И лишь наша любовь имеет значение.

мою любовь к тебе навечно пусть сохранит наш майский вечер

— Прыгнем, дядя? Цзинь Лин стоит на самом краю невысокой скалы. Его распущенные волосы скрывают обнаженную спину и половину ягодиц. Ваньинь хмыкает, сбрасывает одежду, которая шелковыми змеями бежит по его телу, расстекаясь при этом фиолетовыми лужами по земле. — Не побоишься? Жулань оборачивается надменно. В его глазах - смех и превосходство. Цзян Чэн хочет преклониться, хотя старший и более уважаемый здесь он. — А ты? Играет, сопляк! Цзян Чэн хватает мальчишку за волосы, сжимая в кулаке, а потом подступает ближе, касается своей грудью его ровной и чуть прогнутой спины. — Не волнуйся, я боюсь лишь одного в этой жизни. — Чего? — Потерять тебя. А-Лин неожиданно отпускает всю свою спесь и важность, краснеет и замирает, когда дядя отпускает его волосы и нежно гладит плечо. — Прыгнем, — шепчет он, заплетая тугую косу своему племяннику, перехватывая фиолетовой лентой. Они сцепляют пальцы, крепко сжимая ладони, а потом делают одновременный шаг вниз. Ледяная вода озера, в которое они падают, принимает их чистым коконом, отрезвляя разум и тело. Цзинь Лин прижимается к телу дяди, ведь тут очень глубоко, он не может достать дно, от этого накатывает какая-то паника, но крепкие руки А-Чэна держат крепко, хотя и видно, что ему самому не очень удобно плыть так. Ближе к берегу вода теплее, почти как парное молоко. Жулань становится ногами на песок, позволяет дяде отжать влагу из своих волос, а потом бросается ему на шею, прижимаясь голодным поцелуем к губам. Цзян Чэн от неожиданности стонет, обхватывает тонкую, девичью талию, роняет племянника в воду. Влажно лижет шею, касается тела жадно, властно. Не может иначе: А-Лин - его. Принадлежит лишь ему. — Хочу сверху, дядя, — просит мальчишка, разводя колени в стороны. — Обойдешься. — Пожалуйста, пожалуйста. Некогда препираться, скоро здесь будут другие адепты. Дядя! Ох уж этот властный тон. Бесит до одури. Цзян Чэн одним рывком переворачивается на спину. Теплая вода принимает его, окутывая мелкими песчинками со дна. Цзинь Лин ложится ему на грудь и слегка приподнимает бедра. Ваньиню это на руку. Он быстро готовит его, раскрывает бережно, но скоро. Без масла больно, не получается проникнуть, поэтому Цзян Чэн просто целует своего маленького А-Лина. — Не сделаю тебе больно, — шепчет он в губы, слегка отодвигает племянника, чтобы их возбужденная плоть касалась друг друга. — Я не нежная девушка, меня нечего жал... Ах! Дядя, ещё! Глава Пристани Лотосов подбрасывает бедра, доводя молодого главу Цзинь до пика блаженства. — Не нежная девушка, нет. Мой нежный юноша, — голос хрипит, на губы попадают выбившиеся волосы из косы племянника. Тот почти упал на него, скребя пальцами дно. Песок нещадно забивается под ногти, неприятно качается вода, создавая легкий всплеск. — Мой прекрасный лотос. — Дядя, говори... Еще. — То, что я люблю больше жизни. — Да-да. — С кем мне так хорошо. — Еще, дядя. — Кого никогда не отдам. Не позволю обидеть. За кого убью любого. — И меня убьешь... — И тебя. —... своей любовью! Дай мне, пожалуйста, не могу больше. — Именно. Сейчас, А-Лин. Потерпи. Он доводит его до конца рукой, а потом ждет, пока Жулань лениво склоняется вниз, касается губами его члена. Это быстро: одно заглатывание всего лишь. И белое семя на красных губах. — Умойся и пойдем, нам ещё вещи забирать надо. — Давай поспорим: кто быстрее окажется на скале, тот сегодня ночью владеет. Ваньинь смеётся, выходит из воды, смотря на то, как А-Лин убегает вперед. Качает головой и делает высокий и длинный прыжок, оказываясь явно быстрее своего глупого племянника. — Эй! Так не честно! — бесится он, пока Цзян Чэн одевает на обсохшее тело клановую одежду. — Ты использовал свои духовные силы. — А об этом уговора не было. Ты не поставил условия. Цзинь Жулань дует губы под тёплый смех своего дяди. Но такой расклад ему приятен. Ночь будет горячей.