~
Утро проходит в спешке. Снова собрать сестру, которая к слову, старается изо всех сил помогать брату как может, самому собраться, получить пиздюлей за то, что практически ничего не поел, снова начать бояться родителей, ну и всё в таком роде. Но это будет утром. Ночью же… Приятным, но не менее пугающим остаётся только одно — Маруся. Шастун младшая — свет в его прогнившей жизни. Маленькая принцесса, которую он всегда спасёт от страшного дракона. Фарфоровая кукла из дорогущих детских магазинов. Но кое-что отличает её от всего этого. Каким бы она не была лучиком золотого солнца, страшный тёмный мир, недостойный такой светлой девочки, как она, всё больше поглощает её в свои крепкие и жуткие цепи. Маше страшно, Маша боится. Маша не показывает это. Она скрывает ото всех свои эмоции, чувства и страхи. Девочка плачет по ночам, всхлыпывая в подушку так тихо, что Антон сегодня с первого раза даже не понял что происходит. Маленькая принцесса боится дракона, а её верный принц не может её спасти. Он сам боится дракона. А самое обидное в том, что злой и устрашающий дракон — это дом. Их дом, их родители. Когда они вернутся домой, а им придётся вернуться, наступит самое страшное, что только может быть. Потому что у фарфоровых кукол тоже есть сердце, потому что у фарфоровых кукол тоже есть чувства. И в отличие от дорогих куколок Barbie, его сестрёнка — бесценна. Он схватился на неё двумя руками и никогда не отпустит. Тем более слыша в соседней комнате плач сестры. Смысла уходить именно сегодня нет, уже завтра суббота (всё же, сейчас час ночи пятницы), приезжают родственники с маленьким ребёнком, у которого день рождения. Они должны были всё это время жить у Позовых дома, но какой-то довольно небедный двоюродный дядя (которого Дима даже не разу в жизни не видел) арендовал им небольшой домик за городом, а это в их нынешней ситуации, им же на руку. Завтра они приезжают, забирают Позовых и, теперь уже, Шастунов, и передвигают праздник на этот самый участок. Но это всё завтра, а сейчас… Осторожно поднявшись с временно своей постели, соприкасаясь бледной кожей ног с холодным полом, Антон как можно тише бредёт в соседнюю комнату к своей малышке. На часах уже примерно чуть больше часа ночи. Он проходит по тёмному коридору, осторожно приоткрывает дверь и заглядывает внутрь. Марьяна (как любил называть её Серёжа) сидит на кровате, уткнувшись руками, закрывающими влажные глаза, в согнутые колени и её плечики тихо-тихо содрогаются от рыданий. А у Шаста сердечко разрывается от увиденной картины. Он не знает что делать. Антон молча усаживается на край её постельки, чувствуя как прогибается мягких матрас, и… просто ждёт. Он привык, что успокаивают его, а сам он мог лишь рассмешить человека, чтобы ему, типа, не так грустно было. Он привык, что у всех проблемы тупые, смехотворные, ненастоящие. Разве можно ныть при всех от того, что ты вдруг пролила на себя в столовой кофе?! Придёшь домой и постираешь, блять! Зачем вся это показуха, чтобы тебя пожалели? Зачем им всем эта жалость и сочувствие? Для Шастунов, и старшего, и младшей — это неприемлемо. Они скрывают свои эмоции, незаметно для всех рыдая в подушку и тухнут. Медленно, но верно погибают, тонут в собственных страхах и переживаниях. Выжигая из себя все настоящие эмоции и выпуская их из себя через слёзы, катящиеся по раздражённой от этого коже щёк. Поэтому теперь Антон не знает что делать. Он понимает, лезть не надо. Ей нужно выпустить все эмоции. Слова всегда лишние. Зачем тебе в разбитом состоянии эти все «о-боже-ты-что-плачешь-что-случилось-ну-не-плач-пожалуйста». Это как после смертельной аварии сказать «ой, простите» и нарваться на агрессию. Поэтому он ждёт. Она сама скажет, если посчитает нужным. Зачем давить на того, кто очевидно не хочет тебе рассказывать причину такого состояния. Человеку надо лишь дать понять что ты рядом. Что всё хорошо. — Мы справимся, Мань. Хорошо? Я тебе обещаю. — Антон смотрит в потолок тихо произнося эти слова. В комнате темно, девочка внимательно слушает, Антон это знает. — Я боюсь. Того, что будет дальше, — она старательно удерживает дрожь в голосе и у неё почти получается, сдержанно всхлипывая последние слёзки в конце. Распущеные русые волосы прилипли к мокрым щекам, когда девочка поднимает голову, но всё ещё не смотрит на брата, а только выпрямляет худые ножки вдоль кровати под одеялком. Подросток заправляет влажные волосы за почти белое ушко и слегка улыбается. Антон её принц на белом коне. Её защита от самых страшных драконов. Но вместо коня у него скейт, а вместо защиты от врагов — парочка психологических заболеваний. Маленькая принцесса боится дракона, а её верный принц не может её спасти. Он сам боится дракона. — Я тоже. Наверное, вместе бояться веселей, принцесса. — горько усмехается школьник. — Наверное, ты самый неправильный принц.