Глаз бури

      Удивительно, но после этих событий январь и февраль пролетели незаметно. Смерть Пия Толстоватого власти и газеты все равно списали на сбежавших из Азкабана подельников Волдеморта, мракоборцы вновь пообещали усилить бдительность, но больше никаких значимых последствий не было. Друзья восстановились после ранений, об этом она знала от Маттео. Элисса уныло просидела в малфоевском поместье все два месяца, как велел Волдеморт, но и здесь ничего особенного не происходило. На собраниях Пожиратели в основном отчитывались о полученной информации, о том, каких ценных людей им удалось завербовать или подвергнуть «Империусу», но никаких решительных действий Волдеморт не предпринимал. У Малфоев он появлялся гораздо реже, и у Элиссы было странное, иррациональное подозрение, что он ее избегал.       Зато у нее из-за вынужденного сидения взаперти появилась прорва свободного времени, которое нужно было чем-то занять, и Элиссе не оставалось ничего иного, кроме как наблюдать за окружающими. И чем ближе был конец зимы, тем больше Элиссу начинали терзать смутные подозрения. Диадема была спрятана в надежном месте, Волдеморт внешне никак не менялся и чувствовал себя превосходно, но… Ощущение внутренней изодранности, израненности, которое она испытывала в его присутствии, не уходило. По сравнению с тем, что Элисса чувствовала год назад, когда Волдеморт только вернул тело, прогресс был налицо, его внутренние травмы неплохо так подлатались, но… До исцеления там было очень и очень далеко. Что было откровенно странно, поскольку Элисса полагала, что после уничтожения крестража восстановление Волдеморта будет протекать куда более стремительно.       Это давало пищу для размышлений. Нет, само собой, о крестражах она почти ничего не знает, в магии, калечащей внутреннее «я» волшебника, ничего не смыслит, да и о магии «Сердца Исиды» ей известно куда меньше, чем хотелось бы. Так что весьма вероятно, что все в норме, так и должно быть, и искалеченная душа Волдеморта вообще не особо подлежит исцелению, и даже такое практически всесильное лекарство, как «Сердце Исиды», тут будет бесполезно. Объяснение может быть любым.       И версия, что душа Волдеморта до сих пор разрезана на куски, была ничем не хуже всех других.       А что, если крестраж у него был не один, а два? Если уж этот человек пошел на раскол души единожды, то мог решиться на него и повторно, тут уже дело исключительно техники, но никак не морального выбора. Всё, любые моральные выборы, которые тут можно было сделать, лорд Волдеморт давно сделал.       Но если второй крестраж существует, где он может быть спрятан? Диадему Волдеморт оставил в школе — максимально странном и нелогичном месте, а меж тем все эти месяцы поступки Волдеморта были какими угодно, но только не нелогичными. Собственно, этот человек вообще не склонен действовать на авось и предпочитает предвидеть абсолютно все.       Вывод: был какой-то смысл в том, чтобы укрыть крестраж именно в Хогвартсе. Какой? Спрятать максимально ценную вещь прямо под носом главного врага — потому что искать в настолько очевидном месте Дамблдор не догадается? Тактика хорошая, но вряд ли бы сработала в случае с Дамблдором. Он тот еще хитрец и манипулятор, а также гений нестандартных решений. Такую уловку гениальный маг вполне мог бы разгадать.       В памяти всплыло выражение лица Волдеморта в ночь, когда они встретились возле Хогвартса. Эта мимолетная тоска в глазах, воодушевление и восторг, которые звучали в его голосе в то время, как он говорил о замке…       Элисса шумно выдохнула, когда поняла ответ, и не удержалась от возмущенной гримасы. И этот человек еще что-то говорил ей о том, что логика должна идти вперед сантиментов. А сам-то, каков лицемер! Неужели он в самом деле спрятал диадему в Хогвартсе только из-за ностальгии по горячо любимому месту?!       Но если он и второй крестраж прятал по тому же принципу, вряд ли Элисса его отыщет. Потому что понятия не имеет о местах, которые имеют для Волдеморта какую-то сентиментальную ценность. Есть только хижина неподалеку от обрыва, но вряд ли Волдеморт спрятал сразу два крестража в одном тайнике.       