Время словно зацепилось за высокий острый штык и тянулось, тянулось чертовски медленно, будто бы странная мягкая резина, которая никак не может оборваться где-нибудь по середине.
Но каждый день привносил в жизнь мельчайшие частицы лучшего, светлого, и в какой-то момент дышать стало намного легче. Как минимум потому, что душевная буря с молниями и землетрясением сменилась на небольшую заснеженную метелицу с замерзшими грязными лужами.
Матвей нашел подходящего психолога на одном из сайтов, однако, прежде чем удастся наскрести достаточно денег хотя бы для первых двух консультаций, придется подождать и поднакопить. В любом случае сам факт того, что совсем скоро можно будет обратиться к профессионально обученной жилетке за настоящей помощью помогал чувствовать себя гораздо увереннее.
Ни одна из мыслей не распутана, но уже ни один тугой узел не сдавливает нутро до истерики, ни один нераскрытый вопрос не кровоточит, выворачивая душу наизнанку. И если не обращать внимания на неразбериху, то в целом всё легко переносится.
Тренировки после соревнований, как и ожидалось, медленно переходили из купашек для первоклассников до адской мясорубки, но именно это нарастающее физическое напряжение возвращало волю к жизни, ежедневно впрыскивая огромные дозы адреналина. Измученность после них буквально заставляла больше расслабляться, ведь если забить мозг ещё какой-нибудь изматывающей ерундой — просто не выдержишь. А значит, заткнись и успокойся. И такая политика неплохо работала — Матвей снова стал похож на человека. Осталось в этом человеке отыскать себя, но это в любом случае может подождать.
Родители не так давно вернулись из очередной командировки, и теперь вся квартира пропитана недовольством с нотками любимого тонкого осуждения. Матвей по максимуму старается не контактировать с родителями, потому что никто ещё не выковырял залежи агрессии из него. Но если рядом с приятными людьми её можно хоть в какой-то степени регулировать, то с вечно истерящей и критикующей матерью и кривящим рожу от отвращения отцом это просто невозможно. А вылетать из окна пока ещё не особо планируется.
Приходится изо всех сил сжимать зубы, агрессивно попивая чай за семейным ужином, с которого нельзя уйти, потому что «совсем обнаглел уже, никакого уважения!» Уши медленно, но верно увядают от бесконечного бормотания родителей на какие-то депрессивно-бесполезные темы. Иногда приходится безучастно кивать головой, соглашаясь с чем-нибудь бессмысленным.
— А Хавьер Фернандес в прошлом году неплохо выступил, да? — Женщина с тяжелым вздохом положила вилку на край тарелки и подняла глаза на мужа. Ее тонкие выцветшие волосы постоянно вылезали из слабого пучка и лезли в рот, отчего она неимоверно раздражалась. Впрочем, разговоры о спорте ее всегда успокаивали. — Даже жаль, что он проиграл Паше Романову. Хотя до его уровня он все еще явно не дотягивает, правда?
— Эт кто? — Матвей даже не расслышал странные, едва знакомые имена, задав вопрос только чтобы отвести внимание от недоеденной курицы, за которую ему может нехило прилететь.
— Матвей, это — знаменитые всему миру фигуристы! — Диана корпусом повернулась к сыну и недовольно вздернула брови. Губы ее сжались в тонкую полоску. — Почему ты как всегда ничего не знаешь?! Эти имена известны любому детсадовцу, а тебе нет? Ты меня разочаровываешь.
— Я не смотрю фигурное катание, — как можно спокойнее произносит Матвей, пожимая плечами. — Я уверен, ты тоже даже Майкла Фелпса не знаешь.
— Ты мне еще попереговаривайся!
Матвей смерил её взглядом, уже еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть ей в ответ что-нибудь гадкое. «Молчи, хуже сделаешь» — клокочет сдерживающая и правильная мысль. Парень на секунду переводит взгляд на отца, но тот остаётся совершенно безучастным.
— И все-таки, так здорово, что мы сможем увидеть их обоих вживую уже через две недели, не так ли, Егор? Нам повезло, что мы смогли купить билеты.
Полноватый мужчина невнятно мотнул головой, вновь принимаясь за ужин, и Диана довольно улыбнулась, приняв «ответ» мужа. Встала из-за стола, убирая пустую тарелку в раковину, и через плечо будто бы невзначай бросила:
— Ты едешь с нами.
Матвей поднимает на неё удивлённый взгляд. Он совершенно не слышал, о чём она говорила, и теперь лишь озадаченно изучал её молодое, но по-особенному противное сейчас лицо.
— Куда?
— Матвей, ты сейчас не один, может уже вынырнешь из своих мыслей и пообщаешься с родителями?! — Громкость ее голоса резко увеличилась, и ее муж недовольно нахмурился. — В следующую пятницу мы поедем на фигурное катание. Ты едешь с нами, так что собери вещи.
Слабый электрический ток бьёт в мозг, волнами разбегается по телу. Парень хмурится и качает головой, старается отрегулировать голос так, чтобы он звучал максимально нейтрально:
— Не хочу, у меня планы.
— Это не обсуждается, — Диана качает головой и, холодно фыркнув, выходит с тесной кухни.
