Что такое теперь хороший или плохой человек? А ничего. Устаревшие слова, оставшиеся в языке как воспоминание о дедовских временах, когда с простотой и наивностью человека оценивали по его душевным жестам, по способности или неспособности чувствовать, как своё собственное, чужое страдание. В житейской же практике уже тот ныне хороший человек, кто не делает зла, кто без спросу ни во что не вмешивается и ничему не мешает. Не естественная склонность к добру стала мерилом хорошего человека, а избранное удобное положение между добром и злом, постоянная и уравновешенная температура души. «Хата с краю» с окнами на две стороны перебралась в центр. Валентин Распутин «Пожар»
Поэт приходит в себя на земле, весь покрытый тонкой пленкой высохших слюней, перемешанной с кусками засохшей крови, и обнаруживает, что его никто не искал. Никто не задался вопросом, куда он пропал, никто не наткнулся на него и не попытался привести в чувство. Просыпается он не там же, где уснул, но в темноте он этого не понимает. Позже же, днем, уже не может найти нужную могилу, и только шприц с ампулой в кармане говорят о том, что странная встреча не была сном. После этого происшествия Поэт еще долго чувствует недомогание. Умывается, подставив лицо под струю воды из бутылки, вытирается краем пальто. Долго ищет хоть какую-то зеркальную поверхность, а затем с трудом узнает свое иссохшее как у мумии лицо и розоватые белки глаз, покрытые широкими бороздами лопнувших сосудов. Несколько дней его тошнит от еды и выворачивает снова и снова, тело вновь становится чувствительным к холодам, а легкие раздирает надсадный кашель. Его принимают за тяжелобольного и сторонятся, никто не пускает на свой порог. Он забирается в темный подвал какого-то дома, где воняет кошачьей мочой и мышиными экскрементами, и не вылезает оттуда несколько дней. И ему становится легче. Конечно, он размышляет о том, что увидел тогда. Выходит, то, что другие считали лишь детской выдумкой, оказалось правдой. Чудовища существуют в реальности, но он слишком слаб, чтобы сражаться с ними. Это здорово спускает с небес на землю. Встреча с чудовищем чуть не лишила его жизни. В следующий раз он должен быть готов, но и монстры будут уже не столь благосклонны. По крайней мере, нынешний его враг является вполне себе обычным человеком. Надо же с чего-то начинать. К словам Флегетона Поэт прислушивается — монстр дал ценную подсказку. Пока что приходится мириться с этим вынужденным союзом. Когда Поэт спасет доктора, то обязательно расскажет ему о чудовище и, возможно, Вениамин Самуилович захочет поймать одного на эксперименты. Поэту и самому любопытно, что Флегетон на самом деле из себя представляет, но о его поимке можно подумать и позже. Если бы Поэт размышлял о силе посетившего его существа, то опустил бы руки, считая, что не сможет получить такую же и ничего не сможет ей противопоставить, но вместо этого он предпочитает решать проблемы по мере их поступления. Флегетон не является проблемой — пока. Поэт никогда всерьез не дрался — незачем было. В открытые конфликты он не лез, все делал чужими руками. Физически он всегда был слабее сверстников, желая поддержать образ слабого и болезненного ребенка. К тому же, он считал себя выше мордобоя, и сохранил такое отношение к дракам и во взрослой жизни, избегая встречи с гопниками и агрессивными пьяными. Теперь от него требуется умение давать отпор. К счастью, на улицах всегда можно встретить подходящих для обучения личностей. Юноша не выбирает своих жертв — они приходят к нему сами. «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет», — вот правило, которого он придерживается. В темных подворотнях его часто принимают за безобидного бомжа и нападают, даже не догадываясь, какую ошибку совершают. Флегетон говорил о драках, но Поэт начинает с убийств. И первое убийство никак не запоминается. Он никогда не освобождал людей от забот. Куратор понимающе кивал и намекал, что Ваня для этого слишком молод, но дело, конечно, было не в возрасте. Он был слишком слаб, и его жалели. Кого он убил первым? Какого-то мальчика, который и сам был порядком изранен. Это было слишком просто — Поэт отобрал у него нож и вонзил в мягкую плоть. Никакого интереса или азарта, всего лишь игра на выживание. Поэт учится комбинировать удары и гипноз. Учится прятаться в тени и не оставлять за собой следов. Не брезгует осмотреть мертвое тело, хотя зачастую натыкается на кого-то из гончих, а гончими от хорошей жизни не становятся. Он знает, что рано или поздно за ним явится сама Дама. Человек ли она? Стоит