— чуть улыбается девочка, уже благодарно поднимая свой салатовый взгляд заплаканых глазок на брата. Через пару минут молчания на лице остались лишь засохшие дорожки от слёз, которые противно стягивают нежную кожу. Шаст тут же аккуратно стирает их большим пальцем. — Значит, у нас будет сказка про сломанную принцессу, неправильно принца и великого Короля Справедливости, — гордо заявляет мальчик. — И кто же такой, этот, Король Справедливости? — склонив головку набок, не совсем понимает Марья. — Психотерапевт Арсений Сергеевич, который поможет им встать на правильный путь, — подросток проводит рукой по воздуху, как будто показывает ей целый мир и их будущие перспективы. Антон понятия не имеет почему вспомнил о нём именно сейчас, он не хочет об этом думать. Но одно он знает точно — в скором времени они не заснут. — Слушай, всё так закрутилось, что я… давай посмотрим Смешариков? Девчонка тихонько хихикает и соглашается. Когда-то, когда всё было хорошо, она смотрела их с папой… Антон непостоянный, странный, необычный, непосредственный, неоднозначный, неожиданный, неопределённый. Антон в шестнадцать лет смотрит с сестрой Смешариков, когда в правое ухо кричат слова небезызвестной «Ханнамонтаны» Пошлой Молли из беспроводного наушника. А ещё они отключаются вместе через пару серий 2d и одну серию Смешариков «Пин Код», прокручивая почти весь любимый плейлист Шаста, ведь Марьяна тоже любит эту группу…***
Из-за разряженного телефона Шастуна, будильник, естественно, не срабатывает. Но случается другое, не менее важное. Антон чувствует себя… прекрасно? Нет, просто идеально! В моральном плане. Ему хочется везде успеть, ему кажется что он может абсолютно всё! Любая преграда — не помеха. В нём как будто проснулась, помимо гиперактивности, ещё и продуктивность. Дима, который лет сто не видел своего друга таким, искренне удивился. Ну не может же такого быть… Он улыбается и смеётся. В нём как будто распускаются миллионы бутонов, таких любимых Шастуну, бардовых роз. У него как будто появились крылья за спиной. Небывалая лёгкость заполнила его с головы до самый кончиков пальцев на ногах. Превесёлого Шастуна утром Поз с Машкой напоили йогуртом со словами «если ты сейчас это пойдёшь и выплюнешь, я лично пойду к твоему этому Попову и скажу что у тебя с головой проблемы!», на что он пол утра пытался доказать что едой он не «плюётся», а то, что у него с башкой проблемы, Попов сам уже знает. Просто, ещё никто не знает, какие. В общем то он и не отказывался, ведь теперь ему казалось, что надо бы следить за своим здоровьем. Раньше никогда такого не было. Никогда. В школу Антон и Дима прибывают в восемь, даже не успев побывать на любимой качеле. Нет, покурить, Шаст, покурил. Всего одну сигарету. Всего лишь одну. Пиздец. Причём возле школы. Возле крыльца школы. Как, мать его, он остался незамеченным? Ладно. Суть в том, что он был БЕЗ ветровки т.к. она была благополучно забыта у Позова дома. Класс! Серёжа быстро затолкал возмущённого мальчика в тёплое здание, хоть на улице и было плюс пятнадцать. Что ж, переживает, и на том спасибо. В классе, на излюбленной последней парте первого ряда, сегодня Антон сидел один, а Матвиенко и Дима перед ним. Один, до те пор, пока к нему не подсела неожиданная гостья, заставляя мальчика немного паниковать. Ладно, блять, не немного. Это не с Позом сидеть. Тут же… так близко, так по-чужому. Что ему теперь, дёргаться он каждого взмаха её руки и вставать в ступор от каждого случайного прикосновения?! Прекрасно, мать вашу. Уже чёрная, клетчатая, плотная рубашка, чёрные джинсы, белые кроссовки. Светло-светно каштановые волосы переплетаются с зелёными прядками в небрежных и не неаккуратных двух косичках. На лице загадочная улыбка и взгляд тёмно карих, почти чёрных, глаз. Чёрный стрелки, тушь. Всё как обычно. Всё, как у обычной Доминики Аддерли, вроде подруги Шастуна. — Ну привет, Шастунишка. — она