Матвей медленно поворачивает голову, вперив взгляд в отца. Сегодня он достаточно спокоен, чтобы парень мог позволить себе попробовать выстроить хоть какой-то контакт. Умоляюще смотрит, ожидая то ли защиты, то ли подбадривания. Впрочем, Егор не обращает внимания на сына, спокойно доедая ужин. Разногласия между женой и Матвеем его, похоже, мало волнуют.
— Пап, я не поеду, — с грустью, но твёрдостью произносит Матвей, на всякий случай поднявшись с места, и убирает грязную тарелку с кое-как догрызенной курицей.
— Ты поедешь. — Мужчина поднимает недовольный взгляд на сына и зло хмурится.
— Что я забыл там, пап?
— Не смей пререкаться! — тяжелый кулак громко ударяет по столу, заставляя незаметно вздрогнуть. Глаза отца заполняются гневом, голос больше походит на звериный рык. Он угрожающе приподнимается из-за стола. — Если мы сказали, что ты едешь, значит ты едешь, понятно?!
— Понятно, — бледнея, произносит Матвей и быстро ретируется в комнату, прекрасно понимая, что он снова испортил и без того ужасные отношения с родителями. Егор молча подходит к холодильнику, доставая банку пива. На побег сына он не реагирует.
Матвей закрывается в комнате и по привычке бухается на кровать. Быть честным, это одно из самых приятных мгновений в жизни — секундный полёт и приземление на мягкое пушистое одеяло.
Новость о какой-то бесполезной поездке окончательно растоптала настроение. Однако некая сумбурная, совершенно глупая догадка щекотала разум. Любопытство взяло вверх, и Матвей всё же решил проверить её заранее, чтобы не питать беспочвенных ожиданий. Впервые он набирает недавно появившейся в телефоне номер, идеально записанный в контактах как «Геевидное хуило».
— Алло? — Голос в трубке заспанный и немного взволнованный. Матвей смотрит на время: нет даже шести вечера, а пацан спит. — Что-то случилось?
— Чувак, — Матвей нехотя тянет каждую букву, — у тебя эти… ну масштабные твои соревнования когда?
Звонок без слов сбрасывают, но Матвей, делая вид, что не понимает очевидного намёка, перезванивает. Когда Влад берёт трубку, Матвей всем телом ощущает это раздражение и измученность, вместе со звуком передающиеся ему по телефонной связи.
— Чувак, это важно, — сразу же сообщает пловец, — наверное.
— Если ты мне звонишь только ради этого вопроса, то отвянь от меня, иначе лично приду и въебу. Сука, я только уснул, — Влад, судя по звуку, встает со скрипучей кровати и куда-то громко топает. Следом за этим раздается грохот посуды и громкий несдержанный мат. Тяжелый выдох. — Щас, погоди минут пять, я кофе сварю.
— Да не, не только, — лжёт Ярский, судорожно пытаясь придумать какую-то дополнительную тему. — А кофе пить вредно.
— А мне так похуй, ты бы знал, — фигурист ставит телефон на громкую связь и куда то отходит. В динамике слышно тихое шуршание и легкие шаги. Он даже не на коньках ходит по воздуху, похоже. Через некоторое время слышится тихий мелодичный напев, на самом деле больше похожий на свист. Матвей замирает на несколько секунд, вслушиваясь в нежный, чуть хрипловатый голос. — Итак, что тебя сподвигло разбудить меня в мой выходной?
— Мне стало… интересно, когда конкретно у тебя соревнования, — напоминает Матвей и прижимается к холодной стене. На той стороне ненадолго повисает молчание и раздается комичный громкий «сюрп». Влад отпивает кофе.
— Тебя какие конкретно интересуют? Они четыре дня минимум идут.
Матвей задумчиво мычит.
— И когда первый день?
— В следующий четверг.
Парень почувствовал, как сердце начинает беспощадно мутузить грудную клетку.
— А вторые? В пятницу?
— В субботу, в пятницу выступают девушки. А что?
— Повиси, — Матвей откидывает телефон и несётся по коридору, заворачивает в комнату родителей, поспешно стучится.
— Ма-ам! — Протягивает он, заглядывая внутрь, даже не осознавая, что вид его схож с видом тех самых наркоманов, показывающихся вечером по новостям, от которых у матери чуть ли не сердечный приступ начинался. — Мы уезжаем в пятницу, а смотреть на выступление будем в субботу, или как?
— Да. — Женщина поворачивается к сыну и выразительно выгибает бровь, — ты же не едешь?
— Наве-е-ерное, ты была права, — очень неправдоподобно протягивает Матвей и так же стремительно убегает.
Кувырком прыгает в кровать и снова подносит трубку к уху. Заранее пытается сделать голос безразличным.
— Всё я понял.
— Ну, допустим, ты узнал это, — Влад вновь отпивает из кружки, — а какая другая тема для разговора?
Матвей молчит в трубку, искренне веря, что если его проигнорировать, то он исчезнет.
— Я обещал тебя лично отпиздить, помнишь? — Чужой голос становится опасно сладким и мягким. — Так что у тебя есть минута, чтобы придумать
невероятно важную причину для моего пробуждения.
— Ну, ты всё равно не сможешь этого сделать, так что я в любом случае мало чего потеряю, — Матвей кряхтит, всё ещё пытаясь ухватиться хоть за какую-то тему. — Ты вообще в порядке? Как себя чувствуешь?
