Глаз бури

      Часы пробили полночь, когда Элисса переместилась в малфоевское поместье. С тисовой аллеи она видела, что во многих окнах горит свет — а значит, надежды на то, что все уже улеглись спать и в доме царят тишина и благодать, не было. Больше того — если в такой неурочный час обитатели особняка не думают ложиться, значит, скорее всего, Волдеморт сейчас тоже у Малфоев.       В душе что-то кольнуло. Вроде бы специально явилась ради этой встречи — и все равно Элисса испытала предательский страх. Словно надеялась, что его здесь не окажется и разговор начистоту удастся отложить, перенести…       Она сердито фыркнула. Перед смертью, как известно, не надышишься. Откладывать и тянуть смысла нет, все и так зашло настолько далеко, что выпутаться из этого бескровно не получится. Не стоит усугублять собственное положение.       …и все-таки интересно, почему он так долго скрывал от нее свою осведомленность. Зачем, ради чего? Только чтобы в эти месяцы она, сама того не подозревая, плясала под его дудку, как дрессированный заяц?       Тоже убедительная версия. И верится в нее куда охотнее, чем во внезапное человеколюбие и деликатность Волдеморта.       Тем не менее, будто в попытке отсрочить неизбежное, она еще поднялась в свою комнату, где переоделась в летнее платье в горошек — после сидения в засаде свои брюки и плащ Элисса, конечно, почистила, но запах болотной воды, кажется, въелся в ее вещи теперь намертво. И только после этого медленным шагом она направилась вниз, в гостиную.       Это не было полноценным собранием — скорее, продолжением вчерашнего обсуждения вылазки к Тонксам, только сегодня это было без наказаний и выяснений, кто прав и кто виноват, а именно что подведением итогов. В комнате, помимо Волдеморта, собрались Долохов, все трое Лестрейнджей, Люциус с Ноттом, Барти, Трэверс, Мальсибер. Голоса звучали приглушенно, блеюще-затравленно — воспоминания о вчерашнем вечере явно останутся в памяти Пожирателей надолго. Сам Волдеморт выглядел куда спокойнее и задумчивее, чем накануне, и какой-то повышенной агрессии в адрес собравшихся не демонстрировал.       Когда Элисса появилась в дверях, в гостиной ненадолго стало тихо. Тем не менее, сам Волдеморт только коротко взглянул в ее сторону, после чего повернулся обратно к Нотту и слегка приподнял брови, словно удивляясь, почему тот замолчал. Кантанкерус послушно продолжил говорить, и через секунду Пожиратели утратили интерес к Элиссиному появлению. Сама она устроилась на стуле неподалеку от дверей, чтобы не привлекать к себе внимания. Ни одно слово из речи Нотта тем временем ее слуха не достигало, что было даже непривычно. Она так привыкла контролировать ситуацию вокруг себя, когда находилась в штабе Пожирателей, следить не только за тем, что окружающие говорили, но также за их мимикой, за тем, как они двигались, как выглядели… А сейчас сконцентрироваться никак не удавалось.       Вместо этого она попыталась сосредоточиться на Волдеморте, на его присутствии в комнате — и почти тут же ощутила что-то неправильное, какой-то дискомфорт. Мысленно призвала «Сердце Исиды» — и поморщилась от короткой вспышки боли в правом запястье. Вспомнилось и то, как он не сразу убил последнего вампира, а будто запнулся на мгновение — так чужое проклятие успело его задеть? Он ранен?       Колебалась Элисса недолго. Она и так столько всего натворила под его носом, а сейчас и вовсе решила закончить эти игры… Хуже не будет, поскольку хуже уже попросту некуда. Поэтому она незаметно сосредоточилась и направила магию исцеления в его руку. Никто ничего и не заподозрит…       — Полагаю, на этом мы сегодня можем закончить, — его ровный голос встряхнул ее и привел в себя, и Элисса слегка вздрогнула, возвращаясь в реальность. На лицах Пожирателей отчетливо проступило недоумение, и с задержкой Элисса сообразила, что Волдеморт оборвал буквально на полуслове очередного докладчика. Кажется, Долохова. — Все свободны.       