ли ее бояться? Поэт никого не боится. Он — ищейка, его интересы не пересекаются с ее, а значит, с ней удастся договориться. Два умных человека найдут выгоду от взаимодействия друг с другом, уж он-то об этом позаботится. Гром появляется на кладбище в годовщину знаменитого массового убийства Разумовского в Италии. Поэт стоит неподалеку от могилы, глядя, как заросший поникший человек вглядывается в фотографию на надгробии и постоянно трет абсолютно сухие глаза. Поэт узнает это выражение лица: так выглядят люди, которые больше не могут плакать. Вид Грома никогда нельзя было назвать цветущим, но то, во что бывший полицейский себя превратил, подпадало под определение «чудовищного», пусть и не неисправимого. Поэту интересно наблюдать эту метаморфозу, хотя он не понимает, чем она была вызвана. Они оба оказались на свободе, и Поэт чувствует себя вполне счастливым. От Грома же за километр несет унынием, но дело, возможно, в трагедии, которую он заново переживает в собственной памяти. Поэт размышляет, когда стоит начать разговор — сразу же, как только Гром решит уйти с кладбища? После? Следует за Игорем, как приклеенный, пытаясь подгадать подходящий момент. Игорь упорно смотрит четко перед собой, не оглядываясь по сторонам. Взгляд у него такой пустой, будто он ничего не видит, глубоко погрузившись в себя, совсем как во время экспериментальной терапии Рубинштейна. Поэт умеет отличать живого от мертвого, и на живого Гром не похож. Это даже неинтересно: он-то думал, что сможет с Громом посостязаться! А тут и без противостояния понятно, кто из двух выживших экспериментов больше удался. Гром заходит в полупустой автобус — и Поэт непроизвольно шагает за ним. Ни билета, ни денег на билет у него, разумеется, нет, но, живя по правилам улиц, он давно уяснил одну истину: бесплатно все, за что тебя не смогут заставить заплатить. Хорошо, конечно, что в современном транспорте нет турникета, это заметно облегчает жизнь — не с ростом Поэта под ним пролезать… Если только перешагивать. Юноша пристраивается на сиденье позади Грома: тот безучастно смотрит в окно и даже не догадывается о том, что его преследуют с самого кладбища. А может, догадывается, просто ему все равно? Поэт смотрит на него — и видит себя прошлого. Бриться он, правда, никогда не забывал, да и вещи носил получше, но выражение лица было то же самое. И все же, если приглядеться, сейчас Гром не так плох, как тогда, когда ходил на сеансы Рубинштейна на своих двоих. Какую роль стоит примерить на себя, чтобы расположить его к себе? Снова чьего-то брата или друга? Неравнодушного прохожего? — «Снег навалил»… Помнишь? — спрашивает Поэт, выйдя из сломавшегося автобуса вслед за Игорем и глядя на серое небо, с которого вместо ожидаемого дождя начинает падать снег. Плохо: пальто недостаточно теплое для такой погоды. С другой стороны, не надо переживать об отсутствии зонтика — он тут уже не поможет. — Помню… откуда-то, — признается Игорь, задумчиво вглядываясь в собеседника. Лицо абсолютно незнакомо, словно и не видел его никогда, но вот голос… Эхо этого голоса он иногда слышал в своих видениях. — А как там дальше? — Снег навалил, все затихает, глохнет. Пустынный тянется вдоль переулка дом… — Вот человек идет… — повторяет Гром и вздрагивает. Он уверен, что никогда не читал этого стихотворения, не знает названия и автора, и все равно может его продолжить. Что же это такое? — Мы знакомы? — Знакомы. Стоит Поэту произнести это, он сразу же понимает, что выбрал правильную тактику. В глазах собеседника он читает удивление и… надежду? Игорь хватает его за лацканы пальто и почти выкрикивает: — Откуда?! — Не дай мне бог сойти с ума… Вспоминай, вспоминай, Игорь. Он всегда выделял тебя среди своих пациентов, не поверю, что ты такой несообразительный. Воспоминания все еще закрыты от Игоря, но он помнит свои видения. Темные, безрадостные, пропахшие отчаянием. Мысленно он идет на голос незнакомца, любящего читать стихи, и оказывается в полутемном помещении. Он не чувствует своего тела, не понимает, где именно находится, зато замечает бледного и немного грустного человека, крепко сжавшего в руке книжку. Этот человек его мало интересовал — от него не было угрозы. А вот тот, кто находился напротив, смотрел на него совершенно безумными глазами, в которых читалась жажда крови… — Ты… ты был в клетке! — осознает Игорь, возвращаясь в реальность. Лицо юноши из видения накладывается на лицо собеседника — и Игорь не находит отличий. Поэт специально делает меланхоличное лицо, чтобы Грому было проще его вспомнить. — Я, — спокойно