После звезд

После дождя из лопнувшего оконного стекла Гермиона окончательно пришла в себя. Словно ощущение неправдоподобности происходящего, преследовавшее ее все это время, наконец, спало через внезапную боль, вызванную десятками мелких ранений. И это было странно, ведь часами ранее она самостоятельно располосовала себе руку, но та боль, которую Гермиона даже не почувствовала толком, столь отрезвляющего действия на неё не оказала, наоборот — глубже погрузила в то неясное состояние, спровоцированное открытием книги вуду. Да, называть это просто дневником у нее больше язык не поворачивался. Дотронувшись кончиками пальцев до очередного мелкого пореза на руке, Гермиона подняла глаза на Виктора, испытывая чувство благодарности и любопытства. Если бы не он, ранения оказались бы гораздо серьезнее. — Как стекло могло просто так взорваться? В очередной раз спросил он, недоумевая, а Гермиона смогла лишь пожать плечами в ответ, не желая лгать другу, ведь… теперь она могла почувствовать, кто устроил тут такой переполох. Грейнджер вновь сконцентрировалась взглядом на магической ауре Виктора. Как интересно! И почему она неспособна была этого видеть раньше? Магическая аура напоминала хаотичные полупрозрачные всполохи, непрестанно окружавшие волшебника и имевшие некую подвижность. Аура могла «шуметь», если человек зол или расстроен, а также светиться теплом, если счастлив. Или угасать, если умирает. У Джинни сегодня в палате аура истончилась настолько, что Гермиона еле смогла ее разглядеть. Зато как она полыхала у Молли! А вот у Виктора она была спокойной, чуть желтоватой, как его любимый снитч, и еле заметно светящейся сразу после их недавнего поцелуя. Гермионе польстило, что это произвело впечатление даже на магическое составляющее друга. — Это… это могли быть маглы? — тревожно спросил Виктор, озираясь, и Гермиона прикусила губу, раздумывая над верным ответом. — Не думаю. Нас вряд ли бы оставили в живых, будь это целенаправленное нападение, а так, скорее всего, просто магический скачок или перегрузка из-за большого количества стихийной магии, напитавшей замок в последнее время. — Наверное, ты права, — нехотя согласился Виктор, все еще осматриваясь вокруг. В стремлении его успокоить Гермиона ласково тронула того за руку, с теплом воспринимая новые искристые всплески чужой ауры. Аккуратно потянув Виктора за рукав мантии, она развернула его спиной к себе и достала палочку, к которой не притрагивалась уже почти сутки. Древко воспринималось иначе: жёстче и холоднее. С содроганием Гермиона подумала, что палочка отвергает ее как нечто более недостойное светлого волшебства артефакта, созданного господином Олливандером, но вскоре успокоила себя: если остролист и перо феникса не отвергли Тома Реддла, ей-то уж точно волноваться не о чем. Кстати, о нем. Рассматривая поврежденную осколками спину Виктора, Гермиона осторожно применила пару заклинаний, высвобождая неглубоко застрявшее стекло из чужой плоти и тут же магически затягивая начинающие сочиться кровью раны. Мотивы данного поступка Волдеморта были неясны от слова совсем. Да, в том, кто все это совершил, у Гермионы сомнений не было. После укуса жертвенной змеи она ещё не видела темнейшего мага Британии лично, но даже после его ухода в воздухе еще витали клочки его яростной ауры. Магия Волдеморта была поразительно концентрированной, и Гермионе, как и всегда в такие моменты, стало невыносимо любопытно посмотреть на это лично. А еще с каким-то научным интересом захотелось увидеть ауру Гарри и сравнить ее с аурой Реддла, чтобы уж точно и наверняка понимать, насколько способности ее друга противостоят их общему врагу. Или Волдеморт уже неполноценно их враг? Виктор тихонько рыкнул, когда последний осколок покинул его растревоженную спину, и Гермиона прямо из воздуха создала крепкие повязки и промокнула их успокаивающим раствором, хранящимся в бисерной сумочке. — Вот. Сходи в душ, а потом крепко замотай спину этой повязкой. К утру и следа не останется. Заклинания крепления повязки знаешь? — Да, этому нас учили в Дурмстранге в первую очередь, — криво усмехнулся Виктор и вдруг замялся, а потом резко подался вперед, срывая быстрый, словно дежурный, поцелуй с чужих губ. На его скуластом красивом лице расцвела улыбка. — Извини. Я хотел тебя поцеловать уже давно, но рассчитывал, что это будет как-то иначе. — Правда? И как ты себе это представлял: на балу под омелой? — попробовала пошутить Гермиона, но по изменившемуся лицу поняла, что Виктор воспринял ее слова как насмешку, и постаралась исправиться. — Все в порядке, я… мне приятно, что это произошло. И на этой неловкой фразе Гермиона поспешила скрыться за дверями Хогвартса, лишенного стекол на первом этаже и зияющего бездонными оконными проемами, словно большое чудовище ослепленными глазницами. «Мне приятно, что это произошло. Мерлин!» Гермиона стукнула саму себя по бедру прямо во время ходьбы и сжала кулаки так, что ногти до боли впились в ладони, отвлекая физическим неудобством от мысленного позора. Впрочем, было еще на чем сконцентрироваться. С самого выхода из Больничного крыла, где Джинни, наконец, смогла самостоятельно вздохнуть, а Молли прекратила биться в истерике, Гермиона хотела и боялась встретиться с одним человеком — и им, конечно же, был Волдеморт. Вот только состояние не позволяло. После укуса мамба, впрыснувшая свой яд в кровь волшебницы, похоже, испарилась. Гермиона не знала этого наверняка, поскольку мгновенно лишилась чувств, но на каком-то подсознательном уровне чувствовала, что все: в посреднике более необходимости нет. Ритуал свершился, и через змею, естественного посланника магии вуду и самой Аджамбо, являвшейся маледиктусом, часть способностей была передана Грейнджер. И вот, начиная с этого момента, количество вопросов, рождавшихся в ее голове, росло с каждой секундой, мельтеша и повизгивая, как стая разбушевавшихся пикси. А угомонить эту свору мог, на взгляд Гермионы, только один человек в Хогвартсе — в силу своей долгой и насыщенной жизни знавший о магии в общем и магии вуду в частности больше всех остальных. Вновь сжав кулаки, словно решаясь на что-то, Гермиона осторожно постучалась в двери кабинета Защиты от темных искусств. Она уже не раз приходила к этим покоям — и всегда, по старой традиции, с новыми и новыми вопросами. На втором курсе она так наивно была влюблена в профессора Локонса, что готова была прибегать сюда и часами слушать о невероятных приключениях златокудрого волшебника, оказавшегося на проверку лжецом и трусом. На третьем курсе мистер Люпин, которого она небезосновательно подозревала в ликантропии, оказался на самом деле наилучшим из преподавателей данного предмета; затмил его разве что профессор Грюм… тоже являвшийся не тем, кем казался. Пожалуй, со своими нескончаемыми вопросами Гермиона не приходила только к Северусу Снейпу. Ха! Получается, великого зельевара Гермиона трусила больше, чем Лорда Волдеморта? Забавно. А еще забавным было то, что темный маг не спешил открывать дверь. Гермиона постучала вновь и неуверенно оглянулась, отмечая сумеречную темноту коридора. Возможно, время для посещений ею было выбрано не совсем верно, однако она пришла все же не глубокой ночью, да и интересовавшие ее вопросы должны были в равной степени быть интересны и Волдеморту, поэтому Гермиона, забыв обо всех правилах приличия, заколотила в несчастную дверь так, что и мертвый бы поднялся. Впрочем, поднялся бессмертный, что тоже неплохо. Открыв настежь дверь, тот прищурился, осмотрел Грейнджер с головы до ног