Побеждая чудовищ

Случайностей очень много. Человек случайно знакомится, случайно принимает решения, случайно находит или теряет. Каждый день полон случайностей. Они не изменяют основного направления нашей жизни. Но стоит произойти такой случайности, которая трогает основное человека — будь то инстинкт или сознательное начало, — как начинают происходить важные изменения жизни или остается глубокий след, который непременно даст о себе знать впоследствии. Александр Грин «Дорога никуда»

Старуха на дорогу дает денег, «на проезд или на мороженое», чтобы совсем без ничего не уходил. У самой в доме одна только перловка да лекарства, а все равно последнее от сердца отрывает. Будь Поэт действительно таким хорошим мальчиком, каким всегда пытался казаться, то денег бы не взял или взял бы, но взамен принес бы бабушке продуктов. Вместо этого он лишь кивает и уходит — сам не знает, куда. Что бабка, что дочь ее, встали слишком рано, вряд ли ему удалось поспать больше двух часов. На улице уже светло, но еще нет прохожих, все кафе и магазины закрыты. Он все еще не знает, где находится, идет с трудом, припадая на одну ногу, и четко понимает, что ему нужна передышка. Посидеть где-нибудь в спокойном месте, в тепле, в окружении хоть каких-то людей, где можно затеряться в толпе и перестать чувствовать себя таким одиноким и невидимым. Вселенная, кажется, откликнулась на его зов, потому что через несколько десятков минут неторопливой пешей прогулки, за которую он много раз останавливается, переводя дух, на его глаза попадается яркая вывеска кафе с необычным названием — «Райдо». Поэт не знает, что оно означает, но явно что-то необычное, поэтичное. «Райдо» оказывается единственным открытым кафе в округе, и Поэт, не задумываясь, заходит внутрь. Все столики в столь ранний час пустуют, отовсюду льется прекрасная, но незнакомая музыка; красные кирпичные стены тут и там усыпаны прямоугольниками плакатов — Поэт заворожено рассматривает их, но не понимает, кто и что на них изображено. Помимо него в здании всего двое — уборщик, который основательно проходится шваброй по полам и напевает что-то себе под нос, и пестро одетая рыжеволосая девушка, представившаяся хозяйкой кафе и радостно зазывающая приблизиться к стойке. Поэт зажимает в кармане, возможно, единственные купюры, которыми обладает — новые будет взять неоткуда, на работу нет времени, а красть он пока не планирует, — и размышляет, как наиболее выгодно для себя их потратить. Вечером старушка успела впихнуть в него кашу, в больнице он тоже питался неплохо, значит, завтраком пока можно пренебречь. Кофе лишь обманывает мозг, а не дает реальную энергию, но, подумав немного, Поэт решает, что на этот раз не имеет ничего против того, чтобы быть обманутым во имя высшей цели. Сев за стойку, он делает заказ и надеется, что его лицо не мелькало в новостях — мало ли, вдруг его уже ищут. Но в представлении людей сбежавший только что псих вряд ли может похвастаться добротной одеждой и деньгами, которых хватает пусть и на самый дешевый, но все-таки кофе. — Как тебя зовут? — улыбается хозяйка и протягивает ему руку. Поэт предпочел бы, чтобы она не была такой любопытной. — Меня — Уля, будем знакомы. Я тебя здесь впервые вижу, а уж я, поверь, всех своих клиентов в лицо знаю. Как представиться? Старым именем, которое больше ему не принадлежит? Новым, которое может навести ее на «Снежку»? Почему она вообще лезет в его дела, когда он всего лишь попросил сварить ему кофе? С такой болтливой дамой в одном помещении нормально подумать не получится. А даже думать, по-хорошему-то, некогда. Надо спасать! — Не хочешь говорить, не надо, — пожимает плечами Уля, легко принимая отказ. Но пока делает кофе, не перестает пытаться вытянуть из него информацию. — На туриста ты не похож, но у тебя тут, кажется, нет дома, я права? И лицо такое хмурое, точно беда какая-то произошла. Хочешь, погадаю и расскажу, что у тебя