Skater In The Ocean

      В прихожей, в раздевалке и в душевой, как и всегда во время соревнований, приходится с трудом пробираться сквозь толпу спортсменов самых разных возрастов. От невыносимого запаха пота и грязи становится плохо.       Наконец, пловцов собирают по командам, второй тренер по плаванию бодро объявляет о начале «долгожданных соревнований». Как и заведено, соревнования начинаются с самых младших, и Матвею со своей группой приходится ждать невероятно долго.       — Волнуешься? — Щебечет Олеся, аккуратно вынырнувшая из-за спины Матвея, всё такая же милая с лёгкой сладковатой улыбкой.       Матвей хмыкает. Ему хочется натянуть фальшивую улыбку, чтобы только не показаться чересчур грубым, но желания лицемерить нет. Внутри копошится что-то гадкое, скользкое, отравляющее тело и дух.       — Рано ещё волноваться, — небрежно кидает парень и, дождавшись, когда первогодки завершат свой первый заплыв, уходит в душевую.       Холодная струя воды помогает ещё раз взбодриться. Ледяные капли стекают по телу, заставляют ёжиться и, сцепив зубы, сконцентрировать внимание на неприятных ощущениях. Благо, энергия словно бы восстановилась на несколько пунктов.       Странные мысли так и норовят намертво застрять в голове, и это выводит из себя ещё сильнее. Вернувшись в бассейн, Матвей глубоко вздыхает и принимает уверенную позу. Одного беглого взгляда по помещению хватает, чтобы наметить траекторию. Около скамеек какой-то рыжий веснушчатый парень того же возраста громко гогочет, шлёпая себя по рукам серой резиновой шапкой. Дорогие гидрошорты вместе с совершенно расслабленным состоянием выдают в нём не самого последнего спортсмена. Судя по не особо широким плечам, пацан вряд ли хорошо плавает на спине и дельфином.       — Ну здарова, — грубо гавкает Матвей, вальяжно подходя ближе.       Рыжий со своими приятелями медленно переводит взгляд, не сменяя лёгкого дружелюбного выражения лица.       — Привет. Питерский?       — Ага, — Ярский сводит брови, сканируя компанию. — Какой год и заплыв?       — Четвёртый год. Двадцать второй и тридцать пятый.       — Со мной плывёшь, — Матвей задирает подбородок, грозно оскаливаясь.       — Ты брассист?       — Я что, похож на шлюху? — Ярский подходит почти вплотную. Рыжий, судя по всему, смущается, но держится весьма мягко.       — Хочешь сказать, что я похож? — Веснушчатый посмеивается и скрещивает руки на груди. — Кроль не перевариваю, честно говоря.       Матвей разочарованно выдыхает, не найдя в собеседнике достойного противника.       — Матвей, — Протягивает руку.       — Шлюха, — Пацан отрывисто смеётся, после чего представляются по-настоящему: — Ванёк.       Матвей замечает на спине парня нашивку федерации Нижнего Новгорода.       — Ты Нижегородский?       — Именно. Надеюсь, займу хотя бы третье.       — А чего так слабо?       — Местные пацаны слишком уж жёсткие, — Ваня морщится, не прекращая улыбаться. — Особенно ты.       Ярский кряхтит неоднозначно, почувствовав, как совесть ощутимо кусает за сердце.       — Ну извини. Кто ж знал, что ты брассист.       — Ты что, — парнишка открыто рассмеялся, с точки зрения культуры весьма неприятно и громко, но довольно располагающе, — Просто ходишь и доёбываешься до потенциальных соперников?       Матвей пожимает плечами, в сторону бормоча:       — Зато меня боятся.       — Недурно. И что это даёт?       — Статус, — Матвей горделиво тычет себя большим пальцем в грудь, обнажая клыки.       — С другой стороны, — Ваня становится задумчивым, — Если заранее поставить себя выше других, на дистанции приходится усиленно соответствовать.       Мерзкий голос главного соперника Матвея не даёт пловцу ответить:       — Ага, он так фальстарт ебанул, чтобы соответствовать!       Гротский подмигивает так хитро и отвратительно, что у Матвея кулаки сжимаются, и, если бы не плотная толпа вокруг, то с хлорированными лужами на полу смешалась бы чья-то кровь.       — Съебался отсюда, — присвистывает Матвей, и Артем, шипя, выполняет приказ.       — В этот раз всё ОК будет, — Ваня подбадривающе хлопает нового знакомого по плечу.       — Ага… Буду усиленно соответствовать. И разорву ему анус.       — Ого, как по-гейски! — Восторженно взвизгивает Ваня, смеётся очередной раз, и, прежде чем что-нибудь тяжёлое прилетело бы ему в табло, машет рукой и смывается в душевую на первой космической скорости.       