Люциусу дважды повторять не пришлось, он сразу направился к дверям. За ним с некоторой задержкой — Нотт, Трэверс и Рабастан Лестрейндж, следом потянулись и остальные. Долохов позволил себе бросить на Волдеморта внимательный, оценивающий взгляд, но не произнес ни слова.       — Господин, я… — с надеждой заговорил было Барти, однако Волдеморт покачал головой.       — Оставь нас.       Барти бросил на Элиссу завистливый взгляд, а сама она, поднявшись было со стула, так и застыла, когда сообразила, что на нее разрешение уйти не распространялось. Тем не менее, Крауч тут же без возражений вышел; он был последним, а потому закрыл за собой дверь. Элисса осталась с Волдемортом наедине.       В камине догорали поленья. На стенах были зажжены всего несколько светильников — все это создавало впечатление какого-то уютного полумрака, который сейчас, тем не менее, казался Элиссе больше пугающим и мрачным.       Несколько секунд он молчал. Просто стоял, оперевшись обеими руками о спинку стула, и не произносил ни слова.       — Скажи мне одно — по-твоему, я совсем идиот, который дальше своего носа ничего не замечает? — наконец спросил он вроде бы тихо, но таким ледяным тоном, что Элисса дрогнула. Сейчас он уже нисколько не производил впечатления раненого, как и не казался уставшим, вымотанным за день, даже несмотря на все приключения на болоте — и она тут же ощутила всю угрозу и опасность, которые от него исходили. Очень кстати вспомнилось, как без малейших колебаний он убил сегодня свиту Кристин, а вчера — банду венгерских наемников.       Она побледнела. В голове не осталось никаких слов и объяснений, и это было парадоксальнее всего — ведь она сама пришла ради этого разговора, вроде как морально готовилась к нему… И что сейчас Волдеморт сам так жестко и бескомпромиссно начнет эту тему, Элисса оказалась по-детски не готова.       — Не думай, что я ничего не замечал. Я давно обратил внимание, что в твоем присутствии со мной происходит именно… это. Весной, после дементоров год назад, или летом, после великанов, это было особенно заметно. Я не сразу понял, что творится, искал объяснение… Пока меня не осенило, что все дело было в тебе. В твоем артефакте. Твои фокусы? — он всем корпусом обернулся к ней, и Элисса приросла к одному месту. Такого выражения на его лице в свой адрес она не могла припомнить — лицо будто высечено из камня, глаза — колкие, острые куски льда. Словно все остатки человеческого, которые еще теплились в нем, развеялись, растаяли, как дым на ветру. Элисса много раз видела, как с таким выражением он смотрел на тех, кто вставал у него на пути, на Пожирателей, вызвавших его гнев, но с какой-то странной убежденностью верила, что в свой адрес она подобного никогда не получит. — И я научился это различать. Каждый раз, когда ты оказывалась рядом, я чувствовал твое воздействие. Даже в легилиментивных снах, которые создавал, даже когда нас разделяла древняя защитная магия Хогвартса. Что же, — его губы изогнулись в алчной, удовлетворенной улыбке, напугавшей ее сильнее всего прочего, — «Сердце Исиды» в самом деле обладает огромной магической силой… Мое ожидание стоило того…       Несмотря на весь испуг, нервозность, тревогу, которые Элисса испытывала, глядя на него со спасительной дистанции в несколько метров, каким-то неведомым образом ее кольнуло отчетливое раздражение и разочарование. Да она не влила в него ни унции целебной магии за последние два года, не говоря уже о том, что воздействовать таким образом на человека во сне, когда физически их разделяли многие мили, было попросту невозможно! И все, в чем он ей сейчас с такой неосторожностью признавался, не имело к «Сердцу» вообще никакого отношения! Нет, разумеется, живительная магия влияла на него, с этим не поспоришь, но ее невозможно уловить, ощутить без прямого воздействия! Но, конечно же, этот инвалид во всем, что касалось живых человеческих чувств и взаимоотношений, даже допустить не мог такой мысли, что это не действие какого-то артефакта, а его собственная реакция на нее, Элиссу!       