А что ей вообще известно о его жизни? Да ничего, в том-то и дело, Волдеморт не из тех, кто будет делиться душещипательными историями из боевой юности. Элисса даже не знала, где он родился и вырос, знала только, откуда были родом его родители… Ну не стал бы он прятать крестраж в доме Реддлов в Литтл-Хэнглтоне! Во-первых, Волдеморт ненавидит все, связанное с магглами, а во-вторых, там от дома осталась лишь гора обломков!       Но ведь… Тут Элисса задумчиво нахмурилась и даже села прямее, чувствуя внутри непонятный охотничий азарт. Ведь есть еще его родня со стороны матери — волшебная змееязычная семья, жившая в том же Литтл-Хэнглтоне. Волдеморт говорил, что он прямой потомок Салазара Слизерина, на чьем гербе изображена змея… Значит, эта нищая и полубезумная семья Мраксов из Литтл-Хэнглтона — прямые наследники одного из основателей Хогвартса?       Мда. Что сказал бы на это сам Слизерин…       И в Литтл-Хэнглтоне совершенно точно есть развалины их дома, а своим родством со Слизерином Волдеморт гордится и не упускает возможности похвастаться…       В один из первых мартовских дней, когда срок ее домашнего ареста истек, Пожиратели в малфоевском особняке были заняты своими делами и отсутствие Элиссы никому не бросилось бы в глаза, она надела теплую мантию, зимние ботинки, в которых можно было бы лазать по завалам, камням, бездорожью и прочим труднодоступным местам, и трансгрессировала в Литтл-Хэнглтон. Честное слово, она сама испытала легкую ностальгию, увидев знакомый пейзаж с холмом и долиной. Пусть на вершине холма вместо дома теперь чернел лишь уродливый остов, и все же… Жилось ей здесь в те месяцы хорошо. Спокойно.       Спустившись по заснеженному склону, знакомой дорогой она зашагала к кладбищу — рядом с ним, как Элисса помнила, среди деревьев и находились остатки хижины Мраксов. Они больше не утопали в бурьяне, и на фоне белых окрестностей и голых черных стволов темнеющие развалины были хорошо видны, и Элисса только сейчас как следует обратила внимание на то, что они из себя представляли — зрелище самое что ни на есть печальное. Вероятно, и в свои лучшие дни этот дом не напоминал загородную виллу, а теперь… Оставалось только надеяться, что ее по голове не стукнет какая-нибудь некстати рухнувшая балка.       Элисса толкнула дверь. Ручки не было, трухлявые доски висели на одной петле и честном слове и с чудовищным скрипом качнулись вперед, открывая проход в то, что некогда было комнатой. Крыша провалилась, в просветы виднелось серое зимнее небо. Местами лежали небольшие сугробы снега, которые намело через дыру в крыше, просветы в щелястых стенах и маленькие окошки, где почти полностью отсутствовали стекла. В доме было три комнаты — Элисса видела дверные проемы, ведущие в другие помещения. Лучше всего сохранились небольшая печка в углу и очаг — их очертания можно было угадать даже под слоем снега. Обломков мебели было не так много — по всей вероятности, потому что и самой мебели в доме было мало. На фоне этого убогого жилища заброшенный дом Реддлов с затянутыми паутиной люстрами и страшного вида ванными казался настоящим дворцом.       Стоя на пороге, Элисса некоторое время медлила, не решаясь сделать первый шаг — кто знает, может, тут и под ее небольшим весом пол проломится и она угодит в какую-нибудь дыру. Потом решительно вытащила волшебную палочку и осторожно, выверяя каждое движение, вышла вперед в поисках возможного тайника. Маттео обучил ее своим фирменным поисковым чарам, так что если здесь спрятано что-то ценное — она наверняка это отыщет.       Ей не пришлось проверять соседние комнатушки. Уже в основном помещении заклинания обнаружили в полу нишу, спрятанную под сгнившими деревянными половицами. С помощью магии Элисса смела снег и заставила их разъехаться, и ее глазам предстала маленькая золотая шкатулка, смотревшаяся на редкость неуместно посреди убогого, нищего, давно заброшенного жилья.       «Это уже даже не смешно», — промелькнуло в голове Элиссы, пока она рассматривала шкатулку, не решаясь наклониться и открыть ее. Почему Волдеморт… Как он мог быть настолько беспечен, черт подери?! Да, он считает окружающих людей поверхностными глупцами, но нельзя же до такой степени утратить связь с реальностью, чтобы искренне верить, что до его тайников никто никогда не доберется! Да, про крестраж в Выручай-комнате он сам ей сказал, но в хижину Мраксов Элисса пришла без посторонних подсказок и с первой попытки попала в яблочко! И разузнать происхождение лорда Волдеморта оказалось не такой уж непосильной задачей — даже Зелье удачи не пригодилось!       