Матвей кусает губы, вспомнив события, которые каждый день всплывают в памяти липкой тяжёлой массой. От этого почти тошнило, и, даже не столько от отвращения, сколько от всей запутанности и неловкости. Хотелось бы взять ножницы и вырезать тот злосчастный момент из биографии, выбросить куда подальше, оставить его какой-нибудь лживой карикатурой в прогнившей рамке.       Ярский массирует шею, отгоняя от себя непонятные кадры. Вот бы сплюнуть свои мысли, как противную воду, попавшую в рот во время короткого заплыва.       Время от времени размахивая руками, парень дожидается двадцатого заплыва.       — Готовься, — рявкает тренер, выцепив мгновение на разговор со старшей группой. Матвей кивает, уже чувствуя медленно распыляющиеся по телу адреналин и волнение. Он внимательно осматривает огромное помещение, будто стараясь задуматься хотя бы о чём-то отвлекающем. Горка извилистая. Жаль, не работает уже несколько лет. Дверь в тренерскую открытая: пышные вахтёрши, болтая, уплетают какие-то печенья. Конечно, а что ещё делать?       Взгляд нечаянно цепляется за девочку лет восьми, захлёбывающуюся в слезах. Судя по всему, только что закончила свой заплыв. Видимо, проплыла не так хорошо, как ожидала (она или её тренер). Матвей сжимается ещё сильнее. Состояние страха окутывает в те самые считанные минуты до заплыва. Как правило, азарт приходит уже рядом с тумбой, за секунды до сигнала, и, как бы Матвей это не отрицал, сейчас самочувствие оставляло желать лучшего.       Глянув на бассейн, где девчонки еле-еле завершали первую половину дистанции, Ярский неуверенно подошёл к девочке. Та медленно продвигалась к скамейке, закрыв лицо руками, изо всех сил пытаясь остановить собственный плач.       — Ну чё ты моросишь? — Пловец садится перед ней на корточки, как можно аккуратнее кладёт руку на плечо, — последняя что-ли?       — Нет! — Кое-как набрав в лёгкие воздуха, произносит девочка, и снова заливается затяжным воем. — Вторая!       — И чего тогда?       — Хочу… Хочу…. Хочу…       Матвей дружески берёт её за руки, помогая расслабиться.       — В следующий раз будешь первой.       — Не буду!       — Перестанешь плакать — будешь!       Девочка сильно шмыгает носом, заинтересованно внимая словам пловца.       — Тебя питерская обогнала?       Пловчиха кивнула.       — Вот. Потому что с нашим тренером она занимается вдвое больше тебя и не плачет, — за мгновение до новой ещё более громкой истерики, успевает продолжить: — Но если ты будешь работать втрое больше неё… То ты будешь первая.       — А если… А если… Не буду?       — Будешь десятая. Но тогда и нечего плакать!       — А если… Вчетверо?       — То будешь первая, да ещё и с запасом.       Матвей улыбается. Девочка кивает, вытирая стекающие по губам сопли.       Время тянется медленно и быстро одновременно, заставляя слишком долго нервничать и слишком быстро настраиваться на настоящий заплыв. Шестеро одногодок, включая Матвея, Ваню и Гротского, подходят к бассейну. Судья перепроверяет фамилии.       — У тебя фамилия Дуболубов? — Ржёт Матвей, не в силах удержаться от комментария.       — Долбоёбов, — Кивает Ваня и встаёт рядом с шестой тумбой, что весьма неудачно. Видимо, действительно самый медленный из заплыва.       Ярский подходит к четвёртой тумбе, медленно выдыхая. Страх сформировался в решительность, которая медленно заряжала мышцы энергией и силой. Боковым зрением смотрит за главным соперником, что продолжает корчить какую-то страшную гримасу, глядя на дорожку.       Двойной свисток призывает подняться на стартовую тумбу. В последнее мгновение Матвей будто бы случайно озирается на длинное окно, за которым столпились родители и друзья спортсменов, а так же просто посетители, решившие поглазеть на соревнования. И, на свой ужас, замечает там того, кого хотелось видеть меньше всего.       Влад смотрит на него, кажется, с неприкрытым ужасом в глазах. А он ведь знал, что надо ждать тренера на ледовой арене. А еще лучше было остаться дома и позаниматься там. Но Александр Филиппович же не удостоился предупредить заранее, что тренировки не будет. Только поймал его в холле да быстро произнес:       — На меня опять документы свалили, подожди меня где-нибудь здесь, я скоро освобожусь. Можешь пока на пловцов посмотреть, у них сегодня заплывы. Пожелаешь удачи своему другу.       