Но сообщать ему об этом уж точно не стоило. Взгляд Элиссы, обращенный к Волдеморту, сделался настороженным, оценивающим. Никаких провокационных вопросов и замечаний, только не сейчас. Действовать с повышенной осторожностью, будто пытаешься идти босиком по полу, усеянному битым стеклом.       — Давно? — лишь выдавила из себя она пересохшими губами. — Давно вы знаете?       Почему-то спросить это казалось очень важным.       Он слегка склонил голову набок, сделав вид, будто задумался. Его жест был буквально пропитан издевкой — так, что Элисса не смогла смотреть на это и отвела взгляд.       — Да, собственно, с суда над твоим подельником прошлым летом. Не догадаться было сложно, слишком все стало очевидно. Занятно было наблюдать за тобой — как ты юлишь, запутываешь следы, мнишь себя самой хитрой и предусмотрительной…       Она все так же стояла неподвижно. Услышанный ответ будто выбил весь воздух из легких. Год?! Он знает обо всем целый год?! Идиотка, какая же она все-таки дура, ну чем она думала, когда затевала все это…       — Почему молчали? — все тем же чужим, каким-то каркающим голосом спросила Элисса.       — Ну как же, — его тон точно так же сочился злым сарказмом и той же сдерживаемой злостью, и от этого на каждое его слово у Элиссы внутри что-то екало. — Я уже осведомлен, как ты любишь и умеешь ото всех бегать, и могу представить себе сотню куда более интересных и важных дел, чем заниматься твоими поисками и попытками тебя удержать. Поэтому куда проще было сделать так, чтобы ты сама держалась поблизости и удрать никуда не пыталась. Удивительно, как твой муж до этого не додумался! Скольких проблем ему удалось бы избежать! Манипулировать тобой едва ли сложнее, чем любым другим человеком.       Элисса резко вскинула голову, а он, довольный произведенным эффектом, повелительным жестом протянул ладонь в ее сторону.       Она медлила секунды две, наверное. Может, три. Потом подняла руки, непослушными, какими-то деревянными пальцами откинула волосы назад и расстегнула цепочку на шее. Волдеморт наблюдал за каждым ее движением все с той же алчностью, которая пробивалась сквозь его наносное спокойствие. Наконец Элисса нехотя сделала несколько шагов вперед и с буквально микроскопической задержкой вложила кулон в его руку. Прозрачный камень замерцал слабым белым светом, что отвлекло на себя внимание Волдеморта; Элисса поскорее отступила подальше, к стене.       Он повертел украшение в пальцах, приподнял и встал так, чтобы пламя камина лучше освещало серебряную оправу и поблескивающий кабошон внутри.       — И отдать его кому-то ты можешь только по доброй воле?       — Подвеску вы можете забрать, не спросив разрешения. А пользоваться этой магией могу только я.       — Но при этом без самого кулона ты бессильна?       Она неохотно пожала плечами.       — Как ты передаешь ее преемнику? — в сторону Элиссы он по-прежнему не смотрел, пристально изучал кулон, но Элисса слышала, как изменился его тон — насколько более напряженно, даже звеняще он звучал. — Для этого нужен специальный ритуал? Какой?       — Там… несколько все сложнее. В двух словах не объяснишь, — нейтрально отозвалась Элисса.       — Ну ничего, времени у нас будет более чем достаточно, — зловеще прошипел он, и это словно разломало то искусственное оцепенение, которое до последней секунды висело в воздухе.       Элисса всем телом встрепенулась, как застигнутый врасплох олень — чтобы наконец-то встретиться с ним взглядом лицом к лицу. Волдеморт поднял голову; на кулон он больше не смотрел, теперь его вниманием владела одна только Элисса. Алые глаза словно подсвечивались изнутри — и насколько же жутко смотрелся этот ярко-красный цвет. Он был мертвенно бледен — верный признак сдерживаемой ярости.       — Я под впечатлением, — очень тихо произнес он. — Не припомню, когда кто-либо вообще пытался так нагло меня обманывать. И кому даже какое-то время это удавалось. Конечно, я чуть ли не с самого начала знал, что ты таишься и что-то от меня скрываешь… И что это ты вернула мне тело. Не твой соратник, а именно ты, не так ли?       — Ритуал проводила не я.       