Опустившись рядом со шкатулкой на колени, Элисса неторопливо, методично принялась проверять ее на сюрпризы для непрошенных гостей и воров, в том числе использовала заклятия, призванные определить присутствие темной магии на предмете, — те, которым ее давным-давно научил Волдеморт. Защита на шкатулке стояла, но не такая уж сложная и запутанная. Хотя диадема в Хогвартсе лежала вовсе без намека на ловушку или опасность, и взять ее мог любой… Минут за пятнадцать Элисса сняла охранные и запирающие заклятия, и крышка с тихим щелчком открылась.       Внутри лежал перстень — массивный, мужской, золотой, с большим черным камнем, на котором Элисса разглядела какие-то пересекающиеся между собой линии.       Она сосредоточилась, призывая «Сердце Исиды», и почти тут же ощутила знакомое биение жизни в перстне.       Все верно. Здесь спрятан еще один осколок души лорда Волдеморта. Можно похвалить себя за сообразительность.       Она поскорее заглушила «Сердце». Хватило одного раза, не приведи Мерлин, она уничтожит и второй крестраж Волдеморта! Нет уж, она сейчас закроет шкатулку, аккуратно уберет ее в тайник, наложит обратно все нужные заклинания и тихо-спокойно вернется в поместье Малфоев, будто ничего и не было!       Ее рука уже зависла над крышкой, когда Элисса вдруг поняла, что линии на камне образуют смутно знакомый символ — круг, вписанный в треугольник и перечеркнутый вертикальной чертой. Это же знак Гриндевальда, она видела его в учебнике истории! Но почему он здесь? Вроде Волдеморт никогда не демонстрировал какой-то особенной симпатии к Гриндевальду, чтобы помечать самые ценные артефакты его символом!       Намереваясь рассмотреть знак получше, Элисса решительно выдернула перстень из его гнездышка. Повертела в разные стороны, поднесла поближе к глазам. Да, это визитная карточка Гриндевальда, никаких сомнений. Но какое отношение это кольцо имеет к Волдеморту? Или у него странный фетиш на предметы, принадлежавшие знаменитым магам — сначала диадема Когтевран, потом кольцо Гриндевальда?       Хмыкнув, Элисса без какой-либо задней мысли надела перстень на палец — и последнее соображение, которое ее посетило, было о том, что такое уродливое кольцо вообще с трудом можно было назвать украшением. Она не поняла, что именно произошло. В одно мгновение просто пришла боль — по ощущениям это было сравнимо с тем же Круциатусом, только если бы его еще использовали на жертве дементора — поскольку вместе с дикой, разрывающей на части болью Элиссу охватил ледяной, цепенеющий холод. Все ее тело словно захватили невидимые тиски, в груди не осталось воздуха, стало нечем дышать. От слепящей боли потемнело в глазах, что-то незримое разрезало ее на части, жгло и поливало кислотой одновременно. Кажется, дробились кости, рвались сухожилия, кожа плавилась, а внутренние органы превращались в сплошной вязкий кисель. В ушах возник посторонний звук — отдаленный мяукающий писк, точно где-то рядом мучили кошку. И невозможно было от этого сбежать, и хотелось выкрикнуть, что она сделает все — вернет с помощью «Сердца Исиды» Иштвану здоровье, молодость, пусть только эта пытка прекратится…       «Сердце Исиды».       Где-то в груди Элисса вдруг ощутила тепло — будто в том изломанном теле, в котором еще теплилась ее душа, загорелся какой-то огонек. Даже в глазах посреди бескрайней черноты возникла маленькая белая искра, которая стала разрастаться, и тепло от нее начало теснить боль. Та сопротивлялась, не уходила, пыталась захватить Элиссу и уничтожить ее окончательно, но… поддавалась. Белое свечение окутало сознание Элиссы целиком, боль сохранялась, но уже не была такой всепоглощающей, и в голове слегка просветлело, чтобы начать сознавать, что происходит.       