Совращение Небес: Тайна последнего контракта, или Смерть и Рождение Архонта

****

Охранники… Когда они появились? В памяти нет ни единого намёка, в честь чего здесь почётный караул. И не только это… с одной стороны Чайльд помнит, что должен был отправиться в Натлан по указанию Царицы, с другой – воспоминание смутное, словно о сне, готовом вот-вот раствориться. То же касается и Голда: вроде бы Чайльд знает, что это тот самый Великий Грешник, однако откуда? Покосившись на лысое существо, улёгшееся руками и головой на кушетку возле его плеча, Чайльд неожиданно натыкается на отнюдь не сонный взгляд. В глубине синих глаз последнего принца Каэнри'ах мерцают красные искры, подсвечивая чёрный крестообразный зрачок. – Нейронные связи в вашем мозгу нарушены, – тихо произносит Голд, не поднимая головы и пряча губы за сложенными перед собой руками. – Не пытайтесь насильно всё вспомнить. – Кто ты? – прищурившись, интересуется Чайльд. – И куда дел Голда? – Это я, просто… чуть менее безумный, чем обычно. Да уж, лысик уже точно не выглядит, как блаженный сумасшедший, которого может обрадовать "чёрный песочек", скорее – как просветлённый монах из горного монастыря. – И как оно? В трезвом уме и доброй памяти? – Препогано. Голд поднимается, разминая шею, потягивается и, словно только что заметив мигающий шкаф, всматривается в огоньки. – Что это за ерунда? – спрашивает Чайльд, пытаясь не выдать голосом, насколько взволнован. – Вашу кровь очищают. После введения реагентов часто образуются примеси… – вяло отзывается Голд. – Но к чему вам эта информация? Просто сдайтесь. Дотторе всегда доводит задуманное до конца. – А вы успели подружиться, а? – Вовсе нет. – Тогда зачем ты ему помогаешь? Смутно, но Чайльд припоминает, как совсем недавно Голд валялся на полу, осыпаемый ругательствами и пинками то ли за криворукость… то ли за что-то ещё. Однако попытка напрячь мозги приводит к внезапному приступу тошноты. Конечно, какие-то картинки всплывают в памяти, но слишком отрывочные, чтобы сложиться в целую картину. – На что вы намекаете? – оборачивается алхимик, подкрутив пару рычажков, и гудение в шкафу меняет тональность на более низкую. – На то, что можно жить намного спокойнее – без всех этих пинков и издевательств. Голд никак не реагирует на провокацию, лишь опускает глаза и встаёт со стула. Кажется, он собрался уйти. – Ты же понимаешь, чего Дотторе от тебя хочет? – добавляет Чайльд поспешно. – Может, он и правда добивается всего, чего хочет, однако касаемо Кхемии – вряд ли ты когда-либо сможешь обучить его этому искусству, не так ли? Казалось бы полный равнодушия и невозмутимости взгляд древнего алхимика мгновенно заволакивается паникой. Голд даже хватается за изножье кушетки, наклоняясь вперёд: – Откуда вы- …нет, это невозможно… Его возглас привлекает внимание охраны, но парни даже не оглядываются, лишь недовольно переступают с ноги на ногу и дёргают спинами, словно раздражённые кошки. Глянув на них, Голд вновь обходит кушетку и склоняется над Чайльдом: – Я – алхимик! – заявляет твёрдо, правда, почему-то шёпотом. Вероятно, от великой гордости за своё звание. – И какой же ступени посвящения? – язвительно уточняет Чайльд, ориентируясь не столько на знания, сколько на пережитые во сне ощущения и разделённые с его главным героем мысли. – Разве тебя не считали неудачником? Разве придворные не хихикали тебе вслед всякий раз, как видели? Разве караульные не косились на тебя снисходительно, когда ты шёл в свою башню? Разве не украл ты философский камень лишь потому, что без него не был способен создавать живое из неживого? – Мне просто нужен был катализатор! И вновь Голд вскрикивает слишком громко и привлекает внимание охраны. Да уж, не судьба им сегодня подремать на посту. – Плохому танцору яйца мешают, – кивает сам себе Чайльд и подытоживает: – Ладно, где камень, ты не знаешь… в алхимии – тот ещё бездарь… хоть и умудрился прожить пятьсот лет. Так может, хватит притворяться и подставляться под удары? Где твоя дворянская гордость? Хочешь сдохнуть, ползая под чужими ногами? Голд поджимает губы и вновь косится в сторону стражников. Однако Чайльд не дурак, чтобы орать, а даже если они и услышали