и недовольно поинтересовался: — С каких пор моя дверь похожа на африканский барабан? — С тех пор, что ты не хочешь мне открывать. Почему? — А тебя это удивляет в… — он оглянулся, словно бы ища взглядом часы, а затем с ленцой отметил: — Половине десятого вечера? — Никогда не задумывалась, спишь ли ты. — Хм, ты права. Предпочитаю рисовать на карте планы по захвату мира и пытать пленников, где же тут найти время для сна? — сощурившись, Волдеморт вдруг недовольно, почти зло процедил: — Зачем явилась? Гермиона переминулась с ноги на ногу и попыталась рассмотреть его ауру, но тщетно: свет в его комнате был настолько слабый, что окружавшие мага всполохи казались еле различимы. — Во-первых, разреши мне войти, — похоже, это развитие событий его не особо порадовало, и он скривился. Уродливое змеиное лицо исказилось и стало совсем неприятным, но Гермиона почему-то впервые не почувствовала от безобразного вида Волдеморта прежнего отвращения. Скорее, сожаление, которое люди склонны испытывать по упущенным шансам или приятным событиям из прошлого. Вот и Гермиона на мгновение ощутила это чувство, словно ей было жаль, что она никогда воочию не видела и уже не увидит настоящего облика Тома Реддла. — Пожалуйста. Даже не пытаясь скрыть явных сомнений, Волдеморт лишь шире распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская ее в свои покои — такие же мрачные, холодные и аскетичные, как и их хозяин. Вместо приятно потрескивающего камина комнату освещал магический сгусток, маячивший под самым потолком и не приносящий и капли тепла. Волдеморт, очевидно, любил минимализм: покои не пестрели разнообразием, кроме самой необходимой мебели и огромного книжного шкафа, занимавшего всю стену напротив входа, иных интерьерных изысков Гермиона не отметила. — Почему ты так злишься на меня? — неожиданно даже для самой себя вдруг спросила она, чуть отступая от порога и проходя в глубь комнаты. Расположиться гостям тут было решительно негде, поэтому Гермиона просто прошлась вдоль помещения и, развернувшись лицом к хозяину покоев, оперлась бедрами о небольшой письменный стол, сделанный больше на манер секретера. Усаживаться на него, как бы это, наверное, сделала Джинни, Грейнджер посчитала некультурным. — С чего ты решила, что я злюсь? — Не надо сейчас этого, — она неопределенно махнула в воздухе рукой, подбирая определение. — Ты и без меня прекрасно знаешь, что раскуроченный на первом этаже холл — твоих рук дело. — И как же ты это поняла? — По остаточным следам. — О! — Впервые за все время разговора Гермиона почувствовала заинтересованность Волдеморта. Его высокая сухая фигура распрямилась, и он вышел из тени, чуть приблизившись к ней, но продолжая сохранять комфортное для обоих собеседников расстояние. — Так ты, наконец, начала различать магическую ауру волшебников? Какие еще изменения с тобой произошли? — Упоминание магической ауры редко встречается в книгах. Раньше я думала, что для этого требуются годы практик и особые способности, — принципиально не ответив на заданные ей вопросы, заметила Гермиона. — Так и есть: обычному волшебнику необходимы определенные тренировки, либо же усилители. Подойдут как зелья, так и соответствующие артефакты, но большинство за всю жизнь так и не увидят ауры других, впрочем, как и своей собственной. Гермиона чувствовала, что он вновь хотел было спросить о новоприобретенных способностях, но в последний момент прикусил язык, не пожелав играть по ее правилам, о которых он, несомненно, догадался. — Так что тебя разозлило? — Конкретно сейчас меня раздражает твое панибратство. Может, я зря разрешил обращаться ко мне неформально? — Мне перестать это делать? Волдеморт ответил не сразу. — Нет, все нормально. Но я не хочу, чтобы ты так же нагло разговаривала со мной при посторонних. — Имеешь в виду, при твоих слугах? Да, это может пошатнуть твой авторитет: маглорожденная и позволяет себе лишнего… — Не ерничай. В связи с определенными обстоятельствами я позволяю тебе то самое лишнее, но это не значит, что тебе сойдет с рук подобный тон при моих слугах. Что-то в его голосе заставило Гермиону напрячься и согласно кивнуть, вспоминая наконец, с кем она разговаривает, находясь во мраке комнаты, наедине, в то время как мало кто обладал информацией, где она, собственно говоря, находится. — Хорошо, это я поняла, но отчего ты не желаешь объяснять мотивы своих поступков? Если бы мы понимали друг друга чуть лучше — нам было бы проще сотрудничать. Глухую темноту кабинета Защиты от темных искусств разорвал высокий холодный смех, заставивший Гермиону обиженно поджать губы. Захотелось на все плюнуть и покинуть комнаты, оставив Волдеморта с его насмешками наедине. — Твоя наивность меня иногда так забавляет… Может, научишь меня Патронусу? Грейнджер, прекрати предпринимать попытки быть идеальной. — О чем ты? Я просто… — Не-ет, — протянул он, — никаких просто. На вашей светлой стороне так принято, я понимаю. Ты считаешь однокурсницу глупой и никчемной? Но ты все равно, скрипя зубами, сядешь ей помогать перед экзаменом. Поттер задолбал тебя своим геройством? Но ты же хорошая подруга, ты не можешь его не поддержать. Лорд Волдеморт уничтожает маглорожденных пачками и очищает от подобных тебе магический мир? Ну что ж, ради общего дела ты попробуешь подружиться с ним. Это ведь правильно, да, Грейнджер? Хотя ты не просто правильная, Гермиона, ты удобная. — Ничего подобного! — возмутилась Гермиона. — Я помогаю и всегда буду помогать Гарри, потому что он мой друг и я искренне хочу ему помочь. Что же до остальных твоих безумных предположений, то поверь: я далека от понятий «удобная» и «правильная». За время обучения я не единожды совершала не самые однозначные поступки. — О Мерлин! Написала эссе на пятнадцать дюймов вместо шестнадцати? — Состроил удивленное лицо Волдеморт. — Надеюсь, ты не сильно покраснела, когда сдавала работу на проверку? Проигнорировав его детское поведение, Гермиона самодовольно заметила: — Так-то твоя протеже, мисс Амбридж, пострадала именно благодаря мне. — Тот случай с кентаврами? — Ага. Волдеморт сначала прищурился, а потом, довольно оскалившись на манер хищной акулы, протянул, смакуя каждое слово: — В тебе есть тьма, Гермиона, и я рад, что ты сама так браво это признала. Нет-нет, стой, молчи! Не сопротивляйся, ведь ты и сама знаешь, что я говорю правду. Знаешь, даже среди моих сторонников нашлось бы не так много людей, готовых собственноручно стереть родителям память о себе… — Как ты… — О, недавно, когда мы были в лесу, ты упомянула, что потеряла родителей, но на тот момент я точно знал, что мистер и миссис Грейнджер числились пропавшими, поэтому быстренько навел справки. Ты стерла им память, изменила имена и отправила билетом в один конец из Англии. Хитро, — и Волдеморт, чуть подавшись вперед, доверительно хмыкнул, припечатывая. — Это так по-слизерински, Гермиона. — По-гриффиндорски. — Что, прости? — недоуменно переспросил он. Гермиона хлестко встретила чужой взгляд. Есть темы, которые она считала сама для себя запретными, и Волдеморт только что переступил эту черту. — Я сказала, что это по-гриффиндорски. Ни один из твоих приспешников бы не решился на этот шаг не потому, что это чрезмерно жестоко или изворотливо, нет. Для такого нужна сила — и недюжинная. А ты уверен, что можешь похвалиться сильными союзниками? И кем? Одна половина твоей армии — сумасшедшие психопаты, вроде Сивого; другая — трусы, неготовые и слова тебе поперек сказать — такие, как Малфои, например. Ах да, еще забыла тех, кому просто больше