замораживали, топили, почти раздавливали и пронзали сильнейшими разрядами тока, но кто бы мог подумать, что собирать и сращивать кости может быть настолько невыносимо? Словно плоть ковыряют раскалёнными иглами и вырывают из неё куски раскалёнными щипцами. Словно проворачивают мозг через мясорубку. Словно последовательно испаряют клетку за клеткой… В какой-то момент Чайльд открывает глаза. Его уже никто не держит, и вокруг царит полная тишина, однако всё ещё светло и прохладно. Попытавшись поднять голову, он обнаруживает, что этому мешает лента, повязанная вокруг лба и пропущенная где-то там, под койкой. Конечности тоже зафиксированы. Но так же пошевелиться не даёт и сильнейшая слабость. – Хорошо, хорошо… вы уже пришли в себя… замечательно… На этот раз голос незнаком – звучит надтреснуто и надрывно, словно принадлежит одновременно капризному ребёнку и дряхлому старику. Только вот искажённое кривой ухмылкой лицо, которое появляется в поле зрения, лишено каких-либо признаков пола и возраста. "Ещё один безумец? Боже, за что?!!"