ещё шире улыбнулась. Затем отвернулась и начала готовиться к уроку, но будто что-то вспомнив, повернулась обратно. — Ты же не против? Антон лишь всё ещё нервно отрицательно покачал головой. Удовлетворённая таким ответом, девушка снова продолжила доставать учебники. Заметив реакцию друзей, которые в целом то и понятия не имеют, что она здесь делает, Шаст поспешил всё рассказать. — Аа… э… это Дима Позов и Серёжа Матвиенко, мои лучшие друзья. А это Доминика Аддерли, моя… подруга? Хотя зачем я это говорю, мы же одноклассники… В общем, она тоже ходит к Арсению Сергеевичу. — Антон тараторит быстро, но все всё, вроде как, поняли. — Да, Шаст, я сколько тебя вижу, всё время забываю спросить… Ты туда зачем ходишь? Ну, из-за чего? — наконец Ника развернулась ко всем, вешая рюкзак на крючок и оглядывая всех своим чёрным взглядом. — Да там… долгая история. — старается уйти от ответа школьник, но ребята ему не дают. — Не жрёт он нихуя! — возмутился Дмитрий, который лично всё время пытается накормить «недо-анорексика». — А ещё у него настроение меняется быстрее, чем у бабы во время пмс, — как бы между прочим замечает Матвиенко. — Угу-у, а ещё он шугается от прикосновений, как ошпаренный, — с неким увлечением рассказывает Дима, замечая стушевавшегося подростка. Доминика внимательно слушала всё это, и, вроде, запоминала. А затем нахмурилась и строго посмотрела на мальчика, который сжав губы в тонкую полоску, прятал взгляд где-то на парте. — Совсем ахуел, не жрать ничего? — Антон лишь поджимает губы ещё сильнее, а после начинает нажёвывать нижнюю, стараясь не поднимать взгляда изумрудных глаз. — А про это… буду знать. — девушка отсаживается подальше от него, поближе к краю парты и в ответ он в удивление распахивает эти самые глазки и искренне благодарно улыбается и тоже отодвигает стул к краю. Всё таки ничего не испортит его шикарное настроение и крылья за спиной. Даже руссичка, которая проверила сочинение про психиатра.***
Физкультура. У всех физкультура, а у Шаста больной живот (просящий поесть нормально!!!) и пустая раздевалка. Ладно, ему просто лень, ну живот это понятно, и он чисто не хочет никому показывать свою худобу. Нахер надо? Он переоделся в форму, потому что это последний урок и дальше к психотерапевту. А рисовать (или чем они там будут заниматься) в рубашке неудобно. Так думает сам Антон. Посему на нём серая длинная, открывающая вид на острые ключицы, футболка и такие же серые свободные штаны. И тёплые. Чтобы не холодно было! А ещё беленькие носочки и кроссовки. — Антон? —Ась? — уже на автомате откликается он. — Ты вообще не выйдешь? — слышится голос Серёжи со стороны входа в раздевалку. — Неа, играйте без меня. — даже не отрываясь от телефона отзывается мальчик.***
Уроки заканчиваются, начинаются сборы в дальнем коридоре школы с широкими подоконниками. Кто-то идёт к Павлу Алексеевичу, кто-то к логопеду, кто-то к медсестре. А кто-то, такие как Шастик и Аддерли, к Арсению Сергеевичу. Дима убежал в магазин, дома нужен хавчик, а у Сергули блядский репетитор по инглишу. Антону очень хочется поделиться своим состоянием с психотерапевтом. Ну блин, ему лучше же, ну? Появилась заинтересованность в жизни, некая любовь к себе, что ли. Просто так сидеть на месте — невыносимо. В наушниках предыдущая песня сменяется на группу «Порнофильны», а конкретнее на «Я так соскучился». И Шаст, к своему удивлению, не переключает. Откуда у меня вообще эта песня? Он снова смотрит на пейзаж за окном, сидя на подоконнике. И блять. Всё нахуй ломается. Обрывается, падает, разбивается. Чувство счастья, коим с утра был наделён мальчик пропадает. Всё. И так тяжело становится. Тёмный осадок, как сажа или пыль оседает на лёгких. И курить хочется. Сильно-сильно хочется. Изнутри будто что-то разрывает заживо, что аж скулить хочется. Сильно-сильно хочется. А тело вообще кажется неподъёмно тяжёлым. — Дайте-е мне белые крылья, — тихий неуловимый шёпот остаётся незамеченным в громком шуме и какафонии голосов. — Я-я утопаю в омуте… через тернии, провода… Мне бы только б не мучиться. — в такт шепчет он, наблюдая за суетой за окном. — Тучкой маленькой я обернусь, и над твоим крохотным домиком, разрыдаюсь косым дождём… Но он не дослушивает, не допевает. Не может. Быстро пролистывает, ищя спасение от этих тупых чувств. И находит. Louna «Мама». Всем знакомая песня.Мама, я прошу.