Живительная магия «Сердца» захватила ее целиком, кулон на груди, кажется, раскалился докрасна. Рухнув на пол, упершись кулаками в грязные доски, Элисса ощущала, как в ее теле прямо сейчас сражаются две мощные магические силы — смертоносное проклятие, призванное быстро и мучительно убить каждого болвана, который наденет на руку чужое кольцо, и целительная, спасительная, восхитительная магия жизни, борющаяся за спасение своей обладательницы. И эти две силы заставляли все ее тело сотрясаться в сильнейших судорогах, точно в эпилептическом припадке. Снег вокруг растаял и с шипением испарился, волшебная палочка от такого мощного магического возмущения совсем рядом взвилась в воздух и облила Элиссу ледяной водой — очевидно, решив, что в таком эпицентре магической бури хозяйка может сгореть в буквальном смысле.       Боль схлынула так же внезапно, как накатила. Элисса осознала, что лежит на животе на полу хижины, в луже воды, что из ее собственных губ вырываются всхлипы и жалобный мяукающий скулеж. Очевидно, от такой боли сил на полноценный крик у нее не осталось. Впервые за много месяцев испытывая настоящую благодарность и нежную любовь к «Сердцу Исиды», Элисса осторожно обратилась к этой магии. Та откликнулась, но как-то вяло. Элисса чувствовала, что магическая мощь «Сердца» прилично так истощилась за эти минуты — хотя такого не было даже в те месяцы, в которые она воссоздавала тело Волдеморту. В будущем источник магии восстановится, в этом никаких сомнений, но в ближайшее время подобных опытов лучше не повторять. Какое же мощное проклятие черной магии Волдеморт наложил на перстень, что «Сердце Исиды» с таким усилием отвоевало у него жизнь Элиссы?       Она сердито фыркнула, начиная приходить в себя, и угрюмо посмотрела на уродливое кольцо, которое так и болталось на пальце, после чего рывком его сдернула и повертела. То есть на диадему Волдеморт откровенно наплевал — едва ли можно было ожидать, что он не стал проклинать ее чем-нибудь ужасающим и смертоносным, только потому что беспокоился за жизни школьников, которые могли случайно его крестраж отыскать! — зато кольцо, спрятанное в какой-то Мерлином забытой дыре, он зачаровал так, что любой посторонний, кто его сокровища отыщет, немедленно упадет замертво!       Ну и, конечно, стоило обругать последними словами саму себя — непроходимую дуру, которая хватает голыми руками самые ценные артефакты самого опасного в этом столетии темного волшебника, чье имя боятся произносить! Если бы не «Сердце Исиды», лежать бы ей тут хладным трупом, и никто еще много месяцев бы не узнал, что с ней произошло. Да, вот уж радость-то — могила в виде старой развалившейся хижины, где некогда жили чокнутые родственники Волдеморта и откуда его мать сбежала со своим магглом!..       Пережитые страх, смятение и, самое главное, ужасающая боль требовали какого-то выхода, и Элиссу начала охватывать сильнейшая, совершенно нерациональная ярость. А вот не сбежала бы Меропа Мракс с Томом Реддлом — и Элиссе не пришлось бы сейчас пережить ощущения как от десятка Круциатусов одновременно! Чего этой дуре дома не сиделось, на черта ей этот маггл из особняка на холме сдался?!       Мысли были не особо логичные и связные, но Элисса этого не замечала. Она поудобнее перехватила кольцо, которое продолжала безостановочно вертеть в руке, и хотела уже со злости зашвырнуть его в какой-нибудь особенно дальний и грязный угол и тут же обнаружила, что прямо перед ней стоит грустная молодая женщина самой непривлекательной наружности, которую Элиссе когда-либо вообще приходилось видеть.       — Вы кто? — враждебно осведомилась Элисса, схватив левой рукой волшебную палочку и нацелив ее на нежданную визитершу.       Та не шелохнулась, и не слишком дружелюбный вид Элиссы ее нисколько не впечатлил. Она так и стояла посреди комнаты, тоскливо глядя на Элиссу, и в ее лице читалось какое-то странное, глухое, тупое смирение. Как у овцы перед убоем.       Поскольку никакой агрессии та не демонстрировала, Элисса присмотрелась к ней получше. Старое, латаное-перелатанное платье, чей изначальный цвет из-за многочисленных стирок и починок невозможно определить, висело на исхудавшем теле, больше напоминавшем палку. Мучнисто-бледное бесцветное лицо, тусклые волосы. Широкий рот. Глаза слегка косят в разные стороны… И было в этом описании что-то смутно знакомое, что-то, с чем она уже сталкивалась…       «Она же была уродина! Большеротая, тощая, нескладная, да еще и косоглазая!» — как наяву зазвучал в голове голос старика из паба.       