— А как я должен себя чувствовать? — Влад зевает. — И почему это я не смогу этого сделать?
— Я не знаю, чувак. Ты недавно себя до потери сознания довёл. Вообще в шоке, что ты жив ещё.
— Сам в ахуе. Блин, хочу кофе.
— Ты же только что пил кофе.
— Я тебе больше скажу, я его до сих пор не допил. Но как бы я не любил кофе из турки, сейчас мне хочется сладкую мешанину из «Старбакса» с кучей взбитых сливок сверху и с красивой трубочкой. Обязательно с трубочкой. Не хочешь угостить?
— Да ты офигевший, я практически на мели. Из-за тебя кстати…
— Тебя не заставляли обо мне заботиться-я-я-я. — Влад тихо смеется. — Ну как хочешь.
Матвей облегчённо выдыхает. Фигурист думает, что он обеднел от той чашечки кофе и пирога, даже не подозревая, сколько пловцу придётся выложить за работу с психологом, и сколько сил придётся убить на подработку, чтобы оплатить хотя бы три сеанса.
— Ну давай, расскажи мне что-нибудь, — произносит Матвей, чуть не увязнув в своих мыслях снова.
— Что тебе рассказать? — парень выдыхает в трубку.
— Не знаю, как идёт подготовка к соревнованиям?
— Сам не видел, что-ли? Нормально, вот, сегодня насильно отправили спать, от чего ты меня замечательно отвлек. Ладно, не хочу спать. Хочу первое место. Как получить первое место?
— Захоти этого так же сильно, как хочешь дышать, — с самым умным видом цитирует пловец. — В целом, я уже не сомневаюсь, что так оно и есть. А значит, у тебя уже есть все шансы победить. Конечно, фигурное катание отличается от плавания, так что не знаю, что посоветовать. Не думаю, что если тебя разозлить, ты выступишь лучше, типа.
— Ебать, иди преподавать философию в университет политологии. Ладно, пойду куплю себе ванильной бурды с толстым слоем шоколадного топпинга сверху. Точно не хочешь за меня заплатить?
В динамик мягко хмыкают и что-то звякает на фоне. Наверное, поставил кружку.
— Доебёшь, — вздыхает Матвей и начинает собирать скудные манатки: наушники, потёртая, но чересчур любимая кофта, и ещё несколько купюр из запрятанной в батарее заначки.
***
В кафе, как обычно, многолюдно. Повезло, что нашли небольшой столик в уголке зала. Со всех сторон слышались звонкие голоса людей, зачастую перебивающие друг друга, и только над этим столом царило неловкое молчание. Влад, оглядываясь по сторонам, медленно помешивал «Кон Панна» трубочкой, не замечая, что взбитые сливки падают и остаются на стенках стаканчика. Оторвавшись наконец от созерцания зала, он неловко усмехнулся, глядя на напиток.
— Ой. Кстати, — парень поднял светлые глаза, спрятанные за стеклами очков, на Матвея. — Я, так то, шутил по поводу угощу, но спасибо.
Матвей недобро уставляется на него, томно выдыхая. Ему хочется выплеснуть на него горячий чай с лимоном, который он заказал себе, но ему до безумия обидно портить это симметричное наглое личико, по-особенному знакомое и родное сейчас.
— Щас дошутишься, и я всё отберу.
— Не отберешь же.
— Хочешь проверить? — Матвей подмигивает, играя бровями.
— Фу, изврат. — Влад манерно вздергивает нос и присасывается к трубочке, параллельно говоря: — Тебе станет меня жалко, немощного старика. У меня и так ничего нет, а ты еще и сладкой бурды лишишь. Сколько тут калорий наверное, бля-я-я.
Он приподнимает стакан и усердно всматривается в карамельные переливы, будто надеется найти их количество прямо в коктейле.
— Ты это скинешь за час тренировок, — уверяет его Матвей и в сравнение поднимает вверх кружку чая, — вода, лимон, пакетик, ничего больше. Чай пизже, чем кофе.
— От него мне хочется спать. И вообще, чай из пакетика, серьезно?
— Вообще-то чай с лимоном бодрит лучше чем тв… Что-то там про пакетики вякнул, сука?! — Матвей скорчил злую гримасу.
— Ну серьезно, чай из пакетика пьют только люди, не умеющие заваривать настоящий чай, — Влад сюрпает трубочкой, допивая последние капли кофе, — серьезно, у пакетированных чаев же совершенно нет вкуса.
— Это у тебя совершенно нет вкуса! — Матвей бьёт кулаком по столу. — Хотя кто знает.
— Матвей, мне что, надо учить тебя заваривать вкусный чай?
— Я умею заваривать вкусный чай, просто порежь ты чёртов лимон, всё!
— Ты знаешь, что чай с лимоном получится вкуснее, если в заварку добавить цедру апельсина? А что если положить имбирь то получится терпкий и перечный вкус? Что, чтобы чай получится более настоявшимся и горьковатым, люди кладут в него раскаленную головешку? Что чай можно сделать с ягодами, мёдом, еловыми ветками, шишками? С крапивой, хотя, на мой вкус, это гадость? Что чай пьют с молоком или кумысом? Признай, ты ничего не знаешь о
хорошем чае.
Фигурист отставляет высокий стакан в сторону и с приподнятым подбородком и превосходствующим взглядом смотрит на Матвея, сложив руки на груди. Тот делает то же самое, принимая вызов.