замечает Поэт, продолжая наблюдать за реакцией пациента номер один. Игорь ничего не знает о нем, и это отличный шанс втереться к нему в доверие. — И ты… читал стихи! — Читал. Больше у Игоря слов не находится. Прошлое закрыто дымкой, за которой невозможно ничего разглядеть — да и не хочется. Да, именно не хочется, понимает вдруг бывший полицейский. В прошлом кроется что-то ужасное, на что он не хочет смотреть. Но разве можно продолжать жить с провалами в памяти? Ведь то, что происходило в больнице — довольно важный эпизод в его жизни. Он давно уже не бравый майор Гром, который спасал невинных и наказывал злодеев, теперь он — просто двинутый парень, которым родители будут пугать своих детей. Если это не дети улиц, конечно. Поэт тем временем обходит Игоря по кругу, подмечает все больше деталей, чувствуя себя детективом и исследователем чужих сердец. Как Игорь мог все забыть? Они с Поэтом проходили одну и ту же терапию, но, в отличие от него, Поэт все помнит. Это может означать только одно: Игорь намеренно подавлял в себе воспоминания. Что такого могло произойти? — Что с тобой, боишься узнать правду? Но ведь ты не трус, иначе бы доктор не выбрал тебя. Почему незнакомец все время говорит о докторе? Разве Рубинштейн выбирал Игоря? Его ему назначили «сверху», а потом закрепили на постоянной основе после того, как… Даже вспоминать не хочется. Игорь не может смириться с тем, что стал убийцей. — Так ты лежал со мной в «Снежке»? — предполагает Игорь, пытаясь нащупать правильное направление. Впервые он говорит с тем, кто пережил то же, что и он, и точно ему поверит. Когда после пожара в больнице с ним говорили следователи, то просто отмахивались от его слов, считая бредом сумасшедшего. Но этот-то поверит! — Верно. — И если мы были там вместе, то… Ты такой же псих, как и я? Становится заметно холоднее. Снег бьет в лицо, пробираясь в горло, которое точно будет болеть после разговора на морозе. Поэт оглядывается по сторонам, пытаясь определить место, в которое можно было бы зайти, но вокруг нет даже магазинов. Игорь идет вперед уверенно, выбирая для них направление, хотя сам наверняка понятия не имеет, куда несут его ноги. Погода вокруг ему нипочем, он привык гулять с Мухтаром и в зной, и в стужу, а иногда и прогуливаться по ночам в полном одиночестве, надеясь, что воспоминания о былом подскажут ему, куда нужно следовать дальше. Поэт же, несмотря на иллюзорную броню, которую с трудом удалось восстановить, понимает, что заморозит себе мозги, если прогулка на холоде продолжится. Но терпеливо ждет, чтобы увидеть, в какое место совершенно неосознанно приведет их Игорь Гром. — Ты считаешь себя психом? — Поэт заставляет себя улыбнуться, потому что улыбка — то, что возникает у обычных людей в ответ на шутку. Это ведь шутка? — Самокритично. И кто же тебе внушил, что ты ненормален? Общество? «Мир логики и правил мнимых»? Игорь удивленно моргает. Все вокруг называли его психом — врачи, совершенно незнакомые люди, когда те узнавали, что он вышел из «Снежневского». Да и его самого постоянно преследуют непонятные галлюцинации, из-за чего не всегда понятно, где — иллюзия, а где — реальность. Но незнакомец говорит так уверенно, словно этого для самоопределения себя как сумасшедшего недостаточно. — Почему ты оказался в больнице? — отвечает Игорь вопросом на вопрос. — Ух, ну как сказать… Сумасшедшие не говорят правду об этом, ты ведь в курсе? — Но ты же не сумасшедший, — Игорь хмыкает, доставая сигарету. Только начинает нащупывать по карманам зажигалку — а незнакомец сразу протягивает ему свою. Краем глаза Игорь успевает заметить часть надписи: «Вениамину»… Это Рубинштейну, что ли? Так его, вроде бы, звали. Снова все упирается в доктора. Откуда у психа может быть эта зажигалка? Но спрашивать об этом Игорь не торопится — сначала нужно прояснить несколько важных моментов. — Это… «Мир правил мнимых» навесил на тебя ярлыки? А Гром Поэту почти нравится! Определенно, свой парень. Если бы только не перетягивал на себя все внимание… Но сейчас они на одном уровне. Поэт даже выше, потому что знает чуть больше. Да и ростом выше, что доставляет отдельное удовольствие… Остается только выведать у Игоря еще немного тайн, и тогда картина об экспериментах доктора полностью сложится. — Хорошо-хорошо… — Поэт морщится, пытаясь вспомнить, что случилось несколько лет назад. Официально ему поставили только «депрессию», но после того, как он пришел к доктору в никакущем состоянии, тому надо было что-то приплести, чтобы оставить бедолагу в больнице. Поначалу у доктора даже планов