Воздух

Плавным движением, раз. Несильным давлением, два. Ровной полосой, три. Легкой болью, четыре. Розовым рубцом, пять. Пять царапин легли рядом, мерно зудя лёгким жжением. Дазай отложил лезвие. Достаточно. Пока достаточно. Это не сложно — прятать шрамы. Бинтами, рукавами, улыбкой. Это не сложно — прятать боль. Это не сложно — собирать себя заново. Это не сложно. Боль приносит удовлетворение. Сладкая, ровная, горячая. Дазай наслаждается ею. Он любит боль. Физическая очень легко разгоняет душевную. Он понимает, что зависим. От выпуклых полос, которые больно трогать. От всплеска адреналина, ударяющего в голову. От ощущения расходящейся кожи. От запаха крови. От собственной калечности. А ещё он понимает, что зависим от тёплого взгляда. От аккуратных прикосновений, спокойного голоса, участия, заботы. Вот только Куникиде есть ещё кому дарить всё это. Есть на кого его променять. У Дазая нет. Это выкручивает. Куникида хмурится, разматывая бинты. Он качает головой, прикасаясь к шрамам. Он горько поджимает губы, видя свежие полосы. Дазаю нехорошо от этого. Он хочет, чтобы этот взгляд перестал так на него смотреть, чтобы Куникида вернул бинты на место и не видел всего его уродства. Он не хочет, чтобы Куникиде было больно от его боли. Но желание Дазая ничего не меняет. Дазай хочет скрыть, но не может. Он уже вкручен всеми остатками своей души в этого человека. И он каждый раз представляя горький взгляд, обещает себе прекратить. В глубине души прекрасно понимая, что не сможет. Не так, не сразу. Так он чувствет себя ярче, живее. Без этого он загибается. Но Куникида не хочет с этим мириться. Обещает не оставлять. Дазай не понимает, что чувствует. И иногда скрывает мелкие шрамы. Сдаваясь только когда совсем плохо. Но иногда скрывает и это. Куникида тепло улыбается, Дазай улыбается в ответ. Ему кажется, что улыбка идёт трещинами.