И унесся дальше. А у Влада любопытство в попе засвербило, как же, надо хоть одним глазком глянуть, как там соревнуются нынче пловцы. Даже в мыслях он не захотел себе признаваться, что интересен ему один конкретный спортсмен. И он, скорчив недовольную мордашку, поперся к бассейну. А теперь стоит и чувствует себя, как пришпиленная булавкой бабочка. Как вообще чувствуют себя бабочки, которых буквально распяли? Черт их знает, но фигурист ощущает себя беспомощно и бессильно. А еще очень неловко. На кой черт он полез с поцелуем тогда?       Матвей выглядел привлекательно, когда стоял под нежно-желтыми солнечными лучами, это факт. Но лезть к нему целоваться из-за этого? Влад, кажется, сглупил по полной, даже если знал исход заранее. И вообще, это все момент дурацкий был. Слегка усмехнувшись своим мыслям, парень решил, что лучшей тактикой будет тотальное игнорирование ситуации. Все равно ничего не изменить. Он улыбнулся краешком губ Матвею, смотрящему на него, а после одними губами прошептал тихое и емкое «Удачи».       А у Матвея в этот момент кровь взыграла так, что глаза недобро загорелись. Как этот ублюдок посмел притащиться сюда? Как он смеет тянуть во всю свою, хоть и милую, но до ужаса злящую лыбу, когда он — Матвей — сейчас просто пытается не упасть в грязь лицом.       «Думает сорвать мне заплыв, козёл» — проносится в голове, и все предохранители разом взрываются внутри. Энергия выкручивается на максимум, и любое оставшееся волнение полностью превращается в двигательную ярость.       Матвей сцепляет зубы, когда чужой голос нервно произносит «Внимание». Мгновение. Два. Три… Один свисток — и Матвей, чувствуя себя сейчас особенно неуязвимым, летит в воду. Практически идеальный старт — Сергей Дмитриевич наверняка сейчас чертовски гордится, но какое до него дело? Мышцы требуют движений — быстрых, чётких, отточенных до автоматизма на долгих тренировках. Привычной максимальной скорости недостаточно, чтобы выплеснуть всю за секунду взорвавшеюся агрессию — нужно быстрее, ещё быстрее, так, чтобы мышцы горели от боли, чтобы натренированное тело всполыхнуло от скорости.       Вода попадает в нос и рот — приходится глотать, даже не замечая. В голове лишь два образа — бортик, рядом с которым окончится дистанция, и Влад, придающий так много энергии, что, кажется, даже Матвей этого не выдержал бы, не будь у него возможности перевести её в скорость прямо сейчас. Он почти не смотрит на соседние дорожки, но периферическим зрением замечает, что соперники далеко позади. И это придает ещё больший азарт, хочется испытать себя, узнать свой лимит, узнать предел, до которого можно довести себя и при этом остаться в сознании. До истерики хочется показать себя — тренеру, Ване, глупому Гротскому, а главное — чёртову Владу, который будто бы нарочно появился здесь, пытаясь перечеркнуть годы тренировок и недели выматывающей подготовки конкретно к этим соревнованиям. Хочется доказать ему, что его попытки навредить лишь помогут ему победить.       Рука врезается в бортик. Сил хватает лишь на то, чтобы с громким звуком вобрать в лёгкие желанный воздух, и обессиленно опустить ладонь. Расслабленное тело покачивается в заботливой воде. Соперники далеко.       Влад, стоящий по ту сторону стекла, тихо выдыхает и с беспокойством понимает, что последние несколько минут практически не дышал.       Матвей дожидается, когда финиширует Гротский. Какое же бесценное у него выражение лица — раздражённое, уставшее, разочарованное. Проходит секунда перед тем, как он успевает сделать вид, что совершенно не озабочен своей неудачей. Когда же остальные доползают дистанцию, Матвей осмеливается поднять взгляд на окно. Он всё видел. И это просто замечательно. Ярский снимает очки и грозно скалится, глядя Владу прямо в глаза. Влад хмыкает и качает головой. Черт знает, что это значит. Сдув волосы с глаз, он вскидывает подбородок, смотря с немым вопросом. «Поговорим?»       Матвей злится, но грубая команда «из воды!» заставляет отвлечься. Он кое-как выходит из бассейна. Тренер опять куда-то убежал, но вместо него навстречу бежала Леся — невероятно радостная.       — Поздравляю! — С милым визгом она бросается к Матвею на шею, что было явно неожиданно. Ещё неожиданнее пришёлся аккуратный, но уверенный поцелуй в щёку. Олеся отошла, продолжая смеяться: словно бы и невзначай сделала это.       Ярский опешил, коснувшись пальцами щеки. Сдавленное «Ого» слетает с губ, и он в приятном удивлении рассматривает девчонку, словно бы видя её впервые.       — Ты настоящий молодец! Это твой рекорд!       — Серьёзно? — Матвей медленно озирается назад, отчётливо замечает там Влада, и эмоции его видит так же отчетливо. И горечь, промелькнувшую на лице, видит, и приподнятые жалобно брови, и взгляд, будто его предали. И все мелькает так быстро, буквально на секунду тонкой рябью проходится по точеному профилю, что через секунду покажется, что привиделось тебе все это, потому что на лице отстраненное выражение и тонкая улыбка на губах. Потому что Владу все равно, и он лишь приподнимает большие пальцы вверх, хваля за заплыв, а после разворачивается и уходит. Поговорят потом.       Пловец видит, как опозоренный соперник, приняв всё такой же гордый и непоколебимый вид, проходит мимо, с недовольством глядя на парочку. Олеся лишь улыбается ему вслед, кротко кивая.       — Сергей Дмитриевич доволен, — сообщает девушка, снова переводя взгляд на Ярского.       Матвей, наконец, смеётся, несмотря на сгорающие лёгкие. Из-за спины выныривает Ваня — совершенно не уставший, потому что ничуть не старался и дополз до финиша последним.       — Бро-о-о-о! — Присвистывает он, жёстко хватая Матвея за плечи. — Ты крут.       — Ага, — Ярский скрещивает руки на груди. — Не волнуйся, ноги раздвигать ты будешь быстрее.       — Не сомневаюсь, — брассист хохочет, наконец, обнажив свою самоуверенность, и убегает в неизвестном направлении.       Олеся пронзает взглядом — не грозным, не тяжёлым, но очень любопытным. Смотрит, как сытый хищник на притаившуюся в траве потенциальную жертву: не с желанием напасть, но с пытливым интересом.       — Ты какой-то напряжённый, — С грустью выдыхает пловчиха, — кто там?       Она разглядывает стекло, куда неустанно пялится пловец, и Матвей благодарит всех Богов за то, что Влад уже ушёл. Кивает головой и отходит, дабы отдохнуть и успокоить помутневший рассудок.       Неоспоримая победа доставляет удовлетворение, но ещё больше удовольствия приносит тот факт, что фигурист его видел. Видел и явно принял это во внимание, не иначе. Хотелось поговорить. Вернее, хотелось любой ценой выудить из него объяснение его поступкам, действиям. Понять, чего он добивается, и добивается ли чего-то. И надрать зад.       Не успевает парень посмеяться своему идиотизму, как грубая рука жёстко падает на плечо.       — Слушай-ка, — Артём хищно щурится, стоя за спиной, — а что ты делал в ФОКе в выходные?       — Слушай-ка, — Матвей нарочито широко улыбается, сдирая с себя мерзкую ладонь, — а ты случайно не нахуй идёшь?       — Я серьёзно, — соперник напрягается, изучая Матвея. Уже как голодный хищник, обезумевший. — Ты кого-то побил там.       Ярский слегка успокаивается, но и волнение ударяет в мозг. Артём явно не видел поцелуя, но уверен, что в тот день произошла драка.       — Я никого не бил, — как можно жёстче, но стараясь сохранять непринуждённость, отвечает пловец.       Гротский выразительно выгибает бровь, уже стоя лицом к лицу с Матвеем. Тот вонзает взгляд в переносицу — хороший приём. Собеседнику кажется, будто оппонент неустанно смотрит ему прямо в глаза, что заставляет его нервничать. И Артём заметно ёрзает: принимается тереть пальцами ладони, незаметно кусать губы.       — Там камеры есть, — он ухмыляется, указывая взглядом на одну из камер бассейна, висящей над дверью в тренерскую.       — Так сходи и посмотри.       Матвей глубоко вдыхает. Соперник ещё раз полосует по нему презрительным взглядом и медленно отходит. Пловец постепенно приходит в себя. Запись с камер никогда не попадёт к такому дауну, как Артём. Если кто-то из взрослых увидит поцелуй, то вряд ли поднимет шум. Но подозрительность Гротского заставляет нервничать.       Тренер медленно опускает золотую медаль на шею. Жмёт руку, с неподдельной гордостью улыбаясь. Матвей кладёт грамоту под мышку, периферическим зрением наблюдая за кислой миной Артёма. На третьем месте какой-то незнакомый парень из Казани.       Матвей спускается, Ваня тут же лезет обниматься. Медали за первое место со звоном ударяются друг об друга. Осталось лишь дождаться, когда наградят девушек.       Когда та самая пловчиха, не так давно утопающая в слезах и соплях (оказалось, что её звали Настей) заняла почётное третье место, Матвей не смог не сдержать улыбки. Девочки с Питера обогнали её, но уж слишком заносчивыми они выглядят в свои-то 6 лет, что не одобряется ни тренером, ни фотографами. А Настя вовсю улыбалась, то и дело поглядывая на Матвея. Машет ему рукой, тихонько посмеиваясь.       