никаких особых не было, в этом Поэт почему-то уверен на сто процентов. Планы появились позднее… — Я не знаю, что доктор про меня написал. Обострение депрессии, попытки суицида? С таким диагнозом я должен был выйти спустя пару месяцев, но потом… случился ты. — Я?.. Сейчас Поэт понимает куда больше, чем тогда. Теперь он может с уверенностью говорить: — Ты упустил Разумовского. Доктор не смог его себе заполучить, и — вуаля! — в карте у меня появилось новое расстройство, благодаря которому Рубинштейн получил возможность удерживать меня в больнице, чтобы понять, как устроена психика подобных мне и тебе. Лучшее было время… — Поэт прерывается, делая театральную паузу. И Игорь, разумеется, не задумываясь заглатывает наживку. — Какое расстройство? — упрямо интересуется он, нахмурив зигзагообразные брови. Поэт готов хлопать в ладоши от восторга. Как им сейчас легко управлять! Бедный, бедный Игорь, совсем себя разрушил. — У тебя, должно быть, записано то же самое. Новая, неизученная болезнь! Злостная вторая личность, которую нужно либо изгнать, как демона, либо объединить с основной. — Поэт никогда не держал в руках карту своей болезни. Никогда они с доктором не обсуждали, от чего конкретно тот его лечит. Но знание о недуге Разумовского оказалось Поэту на руку — по расширенным от удивления глазам Игоря он понимает, что попал в точку. — И как же зовут твою вторую личность? Они останавливаются, пристально глядя друг на друга. Игорь все еще не знаком со своим собеседником, пусть и видел его когда-то, не понимает, может ли доверять словам какого-то проходимца. Читать не получается: все характеристики спутника как будто бы скрыты. Видно, что бродяжничает, но в остальном ничем не отличается от обычного человека. Говорит и ведет себя так, будто совершенно точно в своем уме, пусть и с придурью, но это еще ни о чем не говорит. Что если все сказанное им — не выдумка, и Рубинштейн действительно держал их в больнице под предлогом выдуманной болезни? Что тогда? Может ли быть такое, что Игорь Гром… нормален? Или же они с незнакомцем оба больны, но больны одинаково? — А твою? — Позволь представиться: Поэт! — юноша кланяется, широко расставив руки в стороны. — И первая личность, и вторая, и третья — зови меня только так. А теперь твоя очередь! Первая сигарета давно закончилась, и Игорь выкуривает новую. Сначала годовщина смерти Юли, теперь это… Очень тревожно на душе. Но при этом его не покидает чувство, что он стоит на пороге какого-то очень важного открытия — разгадки, которая или сделает его жизнь еще хуже, или хоть как-то облегчит страдания. Игорь не уверен, что хочет продолжать этот разговор. Смотрит на пасмурное небо, надеясь увидеть там ответы, ловит снежинки ресницами, тяжело вздыхает и, наконец, сдается, признавая свою покорность судьбе: — Илья Косыгин. И не понимает, почему его собеседник вдруг неискренне смеется. То, что для Грома так важно, для его загадочного спутника — лишь повод для смеха? — Слишком скучно! — Поэт недоверчиво качает головой, и тень улыбки тут же исчезает с лица, когда тот вновь смотрит на Игоря. — Не может такого быть. Посмотри: я — Поэт, мой сосед — Кризалис… — Кризалис?.. — Ну да, рыжий такой, со шрамами на лице, помнишь? — Игорь прикрывает глаза, снова припоминая. Да, тот человек, который смотрел на него так, будто сейчас убьет. Значит, это и был Кризалис? Что-то такое с ним связано… Что-то болезненное… Игорь видит жилистую руку со сжатым в ней ножом, которая быстро проводит лезвием по чьему-то горлу. Резкий запах крови… Девушка падает… Он чувствует свою вину, ему приходится ее бросить, чтобы следовать за психом в тщетной попытке его остановить… Поэт продолжает, не обращая внимания на его состояние: — Мне удалось узнать, что второй личностью Разумовского был некто Птица. Видишь? Поэт, Птица, Кризалис, ничего общего со скучными именами. Кстати, — Поэт внезапно переводит тему, заскучав, — ты был последним, кто видел как Разумовского, так и моего друга Кризалиса. Не знаешь, что с ним случилось? Не ты случайно его убил? «Вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь Деларю»… Игорь вздрагивает от этих слов. Вспоминает Илью, который на его глазах стреляет в людей, а затем — Кризалиса в ореоле ярко-красного света, протыкающего самого себя ножом. Мужчина пошатывается, непроизвольно хватая Поэта за рукав, чтобы не упасть, а второй рукой хватается за голову. — Я никого не… убивал!.. Сильнейшая головная боль накрывает его, и он зажмуривается, умоляя видения не навещать его больше. Множество подернутых дымкой силуэтов окружают его со всех сторон, говорят что-то — каждый свое, — и мужчина все сильнее опирается на собрата по несчастью, боясь не удержаться на ногах. — Так убивал или не убивал? — настойчиво интересуется голос над ухом. — Тут в левый бок ему кинжал ужасный злодей вогнал, а Деларю сказал: «Какой прекрасный у вас кинжал!»