Он не шевельнулся, лишь угрожающе прищурился, а его глаза на сущее мгновение стали какие-то оловянные, словно вовсе не живые. Пальцы правой руки дрогнули, будто пытались нащупать волшебную палочку. Казалось, он в то мгновение удерживал себя от чего-то непоправимого. И, разглядев это в те доли секунды и ругая себя за собственную трусость, Элисса четко договорила:       — Я восстановила ваше тело. В течение нескольких месяцев каждый день моталась в Годрикову впадину, чтобы продолжать работу. И я же нашла книгу, по которой мой соратник составил ритуал, которым и смог вас вернуть. Магии на ваше восстановление ушло какое-то совершенно запредельное количество.       Он снова взглянул на кулон — как показалось Элиссе, с благоговением. От иронии происходящего ей хотелось нервно рассмеяться, однако Элисса подавила этот порыв и заставила себя стоять неподвижно. Ее лицо оставалось очень сосредоточенным, но спокойным.       Не сейчас. Да, она сама решилась прийти на разговор начистоту — но не стоит так уж выкладывать на стол сразу все карты.       Почти тут же черты Волдеморта снова стали жесткими, будто высеченными из камня. Однако спросил он внезапно совсем не то, чего ожидала Элисса.       — Так зачем тебя на самом деле выдали замуж за Акоша? Дело ведь было вовсе не в фамилии, не так ли?       — Нет, естественно, — ответила она после секундной заминки, воззрившись на него с растерянностью. Тем не менее, в его лице она не видела ни тени каких-то сильных чувств — только все тот же контролируемый гнев. — Родство с моей семьей — это так, приятное дополнение. Когда у меня… Когда я получила магию «Сердца», отец долго искал, как бы распорядиться этим, а точнее — как бы повыгоднее меня продать. У Иштвана были проблемы со здоровьем, целители помогали постольку-поскольку, и нужно было что-то… более существенное. Я подошла.       — Почему твой отец до сих пор участвует в твоих поисках? Или он рассчитывает добраться до тебя первым и перепродать снова, подороже?       Его деланно-легкомысленный тон Элиссу покоробил, но она понимала, что он провоцировал ее нарочно, пытался ужалить побольнее. Пришлось, скрипнув зубами, остаться вежливой и отвечать по делу.       — Потому что те деньги, которые получил за меня отец, не были… единоразовой выплатой. Проще говоря, Иштван взял мою семью на содержание, и какое-то время у них даже неплохо шли дела. А когда я сбежала, финансовые вливания прекратились. Вот мой отец и старается изо всех сил. Удастся меня вернуть — денежки на азартные игры снова появятся, и жить он будет долго и счастливо.       — Ужасно, — издевательски посочувствовал он. В пылающих багровых глазах бесновалось пламя — и Элисса вся подобралась в ожидании взрыва. В том, что он последует, сомнений уже не оставалось. — Когда твое имущество подобным образом себя ведет и не поддается контролю… Крайне неприятно.       Против воли она почувствовала, что начинает закипать.       — Вот потому что они все — что Иштван, что мой отец, что Себастьян де Колиньи, что Кристин д’Альбер — считали меня имуществом, они все и очутились в этой ситуации, — процедила Элисса мстительно. — Я переиграла их всех, за все эти годы они так и не смогли подобраться ко мне вплотную, и им оставалось только скрипеть зубами от злости и искать себе новых исполнителей, поскольку я убила стольких из них, что и не сосчитать! А уж сейчас…       — А сейчас что? — обманчиво мягко спросил он и улыбнулся как-то так, что у Элиссы встали дыбом волоски на загривке и пробежал мороз по спине. — Сейчас ты решила для своих целей использовать меня?       Ей хватило сообразительности промолчать. Элисса тяжело дышала, в голове была какая-то каша, но здравый смысл пока не отказал ей окончательно. А Волдеморт смерил ее еще одним взглядом — красные глаза даже будто вспыхнули ярче — и бесстрастно спросил:       — И ты полагаешь, что мое отношение к тому, что принадлежит мне, как-то отличается от отношения Акоша к его собственности?       — Не понимаю, при чем здесь я, — отрезала Элисса жестким тоном. Гнев — да как он вообще смеет так говорить?! — словно придал ей сил и смелости, напомнил, что она все еще способна вести диалог. — Я признаю, что виновата перед вами, очень сильно виновата. Я могу представить, как сильно вы злитесь на мой обман, я знаю, что вы не потерпели бы подобного ни от одного человека. И я понимаю, как сильно вы хотите меня запытать и убить…       — Нет. Даже близко не представляешь, — тем же подчеркнуто ровным, почти безразличным тоном произнес он. Элисса видела, с какой силой его пальцы впились в спинку стула — и, честное слово, ей почудилось, что старинное дерево сейчас не выдержит и разлетится в щепки. Она вдруг поняла, что ей страшно вообразить, что скрывалось под этой застывшей на его лице маской. — Впрочем, это несущественно. Я не собираюсь тебя пытать. Мне не нужно, чтобы ценнейший артефакт, очутившийся в конечном итоге в моих руках, сломался, лишился рассудка и стал совсем неуправляемым. Как так — все годами охотятся за этой вещью, а я возьму и уничтожу такое сокровище? Ну нет, не для того я целый год изображал наивного дурачка… И если уж что-то досталось мне — я этого не упущу.       Тут уже здравый смысл начал понемногу сдавать позиции. Перед глазами словно снова ненадолго встали однотонные белые стены, а в ушах зазвучал скрежет проворачиваемого в замке ключа.       — Я не ваша вещь! — огрызнулась Элисса, в бессильной тревоге сжимая волшебную палочку и чувствуя, как в животе все противно сворачивается в какой-то склизкий узел. Он ведь специально это говорит?! Чтобы ее уязвить, сделать больно, правда ведь? Он же не думает так на самом деле?       — Ты принадлежишь мне, — высоким холодным тоном отчеканил он. Пальцы, которыми он с силой сжимал спинку стула, побелели. — С той самой секунды, когда мы с тобой впервые встретились. И ты сама выбрала это, я тебя не принуждал. Ты сама пришла ко мне, просила о защите, предлагала сделку. Но рассчитывала меня обмануть, прикрыться моим именем и лгала с первой секунды. Нагло, открыто, позабыв, кто перед тобой… За это тебе придется расплачиваться. Долго… Очень долго…       — Я никому не принадлежу. И никогда не буду, кто бы что ни пытался с этим сделать, — процедила Элисса. Голос осторожности звучал все тише и глуше по сравнению с другим голосом — яростным, жаждущим уничтожить обидчика и любой ценой не допустить возврата к ее полному пыток и принуждения прошлому. — Ни одному ублюдку, который возомнит, что он может распоряжаться моей жизнью, ни тем более вам!       И эти слова словно произвели эффект той самой последней капли, которая уничтожила все внешнее спокойствие, сдержанность, самоконтроль, которые он все это время пытался сохранить. По какой причине пытался — другой вопрос, поскольку мог бы не церемониться, а сотворить с ней примерно то же самое, что делал с прочими людьми, когда они вызывали его гнев и неудовольствие. Но сейчас эта последняя тонкая плотина, стоявшая между Элиссой и его мстительной, вспыльчивой, темной сущностью, разлетелась вдребезги.       Украшенные резьбой напольные часы издали жалобный стон, утробно заревело пламя в камине. Какой-то неведомой силой Элиссу отбросило к стене — даром что она и так стояла почти в углу комнаты, и потому не ушиблась, — а он меж тем даже палочку не поднял! Спиной и затылком она приложилась о дубовую панель — несильно, но неприятно, а в следующую секунду обнаружила, что он в два стремительных шага пересек гостиную и навис над ней. Длинные пальцы с силой впились в ее плечи, причиняя боль. Совсем близко Элисса увидела его искаженное яростью лицо — стиснутые челюсти, гуляющие желваки. Складка у губ, придававшая его лицу циничное выражение, проступила еще отчетливее, практически уродуя его черты, превращая их во что-то звериное. Смотреть ему в глаза Элисса попросту побоялась, догадываясь, что увидит там нечто, что будет преследовать ее до конца жизни — даже если эта жизнь окажется очень недолгой.       — Ошибаешься, — прошипел он; у Элиссы от напряжения звенело в ушах, и она даже не поморщилась, когда его руки сдавили ее плечи до синяков. — Ты пришла ко мне, ты интриговала за моей спиной и планировала использовать меня, так неужели ты думала, что после этого тебе ничего не будет? Что ты когда-нибудь сполна сможешь расплатиться по счетам, или что я позволю тебе уйти, скрыться от моего правосудия? Да никогда!       — Держать меня при себе всю оставшуюся жизнь может быть накладно, не верите — спросите Иштвана! — гневно выдохнула Элисса, делая некие попытки вырваться из его хватки, но он держал крепко.       — Ты в самом деле ставишь в один ряд меня и своего мужа-полукровку? Неужели полагаешь его верхом ума, силы, могущества и власти, способным сравниться со мной — лордом Волдемортом?       Самое пугающее было то, что ответ на этот вопрос ей был известен — причем без какой-либо бессмысленной бравады, сарказма или отрицания очевидного.       — Смотри на меня! — вдруг прорычал он, встряхнув ее. Элисса снова стукнулась затылком о стену и болезненно поморщилась. Тем не менее, ослушаться не посмела и нехотя взглянула ему в глаза — бешеные, злые, переливающиеся таким фонтаном невероятных по силе эмоций, что ей стало не по себе. — И запомни на всю жизнь — я могу сделать с тобой все, что пожелаю, и ты никак не сможешь мне помешать. Любого права на свое мнение ты лишилась, как только решила бросить мне вызов и использовать в своих планах. И мне даже не нужно ничего для этого делать, все уже сделано! Ты сама пришла ко мне сегодня, тебе столько всего известно о моих делах, что права на свободу у тебя не осталось давным-давно, ты уже моя и всегда будешь моей! Так что в некотором роде ты своего добилась — ни вампиры, ни Акош тебя больше не побеспокоят. Но отныне любое твое движение, каждый шаг, каждый вздох принадлежат мне и зависят только от меня. Я твой господин и могу сотворить с тобой что угодно. Запытать тебя, перетряхнуть весь твой разум с помощью легилименции, так что дальше у тебя останется билет в один конец — в больницу святого Мунго, запереть тебя до конца твоих дней, сломать твою волшебную палочку, овладеть тобой… Запомни это! И, возможно, я дам тебе шанс на искупление…       Его самая последняя угроза несколько сбила ее с толку. Слышать все прочее было крайне болезненно и вновь кидало Элиссу в пучину всех ее застарелых страхов и травм, но это было в какой-то степени знакомо. Вот последний пассаж несколько обескураживал — никто из прочих охотников за «Сердцем» никогда не изъявлял притязаний на ее тело, даже Иштван ни разу не пытался воспользоваться своим положением супруга. Впрочем, никакого успокоения это новшество не принесло. Ее мучили, ее подчиняли, пытались сломить, она опасно близко приближалась к грани, за которой утратит рассудок — и внезапная угроза заполучить ее еще и физически подействовала ничуть не менее разрушительно, чем все остальные.       — Подите к дьяволу, — отчеканила Элисса. В ту секунду ее вдруг поразило, насколько же мертвая тишина царила в комнате — нарушаемая лишь тяжелым дыханием их обоих да монотонным тиканьем часов. — Вы можете сотворить это все со мной, можете лишить возможности пользоваться магией, и я ничего не смогу вам противопоставить. Но я никогда не стану помогать вам с «Сердцем» по доброй воле. Вам так и придется жить с постоянной оглядкой на то, что еще я могла придумать и сотворить. Ни вы, ни ваши люди никогда не сможете повернуться ко мне без опаски спиной, поскольку всегда будете ждать смертельного удара — даже если я буду сидеть в малфоевском подвале в камере!       — Я убью твоих дружков одного за другим на твоих глазах, превратив до этого с помощью «Круциатуса» в не способных соображать слюнявых идиотов, — вкрадчиво пообещал он. В его правой руке наконец-то возникла тисовая палочка, кончик которой уперся Элиссе под подбородок, вынуждая ее держать голову слегка запрокинутой. Когда на его угрозу Элисса дернулась, он надавил на палочку сильнее — и Элисса болезненно охнула, когда давление пришлось на какую-то особенно чувствительную точку. — Ты услышишь крики каждого из них, услышишь, как они тщетно умоляют о пощаде, увидишь, как жизнь покидает их тела. И это