случилось? Даже помогу, если это будет в моих силах, новому клиенту — бесплатно! — она задорно подмигивает и вскидывает руку вверх в знак поддержки; многочисленные браслеты приходят в движение и постукивают друг о друга, звеня. В ее голосе тоже есть что-то гипнотическое, как и в его. Внутреннее чутье подсказывает, что она вполне может оказаться одной из них. Теперь Поэт удивляется, почему не заметил этого сразу: Уля слишком яркая и неземная для этого вечно пасмурного города, и смотрит так, будто видит тебя насквозь. С ней стоит быть осторожнее, мало ли, что у нее на уме. Уля ставит перед ним чашку с кофе и, не прося разрешения, берет его за руку ладонью вверх. Он не сопротивляется, только с любопытством смотрит, как она водит по его коже теплыми пальцами, вчитываясь в узор. Вторая его рука свободна, поэтому он спокойно отпивает из чашки, ожидая пророчеств. Все это должно быть как минимум интересно, и гадания ничем не хуже пустой беготни по городу в поисках того, не знаю чего. Вот только почему-то, глядя на его руку, Уля перестает улыбаться. — Дорога у тебя прямая всегда была, ни свернуть, ни развернуться. Душила тебя, мешала жизнью надышаться. Один раз только ты на перепутье стоял, но пошел прямо, ничего не изменил. Сейчас снова дорога разветвляется, уже сильнее, чем тогда. Прямо пойдешь — все как прежде станет, только задохнешься ты, не выдержишь. Этот путь самый короткий. Она замолкает, поднимая на него глаза. По ее пустому взгляду он быстро определяет — она в трансе. В таких случаях, наверное, надо сразу задавать вопросы, но из-за ее слов на ум приходят только былины, прочитанные им в детстве, и Поэт задумчиво произносит: — «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — жизнь потеряешь, прямо пойдешь — жив будешь, да себя позабудешь». Хозяйка кафе быстро кивает, соглашаясь с цитатой. По всему выходит, что идти надо налево: коня у него все равно нет, так что и терять нечего. Но в сказках не то, что в былинах, в сказках другое говорят: налево пойдешь — богатым будешь, направо пойдешь — женатым будешь. И кому тогда верить? А лучше, наверное, ни во что не верить. Он все детство верил сказкам, пока за забором приюта не оказался. Вот она, самостоятельная жизнь, совершенно не сказочная: надо откуда-то брать деньги, чтобы покупать еду, оплачивать счета; надо вовремя прочищать трубы и замечать течи, если не хочешь устроить потоп в квартире; на работе ты должен быть самым полезным и инициативным, иначе вылетешь оттуда мигом; люди боятся и ненавидят тебя, потому что ты странный, и с этим ты можешь только смириться, потому что правильно общаться с ними ты уже не научишься; на улицах тебе придется выбирать наиболее безопасные маршруты, чтобы не напороться на людей, которым не нравится твоя внешность; за собой нужно тщательно следить, но если с последним перестараешься, назовут пидором или как-нибудь похуже. И много, много слов по типу «надо», «нужно», «должен», «обязан», «придется», которые раньше в жизни Вани встречались нечасто. Но самое страшное даже не это. Самое страшное — это серость. Скука, от которой никуда не деться. Всю свою жизнь он когда-то посвятил борьбе со скукой. Творческая самодеятельность быстро надоедала, приобщиться к искусству тоже не получалось: по-настоящему Поэту полюбилась только литература. Живопись, музыка, кино — все это было неплохим развлечением, способом отдохнуть и отгородиться от уродливости окружающего мира, погрузившись в созерцание и созидание, но Поэт не был настолько усидчивым, чтобы всерьез начать разбираться, какими красками было написано то или иное полотно или сколько сонат сочинил Бетховен. Хотя, по правде сказать, юноша бы мог прочитать несколько лекций на эту тему, и с таким умным видом, что даже самый образованный эксперт решил бы, что Поэт умнее его, но все это были лишь выученные наизусть чужие слова, и ничего — от сердца и своих собственных размышлений. Уж