Олеся забрала два первых места. Как феечка взлетела на пьедестал, скромно прикрывая лицо грамотами. Матвей даже покраснел на мгновение, когда она стрельнула в него тёмными глазками, жестом демонстрируя медали.       Последняя речь от тренеров, сообщение о летних сборах, которые Матвей просто обожал, и пловцы, как колония муравьёв, разбежались по раздевалкам. Матвей устало выдохнул, прикрыв лицо руками. Когда открыл, рядом уже красовалась Олеся. Влажные волосы красиво падали на плечи, отчего она казалась столь прекрасной, практически безупречной. Особенно на ярком свету, в одном лишь купальнике и именной футболке.       Она аккуратно расставила руки, и Ярский, не мешкая, прижал её к груди.       — Поздравляю.       — И тебя.       Они разошлись, а когда Матвей, собрав вещи, вышел из спортивного комплекса, девушка всё так же преданно ждала его у входа.       — Честно, — начала она, — я думала, что Гротский выиграет.       — Почему?       — Ты такой замороченный сегодня ходил…       Матвей пожал плечами, сделав вид, но не понимает.       — Обычный вроде.       — Да нет, — Девушка ухмыляется, — необычный. Личный рекорд установил, между прочим. Сергей Дмитриевич в восторге.       — Заметно.       Они молча идут до ворот, глядя на рыжеватое небо, с нетерпением ждущее пожар осеннего заката.       — А всё же, что случилось? — С искренним интересом, наконец, спрашивает Леся, устремляя взгляд на пловца.       — Да так. Ничего особенного. Просто… решить проблему не могу. Пока что.       — А что за проблема?       — Ничего серьёзного. Правда, — Матвей дарит ей тёплую улыбку, и она спокойно опускает голову, лишь пожав плечами.       — Некоторые проблемы кажутся такими сложными. Особенно проблемы во взаимоотношениях. Всё потому что люди не умеют разговаривать.       — То есть?       — Так много конфликтов и недопониманий можно было бы избежать, если бы люди чаще разговаривали друг с другом. Обсуждали проблемы, решали бы их… Задавали вопросы.       Матвей содрогнулся.       — А ты о чём сейчас?       — Да я о своём, — Олеся ещё раз неоднозначно пожимает плечами. — Я слишком часто молчу, вместо того, чтобы о чём-то поговорить.       — Это не всегда плохо.       — Всегда. Ты знаешь, что любое действие можно интерпретировать несколькими способами?       — Догадываюсь.       — Из всех трактовок мы сами выбираем самую худшую, после чего злимся или обижаемся. А знаешь, что можно сделать?       — Поговорить?       — Поговорить. Я потеряла многих дорогих мне людей просто потому, что молчала.       — Тут ты права, наверное.       Доходят до перекрёстка.       — А ещё, — остановившись, шепчет она, — нужно сообщать людям о своём мнении. И, по моему мнению, ты классный.       Парень не успевает ничего ответить, как пловчиха убегает по пешеходному переходу, скрываясь за деревьями на длинной аллее.       Матвей болезненно выдыхает, горько улыбаясь.       И всё же, она действительно до ужаса права.

***

      Григорьев примерно понимал, до чего он себя доводит, а главное почему, но упорно прикрывался приближающимися соревнованиями. Он проводил в комплексе по восемь часов, усердно крутя тулупы и триксели, а домой возвращался никакой, просто падая на кровать и угрюмо смотря в потолок. Не поев, не сумев заснуть. И не в коем случае не думая. А потом опять на тренировку, и так по кругу. День сурка.       Влад вымотался. Не то, чтобы он не привык к тяжелым тренировкам, но перед Чемпионатом нагрузки увеличивались втрое, время, проведенное в зале, прибавлялось и прибавлялось, и даже мать уже начала спрашивать, где он пропадает. Если к этому добавить хронический недосып, то получается адская смесь, конечно. Александр Филиппович хмурился, глядя на темнеющие круги под глазами и на то, как изредка фигурист тихо зевает в кулак, а то и вовсе проваливается в хрупкое подобие дремы, подскакивая от любого шороха. Поэтому он все подсовывал травяной успокаивающий чай мальчишке, литрами вливающему в себя кофе, и иногда проводил медитации вместо тренировок, с тревогой наблюдая, как на них Влад клюет носом, а потом засыпает на пару часов, дергаясь во сне. Тренер недоумевал. Влад доходил до грани своих возможностей. До Чемпионата Европы оставалось чуть меньше месяца.       