Не ругай меня, если я ложусь
Спать в начале дня.
Я открыла дверь, он в неё вошёл.
Жизнь моя теперь — это…
— Это рок-н-ролл. — с улыбкой облегчения заканчивает Антон. Фух, отлегло… Да, и в правду — прошло. Не болит, не сжимается, не трескается, не ноет. Всё. Странно. Странно, но какая разница, правда? Ну бывает. На начало «Культа тела» Шастун готовится следующим, после Ники, зайти в кабинет Попова. И после того так та выходит, он тоже встаёт. Стучится, открывает дверь, убирает наушник. Всё как надо. — Арсений Сергеевич, здравствуйте! Можно? — Антон расплывается в улыбке. Тот же самый кабинет, такой же красивый. Запах мятного чая и свежести. Теперь на большом подоконнике стоит маленький кактус в аккуратном сером горшочке. А за столом тот же самый Арсений Сергеевич, такой же красивый. Ой, кхм... В деловом костюме, пиджаке и брюках. Чёрные, как ночь, волосы и те же бездонные глаза-океаны. Сине-голубые. Ну, знаете, такие, чтобы сразу в них утонуть. Без шанса на спасение и последний вздох. И сам Антон. Физкультурная форма, всё ещё растрёпаные волосы, которые он сейчас приглаживает рукой, и рюкзак. — О, Шастун. Проходи, конечно, — мужчина оторвался от бумаг, взглянул на подростка и тоже улыбнулся. Мальчишка кажется ему милым и ему хочется помочь. А ещё обнять, потискать. Но он же, кхм, взрослый мужчина, его психиатр, а он лишь маленький и милый мальчик. К тому же малолетка. О чём он вообще, блять, думает? Шастун уже знает. Он садится на тоже самое кресло, оставив рюкзак рядом, подался корпусом вперёд и облакотился на руки, которые поставил по обе стороны от своих ног. Подросток с детским интересом заглядывает, что же там делает Арсений Сергеевич, на что тот поднимает голову на Антона и тихо смеётся бархатным голосом. Мальчишка смотрит открыто наивным взглядом, что ты непроизвольно начинаешь улыбаться. — Чего новенького расскажешь? Давай немного обсудим новости, а потом туда, хорошо? — спрашивает психотерапевт и удовлетворённый таким быстрым и искренне детским кивком школьника, опускается на спинку стула. — Э… там всё так странно. Вот смотрите, сегодня утром, когда я проснулся, у меня было такое чувство, как будто я могу абсолютно всё! А потом, такое, будто тело супер-тяжёлое и я вообще никто. А теперь нормально. — активно жестикулируя говорит Тоша. Арсений хмурится. — Можешь… подробнее описать эти состояния? — у него есть одна теория, и она может сейчас подтвердиться. — Ну… первое — это такое счастье. Продуктивность. Хочется думать о своём здоровье. Начинаешь себя любить, что ли, — медленно проговаривает он и хмурится, когда начинает вспоминать что дальше. — Начинаешь любить себя? Ты себя не любишь? Этот вопрос ставит Антона в ступор. Вроде любит, а вроде и… — Нет. Я некрасивый. Толстый. Бледный. У меня перепады настроения. Глаза обычные. Губы все искусаные. Слишком высокий. Ничего не умею. — сейчас Шастун просто выдаёт себя с головой. Зачем? Зачем блин?! Это происходит непроизвольно. Это всё синева его глаз, серьёзно! Он ждёт когда Арсений Сергеевич с ним согласится и скажет что у него психические отклонения и ему надо в дурку. Но… этого не происходит. — Мне уже миллион раз говорили что я — проблема. Что я неблагодарный, неправильный. Меня никто никогда не полюбит. Я и так никому не нужен. А ещё мне говорили что таких как я надо в псих больницу ложить. — последнее предложение он уже шепчет, опустив голову вниз и старается случайно не моргнуть, ведь иначе с его ресниц сорвётся и покатится предательская слеза. Он считает себя слабым. Слабым за такую несдержанность. Все воспоминания резко накрывают его с