что-то, скорее всего пропустили мимо ушей – ведь если бы эти парни действительно интересовались их разговором, вряд ли бы так открыто демонстрировали своё недовольство, скорее бы затаились, притворившись, что крепко спят. Да, стоя. Как кони. И всё же Чайльд продолжает, значительно понизив голос: – Не хочешь сбежать? В такое место, где никто не будет тебя доставать? Какое-то время Голд молча сверлит взглядом впалый живот Чайльда и бёдра, прикрытые куском простыни, и спустя пару минут губы его всё-таки оживают: – Я не пленник. Вот и весь разговор. Оттолкнувшись от кушетки, последний принц Каэнри'ах стремительно выбегает из огороженного ширмами пространства. Однако, похоже, что слова Чайльда его всё-таки зацепили. "Трусливый гадёныш…" Шкаф с огоньками продолжает гудеть и мигать, Чайльд пялится в потолок, пытаясь найти ещё хоть какой-нибудь выход, однако без Глаз и в таком обессиленном состоянии… что тут можно придумать? Как справиться с этими чёртовыми ремнями? Он привык надеяться лишь на себя. Но сначала бы разобраться, что здесь вообще происходит. Лёжа без сна, Чайльду остаётся лишь копаться в собственных воспоминаниях, сейчас напоминающих клубок из кусков разорванной одежды, по которым сложно даже понять, чему они раньше принадлежали, да прислушиваться к дыханию стражников: один даже умудряется дать храпуна, при этом оставшись стоять со скрещёнными на груди руками. Чайльд же доводит себя до такой тошноты, что будь в его желудке хоть что-то – давно бы захлебнулся. Утро начинается с того, что зажигается свет. Неизвестно, как там снаружи, но Дотторе заглядывает к Чайльду, позёвывая, хотя с тем же успехом мог продрыхнуть весь день и проснуться лишь к вечеру. – Ну-с, и как наши дела? Вопрос явно с подвохом. Не желая выдавать своё состояние, Чайльд оставляет на лице предельно равнодушное выражение, но всё же отзывается: – Это ты мне скажи. Дотторе согласно кивает и обходит кушетку. После переключения рычажков, гул в шкафу начинает стихать, как и поток крови в прозрачных трубках. – Уже вспомнил, что случилось? И снова вопрос, заданный слишком уж легкомысленно, чтобы небрежно ответить. – …и что же я должен вспомнить? Качая головой, Дотторе довольно аккуратно вытаскивает из вен толстые иглы, заклеивает оставшиеся ранки и садится на стул, на котором несколько часов назад дремал Голд. – Мой друг, – голос у него тоже довольно учтивый, даже заботливый. – Вы связались с Обществом Пламенной Розы, попали в Колизей и… проиграли. – Бред! Как я мог проиграть? Чайльд возмущён, но стоило словам Дотторе проникнуть в мозг, как перед глазами одна за другой вспыхнули отрывочные сцены с участием лавачурлов. "Что за чушь?! Почему я дрался голыми руками?" – Где мои "глаза"? – Я верну их, когда вы поправитесь. Наберитесь терпения. Звучит так, словно Дотторе привязал его к кушетке исключительно из благих побуждений. Только верится в это с трудом. – Ври, да не завирайся. Чайльд сжимает кулаки, в тысячный раз проверяя ремни на прочность, но Дотторе этого словно бы не замечает, продолжая рассматривать ставшую ярко-синей сетку вен на руке. Какое-то время лицо за маской продолжает сохранять спокойное, даже безмятежное выражение, но вот видимый уголок рта заостряется, голова склоняется к плечу, и серьга в виде пробирки повисает в воздухе: – Похоже, процедур потребуется больше. После чего безумный экспериментатор уходит. Но недалеко: Чайльд слышит, как затихают его шаги всего в нескольких метрах от загородки, и как через минуты две вновь начинают приближаться. Дотторе появляется со шприцом. Только вот его мгновенно хватают за запястье. – Принц приказал… – негромко, но жёстко произносит один из стражников предупреждающим тоном. – Да знаю я! – Дотторе вырывает руку. – Это лекарство! – Чёрта с два, – тут же реагирует Чайльд, догадавшись, что охрана здесь выставлена каким-то третьим лицом, явно негативно относящимся к безумным экспериментам. В памяти всплывают чьи-то обсидиановые глаза и мягкий улыбчивый рот, но ничего более конкретного… разве что (почему-то) желание убить их владельца. – А я говорю: это лекарство! – зыркнув на Чайльда, Дотторе высоко поднимает руку со шприцом, ибо охранник пытается вновь