— Это бы могло сработать, но я всё это знаю, так что пошёл к чёрту. Я пробовал почти всё из этого, разве что, кроме раскалённой головёшки, и почти всё из этого на вкус как полное дерьмо, хотя многим нравится. Единственное, что реально круто — ягоды и мёд, но хорошую клубнику можно достать только у нас на даче летом, а от мёда сильнее хочется спать.
Матвей наклоняет голову, коварно улыбаясь, но подмечает:
— Хотя я удивлён, что ты шаришь за чай.
— Ну, я же гений. — Влад фыркает и, улыбаясь, вновь переводит взгляд на пловца. — На самом деле я люблю чай, у меня просто нет времени его пить. А вот я удивлен, что ты знаешь основы чаеведения.
Пловец кивает, довольный разговором.
— Если бы не Сергей Дмитриевич, я бы не любил чай так сильно. Никто в моём доме не пьёт чай с лимоном. Он нас как-то позвал к себе в каморку чаи гонять после соревнований, нарезал огромный свежий лимон, и тут понеслась, — парень запнулся, будто вспомнив что-то, — слушай, как тебе живётся без команды? Как бы да, плавание тоже одиночный спорт, но у меня хотя бы есть своя группа, с Ромкой, Леськой… Я не могу представить свои тренировки без них.
— Ну, я же тоже раньше занимался с другими. Но годы шли, ребята из группы уходили: бросали спорт, переходили в другие команды. Одна девочка сломала колено — при прыжке оно не выдержало нагрузки — и больше никогда не встала на коньки. — Парень говорит тихо, безэмоционально. — Все еще помню ее слезы и шокированное лицо Алекса. Александра Филипповича, то есть. Два года назад нас оставалось трое в группе, и мы вроде как были приятелями, но те ребята никогда со мной особо не сближались — считали слишком высокомерным. Поэтому я ничего не почувствовал, когда нас разделили. Так что, — Влад, задрав голову, тихо усмехнулся в потолок, — мне и одному просто заебись.
Матвея аж скорчило от ужаса и неприятного колкого ощущения. Колени болезненно задрожали.
— Как хорошо, что плавание — один из наименее травмоопасных видов спорта. А ты ничего не ломал?
— Ключицу. Неудачно упал лет в десять. А ты?
— Да на плавании надо очень постараться, чтобы что-то сломать, — Матвей почесал затылок, — Кроме гордости — это постоянно.
— А не на плавании? — Влад мнет руками краешек кенгурухи, скрытой под столом. Чего засмущался, интересно?
— Ну, я один раз с амбара спрыгнул неудачно, — хихикает Ярский, — ну ничё, месяц на одной ноге попрыгал и заебись.
— Где ты нашел амбар, блять?
— На даче. Я хотел стать суперменом, а стал инвалидом.
— И, похоже, когда сломал ногу, ударился еще и головой.
Влад качает головой, но улыбается краешком губ.
— Щас ты у меня ударишься головой! И вообще, ты допил?
— Фи, какой агрессивный, — он снова манерно вздергивает носик. — Тебе что, так не нравится моя компания?
— Мне настоебало сидеть, сидеть и сидеть здесь, всё очко отсидел. Я уже привык к запаху и не чувствую его, и теперь у меня только жопа болит.
— Помассировать? — Или Матвею кажется, или на щеках фигуриста проступает еле заметный румянец, но тот с хитринкой смотрит и улыбается, не меняясь в лице.
Пловец весь столбенеет. Вены словно замерзают, покрываются ледяной коркой, и что-то невидимое и непонятное сдавливает грудную клетку, живот. Пока тело мерзнет, лицо отчего-то начинает жутко гореть.
— В прошлый раз, когда ты заговорил про массаж… всё закончилось твоим разбитым ебалом, — Напомнил Матвей без доли иронии, хотя и попробовал выдавить из себя смешанную улыбку. Давно он не чувствовал себя столь уязвимым.
— Шутка, просто шутка, — Влад с улыбкой поднимает руки в пораженческом жесте и быстро встает из-за стола. Смотрит на часы на руке. — Слушай, мне пора уже, я пойду.
— Э! — Матвей тоже резко поднимается, воинственно упираясь руками в стол. — Ты меня сюда выпер только чтобы кофе за мой счёт попить? Куда тебе там пора?
— Ну да, только за кофе, — парень неловко прячет глаза в столе, — я это… к стоматологу опаздываю. Совсем про него забыл.
— Звучит так, будто ты его только что придумал, — с толикой обиды в голосе бросает Матвей, отводя взгляд. — Ну, удачи.
— Ну не обижайся, — Влад с легкой улыбкой смотрит в глаза пловца и тихо выскальзывает за дверь, бросив тихое: — Пока-пока, милый.
Что-то липкое, дурманящее растекается по телу, словно недавно растопленный мёд. Ноги подкашиваются, хочется без раздумий грохнуться на пол, и лишь неугомонное сердце стучит громко и быстро, не давая потерять сознание.