… Разве ты не убил какого-то наркоторговца и почти всю его семью? Поэту любопытно услышать ответ. Игорь поднимает на него совершенно болезненный и усталый взгляд — такой бывает у стариков, которые живут слишком долго и страдают от проблем со здоровьем, — и говорит неуверенным и таким же несчастным тоном: — Я… не знаю. Если честно, я был бы рад, если бы ты помог мне во всем этом разобраться. Боль, так внезапно накатившая бурными волнами, медленно начинает отступать. Что-то такое есть в этом юноше — одним своим присутствием он способен менять самочувствие окружающих. Гром понимает, что не должен ему доверять, но сейчас у него просто нет выбора. Этот человек знает его. И, кажется, догадывается о том, что с ним происходит. Если незнакомец попытается обмануть, Игорь это почувствует. Но тот не пытается — только смотрит со смесью удивления, радости и едва заметной неприязни. Кто же он такой? Гром тяжелый, но Поэт терпит. Его чуть не сожрал Флегетон, он и не такое способен выдержать! Похлопав бывшего полицейского по плечу, Поэт говорит тихим, успокаивающим тоном, каким церковнослужитель говорил подошедшей к нему скорбящей, что ее муж попал в рай: — Успокойся, отойди немного… Покури. — Да, да… Мужчина хмурится, делая глубокий вдох. Теперь сигареты и кофе — практически единственное, что входит в его рацион. Но странное дело, стоит ему сделать далеко не первый в этот день затяг — и его посещает какое-то странное чувство, будто что-то с силой сжимает его в тисках. А еще чья-то фигура в голове… чей-то голос… «Вспомни обо мне». И снова боль, раскаленной иглой вонзившаяся в мозг. Не только он морщится — Поэт тоже, впервые теряя лицо и недоуменно заглядывая в глубины самого себя, пытаясь ухватить ускользающий образ. Он помнит, как огонь посещал его в видениях, но разве это не было связано с экспериментами доктора Рубинштейна? Все эти дети, кричащие жестокие обзывательства ему в лицо, называющие монстром? Но откуда тогда в его видениях появилось пламя? И почему оно вернулось? Первую секунду Игорь думает, что у него инфаркт. Перегорел, износился, превратился в такую развалину, что сердце внезапно решило отказать — хотя и в такую «внезапность» слабо верится. Но Поэт замирает рядом, слепо глядя в огонь зажигалки широко открытыми глазами и моргает, когда осознает вдруг, что именно увидел. — Что… — с трудом разлепляет губы Поэт и переводит взгляд с зажигалки на Грома. «Он заставил меня забыть, что я знаю его… И его тоже заставил забыть… Интересно… Но все же, я сильнее». — Огонь, ты слышишь, начал угасать, а тени по углам — зашевелились. Уже нельзя в них пальцем указать, прикрикнуть, чтоб они остановились… Дрогнувшей рукой Поэт защелкивает зажигалку, и все разом прекращается. Только он вышел на путь борьбы с настоящими чудовищами, как встречает все новых и новых монстров. Но этот монстр жил с ним все это время, он молчал, не издавая и звука — или Поэту только казалось, что тот молчал. Яркое воспоминание: Поэт просовывает свою еду в соседнюю клетку, обидевшись на Кризалиса за порванный томик, и чужие, обожженные руки забирают тарелку. На него обращен холодный взгляд желтых глаз, но длится это всего мгновение — сосед отворачивается, ничего не сказав, и Кризалис, наблюдавший за этой сценой, кричит ему в спину: «Мог бы быть и повежливее! Если тебе не надо, отдай мне». «Молодые люди, — слышится хриплый голос из угла клетки. — Разберитесь между собой, ваши чувства мне слух режут». Поэт был уверен, что этот человек никогда с ними не заговаривал. Но сейчас он чувствует, что тот хозяйничал в его голове, вытаскивая воспоминания из глубин сознания. Он был с ним, когда Поэт умирал. Но, может, Поэт все это лишь выдумал себе только что? «О, кто, скажи ты мне, кто ты, виновница моей мучительной мечты?», — шепчет он, пытаясь силой слов заставить незваного гостя вернуться. Убедиться, что ему не показалось. Но гость не вернулся. — Ты… видел это? — спрашивает Гром неуверенно. Раньше для Игоря все было просто и понятно: бей преступников в морды, сажай их в тюрьму, затем лови новых, и так по кругу. Он всегда был уверен, что прав в своих суждениях, мог верить собственным глазам и чутью. Теперь он ступил на дорожку, по которой бредет вслепую. На дорожку, на которой