Не может такого быть!       И все же…       Она не была из плоти и крови, это Элисса поняла, получше присмотревшись. Не являлась она и привидением — жемчужно-серого цвета в помине не было, да и не парила Меропа в воздухе, а стояла на земле.       Окончательно осознав, что это ей не чудится, Элисса попыталась подняться на ноги и выронила перстень. Женщина пропала.       Несмотря на растерянность, потрясение, злость, раздражение и сильнейшую изможденность после воздействия проклятия, Элисса не стала списывать увиденное на свое воображение и смогла сложить два и два. Осторожно она пошарила пальцами по полу, нащупала крестраж и сжала его в кулаке.       Ничего не произошло.       Так, а что она делала до этого? Кажется, не сжимала его в руке… Она его вертела, это точно.       Минут десять Элисса возилась с перстнем и мысленно взывала к Меропе, пока не поняла, что нужно было троекратно повернуть камень вокруг своей оси. Золотая оправа, по всей видимости, была только лишь украшением.       Женщина снова возникла посреди комнаты, и Элисса слегка замешкалась, не зная, что делать дальше. Вызвать-то она ее вызвала, а теперь что? И что это за такой чудесный у Волдеморта артефакт, позволяющий общаться с мертвыми?       Меропа стояла все так же безучастно. Создавалось впечатление, что ей вообще нет никакого дела до того, что она снова очутилась в отчем доме, еще и оказалась вырванной без позволения из загробного мира.       — Простите… — Элисса прокашлялась, привлекая к себе ее внимание и сделала шаг вперед. Волшебница посмотрела на нее без малейшего любопытства. И снова — это было не высокомерие, не надменность, а какое-то коровье безразличие. — Вы Меропа Мракс, правильно?       Удивительно, но этот вопрос ее как будто уязвил и слегка вывел из спячки.       — Меня зовут Меропа Реддл, — ответила женщина прохладно. Элисса вдруг поняла, что та была совсем молоденькая — лет девятнадцать-двадцать, не больше. Ее голос звучал негромко, но совершенно отчетливо — никакого там потустороннего эха или чего-то в этом духе. — Кто вы? Почему я здесь?       И эти вопросы тоже были заданы без какой-либо заинтересованности в ответе. Меропа равнодушно посмотрела в окно, словно Элисса была пустым местом. И то ли дело в том, что гостья явилась из загробного мира, а там в принципе уже никого никакие земные дела не волнуют, то ли она сама такая замороженная… Так, пожалуй, пора заканчивать эксперимент, прятать крестраж и уносить отсюда ноги. Ну о чем ей разговаривать с матерью Волдеморта?       — Я знаю вашего сына, — ляпнула Элисса без малейшего понимания, зачем это говорит, и не поверила своим глазам: впервые за все время на лице призрака отразилось живое чувство, а в косящих глазах что-то зажглось, и теперь Меропа смотрела на Элиссу полностью осмысленным взглядом.       — Вы знаете моего Тома?       — Нет, не вашего Тома… Я не знакома с вашим мужем, — проявила Элисса осведомленность о личной жизни собеседницы. — Я говорю о вашем сыне…       — Моего сына тоже зовут Том. Том Марволо Реддл. Я назвала его в честь отца, — с легким нетерпением отозвалась Меропа. — Как он? Каким он вырос?       У Элиссы будто выбило весь воздух из легких, и она теперь таращилась на собеседницу во все глаза. Кажется, даже тихо булькнула приоткрытым ртом, как выброшенная на берег рыба, не зная, что сказать следующим.       Том Марволо Реддл. Это имя отозвалось какой-то непонятной волной внутри, как какая-то сокровенная тайна, как нечто невероятно важное. Оно будто тихо звенело в ушах, на кончике языка, хотя Элисса понятия не имела, что стало причиной такой странной реакции.       Не было и речи о том, чтобы спрятать крестраж и уйти. Буквально пара фраз из уст Меропы — а вопросов столько, что Элисса тут же позабыла обо всем на свете, чувствуя, как ее распирает острое, всепоглощающее любопытство.       — Ваш… Том, — Элисса споткнулась, впервые называя его по имени и ощущая внутри какое-то непонятное робение. — Почему вы спросили, каким он вырос? Разве вы… не знаете сами? Или вы… — она снова замялась, подыскивая подходящие слова, и в итоге договорила как есть: — Умерли, когда он был еще ребенком?       