Олеся просила не бегать от своих мыслей. Олеся просила принять себя. А как тут примешь себя, когда блаженное удовольствие вызывает настолько тошнотворное дерьмо, как чья-то улыбка, движения, ядовитый сладкий взгляд, голос, пропитанный терпким ромом…
Олеся сказала, что все имеют право на счастье. Олеся… Несмотря на то, что в мозгу сверлит единственная горячая заноза — фигурист, располосованный противоречиями и аномалией, — где-то в душе отчётливо теплится образ улыбчивой девушки, которая за одно мгновение стала самым надёжным другом. Даже Ромке нельзя было доверить своё сердце целиком, не скрывая зияющей дыры в его глубине. А Олесе можно.
Матвей улыбается. Желание отблагодарить её за то недолгое, но тёплое и полезное время, приятно скрутило его. Он двинулся домой, уже собирался набрать её номер, но передумал — хочется высказать всё лично, глядя в её добрый тёмные глаза, крепко обнять, и заверить её, что всего за несколько встреч она точно стала для него самым лучшим другом.
***
— У меня ща жопа треснет! — Громко ругается Матвей и тут же ловит чьим-то сланцем по башке. Сергей Дмитриевич посмеивается, словно дьявол, вальяжно вышагивающий вокруг огромного, наполненного хлорированной водой котла, в котором обессиленно плескаются уставшие после трудного режима грешники.
— Да, брасс, конечно, та еще параша, — даже у Олеси, обычно не выражающейся, не осталось сил ни на что, кроме обессиленного лежания на воде, тяжелого дыхания и легкого подобия мата.
Матвей даже рассмеялся, услышав такое неприличное слово, произнесённое самым мягким и чутким голосом, который он только слышал. Где-то вдалеке на последнем издыхании плывет Рома с оставшимся полтинником. С соседней дорожки злой завистливый взгляд Гротского прожигает дырку в спине, но со временем Матвей научился игнорировать неслабое напряжение, которое исходило от соперника. Должно быть, лишь потому, что голова теперь занята абсолютно другим. Правильнее сказать — не тем. Тренер, будто что-то вспомнив, поспешно удаляется в тренерскую.
— Леськ, ну ладно вы — девочки, но мне-то зачем ноги раздвигать?!
Гротский за секунду оказывается с ним на одной дорожке, устраиваясь у бортика между девушкой и Матвеем.
— А мне кажется, тебе ноги раздвигать в самую пору.
Никогда ещё подобные фразы не задевали так, как сейчас. Матвей разворачивается, впиваясь в кислые замутнённые глаза Артёма, пытается испепелить его взглядом, чтобы вся его кривая физиономия смешалась в одну кашу и больше никогда не мозолила глаза. Ярский подплывает ближе. Драться в воде — отстойная идея, однако в некоторых ситуациях можно и пренебречь комфортом. Ситуацию спасает Леся:
— Прекратите, пожалуйста. Не хватало еще подраться тут, чтобы Дмитрий Сергеевич накинул вам сорок дорожек. И мне заодно.
Артём переводит на неё взгляд — до невозможности смягчённый и даже какой-то печальный. Тут же ретируется обратно на свою дорожку, как раз успев не засветиться перед вернувшимся тренером.
— Ладно, заминку плывём, двадцать дорожек. Не успеваете! — Ещё один шлепок блокнотом приходится на голову Матвея. — Столько заданий вам наготовил, ничё не успели!
— Что вы врёте! — Смеётся Ярский, хватаясь за бортик и выныривая. — Мы перевыполнили план, я видел ваши записи!
— Ничё ты не видел! — В ответ хохочет Сергей Дмитриевич и уходит к «лягушатнику» — маленькому неглубокому бассейну, в котором плескаются шестилетки, ещё не умеющие уверенно держаться на воде.
— Лесь, — Матвей тут же поворачивается к девушке. — Поговорим после тренировки?
— И потрахаемся, а, Лесь? — Мгновенно передразнивает Гротский, недовольно сплёвывает и с силой отталкивается от бортика, уплывая.
Матвей недовольно качает головой и вопрошающе переводит виноватый, хмурый взгляд на Олесю.
— Не обращай на него внимание, ладно? Не стоит марать руки из-за его язвительности. Однажды это уже закончилось… не совсем так, как надо. — Девушка задумчиво улыбается, а после резко группируется, хватаясь за бортик, и готовится к старту. — Ну что, кто последний, тот покупает кофе?
— Господи! Я так на одно кофе для вас разорюсь! — Вскрикивает Матвей. — Я, конечно, в любом случае быстрее тебя, но не заставлю же я тебя платить.
***
На улице с приходом зимы красивее не стало. Сырой снег, только касаясь земли, превращался в уродливые коричневые лужи, сильный ветер отмораживал носы даже под шарфом, на что с легкой улыбкой жаловалась Олеся. Но смотреть на быстро темнеющее небо, из которого пушистыми хлопьями летел снег, было интересно. Залипательно, так сказать. Девушка на несколько минут остановилась посреди тротуара, глядя на него, а после с теплой улыбкой повернулась к Матвею.
— Ты ведь хотел поговорить о чем-то конкретном?
Парень кивает.
— Слушай, я вообще говорить не умею… И благодарить толком тоже… Тем не менее, — он выдыхает и начинает неконтролируемо смеяться. — Понимаешь, мы с тобой знакомы давно, а общаться по-нормальному начали буквально несколько недель назад. И при этом, если бы не ты, я бы не знаю, я бы просто, я бы всё…
Словарный запас подводит.