будет длиться долго… очень долго… Быстрого избавления никому из них не стоит ожидать. Пожалуй, начну с Эндлунда. Давно он уже мозолит мне глаза, этот грязнокровка…       — Я заставлю тебя пожалеть, — тусклым, сухим, шуршащим, как бумага, голосом выговорила Элисса. Она видела его полыхающие яростью глаза, но ее собственный страх внезапно отступил, оставив холодное, взвешенное бешенство, которое Элисса больше не хотела сдерживать. — Тебе никогда не удастся одержать надо мной верх. Если ты запрешь меня — то никогда не получишь ни капли магии «Сердца Исиды» без принуждения. Тебе всякий раз придется вытягивать ее из меня пытками, и ты никогда не будешь знать, что получишь от меня — магию «Сердца» или пшик. Станешь морить меня голодом, издеваться — я через это уже проходила. Если ты захочешь меня изнасиловать — да, едва ли я смогу тебе что-то противопоставить. Но и здесь ты всегда будешь знать, что тебе пришлось получать желаемое только силой. Я никогда не дам тебе ничего по доброй воле, и, выражаясь твоим языком, твоей я не буду никогда — ни как «Сердце Исиды», ни в обычной жизни, ни в постели. Чьей угодно, кого угодно — но только не твоей. И ты сам это знаешь, и ничего — ничего! — поделать с этим не сможешь!       Кажется, именно заключительной части ей произносить не стоило вовсе. По его лицу, по сузившимся до размера булавочной головки зрачкам, по дернувшейся щеке, по злой глумливой ухмылке она поняла, что он принял какое-то решение — словно она ляпнула что-то такое, что окончательно переполнило чашу его терпения. Терять было больше нечего, и она бесстрашно договорила, глядя прямо в его горящие безумным алым цветом глаза:       — Тронешь моих людей — и можешь больше не беспокоиться о своей войне и борьбе за власть. В одиночку ты не очень-то повоюешь, даже со всеми твоими знаниями, умениями и талантами! А по-иному не получится, потому что я перебью всех твоих слуг одного за другим, не делая различий, кто из них мужчины, женщины, кого ты знаешь со школьной скамьи, а кто только пару лет назад сдал выпускные экзамены, кто из них убивает по твоему приказу, а кто только добывает сведения в Министерстве, кто из них холост, а кто отец семейства с тремя детьми. Ты же знаешь, мне плевать на такие вещи, когда речь заходит о том, что касается лично меня.       Ее полную самых разных эмоций речь он выслушал со всем вниманием, и Элиссу даже кольнуло абсурдное предположение, что последний штрих про Пожирателей вызвал у него куда меньше негатива, чем она рассчитывала — именно по сравнению со всем ее выступлением до того.       — Ты в самом деле привязана к своим так называемым защитникам… Как же это предсказуемо и глупо, — выдохнул он ей в лицо, после чего стремительно отступил назад. Ее обдало прохладным воздухом комнаты, и Элисса только сейчас осознала, что все это время чувствовала из-за их близости тепло его тела. Тисовая палочка наконец-то прекратила давить Элиссе в шею, но облегчение было преждевременным. В следующую секунду он небрежно взмахнул палочкой — и у не готовой к подобному Элиссы подломились ноги, она повалилась на пол. Она тут же подставила локти, пытаясь вернуть равновесие — и, кое-как сгруппировавшись, поднялась на колени. И, как выяснилось, именно этого он и добивался — потому что в тот же момент на ее левом запястье сомкнулись его пальцы. Волдеморт с силой вытянул ее руку вперед (так, что Элисса снова чуть не растянулась на полу), длинные белые пальцы с силой впились в ее предплечье. Запоздало спохватившись, что за этим должно последовать, Элисса дернулась, но его хватка оказалась железной. Их взгляды встретились — и в его глазах Элисса прочитала глубокое удовлетворение от разницы их положений, от того, что она очутилась на коленях и смотрела на него снизу вверх.       — Ты моя, — прошипел он. — Привыкай к этой мысли.       