податься некуда, а у тебя хоть кормят. — Остришь в сторону великанов? — И о них тоже. — Я сообщу им при встрече, какого ты о них невысокого мнения, — беззлобно и как-то скучающе заметил Волдеморт, и Гермиона не поняла, пошутил он или нет. Впрочем, больше ее поразило то, что он совершенно не разозлился на ее язвительный тон, что, однако, можно было списать на 1:1. Он завёл разговор о родителях, она — о его скудной армии. Все честно. — Это все хорошо, но мне не нравится, как развивается наш диалог. — И чем же он тебя не устраивает? Милая беседа: ты, как всегда, критикуешь моих людей, чувствую, скоро начнутся разборки нашей идеологии. Постоянство, Грейнджер, наше общение обретает постоянство. — Не хватает только твоей очередной попытки манипулировать мной — и вообще идеально. — Я уже говорил: я не манипулировал. Всего лишь высказал свое предложение. — Твое предложение заключалось в убийстве Лаванды Браун! — У нас была цель открыть дневник. — Книгу! И я открыла ее и без убийств! — Кстати, как? — вроде бы между делом спросил Волдеморт, но по блеску в его алых глазах несложно было догадаться, что он только это и ждал. Зарычав, Гермиона признала поражение. Препираться и дальше было бессмысленно. — Я порезала руку и принесла свою кровь в жертву книге. Та превратилась в змею, которая меня укусила. Я потеряла сознание и, думаю, провела так всю ночь. Плохо помню, что видела, но это точно были какие-то кошмары, отчего-то часто мелькала перед глазами Аджамбо. Очнулась, уже когда меня нашел Виктор, он-то и отвел меня в лазарет. Дальше, я думаю, ты знаешь и без меня. — Хм, — казалось, рассказанное его не удовлетворило. Он прошелся по комнате, изредка одергивая на себе мантию и еле заметно шевеля тонкими губами, словно причитая себе под нос, а потом резко остановился в полуметре от Гермионы и потребовал: — Подробнее! Начиная с обморока. Что видела, что чувствовала? Как приняла решение оживить младшую Уизли? Гермиона кивнула и закрыла глаза, хорошенько концентрируясь на воспоминаниях, а потом выпалила на одном дыхании: — Это было похоже не на обморок, а больше на транс. Я словно и была здесь, на полу совятни — я даже чувствовала свое тело! — но душой я была где-то там… может, в пустыне Бенина, а может, в самом доме Аджамбо. Я видела ее лицо и ее белесые глаза, она что-то шептала мне, но слов было не различить. Однако я — но как бы другая я — ее понимала. Когда Виктор привел меня в чувства, я ощутила в своем сознании чужеродное присутствие, но это не было похоже на вторжение, как во время легилименции. Скорее… скорее, это чужеродное было не от мира сего. — Ты хочешь сказать, что чувствовала, что кто-то присутствует в твоем теле и разуме, но не считаешь, что это конкретный человек, пытающийся тобой управлять? — Да! Я думаю… я уверена, что я — это я, но словно во мне появилась некая неведомая сила, которая порой может брать бразды правления в свои руки. И я не чувствую от этого необходимого беспокойства! Это ощущение так естественно, безопасно… — А сейчас? Ты — это ты? — Безусловно. — Вернемся к основному: как ты поняла, что следует делать там, в палате? — Я просто позволила подсознанию все сделать за меня, — сильнее вжавшись в стол, задумчиво ответила Гермиона. До того, как она погрузилась в размышления по поводу произошедшего, ей все это казалось в целом логичным. Теперь же вся эта история приобрела легкий оттенок бреда. Впрочем, Волдеморт, похоже, так не считал. — Думаю, так и было задумано. Аджамбо как-то заколдовала дневник таким образом, чтобы он передал твоему подсознанию все основы учения. Таким образом она убила двух мантикор: ты обладаешь примитивными учениями вуду, но вряд ли способна осознать свои способности в полную силу. Проще говоря, ты отменное оружие, но никто не знает, на какие кнопки нажимать. — И это… плохо? — А сама как думаешь? — Мне хотелось бы самостоятельно контролировать себя и свою силу. Я не хочу быть лишь орудием неизвестных мне сил. Гермиона замолчала, и в комнате на некоторое время воцарилась глухая тишина. Не сменивший своего положения Волдеморт, стоявший все так же напротив Гермионы, задумчивым взглядом сверлил стену прямо за ее спиной. Его бледное вытянутое лицо в слабом отсвете магического сгустка казалось неживым и наспех слепленным из дешевого воска. Наконец тонкие губы разомкнулись, и Волдеморт совсем тихо, шипяще поинтересовался: — Как ты смотришь на то, чтобы я обучил тебя управлению твоими новыми силами? — Неоднозначно, — осторожно заметила Гермиона. — Во-первых, ты сам не владеешь вуду, насколько мне известно, чему ты можешь меня обучить? А во-вторых, я тебе не доверяю. Не думаю, что ты ринешься обучать маглорожденную по собственной воле даже ради общей великой цели, и я… Я боюсь представить, чего ты можешь потребовать от меня за время этого обучения. В блеклых отблесках света мелькнули багрянцем узкие змеиные глаза, и Гермиона уж было испугалась, что своей прямотой и дерзостью вконец разозлила Волдеморта, но абсолютное бездействие того говорило об обратном. Наконец он отмер, неожиданно юрко скользнув вперед, и, оказавшись перед самым лицом Грейнджер, заговорил. И это был голос змея-искусителя. Наверное, именно так звучал тон аспида, соблазнившего Еву в райском саду. — Тогда у меня есть предложение, Гермиона. Что-то вроде игры. Ты — мне, я — тебе. Не беспокойся, правила очень простые: каждый из нас продумывает для другого некое занятие, действие, которое второй обязан воплотить. Все честно! Я не буду тираном-учителем, лишь требующим и ничего не дающим взамен, а ты сможешь начать мне доверять, ведь я являюсь игроком на равных условиях. Гермиона ошарашенно уставилась на мага перед ней. Он предлагает ей игру? Серьезно? Что-то вроде правды-действия, в которую она однажды играла в гостиной Гриффиндора — только одно сплошное действие. И Волдеморт, собственной персоной, намерен воплотить в жизнь любые ее безумные идеи? Мерлин побери, да что же тут происходит? — Мы должны определить грани, — кое-как справившись с шоком, просипела Гермиона. — Я не стану убивать по твоей указке, а ты вряд ли согласишься усыновить парочку маглорожденных. — Обойдемся без этого, мы все-таки взрослые люди, — согласился Волдеморт, явно довольный, что его идею так легко приняли. — Думаю, все же в крайнем случае можно отказаться от выполнения условий оппонента, но ключевая фраза: «в крайнем случае». И давай не придумывать друг другу идиотских заданий: я не собираюсь никого усыновлять. Даже чистокровных. Не удержавшись, Гермиона хмыкнула: все же Волдеморт в роли отца — идиотнейшее предположение. — Идет. Тогда кто будет первым? — Я, — как сам собой разумеющееся ответил тот. — Но это уже не совсем честно! Может, подкинем монетку? Волдеморт цокнул. — Даже напрягаться не буду: я просто смухлюю и все равно выиграю. Обиженно надув губы, Гермиона промолчала. Ну и какие с ним пари заключать, если этот шулер еще на берегу говорит, что честная игра — это не к нему? — Хорошо, я поняла. Ты — так ты, — на последних словах уставшая за день девушка, нормально не спавшая больше суток, разве что не зевнула, и, опомнившись, в насколько уже поздний час она загостила в чужих покоях, неуверенно замялась. — Думаю, мне уже пора. Час поздний и… — Доброй ночи, — заглушил вводную часть Волдеморт и насмешливо уставился на нее. Стоически выдержав чужой взгляд, Гермиона аккуратненько бочком обошла темного мага, добралась до двери и, открыв ее, уж было решила пожелать доброй ночи в ответ, когда полуиспуганно, полуудивленно взвизгнула: — Гарри?