Мерлин, да почему она запинается на каждом слове?! Сколько раз она втиралась кому-то в доверие, вызывала на откровенность, хитростью или обаянием вытягивала нужную ей информацию?! И всегда оставалась собранной, спокойной, хладнокровной — у нее была цель и Элисса к ней шла. А сейчас-то что не так? Почему внутри нее все подрагивает, а в душе разрастается какое-то противное ощущение безнадежности и чего-то неправильного — будто речь идет о чем-то, что напрямую касается ее лично, о ком-то самом дорогом и близком?       Какой-то бред. Прав был Волдеморт, когда предостерегал ее о последствиях общения с Поттером и Дамблдором. Что за неуместная сентиментальность на нее накатила?!       Меропа грустно кивнула.       — Что произошло? — спросила Элисса осторожно, стараясь быть максимально деликатной и участливой. Хотя призрак вроде и так не против поговорить. — Вы заболели? Целители не смогли помочь?       На некрасивом лице впервые за все время появилась улыбка, словно Элисса сказала какую-то забавную, хотя и довольно банальную шутку.       — Ну что вы… Целители тут вовсе не при чем. Но я так устала… У меня не осталось никаких сил. Когда он… Том… ушел, я осталась совсем одна… Он бросил нас, сказал, что ему не нужны ни я, ни наш ребенок, что я обманула его, опоила, использовала, разрушила его жизнь… И после этого… я не знала, как дальше жить, что делать… Я… я должна была только дать жизнь нашему сыну. Это было единственное, что я должна была сделать…       Из ее сбивчивой тихой речи — Меропа явно позабыла, что у нее есть слушатель, и говорила сама с собой, время от времени переходя на бормотание, — Элисса не восстановила картину случившегося полностью, но кое-что начало проясняться. И последние слова Меропы подняли в ней волну негодования и отвращения.       Единственное? Единственное?!?       — Подождите, — попросила Элисса мягко, изо всех сил сохраняя вид кроткий и ласковый — и располагающий к откровенности, хотя внутри у нее все понемногу закипало. — Почему ваш муж от вас ушел?       Она помнила историю, рассказанную магглом из Литтл-Хэнглтона, но следовало узнать наверняка, раз уж предоставилась такая возможность. Глаза Меропы налились слезами.       — Он не любил меня, — глухо ответила она. — Я сломала ему жизнь, и он возненавидел меня за это. Я думала, он останется со мной, хотя бы ради ребенка… Но Том не пожелал его знать. Ни его, ни меня.       — Вы опоили его Приворотным зельем, он сбежал с вами, и вы поженились. Это правда? — Меропа вскинула на Элиссу лихорадочно блестевший взгляд, и Элисса уточнила: — Так ваш муж объяснил свое возвращение, когда вернулся в Литтл-Хэнглтон.       — Вы не понимаете, — прошептала Меропа тоскливо. — Я любила его, я так любила его… Так долго, и без какой-либо надежды на взаимность. Вы понятия не имеете, каково это — знать, что никогда и ничего в твоей жизни не будет… У меня была лишь одна возможность сделать хоть что-то…       Элисса, которую переполняла смесь жалости и презрения, не стала объяснять Меропе, что ни одно приворотное зелье в мире не дало бы ей той любви, которую она по-настоящему хотела. Суррогат любви, ее грубую имитацию — да. Но не более того.       — Почему спустя год после свадьбы вы перестали давать мужу Амортенцию? Если уж вы заполучили его таким способом — то почему вдруг передумали?       Та пожала костлявыми плечами, а потом внезапно обхватила себя руками, будто хотела укрыться от чего-то страшного — к примеру, от снежной бури.       — Я не знаю. Тогда мне очень хотелось верить, что он полюбил меня по-настоящему. Я была так счастлива в тот год, который мы провели вместе! Вы не представляете, каково это — когда любимый человек смотрит на тебя с обожанием, восхищением, любовью, когда у вас каждый день — как медовый месяц! И я очень надеялась, я верила, что он чувствует то же, что и я, что он останется со мной хотя бы из-за ребенка…       — Понятно, — произнесла Элисса ровно. Умственные способности Меропы с каждой минутой вызывали у нее все больше вопросов, хотя Элисса старалась уговорить себя, что не ей судить эту несчастную, напуганную отцом и братом дурнушку, которая всю жизнь провела в этой убогой лачуге, еще и была без памяти влюблена в человека, который никогда не полюбил бы ее в ответ. — Получается, вы были беременны, когда Реддл от вас ушел? Что было дальше? Когда на свет появился ваш сын?       — Я плохо помню те месяцы, — прошелестела Меропа тускло. Про мужа, про их совместную жизнь и уход Реддла она говорила куда более эмоционально — на ее сером, будто бумажном лице можно было прочитать и радость, и боль, и обиду, и даже страсть. Но как только разговор отошел от Томаса Реддла, которого она так горячо любила, в ней будто потух какой-то огонь, из глаз тотчас пропала жизнь и снова вернулось то тупое, овечье. По непонятной причине Элиссу это безразличие начало очень сильно раздражать. — Деньги закончились совсем скоро, мне даже еду было не на что купить, не то что снимать жилье… Несколько месяцев в полной нищете… Я… продала семейную реликвию, медальон Салазара Слизерина, который передавался из поколения в поколение столетиями, но и тех денег хватило совсем ненадолго… И под новый год я пришла в приют в маггловской части Лондона. Там и родился Том. Я успела подержать его на руках… дать ему имя… Это единственное, что я смогла. Я так устала… У меня больше не было сил ни на что…       Элисса смотрела на нее не отрываясь, подозревая, что ее глаза горят ледяным инквизиторским огнем. И хотя она знала, что на людей этот взгляд был способен производить угнетающее впечатление, однако Меропа ничего не замечала. Элисса же все больше ощущала, как в душе уже не просто разрастается, а по-настоящему клокочет ярость.       — Маггловский сиротский приют? — очень тихо спросила она.       Меропа кивнула.       — И вы хотите сказать, что умерли… потому что слишком устали?       — У меня не осталось никаких сил… Не осталось ничего. Я была измотана. У меня не было ничего, ради чего стоило бы жить…       — У вас остался ребенок, которому вы были нужны, черт бы вас подрал! — взбеленилась Элисса, не в силах молчать дальше. — Как вы могли опустить руки и сдаться, зная, что ваш сын, сын вашего драгоценного Тома, вырастет сиротой в приюте?! Хорошо, лично у вас не осталось ничего — я понимаю, хотя это еще большой вопрос! Вы же волшебница, вы избавились от тирании семьи, вы могли наконец-то наладить жизнь и жить так, как вам хочется! Ну, не захотелось вам этого, видели вы смысл жизни только в вашем возлюбленном — ладно, это ваше личное дело. Но как вы могли бросить своего сына на произвол судьбы?! Вы же были ему нужны как никто другой, ради него вы должны были бороться, сражаться до последнего, выцарапывать эту жизнь ногтями! А вы его попросту бросили на произвол судьбы, словно ненужную вещь, потому что вы, видите ли, слишком сильно устали?!       — Я надеюсь, однажды он сможет меня простить и понять… — завела Меропа старую шарманку все тем же полумертвым голосом, но на этот раз Элисса не стала изображать понимание и доброту.       — На вашем месте я бы на это особо не рассчитывала, — злым голосом сообщила она. — Знаете, почему? Потому что моя мать точно такая же, как вы. У нее тоже никогда не было сил бороться, даже ради защиты собственных детей, и она всегда уступала, пряталась и бросала нас на съедение отцу. И знаете, что? Я до сих пор ее за это презираю и ненавижу.       Ее горячая отповедь, тем не менее, не произвела на Меропу ровным счетом никакого впечатления — у последней было настолько пустое лицо, что Элисса усомнилась, а слышала ли Меропа вообще ее прочувствованную речь. Собственной несдержанной вспышки Элисса тут же устыдилась, а в душе на смену злости пришли опустошение и грусть.       Выходит, он с самого рождения был совсем один. Он ведь спрашивал у нее на суде Алекса, с детства ли она научилась хитрить и обманывать окружающих, чтобы выжить. Элисса хотя бы росла в семье, у нее были сестры, а мать, пусть и слабовольная, все же любила их и дарила тепло и нежность… А маленький Том Реддл с самого детства оказался лишен даже этого. Да, у взрослого Волдеморта отвратительный характер, взгляды, полное обесценивание человеческой жизни, что никаким несчастным детством оправдать не получится, да и в целом недостатков больше, чем достоинств, но уж в ошибках своей матери он никак не был виноват — а меж тем с самого младенчества ему пришлось за них расплачиваться! Ну и где тут справедливость?       — Я бы хотела поговорить с ним, — вдруг выдохнула Меропа обессиленно, а затем уставилась на Элиссу со внезапно вспыхнувшей надеждой. — Попросить прощения, попытаться объяснить… Вы можете это сделать? Привести его ко мне?       Пожалуй, лучше даже не представлять себе реакцию Волдеморта, если Элисса в самом деле попытается устроить подобное…       — Боюсь, это будет несколько проблематично.       — Почему? — удивительно, но сейчас у Меропы снова проснулся интерес к беседе.       — В последние десятилетия ваш сын занят тем, что держит в страхе всю Британию и пытается захватить в ней власть весьма кровавыми, жестокими методами, — наябедничала Элисса, следя за ее безобразным лицом. Внешнего сходства у матери с сыном не наблюдалось никакого. — А также он ненавидит магглов, магглорожденных волшебников и все, что с ними связано. Как вы думаете, это может быть как-то по причине того, что по вашей милости он вырос в маггловском приюте для сирот?       Меропа моргнула. Впервые за все время на ее лице проступил ужас.       — А еще он убил своего отца и старших Реддлов, когда ему не исполнилось семнадцати, — решила добить ее окончательно Элисса. Сочувствия к Меропе она не испытывала ни малейшего.       — Что?!       Волшебница покачнулась, и Элисса задалась вопросом, способны ли призраки терять сознание — поскольку лицо Меропы сделалось страшным.       — Нет, — прохрипела она, хватаясь руками за горло, будто нечто невидимое ее душило, не давало сделать вдох. — Он не мог! Зачем?! Почему так?.. Мой мальчик… Прошу, приведи его ко мне! — в ее глазах, обращенных к Элиссе, появилась мольба. — Я должна с ним поговорить. Прошу тебя!       Она устремилась к Элиссе, и та, растерявшись от внезапной силы чувств Меропы, поспешно выпустила кольцо из руки. Призрак сразу же пропал, оставив Элиссу в лачуге в одиночестве.       Она перевела дух, прикрыла глаза и устало потерла их. Все случившееся оставляло ощущение какого-то сюрреализма, и даже воспоминание от наложенного на кольцо проклятия будто уже слегка стерлось, поблекло на фоне этой необычной встречи.       Не желая оставаться здесь хотя бы лишних несколько минут и понимая, сколько всего ей предстоит обдумать, Элисса убрала кольцо обратно в шкатулку и вернула ту в тайник. После запечатала его теми же заклинаниями, которыми он был защищен до появления чужого.       На каких-то ватных ногах, не глядя по сторонам и едва отдавая себе отчет в происходящем, Элисса возвратилась в поместье Малфоев. Поздоровалась в холле с кем-то из Пожирателей, обменялась приветственными дежурными фразами с Нарциссой.       Наконец она очутилась в своей комнате, где села было на кровать, но случайно брошенный в сторону зеркала взгляд заставил Элиссу отвлечься от мыслей о Меропе и заметить еще кое-что.       Она медленно приблизилась к своему отражению, с изумлением глядя на него — словно никогда раньше не видела.       «Сердце Исиды» спасло ее сегодня от смерти. Но наложенное на перстень проклятие оказалось куда мощнее, и теперь Элисса хорошо видела последствия того, что попала под него.       Из зеркала на нее смотрела она сама — такая же бледная, черноволосая, худая как обычно. После сегодняшних событий она выглядела истощенной, подурневшей, спавшей с лица, но не это главное. Вот теперь Волдеморту точно не пришла бы в голову идея отправить Элиссу шпионить в Хогвартс — потому что больше ни один человек не принял бы ее за семнадцатилетнюю. Та Элисса, которая сейчас отражалась в зеркале, была старше — в районе двадцати трех — двадцати пяти лет. Какая-то подростковая мягкость, благодаря которой Элисса так хорошо умела выдавать себя за милую наивную молоденькую девушку, окончательно ушла. Лицо стало более взрослым, жестким. В черной пряди, выбившейся из-за уха, она отчетливо увидела седой волос.       Благодаря «Сердцу Исиды» Элисса старела во много раз медленнее обычных волшебников. Проклятие Волдеморта, которое он использовал на кольце, сожрало у нее несколько десятилетий жизни.       Интересно, что это были за чары? И смог бы более опытный и умелый маг их обезвредить?