что-что, а заучивать Поэт умел и любил. Только поэзия заставляла его душу трепетать, и он возвращался к ней снова и снова — иначе Поэт и не получил бы своего прозвища. Одиночество и скука привели его в общину, но и там сказку он не нашел. А теперь вдруг, когда похитили его лечащего врача, он остро почувствовал запах приключений. Что может быть лучше, чем спасти человека, который привык полагаться исключительно на себя? Что может быть лучше, чем перехитрить неизвестного врага, отыскать место, где он прячется, и увести добычу прямо у него из-под носа? Кофе бодрит, в Поэте начинает просыпаться азарт. Во что бы то ни стало он найдет Рубинштейна. Станет настоящим героем, совсем как в книжках, которыми зачитывался в детстве, и никто не сможет встать у него на пути. — Вижу, что потерял ты кого-то и теперь ищешь, — продолжает Уля, наклонившись над рукой Поэта так низко, что он ощущает холодное прикосновение ее очков к ладони. Нос у нее, кстати, тоже холодный. Что она там так пытается разглядеть? Неужели действительно что-то видно? — Век искать можешь — и не найдешь, а искать не будешь — случайно наткнешься. У тебя его вещь есть? — резко спрашивает она, отлипнув от его руки. Поэт удивленно кивает, пораженный ее способностями. Он ведь ничего ей не говорил, как она узнала? Выходит, не ошибся, она действительно знающая. Значит, можно доверять. С опаской протягивает ей единственную вещь, которая осталась от Рубинштейна, но ведьма не забирает, только вкладывает в его кулак и кладет свою ладонь сверху. — Связь у вас сильная, так искать проще… — быстро объясняет она в ответ на невысказанный вопрос. — И прежде, чем ты спросишь… Да, он еще жив. В чужом логове волк его охраняет. Как только не нужен станет — перегрызет горло. Но до этого еще далеко. Волк? Тень была явно человеческая. С другой стороны, ведуньи всегда говорят метафорами, поэтому нужно понять, как человек связан с волками. Может, внутренними качествами, например, верен, как волк (или пес), или так же свиреп. А может, он дрессировщик волков — Поэт бывал в цирке, и волк там был, — или работник зоопарка? Все это только больше запутывает, а не помогает разобраться. Огромное количество возможных вариантов личности похитителя свело бы Поэта с ума, не будь он уже сумасшедшим. Внешне Поэт остается хладнокровным, нетерпения и удивления не показывает, но все же спрашивает: — Почему? — Почему перегрызет горло или почему время еще есть? — Уля позволяет себе слабую улыбку и подливает Поэту еще кофе. Тот пытается отказаться, мол, не заплатил за вторую порцию, но она непреклонна. Видит, что человек нуждается, но при этом денег у него нет. У нее работа — людям помогать, вот она и помогает по мере своих сил. Сжаливается над ним, отвечает: — Волк хочет научиться понимать людей, а такому долго учиться. У кого-то годы уходят, но у волка столько нет. Ему будет сложно, и это выигрывает тебе время. Дальше все — в твоих руках. Поэт задумчиво вертит зажигалку тонкими пальцами. Не нервничает, просто надо подумать, а когда в руке что-то есть, думать легче. Зажигалка необычная: на серебристой поверхности гравировка: «Вениамину от Супруги». Так высокопарно! А кольца на пальце у доктора Поэт не видел, значит, развелись. «Вениамин» предпочел работу, а «супруга», наверное, того, кто будет больше ее ценить. И ведь доктор продолжил этой зажигалкой пользоваться, не забывал вовремя ее заправлять. Гравировка за годы использования поистерлась, Рубинштейн на нее, наверное, и внимание обращать перестал. Что это — память о прошлом или просто удобство? Зачем покупать новую, когда старая работает хорошо. Разумно, практично и никакой сентиментальности. Поэт с радостью бы от нее избавился, но кроме зажигалки, у него ничего нет. Проще свести гравировку, чтобы не портила впечатление, но в ней кроется целая история, которую Поэт не знал. А про доктора он хотел знать все. — Это все? — наконец, спрашивает он. Получается