***

Портал Долохова переместил обоих волшебников прямиком к кромке магического купола, накрывающего Хогвартс, как ребенок накрывает банкой незадачливого жука-носорога. Все те же законы магии были иногда весьма специфичны: из замка отправиться можно было в любую точку, а вот вернуться обратно — нет. Предварительно накинутые дезиллюминационные чары спасли волшебников от лишнего внимания маглов, даже в это темное время копошившихся внутри своего палаточного лагеря. Переступив черту купола, Гарри наконец скинул чары хамелеона и довольно вздохнул полной грудью, каждой клеточкой тела ощущая родной воздух Хогвартса. Он дома. Поттер с сожалением подумал, что другого дома-то у него никогда и не было. Дурсли — не в счет; также был оставленный Сириусом особняк на площади Гриммо, что числился за ним, но особого теплого единения с родовым имением Блэков Гарри не ощущал. Все же это было старое чистокровное гнездо темных магов, разительно отличавшееся от Норы или… дома Ирины. Неожиданно Гарри понял, что скучает. Прошло от силы часа три-четыре, как они отпраздновали день рождение Веры Павловны, бабушки Долоховых, а сам Поттер сердечно распрощался с сестрой Антонина, как уже чувствовал острую нехватку всего связанного с уютной избой в Горловке. Даже после летних каникул в Норе он не испытывал ничего похожего. Взлохматив волосы на загривке, как он делал это всегда, когда был чем-то раздосадован, Гарри поинтересовался у стоящего рядом Антонина: — Ты куда сейчас? Тот совсем по-собачьи мотнул головой, старательно пытаясь убрать упавшие на лоб кудри, но потерпел поражение: все же без рук это сделать было проблематично. На холеном гладко выбритом лице появилось кислое выражение. — Видимо, в подземелья. Думал сначала доложить Темному Лорду о прибытии, но с этим, — Долохов показательно потряс тяжелыми звякающими сумками, занимавшими его руки, — такое невозможно. С любопытством и некой насмешкой Гарри заглянул в одну из приоткрытых загруженных сумок. Оттуда на него в ответ озорно воззрилась стеклянная баночка помидоров. — Что это? — удивился Гарри. — Закрутки, — страдальчески пояснил Антонин. — И… что это? — Тебе лучше не знать, — и совсем уже уныло добавил: — Ирина с бабушкой заставили взять. — А почему ты не применил к ним заклятие уменьшения? Или сумки магически не расширил? Гермиона так постоянно делает. Долохов окончательно скис. — Бабушка сказала, что от этого вкус огурчиков испортится. Понимающе кивнув, Гарри отвернулся, изо всех сил стараясь не заржать. — Понятно. Ну… я тогда к своим. Доброй ночи. Надеюсь, это и правда вкусно. — А уж я-то как… Доброй, Поттер. И Долохов поплелся в сторону главного входа. Отставший от него Гарри не сразу заметил некие изменения, а когда в темноте густых шотландских сумерек различил те, то удивленно ахнул. На первом этаже у главного входа напрочь отсутствовали окна. Под ногами захрустели стекла, влажными блестящими брызгами устилавшие лужайку у каменных ступеней замка. — Какого лешего? — совершенно по-русски воскликнул подслушанное у Ирины ругательство Гарри. Наверное, в его отсутствие на Хогвартс было совершено нападение. В груди защемило: в России Поттер находился в полной изоляции, не имея никакого общения с внешним миром, поскольку Патронус бы так далеко не долетел, совы отныне оказались бесполезны, а камина у Долоховых не было. Впрочем, была печь, но путешествовать в ней Гарри бы не решился. Забыв обо всем, он взбежал по ступеням и стрелой пронесся по первым этажам, стремясь как можно скорее оказаться в башне Гриффиндора, где обязательно — обязательно! — должны были мирно спать живые и невредимые Рон, Гермиона и… Джинни. Сердце сжалось. Отчего-то Гарри всегда чувствовал личную ответственность за все плохое, происходящее с его друзьями и близкими. Вечно движущиеся лестницы усложняли путь. Очередная мраморная проказница изменила движение в самый последний момент, и Гарри, рыкнув, устремился по новому маршруту, пока дорогу ему не преградила неожиданно открывшаяся дверь, на проверку оказавшаяся входом в кабинет Защиты от темных искусств. На запыхавшегося от быстрого бега и взмокшего Поттера воззрились огромные удивленные глаза Гермионы. — Гарри? — и после секундного замешательства та взвизгнула и повисла на его шее. — О Мерлин, Гарри Поттер, ты вернулся! Вместе с радостной Гермионой на Гарри снизошло и облегчение. Значит, все хорошо? Все в порядке? Не задумываясь, он задал эти вопросы, крутившиеся всю дорогу от самого входа в его голове, вслух. — Ну, в целом — да… А почему ты спрашиваешь? Гарри уже было открыл рот, чтобы рассказать о раскуроченном холле замка, как замер, заметив человека за спиной подруги. — Какого?.. — Гарри, я сейчас все объясню! — Добрый вечер, Поттер. Практически одновременно ответили на недоумение Гарри Гермиона и Волдеморт. Первой сообразив, что подобное ночное столкновение не сулит ничего хорошего, Грейнджер ринулась к другу, которого только что самостоятельно и выпустила из объятий, и с упертостью взбесившейся хвостороги потянула его от кабинета прочь. Слишком пораженный увиденным, Поттер даже не сразу сообразил, что стоит сопротивляться, а когда смог, наконец, дать отпор мисс Грейнджер, кабинет Защиты от темных искусств оказался далеко позади. — Стоять! Сейчас же, Гермиона… От напряженного голоса Гарри она замерла и даже как-то сжалась, не решаясь прямо встретить его взгляд. Поттеру пришлось надавить. — Гермиона, посмотри на меня, — она поджала губы, покусала нижнюю, сдвинула брови и, наконец, вскинула острый подбородок вверх, дерзко встречая пронзительный взор ярко-зеленых глаз, чей удивительный цвет был различим даже в темноте коридора, освещенного лишь тусклым светом, льющимся откуда-то с верхних этажей. — Объясни нормально, что я только что видел? Грейнджер заговорила быстро и четко, как обычно говорят дети давно заученную историю перед родителями, которые вдруг узнали, что все конфеты, купленные на праздник, куда-то неожиданно пропали. Тоном «их съела собака» Гермиона отчеканила: — Это все из-за Аджамбо, точнее, из-за ее дневника. Помнишь тот ее подарок в Бенине? Я наконец смогла ее открыть и даже помогла Джинни… — Джинни? — встрепенулся Гарри. — При чем тут Джинни? — Ох, — испуганно затрепетала Гермиона, — ты же, получается, не знаешь? На Хогвартс было совершено нападение маглов, и Джинни серьезно пострадала… Настолько серьезно, что все уже отчаялись ее спасти. Но я смогла открыть дневник и совершила нечто, что исцелило ее… ну, или оживило. — Оживило? — Угу. Гарри запустил пальцы рук в и без того растрепанные волосы. В мгновение заострившихся чертах лица Гермиона прочитала отчаяние. Нерешительно, она тронула друга за плечо и, не почувствовав сопротивления, притянула его окончательно к себе, обнимая и лаская рукой жесткие волоски на затылке. — Меня не было рядом, — глухо и отчаянно зашептал Гарри в чужое плечо, и Гермионе самой стало почти физически больно от его страданий. — Меня никогда нет рядом. — Перестань. Твое самобичевание сейчас абсолютно лишнее. М-м, если тебе станет легче, меня тоже не было в Хогвартсе в ночь нападения. И я не хило отхватила за это от всех Уизли. — Хм, дай угадаю, ты была с ним? Даже не удивившись проницательности Гарри, Гермиона лишь теснее прижалась к нему, молчаливо умоляя о понимании и, наверное, прощении. — Да. Только не подумай ничего лишнего, прошу. Твоего осуждения я не вынесу. — Я и не осуждаю, ведь пока ничего не знаю о происходящем между вами, но ты же поделишься, верно? Гермиона