он больше не является единственным сумасшедшим, потому что Поэт, подняв взгляд, восхищенно говорит: — Меня посетил изысканный обожженный мужчина. Твой лик, загадочный и нежный, как отраженье в глубине, склонился медленно ко мне… И сладко мне в огне тонуть… Что-то мне подсказывает, что он приходил к тебе, Игорь! Чем же ты насолил нашему другу? — Я… его знаю? — Ну конечно, ты его знаешь. Ведь вы оба знаете меня, а где мы еще могли познакомиться? Гром запутался. Не верит, что действительно слышит это. Может, у него еще и слуховые галлюцинации? Или они действительно оба помутились рассудком и увидели одно и то же? Видение заняло всего мгновение — мир вдруг померк, лишившись красок, а Поэт, протягивающий Игорю зажигалку, вдруг съежился, уменьшился, волосы на его голове исчезли полностью, а кожа оказалась покрыта сильнейшими ожогами. Совершенно незнакомый человек заглядывал Игорю в глаза и усмехался… Поэт же почувствовал присутствие этого человека в своем сознании. Как только огонь был погашен, человек ушел. «Вспомни обо мне»… Он где-то там, за закрытыми дверьми, ждет, когда Игорь пойдет ему навстречу! А он еще сильнее боится смотреть в прошлое. Уверен, что ему не понравится то, что он там увидит. — Кажется, тебе стоит перейти на электронные сигареты, — советует Поэт. — Осторожнее! — угрожающе предупреждает он, когда Гром выхватывает у него зажигалку и щелкает ею. Но ничего больше не происходит. — Она дорога мне, как память! — Откуда она у тебя? — Игорь пытается отвлечься от своего безумия на что-то более материальное и понятное. Пытается найти всему рациональное объяснение — может, дело в зажигалке? Огонь какой-то особенный, источающий наркотический запах? Сейчас Гром был готов поверить во что угодно. — Выпала из кармана одного нашего знакомого доктора в тот момент, когда его похищали… — Поэт отбирает свою вещь обратно и, отвернувшись, надежно прячет ее в кармане, бесконечно проводя кончиками пальцев по ее холодному серебристому боку, успокаиваясь. Этот Гром не заберет у него последнее, что осталось от Рубинштейна. Если он думает, что Поэт ему все простил… — Об этом-то нам и стоит поговорить! Мы отвлеклись. Кстати, я до смерти замерз, а сейчас не тот случай, который описывал Пушкин — «мороз и солнце, день чудесный»! Кажется, впереди видно паб, как насчет него? Обсудим все там. И, не дожидаясь согласия, Поэт устремляется к желанному пабу, прекрасно зная, что собеседник пойдет за ним. Еще бы, Грому нужны ответы, а у Поэта они, к счастью, есть. Но он не собирается делиться ими так просто, Гром тоже должен что-то ему дать. И когда он уже ставит ногу на верхнюю ступеньку, готовый спуститься в подвал заведения под совсем не интригующим названием «Old Jack Pub», то чувствует, как Гром, который уже начинает ему надоедать своей бесполезностью, хватает его за плечо, желая остановить. — Куда ты так бежишь? — говорит тот, слегка задыхаясь. — Не думаю, что нам там будут рады, к тому же… — У тебя нет денег, — безошибочно заканчивает Поэт, резко сбрасывая с себя чужую руку. Прикосновения к плечу в этом самом месте после захвата Флегетона ощущается слишком болезненно. — Все в порядке… — «…у меня тоже». — Идем. Силы сейчас копятся долго, но он готов потратиться на то, чтобы удержать Грома. Это неплохой шанс узнать его слабости, чтобы использовать их против него… потом, когда будет завершена первая миссия. Сейчас нужно сделать так, чтобы Гром не мешался под ногами, и при этом послужил надежным источником информации. В пабе все люди определенной контингенции — на пьяный мозг влиять гораздо проще. От Грома исходит аура полицейского, даже несмотря на то, что тот им больше не является, а в таких местах полицейских не любят. Судя по настороженности Грома, он здесь уже бывал или знает людей, которые здесь обитают, отсюда и нежелание спускаться. Но Поэту нет никакого дела до его желаний. Паб — первое открытое место, которое он заметил, и выходить отсюда мерзнуть в ближайшее время он не собирается. — Два кофе, — заказывает он после того, как занимает столик, насильно усаживая за него Игоря. — И что-нибудь мясное. Стейк?.. Разговор будет долгим, Игорь Гром. Игорь — отвратительный собеседник. Один из тех, с кем Поэт бы в жизни никогда не заговорил по-дружески. Тянет из тебя информацию, а сам в ответ ничего не дает. Еще и сил, как назло, мало, и уходят они все на то, чтобы заставить окружающих не обращать на их столик внимания. Гром пытается узнать что-то о своем прошлом, но при этом отказывается вспоминать его самостоятельно. Он ощущается паразитом, от которого