— Короче я хочу сказать, что ты очень крутая, и я… Я спасибо хочу сказать. Я ни с кем не могу поговорить по душам, а с тобой могу. Я Ромчика знаю уже лет девять, но ни за что я ему не расскажу про Влада, например. А тебе… Не знаю, как так. Спасибо большое. Я серьёзно, спасибо! — Матвей берёт её ладонь и крепко сжимает, улыбаясь, смотрит прямо в глаза.
Девушка улыбается в ответ, но в глазах мелькают смутные отголоски печали.
— Матвей, за это не благодарят. Друзья всегда так делают.
— Да… Но всё произошло так быстро… Я не знаю, как ты это сделала, — Матвей замечает, как посерело от уныния её прелестное личико. — Что-то не так? Лесь?
— Нет, все хорошо, — Олеся вновь улыбается и мягко высвобождает свою руку из чужих ладоней. — Ну что, пошли домой? Как у тебя с Владом?
Матвей пожимает плечами:
— Общаемся, не ссоримся. На кофе меня развёл, дважды. Ну, как «развёл»… По факту я сам ему покупаю, но это потому что он ахуевший.
— Матвей, — пловчиха с укором качает головой, но после вновь приподнимает уголки губ. — Но ты ведь мог отказаться, правда?
— Угу. Он такой странный, я не понимаю его абсолютно, но… понимаешь, именно это и притягивает, почему-то. Вот нормальный чел бы просто однажды разок послал меня нахуй, и все остались бы счастливы. А не вот это вот всё. Лесь, ты когда-нибудь такое чувствовала?
— Я… — Она запинается, судорожно ища ответ в трещинах на асфальте, — да, чувствовала. Это замечательное чувство, на самом деле. Особенно когда это взаимно. Я рада за тебя, Матвей.
Матвей на секунду останавливается, прислушавшись к её словам.
— А у тебя не взаимно?
— Увы и ах, этому парню нравится другой человек, — Олеся улыбается. Грустно улыбается и переводит тему: — Чего вы постоянно цапаетесь с Артемом?
— Подожди-ка, — тормозит Матвей, загоревшись неслабым интересом. — А кто это? Я его знаю? Может ебало ему набить?
— Матвей. Не надо, все хорошо, я все понимаю. К тому же он не обижает меня, а просто влюблен в другого. Ты на это никак не сможешь повлиять. Как и я.
— В друг…в другого? — Матвей медленно, но верно близится к осознанию. — В парня?
— В другого человека, я имею в виду. Не задумывайся над этим слишком сильно. — Она вздыхает и складывает руки на груди. — Итак. Ты и Артем. Что произошло такого, что вы как кошка с собакой? Вы вроде не так плохо ладили в началке.
Матвей зависает, словно бы загружая информацию в голове, и всё же решает смириться. Видно, что Олеся не заинтересована в этом разговоре.
— Мы дружили, да. Вместе на плавку ходили, всё ок было. Знаешь, в началке как-то вообще ни о чём не задумываешься. Ну, когда стали старше, уже больше значения имели соревнования, время, тренировки. Ну а я как-то лучше в плавании был. Да я до сих пор лучше… Ну, он тогда и стал как-то выгребаться. Я в какой-то момент не вытерпел и послал его в пизду. Но самое смешное, что с того момента он не стал вести себя хуже — как ебланом был, так им и остался, просто теперь он мне нихуя не брат.
— Это… грустно. Так глупо потерять близкого тебе человека.
— Не я был инициатором, — Матвей выпрямляется и не по доброму хмурит брови. — Я даже рад, что мы теперь не общаемся. В гробу я видал таких друзей.
— Я и не про тебя говорю. Давай, — она хватает его за руку и, слабо хмыкнув, тащит к остановке, — проводи меня до автобуса.
***
Матвей, уже на полных правах приятеля, прижимается к бортику ледовой арены. Даже как-то не привычно не извергать яд и насмешку из всех щелей, наблюдая за тренировкой фигуриста. Лишь иногда он заметно нервничал, замечая на себе неодобряющий взгляд чужого тренера. Учитывая то, что Сергей Дмитриевич и Александр Филиппович — те ещё подружайки, то это может не очень хорошо сказаться на репутации. Вот и смейся потом над шутками тренера по плаванию в свой адрес.
Влад аккуратен. Почти профессионален. По крайней мере Матвей, пристально наблюдая за прокатом короткой программы, не видит ни одной ошибки. Прыжки, хуижки, другие элементы — все мягко и красиво. Завораживающе. Но вот тренер чему-то не рад. Он, махнув планшетом после остановки музыки, подзывает фигуриста к себе и вкрадчиво что-то ему говорит, слабо жестикулируя и показывая на лед. Влад, недовольно дернув головой, кивает и вновь выезжает в центр становясь на позицию.