головой, унося на самое дно, кружатся в мыслях и громко кричат, напоминая ему о том, кто он. Какой он мерзкий и беззащитный. А Попов смотрит на это и у него в груди будто что-то защемило. — Антон… кто тебе такое сказал? Кто же посмел тебя обидеть? — он взволнованным взглядом осматривает Шаста и видит ехидную и одновременно горькую улыбку школьника. — Это мои любимые мамочка и папочка, — Шастун смотрит на мужчину и в глазах его видно насмешливые нотки. Насмешлевые над собой. Над своей слабостью. Над тем, какой он… — Жалкий. Я просто жалкий. Я этого заслуживаю. Я слабый. Пытаюсь отвертеться от этого всего и снова ною, как придурок, — всё-таки солёные слёзы срываются из глаз. — Не говори так… Никто, слышишь, никто не заслуживает такого обращения с собой! — эй, Попов, теряешь хватку. Ты же… да что с тобой?! — Ты красивый, очень соблазнительно худой, у тебя красивая фигура и цвет кожи. Перепады настроения, и что теперь? Глаза цвета самой сочной летней травы, но солнце ты зачем то тушешь слезами. Губы прекрасные, пухлые и их хочется зацеловать. Твой рост — твоя особенность. Всему всегда можно научиться. Не ты проблема, а у тебя проблемы. И мы это исправим. Быть правильным, это значит быть тем, кто ты есть на самом деле. Ты такой уютный что в тебя можно влюбиться с первого взгляда. Ты нужен своим друзьям и сестре. И мне, как твоему психотерапевту, — Арсений не знает что с ним. Он всегда довольно прохладно относился ко все пациентам, а сейчас его прям бомбит. Ладно, не прохладно. Вот это каламбур. Он всегда конкретно холоден к тем, с кем работает. Он помогает, но не больше. Но… с этим подростком ещё в первый день всё пошло не так. Чай, конфеты… он никогда не позволял подобным образом вести себя на его приёмах. Пришли, разобрали проблему, ушли. Не более. Но этот мальчик… Как он, такой превосходный, может так про себя говорить? И когда вдруг «сложный пациент Шастун» стал превосходным мальчиком? Чё за нахуй. Мальчик с удивлением слушает всё это, но от последнего предложения снова поник и горько усмехнулся. — Вы всё это говорите только потому, что это ваша работа. Вы сами так не думаете, — эти слова тут же заставляют мужчину задыхаться от возмущения. Да ещё тот самый сраный мятный чай перестал быть «по работе». Не наливает он чаи, и конфеты не даёт простым «по работе». — Нет, я и в правду так считаю. — он скорее старается убедить не Антона в этом, а своё сознание, до которого ещё не совсем дошло, что сейчас происходит. — Я нужен вам как «сложный случай» и только. — Слушай, Тош, — он резко перебивает его и глубоко вздыхает, на секунду прикрывая глаза и снова смотрит на мальчишку. — Мне важны все, с кем я работаю. И ты не исключение. Я хочу помочь тебе, а ты… просто позволь мне это сделать, ладно? — Попов просяще продолжает смотреть прямо в глаза подростка. Он всё-таки не хочет принимать то, что он уже исключение. — Нет. Не ладно. Не хочу я, чтобы вы мне так помогали. Мне поможет только то… что я буду по-настоящему нужен! Вот. — он очередной раз по-детски хмурится и делает вид очень большого и злого. Ему только ножкой топнуть не хватает. А потом задумался и, через какое-то время, пока Арсений пытался понять, что блять и когда в их взаимодействях с этим пацаном пошло не так, хитро улыбнулся. — Я хочу быть исключением. Хочу быть вам нужным не как пациент. А поскольку я знаю, что такого быть не может, я не хочу чтобы мне помогали. — Что. Ты. Сейчас. Несёшь?! — Понимаете, Арсений Сергеевич, я везде ищу внимание… И вот тут Вы тоже не исключение. — Шаст загадочно улыбается. — Ну уж нет, Шастун! Ты сейчас перевернул мне