совершенно по-детски закивала. Глаза защипали нежданные слезы. — Конечно! — горячо воскликнула она. — Я ничего не скрою. У нас что-то вроде обучения, но не темным искусствам, а нюансам магии, ее особенным проявлениям. До этого Волдеморт помог мне открыть книгу вуду, теперь же, когда я это сделала, он готов показать мне, как использовать эту новую необычную магию. — А не является ли это всего лишь причиной, чтобы использовать тебя? — проницательно поинтересовался Поттер. Гермиона усмехнулась. — Практически уверена, что это так. Но я же не глупая дурочка, Гарри, я смогу за себя постоять. Волдеморт может быть самым могущественным из ныне живущих волшебников, но это не значит, что я позволю ему использовать себя в личных целях… или, не дай Мерлин, через меня навредить кому-то из вас. — Звучит так по-грейнджеровски, — усмехнулся Гарри и нежно потер кончик носа о девичий висок, прежде чем отстраниться. В сияющих за стеклами очков зеленых глазах поселилось беспокойство. — Он добьется своего, растоптав тебя вместе с твоим добрым храбрым сердцем. Что-что, а ломать чужие жизни Том Реддл умеет очень хорошо — и примеров тому масса. — Я не дура, — уперто повторила Гермиона, на что получила щелчок по носу и беззлобное, но горькое: — Мои родители тоже не были дураками. Зло и не ждет от нас глупости, оно ждет, когда мы расслабимся. Гермиона кивнула, не желая спорить, и вдруг в отсвете лунных бликов, лившихся с верхних этажей, заметила кое-что интересное. Взволнованно ойкнув, она взяла недоумевающего Гарри за плечи и развернула корпус его тела немного иначе, а потом радостно воскликнула: — Как жаль, что ты тоже не можешь это увидеть! — О чем ты? Гермиона как будто смотрела сквозь него, и Гарри, недоуменно нахмурившись, попытался проследить за ней взглядом, но тщетно — она смотрела одновременно и на волшебника перед собой, и словно в никуда, не концентрируя взор ни на чем определенном. — Знаешь, кто я теперь, Гарри? Я жрица вуду. Сама, если честно, не разобралась во всем этом, но уже прочувствовала на себе некоторые новые способности. Например, воскрешение Джинни или это… Я вижу твою ауру, Гарри. — Ауру? — Магическую оболочку волшебника. Что-то вроде незримой вуали, окутывающей каждого из нас и являющейся отражением наших способностей, настроения, возможно… возможно, естества, если так можно выразиться. — Ого, и как выглядит моя аура? — О, она похожа на огонь! Даже не думала, что такое возможно. Ты словно окружен всполохами пламени, и это… это пугающе и красиво одновременно, — чуть помолчав и все еще словно наслаждаясь увиденным, Гермиона констатировала: — Ты очень сильный волшебник, Гарри Поттер. — Так говоришь, будто бы сомневалась в этом, — насмешливо отозвался тот. — Не-ет, — рассмеявшись, протянула Гермиона. И этот смех, казалось, окончательно разрядил обстановку. Усевшись прямо на пол у стены, ребята разговорились, делясь самыми яркими впечатлениями последних недель, проведенных порознь. И как же Гарри стало хорошо на душе! Тепло! И, наверное, немного тревожно за все происходящее с подругой, за странные изменения, связанные с ней, и, конечно, за ее нового учителя. — Будь осторожна, — в который раз повторил Гарри, наконец вставая с насиженного места. На дворе стояла глубокая ночь. Гермиона благодарно приняла поданную им руку помощи и тоже встала с холодных плит замка. — И ты. — Мне есть за что переживать? — Всегда. Ты же Гарри Поттер, приключения так и липнут к твоей геройской заднице. — О, какие выражения! С кем поведешься, как говорят. Уже нахваталась плохого у своего «профессора»? — Не ерничай, — с улыбкой ответила она, старательно игнорируя, что в ее лексиконе и правда появляются фразочки Волдеморта. — Так ты куда сейчас? — Не знаю… наверное, к ней? Гарри не произнес имени Джинни, но Гермионе это и не требовалось. Она мягко улыбнулась другу и, не удержавшись, растрепала ладонью его вихры, с прищуром наслаждаясь яркими искрами ауры, заметавшейся за спиной Поттера. Все же новые способности больше радовали, нежели пугали юную жрицу вуду.

***

Белла резко открыла глаза. Страшные картинки прошлого еще прыгали зайчиками перед глазами, но смотреть их больше не было сил. Хотелось есть и… в свою спальню. Потолок над ее головой был чужим. Не то чтобы апартаменты в подземельях, которые она оккупировала с самого начала, полноценно принадлежали ей, но все же там она себя чувствовала более защищенно. Сейчас же, ощущая сквознячок, играючи скользящий по ее обнаженной ноге, лишь чуть укрытой простыней, Белла сжалась и потянулась за палочкой, которую она, дракклов-параноик-Грюм-младший, припрятала под подушку вчера после… всего. — Надеюсь, ты не проклясть меня планируешь? Голос у Кингсли со сна был хриплым. И так низкий, сейчас он показался Белле чересчур сексуальным, и она насмешливо прикусила губу. Между ног теплой патокой растеклось удовольствие вчерашнего вечера. Что уж, секса у мадам Лестрейндж не водилось достаточно давно. — Ты хорошо себя вчера вел, поэтому, думаю, не за что. Белла потянулась, вставая. Валяться тут не имело смысла: они же не любовники какие задушевные. Вряд ли мракоборец кинется приносить ей сейчас лимонные круассаны в постель и целовать в оголенное плечико, обещая любить и беречь. Нет, этого счастья достойна курица Уизли или какая-нибудь грязнокровка Грейнджер, но никак не она, Белла. На Белле вообще давно крест можно ставить. Поэтому вместо ласковых кувырканий она предпочла, если бы Бруствер просто не сделал какую-нибудь глупость и не кинулся оправдываться или… — Послушай, Белла… Ну вот. Моргана. — Нет, Кингсли, не надо, — она обернулась, продолжая на ходу быстро зашнуровывать корсет. Корсет со шнуровкой спереди. Нарцисса таких отродясь не носила. Конечно, у Цисси всегда был любящий муж, свора домовиков, великосветские подруги и сын. Таким женщинам без надобности корсеты одиночек. — Я знаю, что ты хочешь сказать. — Нет, я… — Нет же, — вновь прервала мракоборца Белла. В ворохе светлых простыней его антрацитовая кожа смотрелась прекрасно. Лестрейндж, не сдержавшись, окинула взглядом бугрящиеся мышцы, волевые черты лица, жесткие волосы у кромки челюсти, которую она вчера жадно целовала, и даже сморщившийся в прохладе комнаты сосок, смущенно выглядывавший из-под съехавшей простыни. Кингсли Бруствер был хорош собой. А еще умен, силен и способен вести за собой людей. Его определенно ждало большое будущее. В которое вряд ли входила сумасшедшая ведьма, старше его на внушительное количество лет и имевшая не самую однозначную репутацию. Белла знала, что Бруствер сейчас хотел сказать, но прервала его, чтобы произнести это самой. Так будет менее досадно. — Я все понимаю, маглолюб, не тушуйся. Произошедшее останется между нами, даю слово, что не буду подкалывать тебя на общих собраниях, мне это тоже ни к чему. Мы… сбросили пар и все. Было неплохо. А сейчас я тихонько уйду, и мы встретимся только в Большом зале на завтраке, поэтому… Теперь договорить не дали уже ей. Кингсли подался вперед и, ухватив упрямицу за локоток, затащил одним движением в постель, укрывая ее уже одетую простыней. Вжавшись когтистыми пальчиками ему в грудь, Белла почувствовала, как бьется чужое сердце. Лестрейндж бы сроду никому не призналась в этом, разве что Цисси, но ее смущали день и свет. После заточения в Азкабане на столько лет, некогда яркая красавица Блэк растеряла весь свой лоск: волосы больше не вились тугими кольцами, а вороньим гнездом высились над лицом; румянец пропал, кожа