Включаются динамики. Что странно, вместо какой-то тоскливой депрессивной музыки, как на произвольной, короткая программа проходит под бодрый фонк. Матвей это выступление раньше видел, но с тех пор прошло месяца два, и она обросла деталями, маленькими и почти незаметными элементами, делающими ее более яркой и захватывающей. Вот сейчас, Влад, вместо того, чтобы встать, бодро падает на колени и вытягивает руку в сторону. С началом музыки он поднимается с колен и, проехав короткой полудугой, под бит делает колесо. На льду. Матвей такого не помнит. Он вообще не знал, что так можно делать, и теперь стоит, рот открыв. И вновь прыжки, заклоны, прокаты по площадке. И вновь расслабленное лицо с хитрой улыбкой. И вновь почти идеально. Если бы только не споткнулся в самом конце. Но и тут вкручивается, будто так и надо: вместо того, чтобы упасть на руки, парень на них опирается и делает аккуратный переворот вперед. Лишь слегка спотыкается перед этим. Не следил бы за ним пловец так пристально, то и не заметил бы, наверное.
Заканчивая яркой улыбкой и поднятыми вверх руками, подъезжает к бортику, с довольной моськой принимая похвалу от тренера. Берет теплый чай и садится на скамейку, отпивая. Тренер куда-то уходит, и Матвей, пользуясь минутой, стремглав бежит к фигуристу.
— Слушай, от мешка с дерьмом ты сэволюционировал до… ну, просто мешка, — Парень кряхтит и протягивает Владу руку.
— Сомнительный комплимент, — Влад, все еще улыбаясь, протягивает руку в ответ.
Матвей неловко мнётся, топчет замызганный линолеум и улыбается до смеха нелепо. Только и молится, чтобы снова не раскраснеться — не привык никто видеть его таким смущённым, почти слабым.
— Так… Зачем пришел?
— Ты вроде бы… завтра уезжаешь на соревнования? — Спрашивает Матвей, будто бы не знает ответа.
— Ну да? — Влад все еще не понимает, к чему клонит пловец, приподнимая брови. — Я же говорил об этом.
— Да, да, — как полусонный повторяет Матвей, снова приглушенно смеясь. — Я поэтому хотел тебе пожелать.
— Хуев в жопу?
— Ну, если тебе это поможет победить, то да, — выкручивается Матвей, поняв, насколько несвязной звучит его речь.
— Это скорее помешает, чем поможет. Или ты по себе судишь? — Несмотря на ядовитые слова, фигурист улыбается тепло и мягко.
Матвей закатывает глаза и качает головой.
— Короче, хотел сказать, что ты типа там ебать пиздец молодец, удачи всё такое… Я хуй знает, что сказать. Победы тебе, чё ещё… Не опозорься, не падай… Фигурка — слишком нежный спорт, чтобы желать тебе надрать всем задницы и разъебать всех мордами об лёд, — Матвей смутился и по привычке почесал затылок, отводя взгляд.
Влад будто сияет, несдержанно откидывая термос и прижимаясь на пару секунд к широкой груди своей. Как бездомный котенок утыкается носом в чужую ключицу, но быстро и явно неловко отшатывается, отводя взгляд и складывая руки за спиной. Старается перевести тему:
— Ты плохо знаешь фигурное катание. Тут же почти тоже самое, что и моделинг. Могут и стекла насыпать в коньки. Ни разу не видел, правда, но стойкое ощущение такое есть.
Матвей стоит в полном оцепенении. Глупое, чересчур чувствительное сердце ускоряет ход снова. Даже страшно становится за своё здоровье: с таким количеством стресса да с постоянными тренировками и до совершеннолетия не доживёшь. Изо всех сил старается не улыбаться, но эмоции берут вверх, и он расплывается в самой счастливой улыбке. Щёки, судя по ощущениям, только что пережили ядерный взрыв, потому как кожа пылает так, что никаких зеркал не нужно — он красный, как рак.
— Ну… Проверить можно, наверное… Коньки в смысле, — бубнит пловец, кашляет, и рыскает глазами по помещению, словно бы ища, куда можно незаметно потеряться.
— А кто же их не проверяет? Если уж не наличие стекла, то на прикрученность лезвия точно. Ща, погодь.
Он отходит в тренерскую, о чем-то тихо переговариваясь с Александром Филипповичем. Тот выходит вслед за ним, широко улыбаясь.
— Подожди, мне надо пожать руку тому человеку, из-за которого ты попросил закончить тренировку аж на десять минут раньше. Молодой человек, — мужчина уверенно протягивает руку. — Мое почтение, вы заставили этого робота сломаться.
Влад краснеет и, надувшись, уходит в раздевалку. Громко топая. Тренер, глядя на него, тихо смеется.
— Ну, удачи. Не обижай его, синяки не успеют сойти за два дня.
— Тогда х…фиг его кто обидит, — кидает пловец, уверенно жмёт чужую руку и, поняв, как странно он выглядит в глазах чужого тренера, тоже удаляется в раздевалку. Иногда мысль о том, чтобы вырвать себе язык, очень даже тешит его.
— Чё со мной происходит, ебаный рот, — как бы невзначай произносит Матвей, прислоняясь к стене, ожидая, пока приятель переоденется.
— А что с тобой происходит? — Фигурист поворачивается к нему боком, параллельно надевая футболку.
— Не знаю, я сегодня прям… Прям пиздец, не понимаю ничего. Собраться не могу, — Матвей долго выдыхает, хватаясь за разгорячённый лоб.
— Заболел?
— Не знаю, — Матвей пожимает плечами. Глаза то и дело бегают по телу фигуриста. Наконец-то навыки с соревнований пригодились: ни одна девчонка не знала о том, что Ярский нагло пожирает их глазами. По крайней мере, он так думал.