всё моё сознание, так что я не собираюсь тебя теперь отпускать просто так! Офигел что ли? — теперь чуть хмурится психиатр и окидывает его нечитаемым взглядом. А затем ещё раз прокручивает в голове все слова Антона. — Исключением… Быть нужным не как пациент — это…? — Это… я хочу… чтобы… вы относились ко мне как… — сначала он немного тушуется, но быстро находится — как к особенному! Да. Как к… М-м-м… очень хорошему знакомому с чуть-чуть сложным характером. Чтобы мне было позволено больше, чем другим, — Шастун улыбается широко-широко. — Это всё внимание, Арсений Сергеевич. Уделяйте мне побольше внимания. Особенный, особенный, особенный. Исключение, исключение, исключение. Не такой как все, больше, чем другим, уделяйте внимание. — Господи, ты уже особенный. Ты всерьёз думаешь что я позволяю такое поведение каждому? Тогда ты очень глубоко ошибаешься, Антон, — и, немного подумав, добавляет: — Больше… это насколько? — М-м-м… настолько, чтобы я мог сделать вот так… Шастун под внимательным и пристальным взглядом синих глаз встаёт и подходит к подоконнику. Широкому подоконнику. И… смотря в раскрытые от удивления глаза напротив, без труда залазиет на него. Там лежат какие-то декоративные подушки и стоит тот самый кактус. Он прислоняется спиной к стеклу и свешивает ноги к Арсению, клодя себе на колени подушку в виде грустого смайлика. Ложет поверх подушки свой подбородок, обнимает её руками и делает такие же грустно-умоляюще-наивные глазёнки, ведь испепеляющие очи психотерапевта надо как-то усмерить, а он знает, что ему по душе маленький сладкий и славный мальчик Шастунишка. — Боже, Антон, ты… когда мне сказали что ты «сложный и проблемный» я мог думать о всём, что угодно, кроме этого. — закатив глаза, произносит Арсений. — Я и сам об этом не думал, Арсений Сергеевич. Так о чём мы там? Сегодня утром…***
Вечер четверга. Пока старший и младшая Шастуны в кафе сидели. Алёна по привычке сидит на кровате с ноутбуком на коленях. Рядом, только что пришедший с работы, Арсений. За весь день хладнокровия хочется тепла и объятий, но… — Ну что ты делаешь?! Не мешайся! — чуть ли не истеричным голосом вопит девушка, когда мужчина утыкается носом ей в сгиб локтя и обнимает одной рукой за талию. Она сразу спихивает его руку, ведь она «загораживает экран» и «мешает». Арсений давно понял, что в отношениях с ней, ему ничего такого не получить. Она часто говорит ему что он ведёт себя как «влюблённый подросток, которые серьёзно верит в любовь и хочет романтики». Но это же не правду. В неё он не влюблён. Да, она симпатичная, но не больше. Это он понял сегодня, когда она заявила что она не собирается его обнимать и «делать другие такие бессмысленные вещи». В смысле бессмысленные?! Многие травму детства получают и всю жизнь шугаются от прикосновени. Как Антон. Ой. Она в отношениях и понятии семьи видит только работу, свадьбу и секс. Больше ничего. Она даже отказывается его целовать вне полового акта. Ахуеть не выхуеть. И зачем ему такая? Больше всего, чего всегда хотел Попов — это возможность целовать любимого человека после работы, а потом чтобы пока он готовит ужин, к нему подходили и обнимали со спины, обводя руки его талию. Поэтому сегодня, когда к нему пришло осознание, что этого «любимого человека» — уже нет — пора менять, он не-слегка повис в своих мыслях. В этот момент по его руке кокетливо ведёт пальчиком Алёна. — Се-е-еня… — Слушай, отстань от меня. Заебала уже. Во всех смыслах! — Хочешь повторить…? — всё ещё приторно сладко тянет она. — Нет, спокойной ночи, — он быстро отворачивается от неё, с головой прячась под одеялом.