хочется поскорее избавиться, забрав силой то, что нужно, но Поэт вспоминает Улю, которая быстро высвободилась из его власти и выгнала из своего кафе. Сначала ему действительно придется немного помочь Игорю вспомнить все, если он хочет заполучить его доверие и узнать больше. Погружать Игоря в подобие транса неприятно — тот пусть и не сильно, но сопротивляется, не доверяя неожиданно объявившемуся «медиуму», и так и норовит сжать руку до хруста костей. Поэт уже проделывал нечто подобное с другими собеседниками, но тогда он делал все это под контролем доктора, а теперь… Результат зависит только от него. Поэт докажет, что многому научился! Они пробираются вперед шаг за шагом, заглядывая в глубины прошлого. Продвигаются медленно — сквозь туманную муть, — и Игорю кажется, что что-то все время хватает его за ноги и мешает двигаться дальше. Все начинается почему-то с подвала, и он с легкостью вспоминает клетки, за прутьями которых ярко горят чьи-то глаза — раз клетка, два, тр… На третьей спотыкается, но это неважно, в этом уже нет его вины. Двух достаточно. — Вот человек идет. Пырнуть его ножом — к забору прислонится и не охнет… Вспоминаешь? Вспоминаешь? Вспоминаешь? Укроется кровавым покрывалом, конец кого век бабочки найдет… Поэт не позволяет ему остаться в подвале, боясь, что Игорь утонет в зеркале, поэтому тянет его дальше. Вокруг — шумно, и при этом — тихо. Нехотя Игорь идет по коридорам больницы, сжимая чужую холодную руку. Смотрит по сторонам — лица, лица. Осуждающие, испуганные, незнакомые. Но голос продолжает говорить, и все вокруг наливается красками, все становится родным и почти понятным, вот только… мертвым. — Идешь по темным коридорам ты без лица, и нет начала дьявола застолья и нет конца. Дорогой тел ведет вперед кровавый путь, погибших по вине твоей уж не вернуть. По лбу стекает капелька пота, тело непроизвольно трясется. Игорь оборачивается и видит, что рука, держащая его, уходит в пустоту. Рядом никого нет, а позади — одна за другой открытые двери. И впереди всего одна. — Что это за стихотворение? — интересуется Игорь, стараясь сдержать голос так, чтобы тот не задрожал. Теперь он помнит, как боролся внутри своего сознания со своими злобными копиями. Помнит, как Поэт отворачивался от него, находясь в клетке, как его сосед тщетно раз за разом пытался выбраться, чтобы уничтожить Игоря собственными руками, а когда ему это почти удалось сделать — сам с собой разобрался… Помнит, как помогал тащить из пожара накаченного лекарствами Поэта, а потом — снова оказался перед очередной дверью. Но разве двери уже не должны были закончиться? Куда она ведет? Откуда она здесь? — Я его никогда не слышал… — Никто не слышал. Его не существует. Дверь открывается — и чужая рука заталкивает его внутрь. Игорь резко оборачивается, пытаясь вернуть назад, но дверь исчезает прямо на глазах. Он ощупывает холодную, заметно обгоревшую стену и вдруг понимает: не стоило этому психу доверять. Впустил в свое сознание и сам же в нем оказался заперт. Да кто же этот Поэт такой?! Одно Игорь знает точно: он все еще внутри своего сознания. Его сознание — его правила. Он выставит нарушителя вон. Игорь глубоко вздыхает, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. В памяти вдруг воскресает Юля, какой он заставил себя ее запомнить. Улыбчивая и жизнерадостная, неутомимая и оптимистичная. Она всегда находила выходы из любой ситуации, и даже сейчас он словно чувствует ее присутствие… Его пальцы переплетаются с ее — конечно, ее здесь нет, что ей делать в психиатрической больнице? Но сегодня — тот самый день, когда мысли о ней посещают его каждую прожитую секунду. Иногда они выматывают, а иногда, как сейчас, придают сил… Когда Игорь отворачивается от стены, то уже может мыслить трезво. В полупустом помещении — всего два стула, и на одном из них сидит юноша в ярко-зеленой рубашке, играющийся с краем висящего на спинке пальто. Он не сразу обращает внимание на вынужденного гостя, а затем безучастно указывает на стул напротив. И только тогда, когда Игорь все-таки садится, Поэт говорит: — Сергей Разумовский. Мне нужно знать все. Как хорошо, что заказал стейк с кровью. Кровь животного перемешивается с человеческой и совсем не отбивает аппетита. Поэт не думал, что будет так сложно. Он еще никогда не использовал свои Силы, чтобы настолько глубоко и надолго залезать в чужой разум — помогло только то, что ему это сделать разрешили, иначе бы его оттуда уже давно выкинули. А потом для Игоря стало слишком поздно. В реальности он лишь застывает, отвечая на конкретные