— Ну ты как домой придешь выпей таблетку. И ложись спать. И слушай, неужели я настолько красивый?
Уже одетый в две кофты и теплую длинную куртку сверху, замотанный по уши в клетчатый шарф и в шапке с забавным пушистым помпоном — да. Глаза прищурил и голову наклонил вбок, а помпон вслед за ним, как ребенок, повторяющий за мамкой. Забавно выглядит. Влад смеется.
— Нет, ты слишком кривой, — тут же выпаливает Матвей и отворачивается в стену, начинает подробно изучать мусорное ведро в углу.
— Это почему я кривой, а? — Помпон дергается обратно, а его хозяин обиженно складывает руки на груди. Но явно обижается он не по-настоящему, потому что изо рта через раз вылетают тихие смешки.
— Откуда я знаю, чё тебя так расколбасило, — Матвей озадаченно смотрит на запястье, где, как правило, есть электронные часы, которые сейчас наверняка смеялись над хозяином, оставленные на столе. — Давай быстрее, душно здесь.
— Это потому что ты душнила ебаный. Пошли. — Влад выходит на улицу, как пингвин переваливаясь при каждом шаге. Помпон переваливается за ним, и Матвей с особым восторгом щёлкает по нему и сжимает. Впервые перед ним человек старше шести лет, который ходит в таких шапках — грех не воспользоваться моментом. — Ты че, ошалел, пес?
Фигурист с особым рвением дергает его за руку, отрывая от своей шапки, и мягко дает по лбу. Матвей смеется.
***
Обжигающий душ уже давно не обжигает. Вряд ли даже кипяток сможет выгнать вечную мерзлоту из-под кожи. Влад мерзнет постоянно: на льду, на улице, в собственной комнате под одеялом и в горячей ванне. Смысла стоять и тратить воду просто так нет, поэтому он вылезает из-под теплых струй. Зябко поежившись и стряхнув с волос последние капли, парень одевается и забегает в свою комнату, с ходу ныряя под пуховое одеяло. Матери дома нет, поэтому никто не ворчит по поводу бега в доме.
В руке оказывается телефон и единственный активный диалог в социальных сетях. Алиса, сверкнув значком онлайна, тут же пишет:
«Боишься?»
«Нет»
И это, как ни странно, правда. Волнения внутри нет в принципе. Только строгие слова матери, что он может быть лучше, если начнет стараться, и немного усталость. Влад старается на все сто, но это ему мало помогает. Насчет усталости и говорить нечего. По комнате раздается тихий перелив музыки, похожей на колокольчик. Мелодия успокаивает, и он прикрывает глаза, расслабляя напряженные до предела мышцы. На телефон приходит новое уведомление.
«Маленькая болтушка, опять пытаешься справиться со всем в одиночку?»
«Все у меня хорошо, пиздрючка. Просто немного устал»
Немного — все-таки неверное слово. В груди ухает пустота, хочется спать. И злиться. На мать, мягко говоря, проебавшую свою работу и мечту всей своей жизни из-за залета, а потом проецирующую свои желания на детей. На отца, уговорившего оставить ребенка и ушедшего к другой семье через пять лет. На не выдержавшую сестру. Но Влад уже не меленький мальчик, у которого виноваты все, кроме него.
На себя и свои неудачи ему хотелось злится больше всего. Блядский он слабак. Недостаточно хорош и недостаточно усерден, ясно, почему он вызывает жалость.
«Я скучаю»
«Я тоже, ангел, я тоже»
Иногда хочется поступить, как сестра — съебать из этого дома и оборвать все связи, бросить фигурку и жить в свое удовольствие. Желание потухало очень быстро. Хотя бы потому, что фигурное катание уже явно больше, чем просто хобби. И жалко мать. И Влад слабак, не как Алиса. Поэтому он в Петербурге, мерзнет под теплым одеялом и морально не готов к одним из самых важных соревнований в своей жизни, а она там — в теплом Неаполе, счастлива вместе с идеальным человеком и ждет первенца. Влад кутается в одеяло сильнее.
«Ты приедешь посмотреть?»
«Не знаю. Я постараюсь. Но если не получится, то я в любом
случае буду следить по телику. Держу за тебя кулачки»
Почему-то начинает болеть живот, и парень наугад переключает песню. Из одинокой колонки на полке раздаются первые ноты одной из самых древних песен, которую еще дома учила Алиса, постоянно путая аккорды на гитаре и хохоча с этого. Влад хрипло подпевает, срывая голос, а после долго молча глядит в потолок, пропуская мимо ушей все последующие композиции.
Думается о скорых соревнованиях. Будет ли все так хорошо, как утверждает тренер? Верится с трудом. Радует, что Ставангер — город красивый. Не радует, что осмотреть его почти не удастся. Радует, что Влад наконец-то может поехать без матери. Но никто не приедет на него посмотреть, не считая тренера. Не весело нифига. Парень откидывает телефон в сторону, укладывая голову на локоть и задумчивым взглядом смотря в пустую стену. Перед глазами всплывает сбивчивое пожелание Матвея удачи, и Влад улыбается. Хотя бы ради этого стоит постараться.
В какой-то момент эмоции берут верх, и, притянув к себе телефон, он пишет два сообщения, а после вновь отшвыривает его в другой конец кровати, утыкаясь носом в влажную подушку.
«Я влюбился»
«И я боюсь»