Мальчик подъезжает к бортику, задыхаясь после проката, и перчатками проводит по шее, стирая пот. Александр Филиппович одобрительно кивает, записывая что-то на планшете, и предлагает присесть пока, передохнуть. Не глядя протягивает термос с чаем и теплую кофту. Влад было пытается возразить, но обрывает себя на полуслове под тяжелым взглядом. Оказаться без тренера прямо перед соревнованиями все-таки страшно.       Он глотает обжигающий напиток, покачиваясь на мысках коньков, окидывает взглядом огромное помещение и натыкается на него. Матвей сидит, скрестив руки на груди, и смотрит как-то неодобрительно. Влад отворачивается. Потом. Потом они обязательно поговорят, но не сейчас. Тренер зовет на произвольную, и, даже несмотря на усталость, фигурист улыбается. Он любит свою программу, свою музыку, свою грациозность. Не любит только свой откат. Выезжая на середину катка, он не замечает тяжелый изучающий взгляд. Такой внимательный, любопытный, невесомо вцепившийся в тело.       Размяв ноги и хрустнув шеей, Влад, наконец, выезжает на позицию. Волосы свободно разлетелись по плечам, слегка прикрывая обзор, щеки разалелись. Фигурист принимает ту же стойку, что при их второй встрече: рука на плече, другая на талии, перекрещиваясь в районе груди, спина выгнута, правая нога слегка выставлена вперед и зубцами в лед упирается. Та же стойка, но в этот раз сильнее, ярче, чувственнее. Увереннее. И вместе с этим будто тяжелее, куда-то испарилась та легкость удовольствия.       По залу эхом раскатываются тяжелые биты песни, и Влад в очередной раз дергается вперед, левой ногой в выпад уходя, руки над головой скрестив, прикрыв глаза. Поднимается, переворачивается, спиной едет, трюки выполняет. Завораживает. Живет и дышит одной лишь программой. Начинаются слова, и ему почему-то неприятно. Настолько, что позволяет себе зажмуриться на секунду, когда слышит мерзкое: «мне жаль, что у тебя ничего не получилось». Улыбается широко, вновь открыв глаза, смотрит на трибуны. Замечает на себе чужой взгляд.       Отворачивается, прыгает. Каскад идет гладко, отточено до мельчайшего миллиметра. Улетает на другой конец катка. Уже не так мягко и воздушно, как прежде, не так легко. Ему надо больше стараться, но внутри что-то не то. По щеке течет капля пота, скатывается в уголок рта. Заклон, бильман. Еще гибче, еще выше ногу, еще меньше расстояния между частями тела. Не то, недостаточно, мало. Надо стараться больше. Прыжок, еще прыжок. Нет сил даже вдохнуть. Прокат по площадке. Влад периферическим зрением замечает, что тренер качает головой, и в груди что-то ухает. Что-то не так.       Фигурист не спешит, как раньше. Он не допускает серьезных ошибок, не падает, не сбивается. Он не желает даже думать о провале. «Лучше уж умереть» — с легкой улыбкой говорит он однажды. Это пугает. До второй части Влад долетает быстро, даже не заметив этого, пожалуй. Потому что он не думает об этом, он вообще ни о чем не думает. У него будто вакуум в голове, только громко и настойчиво долбятся о стенки мозга два слова, горячо любимые его матерью. Им самим. Надо лучше.       На элементы, на которых он запинался раньше, он даже не обращает внимания, прокручивая их автоматически. «Самый мелкий недостаток, который ему так и не дал добраться до вершины» — бьет, как обухом по голове, прямо во время последнего каскада. Григорьев идеально выкручивает аксель, делает заклон и завершает программу, упав на колени и опершись на ладони за спиной, задрав голову к потолку.       Сидит он так чуть дольше, чем запланировано, а когда подъезжает к бортику, выглядит настолько уставшим, что Александр Филиппович без разбора полетов отпускает его домой, напоследок напомнив, что спать тоже необходимо. Влад сбегает от его взгляда в раздевалку.       Матвей встаёт и осматривается рассеянно, словно прячась от взгляда тренера. Спускается по ступенькам, ковыряет кроссовком резиновое покрытие, как неприкаянный ходит взад-вперёд, пока Александр Филиппович наконец не соизволяет уйти. Тогда-то он и срывается с места, уверенно направляясь в раздевалку.       Даже поднимает руку, чтобы постучать, пока не вспоминает, что это не в его стиле, и пытается выбить дверь с ноги. Ещё бы она открывалась от себя — было бы вообще замечательно. Но приходится сжать зубы, пытаясь не выдать боль в ноге, и открыть дверь рукой.       Всё лицо горит — наверняка уже щёки и лоб в крупных алых пятнах. Закрывает за собой дверь и проходит вперёд, молча глядя на угрюмого фигуриста. Тот скользит по нему безучастным взглядом, а после отворачивается к шкафчику, стягивая с себя футболку.       — Что? — Его голос насквозь пропитан ядом и злостью. Футболка комком летит в сумку.       — Да нихуя, — спокойно пожимает плечами пловец, не торопясь проходя в центр комнатки. — Всё отлично.       — Нахуй приперся тогда?       — А ты нахуй на соревы припёрся?       — Тренировку отменили в последний момент, — Влад пожимает плечами, влезая в теплый бежевый свитер, — и мне было скучно.       — Да что вы говорите, — Матвей ищет повод обвинить его во вранье, но удобнее сменить тему: — Ну допустим. В воскресенье тебе тоже скучно было?       Влад вздрагивает, и это отлично видно, но его голос отображает такое безучастие и пофигизм, что будто привиделось:       — Возможно.       Матвей хлопает в ладоши, улыбаясь, поджав губы, а дрожащие руки выдают желание ворваться в бой незамедлительно.       — Нет, родной, так делать не можно. Либо ты сейчас всё объясняешь, либо я тебе лицо об шкафчик раскрошу.       — Так раскроши, — спортсмен поворачивается, улыбаясь широко, маниакально, — в чем проблема-то? Удивляюсь, что еще тогда не раскрошил. Неужели жалко стало?       — Конечно, жалко, ты себя видел? — Приближается, как тигр к обессиленной, загнанной в угол жертве. — Но жалость тоже не резиновая, как и терпение, сечёшь?       — Ужас какой! — Влад ухмыляется, нарывается нарочно, — ну так если твоя никчемная жалость закончилась, может въебешь уже? Или духу хватает только пиздеть?       Слова фигуриста нащупывают тот самый спусковой крючок. Тормоза отключаются полностью, и Матвей бросается на оппонента. Костяшки врезаются в бровь, и парень отшатывается назад. Пловец одним толчком сбивает его с ног. Парень отлетает к стене, вытирая выступившие от удара слезы, смотрит пусто и улыбается, улыбается, улыбается. Пугает, даже не собирается вставать, просто смотрит на взъяренного Матвея и одновременно в никуда. Не защищается.       — И все?       Не всё. Грубый и до ужаса жестокий пинок в живот не заставляет себя ждать. Влад кашляет хрипло и надрывно, прикрывая рот рукой, а после начинает хихикать. Тихо, сдавленно хохочет, вытирает выступившие слезы и прицельно бьет в коленку. А потом еще раз, для надежности. Хмыкает еще раз, когда Матвей округляет и без того бешенные глаза — от неожиданности. Удары не настолько сильные, чтобы упасть, но достаточно внушительные, чтобы раззадориться и одним рывком отодрать соперника от стены, повалить на пол. Придавив к холодной плитке, грубо обхватывает горло и заносит руку, дабы ударить так, чтоб зубы поразлетались. Влад отворачивается, растрепанные волосы спадают на лицо, закрывая обзор. Он не вырывается, но хватается за чужую руку. То ли не дает себя задушить, то ли наоборот себе сильнее кислород перекрывает.       — Мерзкий пидр! — Рычит пловец и уже почти срывается на удар, как тело улавливает еле ощутимые судороги. В пустой раздевалке эхо предательски сдаёт прерывистое дыхание. Матвей вглядывается в красное лицо соперника, и понимает, что тот действительно плачет. Это не просто слёзы, непроизвольно прыснувшие из глаз волей физиологии, когда удар пришёлся на бровь. Это жалкий, практически детский плач, который фигурист изначально пытался скрыть.       Совесть липкими щупальцами ползет по телу, доходит до сжатого кулака, занесённого над лицом фигуриста, и заставляет ослабить хватку. Матвей медленно убирает руку, раздражённо поджав губы. Сердце закатывает истерику, кричит, просит продолжать и остановиться одновременно. Пловец лишь на всякий случай хватает Влада за руки, припечатывая запястья к полу, дабы не получить неожиданного удара. Тяжело дышит.       — Уйди, — хриплый голос неожиданно раскатывается по маленькой комнатке, а сам фигурист так и лежит на полу, не двигаясь, зажмурив глаза и сжав руки в кулаки. Будто незаметным пытаясь стать. Или будто ему страшно даже пошевелиться.       — Угу, — Мычит Матвей, но даже не думает уходить. Лишь руки медленно убирает и выпрямляется, вытирая пот со лба. — Поговорим.       Голос уставший и встревоженный отчего-то. Даже голова кружится.       — Нет. Свали. — Влад слабо брыкает ногами воздух, но это не помогает.       — Неа… Ты припёрся на соревнования ко мне, чтобы поговорить. И вот я, блядь, здесь, пришёл говорить.       — Очень сильно поздравляю, но я не хочу с тобой разговаривать.       — Я уже хочу, ясно? Не выёбывайся, а то реально уебу. И сопли вытри.       — Да пошел ты нахуй, — фигурист, вроде успокаивается, и смотрит на Матвея прямо и с очень сильной злостью. Уничижительно. Еще и взглядом посылает. Вытирает мокрые дорожки, криво пересекающие одну из щек, и вновь прикрывает покрасневшие глаза, обмякая окончательно. — Чего тебе надо, а?       — Да едрить, пришёл поговорить, как нормальный человек. Понять, что тебе от меня надо.       — Нормальные люди других людей не избивают, прежде чем нормально поговорить.       — Нормальные люди иногда могут избить ненормальных, вторым это даже полезно, — неловко усмехается Матвей, не в силах долго удерживать зрительный контакт. Слишком тяжело, горько слишком.       — Ну, так зачем нормальным общаться с ненормальными? — Влад хмыкает, а потом вновь дергает ногой, уже сильнее, напоминая, чтобы с него слезли. Впрочем, пловец его опять игнорирует.       — А мне откуда знать? — Матвей ухмыляется уголком губ и замолкает, ожидая ответа. Смотрит прямо в заплаканные глаза — строго, вкрадчиво.       — Повторю свой первый вопрос: нахуй приперся тогда?       — Поговорить, — по слогам растягивает Матвей, наклоняясь, словно бы стараясь вдолбить, наконец, очевидный смысл слова прямо в мозг непонятливого фигуриста.       — Наклонишься еще ниже и получишь в нос. — Влад фыркает, а после смотрит в чужие глаза с прищуром. — Говори, кто тебе мешает?       — Ты бьёшь как медуза, не страшно, — заторможенно шипит пловец и, как назло, действительно приближается. — Что произошло в воскресенье две недели назад?       — Ничего? — Парень немного задумывается, а после таки бьет в переносицу, заставляя Матвея отшатнуться и начать борьбу с желанием схватиться за болящее место. Бить в ответ нельзя сейчас — откинется ещё. — Ты, может, уже слезешь с меня? Заебал.       Пловец какое-то время думает, и всё же покорно (впервые подчинившись кому-то кроме тренера и отца с кожаным ремнём с тяжёлой металлической пряжкой) поднимается. Отходит в сторону, всё больше жалея о том, что не курит. Расслабляющий дым в лёгкие сейчас бы не повредил.       — Жду.       — Чего?       — У моря погоды, блять. Объясни мне уже своё блядское поведение, я не просто так с тобой тут сижу.       — Не собираюсь я тебе ничего объяснять, — Влад поднимается тоже и, шатаясь слегка, падает на скамью, упираясь лбом в ладони. Кашляет. Как бы он не старался, но даже невооруженным глазом видно, как ему больно. — Почему ты просто не можешь забить ебаный хуй на это ебаное воскресенье?       — Может потому, что мне не похуй? — Матвей срывается на крик. — Впервые встречаю человека, хоть каплю похожего на меня, который так же горит к тому, что делает! Думал, припугну — и съебет, как и все! Поползёт прочь с разбитым в мясо носом. Хуй-то там!       Он в шоке с того, сколько бреда, копившегося в мозгу уже несколько месяцев, вырывается наружу.       — Прикипел, даже. Чудик какой-то непонятливый, непонятно что из себя строящий! И влез по уши в эту блядскую эйфорию от того, что хоть кого-то в этом блядском Питере нельзя по шаблону просчитать, алгоритм какой-то выучить, чтобы под себя подмять! Даже надеяться начал, придурок, что поладим. И тут блять на-те, получите, распишитесь! А мне-то что с этим дерьмом делать теперь?!       — Да ничего блять не делай. — Хриплый голос фигуриста прерывает чужой крик и на пару секунд в раздевалке повисает звенящая тишина. Тонкие пальцы с силой впиваются в черные волосы, оттягивая, нога нервно дергается. — Я вроде не хуйню предлагаю: забить, забыть нахуй, какую я ебатню натворил, и все. Так нет, надо залезть, покопаться нахуй поглубже, выяснить все. — Он поднимает глаза на пловца, и в них не читается абсолютно ничего. — Я не знаю, нахуй я это сделал, не знаю, ясно тебе? Ты мне не нравишься, ты слишком резкий, импульсивный и злой, и ты меня пугаешь блять до жути иногда, но я это сделал. Хуй. Знает. Зачем. Доволен, выяснил мое блядское поведение? А теперь проваливай.       — То есть это я импульсивный и резкий? — Пловец истерически смеётся. — Интересно, а ты тогда какой?!       — Не ебу. — Влад утыкается лбом в коленки и бурчит уже еле внятно. Весь запал куда-то пропадает.       Матвей оборачивается на него, но тут же отводит взгляд, душа в себе ростки жалости. Хочется что-то непременно сделать, начать действовать: хоть какое-то движение, чтобы сдвинуть всё с мёртвой точки. Вариантов нет. Парень открывает входную дверь. В спину прилетает тихое:       — Извини.       — И ты.       Дверь захлопывается.