его схватить. – Я же не идиот, чтобы так нагло нарушать приказ Его Высочества! Кажется, этот аргумент ставит стражника в тупик, и тот, поколебавшись, отступает. Чайльд же лишь бессильно сжимает зубы. Он понятия не имеет, что в шприце, но даже если чудо-сыворотка, способная мгновенно восстановить силы и память – даже тогда Чайльд предпочёл бы обойтись без этой сомнительной инъекции. Однако Дотторе уже подошёл и готовится воткнуть на место недавно вытащенной иглы новую. Как вдруг его отвлекает раздавшийся за загородкой шум, а затем поспешные шаги. – Дотторе! Это четыреста пятый! – раздаётся громкий запыхавшийся голос. – Я перепутал, прости! Вот! Для вмешательства в память ведь нужен триста двенадцатый? Теперь бдительный охранник перехватывает за запястье Голда, тоже ворвавшегося со шприцем наголо, и строго интересуется: – А четыреста пятый? – Четырёхсотая серия с мутагенными вирусами! – довольно лыбясь, сообщает Голд, явно вернувшийся обратно к безумному состоянию, а потому беззаботно радующийся, словно ученик, получивший от учителя вопрос, на который знает ответ. – Принц обязательно обо всём узнает, – повернувшись к замершему Дотторе, предупреждает стражник. И даже делает шаг, будто собрался отправиться на доклад прямо сейчас… но в воздухе проносится светящийся клин, и стражник заваливается на пол с дырой в черепе. Рядом падает и его схватившийся за саблю напарник. Дотторе же медленно и глубоко вдыхает, а затем так же медленно выдыхает: – Ну вот… теперь можно спокойно поработать, – и протягивает руку Голду. – Давай сюда. Чайльд предпринимает ещё одну попытку разорвать ремни, но удостаивается лишь насмешливого взгляда, после чего игла всё-таки втыкается в его руку. Хорошо хоть, что в заменённом шприце не вирус… впрочем, это не слишком-то утешает. Белые шторы становятся сильно ярче и будто бы подступают ближе, потолок же наоборот – резко отдаляется, Чайльд с трудом справляется с паникой, а ещё через миг проваливается в темноту и тишину. . . . . Бух. Бух. Бух. Шурх. Бам. Звеньк. – Дотторе! Не надо! Я не хотел! – хнычущий голос врывается в туманную дымку, заполнившую сознание. Некоторое время Чайльд прислушивается, пытаясь понять, кому тот принадлежит. Но потом муть перед глазами расползается, зрение обретает чёткость, и в памяти всплывает имя: "Голд". Но Чайльду совсем не хочется ничего вспоминать – он вновь пытается заснуть, вернувшись в блаженное состояние покоя, но непрекрающийся шум продолжает мешать. "Кажется, его опять избивают…" Воспоминания всплывают, словно метановые пузыри со дна старого болота: Дотторе, укол, стражники, Голд, Каэнри'ах, Натлан, поручение Царицы… – …твои гибриды ни на что не способны! Постоянно получаются либо тупые овощи, не способные ни на что, кроме исполнения самых простых приказов, либо не менее тупые берсерки, совершенно не поддающиеся контролю! Откуда в них такая тяга к разрушению?! – Я всё исправлю, Дотторе! Мне просто нужно вспомнить! Прошло столько времени! Шурх! Бдыщь! – Ы-ы-ы… – А есть ли тебе что вспоминать, а?! Бряк. Бух. – А может и тогда монстры тебя не слушали? Бдыщ. Бдыщ. – Ы-ы-ы… Дотторе… ы-ы-ы… я вспомню, вспомню… От воя у Чайльда начинает раскалываться голова, но к счастью, экзекуция скоро стихает. Раздражённый Дотторе проносится мимо, а ещё через какое-то время в проёме с обрывком шторы появляется Голд. Тел на полу больше не видно, как и новых стражников, значит – времени прошло не так уж и много. По крайней мере, новую охрану прислать ещё не успели… Хотя, могли и просто не захотеть. – Ско- …сколько я уже тут? Во рту ужасно пересохло. Голд подносит к губам Чайльда горлышко бутылки, при этом свободной рукой утирая кровь из разбитой брови. Правая половина его лица распухла, губы посинели, сквозь рваные прорехи халата виднеются сизые синяки. – П-пейте… – просит Голд, ибо Чайльд упорно сжимает зубы, не желая глотать дьявол знает что. – Эт-то вода. "Может, я и не в себе, но не настолько, чтобы довериться пятисотлетнему идиоту!" – П-правда вода… Жидкость стекает по лицу, попадает в нос – Чайльд отворачивается. А Голд тем временем вытаскивает что-то из кармана. Что-то блестящее. – В-вот. Это же в-ваше? Я помогу в-вам, хорошо?