Skater In The Ocean

      — Бляха муха! — Выпаливает Матвей и первым бросается к фигуристу, приземляясь рядом с ним на колени. Зачем-то берёт его руку, видимо, опираясь на фильмы, где персонажи в таких случаях первым делом прощупывают пульс.       Ромка свистит напугано:       — Он короче это… Пиздец!       — Да сам вижу, что пиздец! — Огрызается Матвей, пытаясь расшевелить потерявшего сознание Влада, слегка хлопает его по щекам, громко матерится, но ничего из этого не помогает пробудить бледного, как смерть, Влада.       — Мальчики, может, в скорую позвонить? — Олеся, подъезжает к ребятам с телефоном наготове, крайне встревоженная внезапным обмороком. Влад буквально две минуты назад веселый и бодрый был, а сейчас на льду лежит без сознания.       — Да погоди, — неосознанно рявкает Матвей, весь на взводе, — щас воскресим, погодь…       Как можно аккуратнее берёт его на руки, в какой-то степени даже радуясь тому, что фигурист сейчас без сознания, а потому останется неспособным в будущем произвести ещё тонну негетеросексуальных шуток. Теперь эта тощая гибкая доска в дорогущих коньках прижимается к нему, едва дыша и не двигаясь. Матвей выносит его с ледовой арены и садится на первый ряд зрительских трибун. Не подозревая, насколько же обеспокоенным он выглядит, быстро укладывает Влада в наиболее, как ему кажется, удобную позу. По крайней мере в учебниках по ОБЖ было что-то похожее: сейчас Влад лежит на относительно ровной поверхности, чуть повёрнутый на бок. Правда в учебниках не говорилось, что голову пострадавшего нужно положить к себе на колени, однако об удобном положении головы говорилось точно. А что может быть удобнее накаченных ляжек?       Влад выглядит не очень. Очень не очень. Бледный, практически прозрачный, губы посинели и дыхание быстрое, поверхностное. Лишь бы не помер тут.       — Бля, чувак, не надо, — тихо хнычет Матвей.       Парень проводит рукой по холодному лбу, касается волос, трогает белые щёки.       — А он точно тебе просто знакомый? — Интересуется Олеся без единой капли иронии, однако в ее обеспокоенных глазах проскальзывает что-то хитрое, смеющееся.       — В смысле? — Сердито спрашивает Матвей, уже не зная, что и делать.       — Просто ты переживаешь за него. Выглядите мило.       Матвей уже собирается громко возразить, но девочка тут же прерывает:       — Шутки в сторону, ему нужна помощь.       — Могу медсестру позвать? — Спохватывается Ромка, всё это время ожидавший на ледовой арене у бортика.       С колен раздается тихий ворчливый голос:       — Никаких медсестер. Какого черта я на тебе лежу? — Влад очнулся вообще-то секунд пятнадцать назад и все это время пытался вспомнить, как он оказался в такой ситуации. Холодный свет неприятно резал глаза, в которых мелькали редкие мушки, а в ушах все еще стоял слабый шум. Голова кружилась. Дожили, падать в обморок. Конечно, фигурист в детстве был довольно хрупким в плане здоровья и запросто мог свалиться без сознания, но он вроде и не ребенок уже. Неловко как-то. Еще больше вгоняли в краску взволнованные голоса сверху. Еще и чужих людей сюда впутал.       Все в унисон выдыхают. Матвей резко откидывает от себя Влада, за что тут же обжигается об недобрый взгляд Олеси.       — Едрить, едрить! — Восклицает Ромка. — А можно тогда считать, что я выиграл?       — То, что я упал после финиша, не значит, что я пришел на финиш после тебя, — Влад прикладывает руку ко лбу, пытаясь успокоить вертолеты в голове. Усталость и грусть он пытается спрятать за уже привычной язвительностью. — Между прочим, Матвей, это было обидно. Я так хорошо лежал, а сейчас у меня болит голова из-за тебя. Возмести ущерб.       — Могу башку отломать, поможет? Рома верещит. Олеся неодобрительно качает головой, но молчит.       — Давай, — голос фигуриста сквозит ядом, — посмотрим, смогу ли я, как курица, бегать без нее.       — Я короче слышал историю про петуха, которому отрубили голову, и он жил так больше года, прикинь?! — Сообщил неунимающийся Ромка, наконец, подойдя к ребятам.       — Петух? — Хихикает Матвей, довольно щурясь. — Подходит!       — К слову, этого петуха звали Майк. — шипит Григорьев с мстительной улыбочкой. Он пытается встать, но неловко косит вбок. — Что-то меня хуевертит, это, видимо, из-за большой концентрации петушатины неподалеку.       Матвей слышит быстрый смешок от Олеси, а сама девушка отворачивается, пытаясь спрятать улыбку за ладошкой.       — Это от Ромы, — хмыкает Матвей и поднимается с места, потирая затёкшую шею. — Наволновался я с тобой. Сам домой дойти сможешь?       — Сладость ты моя, волнуешься за меня, у-тю-тю. На ручках донесешь?       — Лучше бы у тебя язык отсох, — Недобро рычит Матвей.       — У тебя скорее хуй вставать перестанет, чем я прекращу. — Влад показывает язык. — Эх, а ведь как трогательно извинялся… Прошло максимум минут двадцать, а твое мнение уже поменялось?       Матвей эффектно повернулся, скрестив руки на груди.       — Пока я извинялся, я ни разу не сказал, что ты не сраный педик, — деловито вытягивает указательный палец вверх, — так что я остался при том же мнении, к тому же заметь, что тебя всё ещё не соскребают с ковра. И не будут.       На всякий случай ещё раз кивает Олесе.       — Закончил свою очень увлекательную тираду? — Влад показательно зевает. — Если да, то донеси меня домой.       — Лесь? — Матвей подходит к девушке совсем близко, говорит совсем тихо, почти шёпотом. — Мне нужно… позаботиться о нём сейчас. Иди домой. И спасибо за помощь. Я… Я позвоню тебе сегодня.       Девушка уверенно кивает и, подхватывая Рому под руку и мило щебеча ему что-то, машет рукой на прощание. Ромка, как обычно, забавно кривляется напоследок, вытягивает большие пальцы вперёд, явно на что-то намекая.       — Чего ты такого им наговорил, что они так быстренько смотались? — Фигурист выгибает бровь.       — Ебать тебя щас буду. Фу, боже! — Матвей весь дёргается, будто пытаясь стрясти с себя невидимую грязь. — Это всё твоё дурное влияние!       Влад слабо рассмеялся, глядя на сморщенного спортсмена, и взмахнул рукой в победном жесте.       — Молодец, наконец-то научился хорошим шуткам. А теперь я домой.       Он аккуратно встает, и быстро идет в раздевалку. Вся слабость из его жестов куда-то испаряется.       — Фу, симулянт! — Насмешливо кричит Матвей вслед смывающемуся фигуристу.       — Зато было весело наблюдать, как ты около меня суетишься, аки курочка-наседка. — Ядовито прилетает в ответ. — Так что, ты изменишь своей традиции отпиздить меня в раздевалке?       — Ага, разбежался! — Матвея всего коробит, но он старательно не подаёт виду и с широченной улыбкой ныряет в комнату.       И тут же он понимает, что он снова непонятно где, непонятно зачем, непонятно что делает. Остаётся только неловко прижаться к стене, наблюдая за вновь приобретённым приятелем. Тот быстро расшнуровывает коньки (нереально быстро, если честно, Матвей и моргнуть не успевает) и, уже в кроссовках, выжидательно смотрит в ответ.       — Я не понимаю, у нас сегодня в программе избиение или траходром? Каким взглядом ты на меня смотришь, животное?       — Мне кажется, очень и очень потерянным, — драматично произносит Матвей, нервно посмеиваясь.       — Очень и очень тупым. Я домой, — Машет ручкой перед тем, как выйти из раздевалки.       — Погоди! — Пловец бросается за ним, и уже даже не беспокоится о своём глупом положении и бессмысленности действий: в жизни главное — быстрая адаптация, и за короткий промежуток времени Матвей успел адаптироваться к своим конченым тараканам, творящим что и как угодно.       — Чего? — Фигурист оборачивается через плечо, приподнимая левую бровь. Поведение Матвея непонятно даже ему.       — Я иду с тобой, — забавно, но эта фраза должна была стать вопросом, однако все в этом мире может поменяться за мгновение, даже цель высказывания одного предложения. И теперь Матвей вместо облегчения чувствует себя маньяком. Хотя какая разница, разве Влада такое напугает?       — И зачем? Ты мне, вроде, не мама. Да и скучно с тобой, ты меня даже не избиваешь теперь. Сраный ты маньячина, ты хоть сам понимаешь, зачем со мной тащишься?       — Я же сказал, я уже ничё не понимаю, — Матвей подмигивает. — А ещё будет грустно, если ты упадёшь по дороге.       Как же пусто в голове, один ветер гудящий. Он ещё пожалеет обо всем, что сделал и сказал сегодня.       Они покидают спортивный центр в неловком душащем молчании. Выходят на основную тропинку. Матвей прекрасно видит, что фигурист не настроен на продолжение диалога. Как хорошо, что ему есть, о чём спросить.       — Чувак, я знаю, это глупый вопрос, но… мне просто интересно…       Влад поднимает голову, отрывая взгляд от земли, и приподнимает брови, ожидая продолжение.       — Ты типа… Ну, прям… По мальчикам? Если без иронии, я серьёзно спрашиваю.       — Давай следующий вопрос.       — Бля, чувак, я серьёзно, давай вот без этих твоих, — Матвей размахивает руками. — Ты по мальчикам?       — Почему я должен тебе отвечать? — Голос фигуриста звучит глухо и очень серьезно, а взгляд опять упирается в асфальт. Ладони сжимаются в кулаки.       — Мне просто интересно. Твой ответ многое бы объяснил, окей? Ну, либо ввёл бы в тупик окончательно, зависит от ответа.       — Я не буду тебе отвечать.       — Ну, — Матвей пожимает плечами. — Значит ты явно не натурал. Неудивительно, что ты ко мне неровно дышишь.       Он усмехается. И что за чёрт сейчас стоит здесь вместо него? Что за чёрт говорит за него?! И как заставить его немедленно заткнуться?       — А ты гей или бисексуал?       Влада дергает. Черт бы побрал этого пловца и его тупость. В голове разрастается оглушительно звенящая пустота. И усталость. Фигурист впервые за долгое время правда понимает, что он устал. Устал от всего: от соревнований, от матери, от ебаного Матвея. От своих чувств, от которых хуй знает в какой угол забиться и не дышать, чтобы не нашли его. Слишком сильно его переполняющих обычно. Но сейчас в голове удивительно пусто. Парень с удивлением слышит свой голос:       — Матвей, если ты сейчас не хочешь поссориться, то заткнись. Пожалуйста. — Вместо угрозы выходит мольба. И это «пожалуйста» звучит так жалобно, что самому тошно. На ладонях остаются следы от ногтей.       И это пронзает Матвея прямо и точно. Снова невидимая ударная волна проходит по всему телу, даже слегка отрезвляет.       — Ладно, ладно, всё окей, — Нервно произносит он, судорожно пытаясь найти другую тему, на которую можно увести разговор. — Знаешь, я думаю, что ты выиграешь свои соревнования.       — Нет. Я не выиграю.       — Чего это?       — А ты меня видел? Сам же постоянно издеваешься, что я прыгать не умею. Не дотягиваю я до фигуристов мирового уровня. — Влад тяжело вздыхает, но тут же натягивает на лицо насмешливую улыбку. — И все-таки ты ни капельки обо мне не заботишься, хотя подружке своей так сказал. Купил бы хоть кофе, раз так трепетно оберегать меня хочешь.       — Ты меня на слабо берёшь? — Матвей выразительно выгибает бровь. — Ладно.       Матвей нарочито ускоряет шаг: ближайшая кофейня рано закрывается по воскресеньям.       — Ты знаешь, мои предки с ума сходят от фигурного катания. Я думаю, они бы согласились, что ты не сильно отстаёшь от профессионалов с телевизора. А прыжки можно отработать. Собственно, этим ты и занимаешься.       — Ну, спасибо, наверное? Я, если что, американо пью.       — Да хоть мочу, мне без разницы. Всё равно собирался сегодня потратить накопленное.       — Накопленное?       — Ну, я иногда сберегаю деньги и рассовываю их по углам до подходящего случая. Сегодня подходящий случай… Мог бы быть, если бы я ушёл не с тобой, — Матвей ради приличия скорчил полную печали и негодования морду.       — Тебя вроде не заставляли?.. — Влад скрещивает руки на груди и останавливается. В голосе слышится обида.       — Вроде нет, — с явной неуверенностью в голосе повторяет пловец. — Короче, вон кофейня, давай быстрее. Чё они так рано закрываются в выходные? Дурные.       Парни заходят в небольшое симпатичное заведение. Сладкий аромат тут же ударяет в ноздри, почти дурманит и сводит с ума. Невероятно вкусно пахнущие шоколад, молоко, кофе — расслабляет, создаёт сахарное чувство влюблённости.       — Ну, давай, — Подгоняет Матвей, не без наслаждения осматривая помещение.       — А что я должен давать-то? Ты тут заботишься, ты и заказывай.       — Я забочусь только о своей совести, — рычит Матвей и подходит к стойке.       Почти краснея и заикаясь заказывает американо, и, задумавшись, добавляет ещё вишневый штрудель.       — Зачем? — Фигурист поднимает глаза и смотрит прямо и будто бы виновато.       — Поешь. Тебя дома не кормят ни пизды.       Они садятся за ближайший столик, ожидая заказа.       — Мне стоит ходить сюда чаще, — поясняет Матвей, глубоко вдыхая.       — Мне наоборот вес надо сгонять, а ты меня откармливаешь тут, — бурчит Влад в сторону, принимая из рук официантки терпкий кофе и вдыхая его аромат.       — Если ты сгонишь ещё несколько грамм, несколько грамм сгонят тебя в могилу, — в голове это звучало намного круче.       — Звучит, как антиреклама наркотиков.       Матвей с неподдельным интересом наблюдает за фигуристом, наслаждающимся напитком. В какой-то момент он даже забывается, бесстыже вцепившись взглядом в парня, лишившего его покоя и рассудка.       — Я еще и крестиком вышивать умею, и отлизывать, и хуи сосать, — Влад кокетливо заправляет прядь за ухо, замечая на себе этот взгляд, и смысл фразы теряется.       Матвей со всей дури бьёт себя ладонью по лбу и страдальчески опускает голову, нарочито громко вздыхая. Этот парень безнадёжен.       — Я щас тебе рот крестиком зашью. Ради всего святого, можешь хотя бы на людях так не шутить? — Шёпотом умоляет пловец, ещё сильнее вгоняясь в краску.       — Могу. Но не буду. Ты смешно реагируешь.       Приносят выпечку, вкусно пахнущую вишней, и Григорьев довольно вдыхает аромат, но замирает. Задумывается. Он и так тяжело прыгает, а булочка исправлению ситуации явно не поспособствует.       — Я сказал ешь.       Строгий голос будто служит сигналом, и парень откусывает маленький кусочек, блаженно улыбаясь.       — Люблю вишню, угадал. Пять очков в твою пользу. И еще минус сто за то, что заставляешь меня толстеть.       Матвей победно улыбается и довольно напоминает:       — С твоим телом и нагрузками от одного пирожка ничего не будет.       Влад молча кивает, но больше к штруделю не прикасается. Допив кофе, он поднимается и идет к выходу из кафе. Пловец медлит, дабы подольше насладиться приятной атмосферой этого места, но вскоре всё же следует за фигуристом.       — Тебе хоть легче? Я могу идти домой?       — Ты вообще обязан был меня на ручках до кроватки донести, че сливаешься.       Матвею приходит в голову до жути дурная, но весёлая, как ему кажется, идея. Он быстро оказывается за спиной фигуриста, приседает и хватает его за ноги, после чего несколькими резкими движениями переворачивает его вниз головой. Теперь этот до страха лёгкий паренёк висит в его руках вверх тормашками. Вообще-то это ужасная идея — так издеваться над недавно потерявшим сознание человеком, но он же сам просился на ручки.       — Погнали, — и пошёл в сторону его дома.       — Мне очень удобно, спасибо огромное, я ни на что не жалуюсь. — Монотонно бубнит фигурист, расслабив руки и оставив их свободно волочиться по земле вместе с волосами. — Такси бизнес класс, так сказать. Ай, погоди, — он дергается, хлопая пловца по бедру, — у меня нерв защемило.       Матвей весь побледнел за мгновение. Теперь возник вопрос, каким образом поставить фигуриста на землю так, чтобы не лицом в асфальт. Он всё-таки обещался больше не наносить ему ущерб, и прямо сейчас пытается проверить себя на прочность.       — Блять, погоди, как тя поставить-то…       — Да за что мне такой тупой-то? — Влад, страдальчески вздыхая, упирается руками в асфальт и разгибает колени. — Вот теперь отпускай.       Ярский осторожно убирает руки, чуть ли не трясясь от тревоги. Фигурист, стоя на руках, аккуратно сгибает ноги обратно и выходит из стойки, но все равно заваливается на правое колено. Чертов нерв, больно. Он растирает рукой бедро. Пловец опускается рядом, инстинктивно тянется к чужому бедру, но вовремя убирает руку.       — Что у тебя всё не слава Богу?!       — У кого в России все слава Богу? — огрызается парень.       — Ну ты скажи, как всё будет ок, — неловко говорит Матвей и начинает терпеливо ждать, всё ещё неизвестно зачем и для чего.       Влад массирует ногу и поднимается, потягивается и несколько минут терпеливо ждет. Когда боль проходит, он выдыхает. В последнее время нерв защемляет все чаще, и простой массаж уже не помогает. Ему это не нравится.       — Все, пошли.       — А дойдёшь? — С подозрением интересуется Матвей. — Дотащить бы тебя до дома и уйти.       Ярский с наигранным драматизмом выдыхает. Парни снова идут, по крайней мере, усиленно пытаются идти по направлению к дому фигуриста. Дойдя до арки, Григорьев поворачивается к то-ли-врагу-то-ли-другу, зевает и улыбается уголком губ.       — Ну, позаботился и молодец. Спс типа. Подставляй щечку, буду целовать, как любая добропорядочная маленькая девочка, когда мальчик проводил ее до дома.       — А хуй тебе не подставить? — Подмигивает Матвей и срывается с места, коротко махнув рукой.       Нужно как можно быстрее добраться до дома и кое-что проверить. Нет, это подождёт. Сперва поговорить с Олесей. Как уже выяснилось, никто не сможет распутать этот клубок мыслей и чувств в душе лучше, чем она.       Рассудок словно бы закипает. Одна горячая бессовестная лихорадочная идея бьется в плавящемся мозгу — омерзительная гипотеза, которую нужно как можно скорее опровергнуть, растоптать и забыть о ней навсегда.       Добравшись до дома, Матвей судорожно садится на кровать и достаёт телефон. Набирает Олесю — она всё ещё записана по фамилии, как любой другой одногруппник или одногруппница.       Глупое, глупое шуршание в трубке, а после раздражающий механический голос: «Аппарат абонента выключен…»       — Да ёбаный ты блять.       Матвей отшвыривает телефон и подходит к компьютеру. Значит, нужно кое-что проверить. Это возмутительно и просто безобразно, и никогда он не думал, что будет заниматься чем-то подобным. Не говоря уже о том, что он искренне осуждал всех, кто так делает. Потому что это не по-мужски.       И даже если забыть про пластилиновый образ сильного и злого вожака, от которого бегут все, кто встречается на пути, даже если просто докопаться до не такой уж и могущественной сути… То его действия всё равно просто немыслимы. В голове не укладывается — бред какой-то.       Открыв интернет, Матвей включает режим инкогнито даже не столько потому, что собирается смотреть видео для взрослых, сколько для подавления собственного стыда. Хотя, если его догадки окажутся ложными, то всё можно будет с лёгкостью забыть, как страшный сон.       Состояние страшно близко к истерике. Парень по привычке набирает обычное для современных подростков слово «порно» и, качая головой, припечатывает в начале слово «гей»       — Что я, блядь, собираюсь делать? — В ужасе шепчет Ярский и кликает на Enter.       Несколько сайтов, строчка замазанных видео — всё как обычно, пока Матвей не переходит на другую вкладку, где столбцы роликов с уже отчётливо видным содержанием радушно выстраиваются перед ним. Забавно, но в гей-порно названия видео намного адекватнее, нежели в традиционном, заголовки которого больше похожи на работу озабоченного генератора слов.       Матвей с дёргающимся глазом выбирает какое-то домашнее видео с внешне привлекательными актёрами с точки зрения мужской критической оценки. Один из них слегка напоминает Влада своим телосложением и крайне ядовито-изнемождённым взглядом. Оба актера относительно худощавы и, судя по всему, возраст их вряд ли перевалил за 19 лет. Остальные видео с перекаченными, волосатыми, зрелыми или жирными мужчинами мгновенно провоцировали рвотный рефлекс одним своим обнажённым видом.       Ярский протирает лицо и с недоверием вонзает взгляд в экран. Начинается всё весьма слащаво — тринадцатилетние девочки бы явно оценили. Актёры влажно целуются, оглаживая друг друга. Тяжело дышат, смотрят друг другу в глаза, оставляют яркие следы на шеях, плечах. Всё по закону домашней порнографии — долгие, даже чересчур долгие нежные прелюдии, занимающие чуть ли не большую часть ролика.       