грубее, чем рассчитывал, все же, лучше фальшивая улыбка, чем совсем никакая, а практически приказной, недовольный тон никто не любит. Уля настораживается — видит, что что-то не так. Что клиент у нее необычный, было понятно сразу, но она не ощущала в нем злого намерения. Другое дело — человек, которого он искал. От зажигалки даже через заслон в виде руки раннего посетителя шел такой холод, что прикоснуться невозможно, а юноша будто ничего и не чувствовал. Человек был ужасным и успел натворить много дел, его похищение — всего лишь расплата за прошлые грехи. Пусть волк его съест, зачем его искать? Но теперь Уля замечает, что и в ее клиенте мелькает что-то похожее — темное и пугающее. — Что ты хочешь, Иван-царевич? — от взгляда Ули не ускользает, как юноша вздрагивает. Неужели она угадала, и его зовут Иван? И почему он тогда скрывал свое имя, в нем же ничего нет особенного. — Чтобы я дала тебе волшебный клубок, который привел бы тебя к твоей Василисе Премудрой? Мы не в сказке, дорогой мой. Больше я ничего не вижу. Конечно, клубок у Ули есть. И не только клубок. Но разве доверит она такую вещь какому-то проходимцу? Может, и доверила бы, будь он повежливее, и ищи кого попроще да подобрее. Но содействовать злу она не собирается. Уля и так повлияла на судьбу юноши: теперь, что бы ни случилось, он больше не выберет самую простую и короткую дорогу. Он внимательно, оценивающе смотрит на нее — и ей это не нравится. Он явно что-то затеял. — Всегда было интересно, работает ли это на ком-то еще, — бормочет Поэт про себя, а потом говорит, постепенно повышая голос: — Я знаю силу слов, я знаю слов набат. Они не те, которым рукоплещут ложи… Первая мысль Ули — этот сумасшедший решил просто зачитать ей стихи. А затем она чувствует Силу, которая льется из него и пытается подчинить ее своей воле. Сила это была слабой по сравнению с ее, но на простого человека бы подействовала. Ведьма трижды хлопает и трижды топает — этот звук не только отвлекает юношу, но и развеивает «чары». Ее трудно вывести из себя, но сейчас она оскорблена до глубины души. Он! Пытался! Ею! Управлять! А она еще помочь ему пыталась, дура! — Вон! — твердо произносит она, чуть не шипя. — Карл Иваныч Вас любезно проводит до двери, надеюсь, больше не увижу Вас на пороге своего кафе. Поэт не сопротивляется, только встает и учтиво кланяется, признавая поражение. Нужно уметь договариваться, говорил Вениамин Самуилович. А что, если Поэт не хочет договариваться, а хочет брать свое силой? Надо, конечно, было ее как-нибудь обхитрить, а не начинать гипнотизировать так грубо, больше он этой ошибки не повторит. Подсказку дала — уже хорошо, а дальше ему придется разбираться самому. Главное, что еще есть время, значит, можно не спешить. Уборщик действительно доводит его до самого порога, хотя до двери от стойки идти всего ничего. И так крепко сжимает швабру, как будто хочет ею огреть. Хозяйку защищает. Верный. Может, он и есть тот пес? Да нет, что его с Вениамином Самуиловичем связывать может. Карл Иваныч слишком нормален и слишком стар, совсем не то, что Поэт ищет. Юноша вновь оказывается на улице, спрятав руки в карманы пальто. Волк в чужом логове — единственная подсказка, которая у него есть. Он мог бы прямо сейчас прийти в общину, напроситься на встречу с Умным Человеком, и тот достал бы ему информацию по щелчку пальцев, правда, промариновав предварительно несколько дней тревожного ожидания, он такое любит. Но нет в этом ничего героического, да и цена была бы непомерно высокой. Поэт больше не мальчик, чтобы искать простых путей и ждать, пока за него все решат. Он ёжится от холода и поднимает вверх воротник плаща, пряча лицо от разыгравшегося ветра и прохожих, которых на удивление стало гораздо больше. Это сколько он в кафе-то просидел? Ему казалось, не больше пяти минут… Да какая, в сущности, разница, все равно надо двигаться дальше. И теперь он знает, с чего начать.