вопросы. Что же творится внутри, Поэт не знает. Это было очень рискованно. Он опять тратит слишком много энергии, и мясо ее целиком не восполнит. Повезло все-таки, что сегодня — день памяти о бойне в Италии, воспоминания о ней в годовщину вытащить гораздо легче, чем в любое другое время. — …ему помогал друг детства, Олег Волков, — отвечает Игорь на один из многочисленных вопросов, и Поэт вздрагивает. С усилием сжимает вилку, от чего та гнется, и спрашивает: — Кто такой Волков? Один из посетителей паба оборачивается на них, видимо, услышав знакомое имя — черт, отводить взгляд от столика уже не получается. Все силы уходят на сдерживание Грома. Но ничего, с этим он разберется позже. Поэт внимательно слушает все, впитывая каждый обрывок информации — какими навыками обладал некто Волков, в какие места Сергей попал, когда стрелял в него, по каким приметам Волкова можно отличить. А когда узнает все, что нужно — выводит Игоря из транса. Прижимает платок к носу, надеясь, что кровь будет не слишком заметна, но настолько утомлен, что даже не пытается молча сбежать. И оправдаться тоже не пытается, все ведь было по обоюдному согласию. Сначала. На удар кулаком в лицо никак не реагирует. Отлично, теперь кровотечение из носа не нужно скрывать… Оно только больше усилилось. Тянется к карману Игоря, откуда без труда вытаскивает еще один платок не первой свежести. А ты попробуй останови. — Дурная привычка — бить меня, Гром. Как некрасиво, — замечает Поэт, опустившись на пол и глядя на Игоря снизу вверх. Театрально прижимает одну руку ко лбу, другой же промокает нос двумя платками одновременно. — Я ведь тебе помог все вспомнить, а ты на меня накинулся. Хороший человек на твоем месте пригласил бы меня к себе домой. Впрочем… — Поэт перекатывается на колени, а затем медленно поднимается, отряхивая брюки. — Теперь тебе придется разбираться с владельцем паба из-за шума и неоплаченного заказа. Справедливо, верно? Никто точно не может сказать, что Поэт говорит. Он просто выкрикивает какое-то стихотворение — и сбегает. А посетители требовательно поворачиваются к Игорю как к единственному оставшемуся в пабе участнику инцидента. И тому приходится тянуться к телефону, чтобы устало и извиняющее сказать кому-то по ту сторону трубки: — Дима… я тут это…***
Поэт верит, что у него получится, сколько бы попыток не пришлось на это потратить. В свете того, что удалось узнать, он понимает, как сильно нуждается хоть в каких-нибудь сильных союзниках. Заставляет себя курить конфискованные у Грома за моральный ущерб сигареты — ничего не происходит. Зажигает костер — и снова ничего. Когда он поджигает дом, зная, что границей между его жизнью и смертью являются какие-то жалкие крохи минут, которые он может позволить себе оставаться внутри здания, знакомый незнакомец приходит. — Ты очень настойчив, — замечает он, выходя из огня. Конечно же, он все это время был здесь. — Обычно я ищу людей, а не они меня. — Невежливо было заставлять меня ждать, — замечает Поэт, заслоняя лицо покрытым тающим снегом рукавом пальто. — Доктор научил меня владеть Словом. А тебя? — Боюсь, мы сейчас не на одной стороне, и я не буду раскрывать тебе своих тайн, как и ты не раскроешь свои, — обожженный человек пугающе ухмыляется. Пламя вдруг отступает, съеживается до уровня небольшого огонька в его руках, и все вокруг укрывает глубокая тьма. — Я благодарен Доктору, поэтому не буду ему мешать. Как и тебе. Забудь обо мне. — Пусть мы не на одной стороне, но и не враги, — не отступает Поэт. Огненный человек стоит слишком близко, его горящие глаза — как фары приближающейся во тьме машины, которая через секунду собьет тебя насмерть. — Между прочим, я не спалил твое постоянное присутствие в голове Грома, я заслуживаю за это хоть какой-нибудь бонус. Мой враг и враг доктора может оказаться сильнее меня, поэтому мне бы пригодилась твоя помощь. Скажи, что хочешь получить взамен. Выбор слов не такой удачный, каким он Поэту показался сначала. Обожженный человек молча смотрит на него. По его лицу не определить, что он думает и чувствует. Это насмешка? Озлобленный оскал? Презрение? Он кладет руку на рукав Поэта — и тот загорается. Поэт сбивает огонь — и понимает, что ему пора уходить. Огонь подступил слишком близко, если останется здесь, то погибнет или станет вторым человеческим факелом. «Ваши чувства, — слышит он проникновенный голос, когда выбегает из здания и пытается отдышаться, ощущая, насколько болезненно ему дается каждый новый вдох, — мне глаза режут. Сожги все, когда его потеряешь. Тогда я приду посмотреть».