посерела, над пухлыми губами и у носа засели морщины, а зубы вообще можно вырывать к мантикоре. Поэтому теперь Белла предпочитала яркий макияж, за фасадом которого старательно прятала увядшую красоту и молодость. Но дракклов свет… да еще и сейчас с утра… Она не хотела даже думать, как сейчас выглядит. Спрятав неуверенность за привычной личиной, Беллатриса оскалилась: — Позажиматься решил, Бруствер? — А почему бы нет? — Эй, чем раньше я уйду, тем больше вероятности, что меня никто не заметит. — Думаешь… я тебя стесняюсь? Лестрейндж расхохоталась. — Мерлин, убереги меня от своего вранья! Я же вижу по твоим бегающим глазкам, что ты судорожно подбираешь варианты, как бы поудобнее выставить меня отсюда! — Вообще-то это ты пытаешься сбежать. — Я оказываю нам обоим услугу! И… — А ты красивая. Очень. Белла захлебнулась своими же словами. Бруствер беззастенчиво рассматривал ее лицо, и он не выглядел… разочарованным. В его глазах не мелькало презрение или неприязнь. Так и правда смотрят на красивых женщин: чуть восхищенно и очень внимательно. Кингсли протянул руку вперед и заправил пушистую прядку за маленькое ушко, убирая лишнее с лица, а затем прижал крохотное тельце хозяйки к себе как можно ближе и зашептал куда-то в висок: — Смысла афишировать произошедшее нет, безусловно, и я не кинусь готовить доклад Ордену Феникса поутру, но… это не значит, что тебе нужно словно преступнице убегать с утра из моей постели. Поспи. Я не собираюсь тебя трогать как-то… еще, но я не хочу выпроваживать женщину после совместной ночи вот так. — Благородно. — Нормально, Белла, это всего лишь нормально. Спи. Конечно, никакой и речи о сне быть не могло, но Лестрейндж расслабилась в крепких мужских объятьях и замерла. А может, затаилась, поди их сумасшедших женщин разбери? В тугом корсете лежать было душно и тесно, но Кингсли, мгновенно отключившегося в охапку со своей добычей и тихо сопящего, будить показалось кощунством даже для Пожирательницы. Вытянув из объятий затекшую руку, Беллатриса почесала кончик носа, тяжко вздохнула о своей нелегкой судьбе и… подорвалась с места, тут же вставая в боевую позу. Оглушительный треск, разнесшийся откуда-то с первого этажа, магическим потоком пронесся по замку, заставляя вековые стены Хогвартса вибрировать и гудеть, как огромное раненое животное. Разбуженный происходящим Бруствер, все так же обнаженный, тоже подскочил с постели. С темным удовлетворением Беллатриса заметила в его руках волшебную палочку — похоже, маглолюб тоже хранил ту по подушкой. Па-ра-но-ик. — Что происходит? Очередное нападение? — Я почем знаю?! Я ж с тобой тут валялась, — по привычке огрызнулась Белла, но, не чувствуя искреннего раздражения по отношению к Кингсли, более миролюбиво продолжила: — Одевайся пока, а я на нижние этажи. — К месту нападения? — он удивленно вскинул брови, очевидно, намекая на то, насколько это не в духе Беллатрисы. — К нему самому. Устранить происходящее и в моих интересах, маглолюб, — и она неожиданно подмигнула опешившему магу, тут же покидая столь гостеприимные покои с их теплом, уютом и смятыми простынями. Ураганом пронесшаяся вдоль полупустых коридоров замка Беллатриса оказалась одной из первых, прибывших в Большой зал, на проверку оказавшийся эпицентром… взрыва. Крохотное тельце Филлиуса Флитвика склонилось над почерневшими обугленными плитами в том месте, где уже с месяц как был установлен номникус — тот самый приемник и излучатель стихийной магии, пожертвованный во благое дело профессором Заклинаний лично. Прибор оказался сломан к драккловой бабушке: искореженные остатки шара безжизненными лоскутами усеивали пол вокруг места взрыва. — Я не понимаю, как такое могло произойти, — запричитала кошка-Макгонагалл, удрученно осматривая последствия магического разрушения. — Может, номникус перенасытился энергией — и от этого?.. — Нет, — запищал своим тонюсеньким голоском Филлиус, — артефакт неспособен на такое. Разве что, — крохотные глазки получеловека забегали, подбирая точное определение, — разве что его кто-то попытался повредить, но защитные заклинания номникуса сработали таким образом, что он — самоуничтожился. Дальнейшие рассуждения профессоров и подтянувшихся на место происшествия студентов и других волшебников Беллатрисе были ни к чему — суть она уяснила. Тот, кто все это время сливал информацию маглам, убил того самого пленника и бесконечно подслушивал, елозя по трубам в стенах замка — этот человек начал действовать решительнее. Конечно, магический купол, сохранявший и оберегавший всех укрывшихся в Хогвартсе, был палаточному городку у кромки Запретного леса как кость в горле. А теперь этот купол питать нечем. Лестрейндж зашелестела взглядом по сбежавшейся к номникусу толпе, тихонечко про себя хмыкая: эта погань должна быть здесь. Просто обязана, мантикора дери! Эта тварь, предавшая всех их, должна хотеть посмотреть на результат своих трудов, на общее непонимание и отчаяние. Она, Белла, если бы сотворила что-то подобное, непременно бы прибежала. О, какое это было удовольствие — видеть лично отчаяние на лице Андромеды, когда та находила поломанных Беллой кукол… Или на круглой физиономии Долгопупса-младшего, когда Лестрейндж заводила разговор о его слетевших с катушек родителях. И эта падаль, какой бы неуловимой или изворотливой та ни была, обязана следовать привычному сценарию всех злодеев: наслаждаться крахом тех, кому принес боль. Белесые напуганные лица в толпе говорили о многом и ни о чем одновременно. Вот опустошенные профессора во главе с Минервой и Филлиусом, вот незнакомые рожи дерганых беженцев, вот бравый Поттер, недовольно поджавший губы, а рядом, конечно, выводок Уизли. Не хватает, разве что, младшенькой, но та в лазарете. Розье, Долохов, Люциус и прочие держатся в стороне; Беллатриса повнимательнее присмотрелась к Руквуду, но… ничего: пустое равнодушное лицо бывшего невыразимца не сообщило ей ничего нового. Зато заставила остановить на себе взгляд грязнокровка Грейнджер: взбудораженная, напряженная, как хищная птица перед броском. Беллатриса недовольно осмотрела бледное юное лицо, толстую косу, перекинутую через плечо, и каждый уголок дерзкой волшебницы, неожиданно привлекшей к себе внимание милорда. Грейнджер нельзя было назвать красавицей в классическом смысле, но она определенно была приятной и… юной. Неужели этого достаточно, чтобы внедриться в ближний круг Повелителя, даже несмотря на грязную кровь и дружбу с личным врагом? С каким-то благоговейным ужасом чуть поодаль, почти в конце зала, Беллатриса нашла взглядом и самого Темного Лорда… Лорда, не сводящего хищного взгляда с грязнокровки. Это для Лестрейндж оказалось слишком: в ярости она заметалась, забыв о толпе вокруг нее, налетая то на одного, то на другого волшебника, пришедшего поглазеть на взрыв номникуса. Чужие лица хороводом заплясали перед черными глазами ведьмы: Помфри, Уизли, Поттер, старик Филч, Грейнджер, опять Уизли… И вдруг возникший из ниоткуда, словно выросший из-под земли, Бруствер огромной нерушимой глыбой заслонил все вокруг. Казалось, на фоне его массивной фигуры даже звуки поутихли, утопая в мягкой темноте кожи и глаз. Но Белла не могла ни на чем сконцентрироваться, ее потряхивало, как в лихорадке, а стоящий перед глазами чужой образ — не Кингсли — будоражил не хуже вчерашнего огневиски. По-кошачьи извернувшись, она встала на цыпочки и горячо, жарко шепнула в самое ухо мракоборца: — Идем за мной, срочно! Я знаю, в каком логове укрылась наша «крыска».