Тисовая палочка уперлась ей в руку, и затем пришла жгучая боль. Не как от «Круциатуса», нет: и сосредоточена она была только в руке, и по ощущениям это было так, словно она с силой прижала руку к раскаленному металлу. Не ожидавшая ничего подобного, Элисса вскрикнула, из глаз брызнули слезы. Мир вокруг потемнел, дыхание перехватило, стало нечем дышать, а голова закружилась. Легкие отказывались делать вдох, и Элисса лишь хватала воздух ртом, как выброшенная из воды рыба. Только ли от острой, разрывающей боли, как если бы ее руку варили в кипятке, или же это ее психика давала такую реакцию на внезапное возвращение в ее прошлое — неясно.       Она не поняла, в какой момент все закончилось. Спустя время — несколько секунд, минут, а может, и часов — Элисса осознала, что лежит на животе на полу. Все тело ощущалось как какое-то чужое, слишком грузное, неловкое и неподъемное, точно мешок с картошкой, но хоть руку больше не прижигали каленым железом.       Элисса разлепила распухшие веки. Картинка расплывалась, и оторвать голову от паркета даже пытаться не стоило. Рядом возникло какое-то движение, шелест — и Элисса увидела прямо перед собой мужские ботинки и край черной мантии. Несколько бесконечно долгих мгновений она рассматривала их, пребывая в полной убежденности, что ей снова восемнадцать лет и она снова находится в ненавистном доме на проспекте Андраши.       — Как я сказал — ты принадлежишь мне, — голос говорил на безупречном английском без малейшего акцента, и Элисса мельком удивилась — она была уверена, что услышит венгерскую речь. — И со своим знаком я найду тебя где угодно. От меня тебе не скрыться.       Ботинки пропали из поля зрения. Прошелестела мантия, хлопнула дверь. На дом упала тишина.       Пролежав на полу некоторое время, бессмысленно таращась в пустоту, Элисса пошевелилась. Способность связно мыслить понемногу возвращалась. Убедившись, что руки-ноги целы и нормально двигаются, Элисса медленно села, а потом и поднялась с пола. Кожу на лице стянули солевые дорожки от высохших слез. Болело место под подбородком, куда давила чужая волшебная палочка, болел прикушенный язык, а на запястье его пальцы наверняка оставили синяки. В ушах громко звенело, соображалось с некоторым трудом, но она чувствовала, что больше не может позволить себе безучастно валяться в логове врага. А значит, придется взять себя в руки.       Все еще с какой-то заторможенностью в движениях, в собственных эмоциях, в реакции Элисса взглянула на левое предплечье. Там была выжжена Темная Метка во всей красе — змея, выползающая из черепа. Угольно-черная, резко контрастирующая с тонкой белой кожей, а оттого выглядящая особенно уродливо. Кожу после такого грубого вмешательства черной магией до сих пор саднило, и Элисса чувствовала во всем теле знакомую слабость и нарастающий зуд, которые в прошлый раз испытывала в Хогсмиде и в Хогвартсе после нападения Троя.       Рассмотрев Темную Метку со всех сторон, однако по-прежнему не проявляя какого-то особенно сильного интереса к полученному украшению, Элисса огляделась вокруг, убедилась, что кулон Волдеморт забрал с собой, и с некоторым удивлением обнаружила собственную палочку закатившейся под софу.       Кажется, этим вечером ей удалось своими речами очень сильно выбить его из равновесия, раз он даже не отобрал у нее оружие. Или это просто какая-то очередная демонстрация его силы и уверенности в себе — причем демонстрация настолько тонкая, что сама Элисса пока не особо поняла, в чем она заключалась?..       Следующей ее внимание привлекла такая знакомая подвеска из сердолика. Непослушными пальцами Элисса расстегнула замочек, и серебряный браслет упал на пол. Проводив его падение слабо заинтересованным взглядом, она все с той же неторопливостью, словно спешить было абсолютно некуда, подняла руки и медленно и вдумчиво собрала волосы в хвост. Иначе в бою будут мешаться. В душе, в чувствах, в эмоциях воцарились спокойствие, тишина, умиротворенность — полнейшая стерильная безжизненность. Мертвая снежная равнина, где не было ничего, кроме равнодушного зимнего ветра.       Совсем как двенадцать лет назад.       Терновое древко привычно легло в руку. На этом подготовка была закончена, и Элисса направилась к дверям.       С нее довольно.