Матвей несколько секунд устало смотрит в монитор, пока не чувствует эту треклятую пульсацию в области паха. И это ощущение начинает приводить его в бешенство. Он, поджав губы, со злостью сверлит взглядом экран, на котором актёры медленно и сладко переходят к основному действию. В какой-то момент один вымышленный кадр вспышкой появляется в сознании — точно такой же, как в видео, но вместо одного из актёров он видит этого чёртового фигуриста. Это он развалился на кровати, весь покрасневший, выгибающийся, это он с шумом выдыхает и тихо стонет, он прижимается ближе к…       Матвей с опасением смотрит вниз и понимает, что его организм с особым восторгом воспринимает происходящее на экране.       — Твою мать! — Вскрикивает Матвей и со злости вышвыривает мышь от компьютера в сторону. Встаёт и начинает наворачивать круги по комнате, дабы успокоиться и унять острое возбуждение. Но сознание всё чётче и чётче вырисовывает новые картины до безобразия детализированные и сексуальные.       — Ёбаный придурок! — Кричит Матвей, обращаясь то ли к самому себе, то ли к конченому фигуристу, из-за которого парень впервые за 16 лет решил усомниться в своей ориентации.       Организм требует каких-то действий, и парень с немым отчаянием осознаёт, что ему придётся идти на поводу у собственного тела.       Видео всё ещё заслоняет собою весь монитор. Матвей вновь со злостью и неприязнью вонзает в него взгляд. Миловидный парень очень, блять, душевно делает приятно своему партнёру. Пловцу становится тошно и просто невыносимо жарко.       Возвращается на стул, оттягивает резинку спортивок и, осыпая себя самыми грязными оскорблениями, начинает трогать себя, чтобы избавиться, наконец, от навязчивого чувства. Практически плачет от отвращения и жёсткого колючего неприятия. Так нельзя. Так только пидоры делают.       Однако в сексуальной ориентации ключевую роль играет сексуальное возбуждение. И, как бы не хотелось отрицать, тело реагирует куда быстрее и точнее, нежели разум. Чёртово тело. Чёртова порнография. Чёртово решение проверить.       А ведь он до последнего был уверен, что, решившись, он с отвращением или со скукой досмотрит видео до конца и, демонстративно зевнув, решит переключить на что-то более интересное и, что самое главное, традиционное. Уверен, что то странное покалывание в теле — какие-то очередные приколы организма, реакция на физические нагрузки и стресс, и прочее, прочее, прочее… Ничего подобного.       Закончив, Матвей выдернул комп из розетки и обессиленно грохнулся на кровать, уткнулся лицом в подушку, стараясь вновь опустошить воспалённый мозг, оставив в нём белый шум.       Тело абсолютно ватное. В какой-то момент тёмное пустое ничто обнимает его, и Матвей медленно проваливается в густой тяжёлый сон. Мысли растворяются. Воспоминания меркнут.       Из этого тёмного, но поистине блаженного состояние его вновь вылавливает телефонный звонок. Матвей мычит раздражённо, рукой нащупывает смартфон. Переворачивается на спину и не глядя отвечает:       — Да.       — Матвей, привет. Ты звонил? — звонкий голос Олеси ломается динамиком телефона, но слышно, что она тихо куда-то шагает.       Матвей слегка приободряется и даже слабо улыбается, услышав приятный голос.       — Да.       — Что-то случилось? Звучишь грустно.       — Да… Случилось. Ты не занята сейчас?       — Ну… — судя по звуку, девушка что-то говорит другому человеку, а после выходит из комнаты, хлопнув дверью, — нет. Всегда готова тебя выслушать.       — Помнишь этого парня? Фигурист который.       — Помню. Влад, вроде? А что с ним?       — Он в порядке. Относительно. Короче…       Матвей делает глубокий вдох и вкратце пересказывает подруге историю их знакомства. Он на удивление легко признаётся в своём идиотическом поведении, ведь, быть честным, Олеся именно таким его и знает — грубым, колючим.       — …И короче мы договорились на совместную тренировку тогда… И он поцеловал меня.       Девушка недолго молчит, пытаясь переварить услышанное, и наконец выдает емкое:       — Ого.       — Короче в этот момент нарисовался этот уебан… Гротсков который. Мне пришлось быстро оттолкнуть его и уйти. Вот. Потом я пытался с ним поговорить… Короче мы долго выгребались, в итоге помирились только сегодня.       — Если вы помирились, то почему ты такой грустный?       — Вот… Ну, очевидно, что он гей. Ну либо би, хотя ни разу не слышал от него что-то про женщин. И в этом как бы проблема… Вернее, не совсем в этом. Вернее, не в нём…       — Матвей, речь ведь пойдет о тебе? — в голосе Олеси слышится бесконечная доброта и капелька грусти. Пловцу кажется, что с ней можно поделиться абсолютно всем.       — Да… Слушай, ты действительно проницательна, — Матвей тихо посмеивается, кладя ладонь на горячий лоб. — Я короче… Ну блин… Ну блять.       — Похоже, тебе отчаянно хочется с кем-нибудь всем этим поделиться? Если нет, то я не давлю.       — Да. Хочется. Я просто нихера не понимаю. Я только что… Я кое-что проверил…       — И тебе не понравился результат? — обходя очевидный вопрос, спрашивает девушка. Матвей ей благодарен.       — Очень не понравился. Я просто в шоке с себя. Я такой, блять, мудак, я такой отвратительный, это просто трындец! Ты понимаешь, я… Судя по всему…       «Ну же, милая, не заставляй произносить это вслух самому.»       — Он тебе нравится?       Голос становится глуше, будто телефон отодвинули от лица, и грустнее, но он все такой же добрый и понимающий.       — В этом-то и проблема! Я не знаю! Я думал, что это вообще исключено, я ведь не пидор. А вот нихера, понимаешь?! Хуй там плавал! — Истерика вырывалась наружу.       — Ты испугался факта, что тебя привлекают как женщины, так и мужчины?       — Да! Да, чёрт возьми! Я вообще об этом не знал 16 лет, какого чёрта? Что вообще произошло, почему?! Это Влад кретин или я долбоёб?! Я не понимаю, не понимаю, как так получилось, меня это злит блять, я не могу!       — Влад не кретин, ты не долбоёб. Тут абсолютно нечего бояться. Я понимаю, почему ты так себя чувствуешь, и это тоже нормально. Но свою ориентацию надо принять. Ты не сможешь ее изменить, ты вообще с ней ничего не сможешь сделать. Ты просто должен понять, что ты — такой же, как и все, просто любишь людей своего пола, понимаешь?       — Но люди узнают о своей ориентации обычно в 13 лет, в 14, а не в том возрасте, когда в жизни появляется ёбаный Влад! Почему он блять?! Зачем он мне на голову свалился? Зачем я до него доебался, твою мать, зачем?! Почему?! — Матвей неконтролируемо орёт в трубку.       — Матвей, тебе надо успокоиться. Влад в этом не виноват. Но то, что ты в него влюбился и так переживаешь за него, лишь доказывает, что он этого заслуживает. А ты заслуживаешь его любви. Разве нет?       — Не знаю, — чуть спокойнее отвечает Матвей, — я запутался. Я не хочу быть геем… И бисексуалом тоже. И переживать за этого ненормального чела тоже не хочу. Ты знаешь… У него сегодня скрутило жопу, я чуть не ебанулся, понимаешь?! Я почему?!.. Он ещё шутит постоянно свои гейские шутки, боже мой, я раньше… Я раньше за такое пиздил! А щас я сам так шучу, Олесь, блять, сам! Что он сделал со мной, где, где, где Матвей, мать твою, где?!       В трубке повисает молчание, а после Олеся тихо и вкрадчиво спрашивает:        — Может тебе попробовать сходить к психологу? Понимаешь, я не профессионал, а он разложит тебе все по полочкам и поможет разобраться в своих чувствах. Ты хороший человек, и этого ты тоже заслуживаешь.       Матвей долго молчит в трубку. Всё же, несколько тяжёлых камней упали с души, и, кажется, стало гораздо легче дышать.       — Спасибо большое, что выслушала. Я, конечно, всё ещё абсолютно ничего не понимаю, но, знаешь… Мне кажется, если бы не ты, я бы отбросил коньки прямо сейчас. Блять, коньки…       Матвей нервно хохочет, после чего вновь повторяет:       — Спасибо. Правда, Лесь, ты супер.       — Всегда рада помочь, Моть. Звони, если что, — девушка мягко хмыкает в трубку и отключается.       Она отрывает ладонь с телефоном от уха и печально улыбается. На экран падает первая соленая капля.