***

С момента взрыва номникуса прошло больше суток, но, казалось, нынешние жители Хогвартса успокаиваться не желали, в своем упорном гудении напоминая разворошенный улей. Подумать только, кто-то из своих пытался навредить излучателю стихийной магии, и эта затея, увенчавшаяся успехом, существенно подорвала защиту замка. Вновь собранный совет во главе с профессорами, Волдемортом и Бруствером решил возобновить магические патрули, целью которых стояло регулярное обновление стихийной защиты Хогвартса, носившего отныне звание приюта для всех нуждающихся Магической Британии. Гермиона лениво ковырнула вилкой картофельное пюре, приготовленное домовиками, очевидно, на воде, и без сожаления отодвинула тарелку от себя прочь: аппетита не было от слова совсем. Впрочем, на Роне это, похоже, не сказалось: Уизли уплетал свою порцию так, что за ушами разве что не свистело. Сидевший подле него Торфинн, отныне не вхожий в подземелья Слизерина милостью Беллатрисы, то и дело косился на товарища, всем своим видом демонстрируя недоверие к вкусовым предпочтениям друга. Вообще, как заметила Гермиона, Большой зал отныне больше походил на карикатуру себя прежнего: магически трансфигурированные столы и лавки расширились, вмещая в себя как можно больше народа, а место преподавателей на трибуне и вовсе исчезло, как исчезла и сама трибуна, отнимавшая слишком много места, так необходимого в новых условиях. В связи с массовым прибыванием в замок беженцев все чаще поднимался вопрос о возможном упразднении Большого зала как места питания волшебного сообщества: Макгонагалл высказала предположение, что организовать небольшие столовые можно и в башнях или иных местах дислокации, а такое большое помещение как центральный зал отвести под огромное спальное помещение. Но пока замок еще терпел всех своих постояльцев, плотно заселявших каждый доступный уголок. Активно поддержавший идею Бруствера об организации массовых патрулей для сохранения стихийной магии Гарри, не доев так же, как и Гермиона, умчался для составления очередных списков новобранцев; Рон, бегло проводив его взглядом, заговорщески шепнул: — Пс-с, все ко мне! Не ожидая ничего особенного от очередной затеи друга, от которого просто до безобразия и совершенно не к месту веяло озорством, Гермиона чуть ближе придвинулась к Рону. Ее примеру последовали и Торфинн с Луной, сидевшие подозрительно близко друг к другу, и чем-то раздосадованный Невилл, и даже Чарли Уизли, теперь частенько обедавший вместе с младшим братом. — У меня отличная идея, но не думаю, что Гарри в нее стоит посвящать: он только вернулся в Хогвартс, да и Джин в нем нуждается как никогда… — Моргана, Рон, — устало протянул единственный среди присутствующих Пожиратель, — давай ближе к делу. — Да-да, я к этому и веду. Когда на Хогвартс совершили нападение, я понял нашу главную ошибку: мы бездействуем. Посудите сами: засели в замке, собрали тут кучу народа и даже ни разу не предприняли ответного наступления! — Битва в Косом, — перебил брата Чарли. — Единственное важное сражение! Министерство взяли без боя, Хогсмид вообще подорвали — никогда не прощу им «Три метлы» и смерть мадам Розмерты! — а Тинворт оккупировали еще в начале войны. Да и что мы поимели в Косом? Нас разбили, как только вылупившихся из яиц авгуреев! Полумна чуть подалась вперед, махнула рукой перед лицом Рона, очевидно, убирая видимого только ей мозгошмыга подальше от лица друга, и задала вполне логичный вопрос, мучивший каждого присутствующего: — И как выглядит твое предложение? — О! — Заблестел, как начищенный галлеон, Рон. — Я придумал действенную тактику без нападения — то, чего нам не хватало все это время. Барабанная дробь: это Отряд защиты! — Что, прости? — недоуменно переспросила Гермиона. — А, ты же не в курсе, — кисло заметил Рон. — Во время нападения маглов на Хогвартс, когда тебя не было, мы с Торфинном и Джинни объединились в отряд, целью которого было нанесение стихийных чар на маглов и их оружие, дабы потом можно было использовать собственные заклинания с помощью палочки. — Это ты рассказываешь про тот раз, когда пострадала твоя сестра? — Прищурилась Гермиона, замечая, как под ее взглядом алеют кончики ушей Рона. — Нет! Мое решительное нет! — Пф, — возмущенно фыркнул Уизли и даже отодвинул от себя практически пустую тарелку, тут же исчезнувшую с глухим хлопком: что поделать — посуды тоже на всех не хватало. — Прости, Гермиона, ну слушать тебя я не намерен, зато предлагаю каждому из вас объединиться и, наконец, сделать что-то решительное. Маленькие вылазки под чарами хамелеона еще никому не повредили… Рон говорил что-то еще, чему, конечно же, Гермиона обязана была воспротивиться, но один темный маг, вошедший в зал, мгновенно отвлек ее от разговора с друзьями. Рядом с Волдемортом вышагивали Беллатриса и — неожиданно — Бруствер, а сам наследник Слизерина, казалось, был чем-то обрадован. Едкая ухмылочка, кривившая тонкие губы, стальной полосой расчерчивала бескровный рот. Вдруг, словно почувствовав на себе чужой взгляд, Волдеморт поднял голову и осмотрелся. Благодаря своему немалому росту, превосходившему даже Кингсли, он с легкостью окинул высокомерным взглядом багряных глаз всех присутствующих — и каждый, кому «посчастливилось» попасть под раздачу, мгновенно тушевался и вжимал голову в плечи. «Странно, неужели и на меня он раньше производил такое же впечатление, когда ужас и страх просто невозможно контролировать?» — подумалось Гермионе как раз в тот момент, когда Волдеморт нашел ее, сидящую за гриффиндорским столом в окружении друзей. С трудом подавив улыбку, Грейнджер легко и открыто встретила змеиный прищур, со странным удовлетворением принимая тот факт, что Волдеморт в этой мешанине из людей искал именно ее, Гермиону. Но взгляд его был странным. Он легко махнул рукой, отсылая прочь Беллатрису, все еще что-то говорившую ему, и Кингсли, и в упор посмотрел на Гермиону… приглашая. Сначала та хотела было встать и подойти, но следящий за ее действиями Волдеморт отрицательно мотнул головой. Смущенно заерзав на месте и не понимая, что от нее, собственно говоря, хотят, Гермиона по инерции сжала в ладони болтавшийся на шее кулон Аджамбо и тут же с шипением отдернула от него руку: он был адски горячим! Но почему? С подозрением она покосилась на Волдеморта. Может?.. — Легилименс, — еле слышно шепнула Гермиона, устанавливая зрительный контакт с Лордом и применяя все доступные ей знания в области проникновения в чужую голову. Волдеморт, казалось, только этого и ждал. Его сознание легко и плавно впустило в себя Гермиону, мгновенно оказавшуюся внутри головы чернокнижника. Как и ожидалось, разум Волдеморта оказался наглухо закрыт от нее, позволяя ей лишь поверхностно коснуться чужих мыслей. «Развлекаешься с друзьями?» — зазвенел в ушах высокий холодный голос Волдеморта. «Не знала, что это запрещено». «Где Поттер?» «У нас вроде перемирие?» «Предпочитаю держать врагов ближе, чем друзей». Гермиона хотела фыркнуть, что друзей у него вообще нет, но, сдержавшись, только заметила: «Тут твоих врагов — полный зал. Кого начнешь приближать первым?» И вновь кривая ухмылка на змеиных губах. «Тебя. Собирайся, завтра утром буду ждать тебя в кабинете директора. Не опаздывай, и… я придумал действие для тебя». И Волдеморт хлестко, одним движением выкинул гостью из своего сознания, незамедлительно покидая Большой зал, а Гермиона, ошарашенная, осталась сидеть за столом, даже не сразу заметив, что ее зовут по имени. — Эй, Гермиона, эй! — Уже с минуту пытавшийся достучаться до подруги Рон ухватил ту за плечо и встряхнул. — Ты куда там уставилась? Ты меня вообще слушаешь? — Не особо, — честно призналась Гермиона. — И я думаю, что мне пора. Встрепенувшись, она уж было хотела покинуть столовую вслед за Волдемортом и подняться в башню Гриффиндора, чтобы приготовиться к следующему дню, как оказалась остановлена тяжелой хваткой Рона. Уизли внезапно произнес совсем не то, что ожидала Гермиона: — Подойди к маме, как будет время. Она… хочет поговорить. Прикусив губу, Грейнджер неуверенно кивнула. Вести задушевные разговоры с Молли, с которой последнее время отношения портились все сильнее, не было никакого желания, однако отказать Рону Гермиона не посмела. — Да, хорошо. В голове набатом зашипело чужое холодное «удобная».

***

Аргусу Филчу в этом году должно было стукнуть аж семьдесят шесть лет. Мало как для волшебника, и очень даже ощутимо как для сквиба. Последний факт, самый постыдный в непростой биографии школьного завхоза, дамокловым мечом реял над лысеющей головой недоволшебника. «Недоволшебник». Именно так Аргуса называл отец, чистокровный маг, единственный сын которого оказался сквибом. Это страшное проклятье навсегда отвратило родителя от «испорченного» ребенка, но страшнее для будущего смотрителя Хогвартса оказалось отчуждение матери и старших сестер. Подумать только, какой позор! Сквиб! И это в древнем чистокровном роду! Норрис ласково потерлась о ногу хозяина и замурчала, каким-то шестым неведомым чувством ощущая нервозность Аргуса. Тот одобрительно каркающе рассмеялся: найденный им еще в молодости жмыр оказался прекрасным спутником жизни. Самым верным и надежным, которому уж точно плевать на то, что Аргус — презренный сквиб. Зашуршав изношенными ботинками по уже ставшим родными напольным плитам замка, Филч приблизился к своей каморке и вставил ключ в расшатанную скважину, но провернуть не смог: дверь оказалась открыта. — Негодники, — заскрежетал зубами старик, — поганые детишки! Опять ваши проказы? И зачем хоть отменили пытки в этой школе? Распахнув дверь в свою крохотную комнатку, расположенную под одной из массивных недвижимых лестниц, Аргус замер, напряженно вглядываясь в темноту, пока эта самая темнота любезно не ответила ему насмешливым женским голосом: — А я уж думала, что ты не придешь, сквиб… Миссис Норрис ощерилась и зашипела, когда в комнатушке ее хозяина вспыхнул свет, озаряя довольное лицо Беллатрисы Лестрейндж, по-хозяйски развалившейся в любимом кресле школьного завхоза. В затхлой потрепанной обстановке покоев Филча ей точно было не место: в чистом платье и кожаном корсете женщина смотрелась почти карикатурно среди вороха дешевого хлама, годами стаскиваемого в холостяцкую берлогу самим Аргусом. — Как вы смеете?! — взвился старик, чувствуя острую злость и панику, затмевающие его привычное раболепие перед чистокровной знатной дамой. — Что вы забыли в м-моих п-покоях?! Беллатриса насмешливо окинула каморку взглядом, останавливаясь глазами то на витиеватых пирамидах, состоящих из застарелых книг, обгрызенных мышами коробок и потрепанных деревянных безделушек, то на том самом кресле, которое она облюбовала. Поддев острым ноготком разодранную грызунами дыру в обшивке, через которую просвечивались сбитый желтый поролон и заржавелые пружины, Лестрейндж словно бы невзначай уколола: — Ищу причины твоего предательства, сквиб. Что потянуло оказать помощь таким же лишенным магии убожествам, как и ты сам? — ее цепкий взгляд черных глаз задержался на затрясшейся в страхе обвисшей коже под старческим подбородком, и Беллатриса брезгливо выплюнула: — Каково это было резать глотку тому маглу в подземельях, а потом, как помойная крыса, сбегать по водосточным трубам сюда, в свою вонючую нору? Аргус не стал до конца дослушивать сумасшедшую ведьму из числа Пожирателей и бросился бежать. Хромая и поскальзываясь, он все же сумел увернуться от брошенного в него заклинания, краем глаза замечая кинувшуюся на Беллатрису миссис Норрис. За дверью каморки Филча уже поджидал суровый Бруствер — казалось, старику-завхозу против мракоборца уж точно не выстоять, — но не тут-то было. Аргус извернулся, пнул Кингсли стоявшей у лестницы шваброй прямо в пах и кинулся к ближайшей нише с жестяным рыцарем, на деле являвшейся потайным ходом. Уж что-что, а Хогвартс с его хитросплетениями сквиб знал как свои пять пальцев. Прытко пробравшись по узкому коридору потайного хода, Аргус выбежал на улицу, оказываясь близ восточного выхода. До невидимого взгляду сквиба купола было рукой подать, и старик кинулся к границе, тяжело дыша и ощущая, как колет в боку. Где-то позади раздались истеричные визги Беллатрисы, рокот Кингсли — кажется, за завхозом началась настоящая погоня, но Филчу было все равно. Аргус чувствовал, нет, ощущал, как с каждым шагом, приближавшим его к спасению, проносится мимо вся его долгая и тусклая жизнь. Старик, словно наяву, видел отвращение родителей, осознавших немощность их ребенка, и насмешки сестер; усталую, полную жалости улыбку Дамблдора, согласившегося принять сквиба на самую грязную и неблагодарную работу в замке; злые насмешки поганцев-студентов, потешавшихся над беспомощным «недоволшебником», в отчаянии пытавшимся разучить неподвластную ему магию с помощью курса «Скоромагии»… Мир магии так и не принял Аргуса Филча за все его семьдесят пять лет, и теперь у него, наконец, был шанс обрести признание, понимание… облегчение среди тех, кто был так же неспособен к волшебству, как и он сам. Отныне бывший завхоз Хогвартса, сам того не зная, пересек черту барьера, и вырвался на свободу, хрипло тяжело дыша, ожидая встречи с новым и неизвестным… И это неизвестное соблаговолило встретить его теплыми крепкими объятьями. Автоматная очередь незамедлительно, рыча, вырвалась наружу, пулями-клыками впиваясь в сутулое старческое тело, возникшее в зоне видимости непрестанно дежурившего магла. Кровь забулькала в горле Аргуса, полилась из его искривленного рта, и он повалился на землю. Его дряхлое тело покатилось с пригорка вниз, пока не замерло в ложбинке, точно между Хогвартсом и палаточным военным городком. Между миром волшебников и маглов. В блеклых водянистых глазах сквиба отразились тоска и высоченные острые шпили старинного замка… полускрытого желтым магическим куполом стихийной магии. Он его увидел! Увидел саму магию! Из навеки замерших глаз с сузившимися, как и у всех покойников, зрачками потекли последние, определенно не лишенные магии слезы. И Аргуса Филча не стало.