Побеждая чудовищ

«– Игра занимает меня сильно, — сказал Германн, — но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Александр Пушкин «Пиковая Дама»

Когда видишь загадочную и элегантную Даму впервые, первая мысль, которая возникает в голове у многих — «Наступи на меня». И зачастую она действительно наступает. Поэт собрал много слухов о ней, но, признаться, даже он, увидев ее вживую, был готов пасть ниц. Взгляд его падает на просторные траурные одежды, в которые Дама укутана с головы до ног. Кого, интересно, она оплакивает — кого-то близкого? Свое прошлое? Нет, такие, как она, не скорбят по прошлому. Сильная рука уверенно сжимает трость, белая маска, ставшая новым лицом, не скрывает твердого стального взгляда. От Дамы веет холодом и притягательностью Белой Колдуньи Джадис, и Поэт чуть насмешливо склоняет перед ней голову, выражая свое почтение. Одно неосторожное слово может стоить ему жизни. Дама не намерена ждать и давать поблажки. И все же, несмотря на всю ее власть и силу, она всего лишь человек. А с людьми можно договориться, сыграв на их слабостях. Ее щенки переругиваются за поворотом, наивно считая, что их не видно и не слышно. Готовы броситься на защиту своей хозяйки. Ему тоже хочется иметь таких щенков, но только не ее — те уже испорчены. Поэт верит, что предлагает Даме прекрасную сделку: — Я помогу тебе победить твоего врага, а ты… Помимо того, что отдашь мне его кадетов, разумеется… Ее трость оказывается около его шеи. Рука не дрожит, но Поэт не сомневается, что еще чуть-чуть, и почувствует удар. Вот только это совершенно его не беспокоит. Он позволяет себе смешок и невозмутимо заканчивает: — …поможешь мне найти информацию об одном человеке. Тебе ведь это не сложно, верно? Он мог бы сказать: «Найди мне его», но это скучно. К тому же, слишком большая услуга, плата за которую не ограничится поимкой врага. Поэт чувствует, когда нельзя борзеть. Информация о прошлом доктора имеет ценность лишь для него самого, и человеку со связями не составит труда ее достать, в то время как победа над Командиром нужна только Даме, и, в свою очередь, Поэту не сложно поймать его для нее. Это равнозначный обмен. Увы, он не может попросить у нее резюме Волкова: получить можно только что-то одно. — Пустомеля, — бросает она, но трость все же опускает. Поэт восхищается тем, как она умело скрывает свою слабость — наверняка стоять, не опираясь на трость, ей чертовски больно. — Сначала сделай дело, потом выдвигай условия. — Как скажете, миледи, — кивает он. Ему кажется, что он играет в каком-то спектакле, и это чувство ему нравится. Родная стихия, как он по этому скучал! Ведь совсем неинтересно, когда только ты знаешь о том, что являешься актером, зато когда в представлении участвует еще кто-то помимо тебя… Он все еще слаб. Сначала Флегетон чуть не похитил его дыхание вместе с душой, затем Гром сопротивлялся, не позволяя хозяйничать в его сознании, и Поэту пришлось около недели совсем не пользоваться Силой Слов, накапливая энергию. Он, наконец, понял, что не стоит растрачивать ее попусту, ведь его резервы не бесконечны. К тому же, трата силы теперь была сопряжена с болью. Каждый раз, пытаясь заполучить над кем-то контроль, Поэт вспоминает липкое ощущение блуждающих по его коже языков, широко разинутую пасть монстра, руку, сжимающие его плечи до синяков, громкие звуки ментальных ударов в голове, когда подвластное тебе существо пытается выбраться. Поэт чувствует себя героем, когда передает Даме призрака. Ему все равно, как она воспользуется им в дальнейшем, но приятно видеть удивление в ее глазах — она до последнего была уверена, что он не справится. Не то что бы Поэту было нужно ее восхищение или одобрение. И все же на мгновение он ощущает, что ради такого взгляда поймал бы еще множество мелких монстров. — Не попадайся мне на глаза! — требует она перед уходом. — Я могу и передумать. — Я слышал, что, заключив сделку, Вы ее уже никогда не нарушите, миледи, — не соглашается Поэт, одарив ее лукавой улыбкой. Под глазами залегли тени, он едва держится, чтобы не пошатнуться, но заставляет себя смотреть в прорези ее маски, встречаясь с колючим хладнокровным взглядом. — Только если вторая сторона не нарушит условия сделки, — поправляет она. — Так что в твоих интересах не высовываться, мальчик. От ее обращения почему-то становится приятно, хотя Поэт и чувствует себя так, будто его погладили против шерсти. Занимательная Дама, занимательная. Кризалису, мелькает мимолетная мысль, она бы понравилась. Кадеты ждут его в колодце между домами. Потерянные и неловкие подростки, с ними можно работать. Он тенью скользит между ними, усаживаясь в середине круга — и у них даже мысли не появляется оспорить его присутствие. Они напряжены, смотрят на него в упор, пытаясь разглядеть его замысел, а он говорит тихим, спокойным голосом: — Ваш Командир вас бросил. Теперь у вас есть я. От голоса его, вроде бы дружелюбного и одухотворенного, бросает в дрожь. Он раскрывает книжку, кладя ее к себе на колени, и тихо зачитывает первый стих. — Мои слова печально кротки. Перебирает Тишина все те же медленные четки, и облик давний, нежно-кроткий, опять недвижен у окна… Стихов в этот день оказывается много. Настолько много, что под конец Поэт не удерживается, заваливается вбок, и некрепкие руки доверчивых детей подхватывают его со всех сторон. Никто из них не говорит: «Что за бомж к нам приперся?», никто не сомневается в том, что он имеет право быть здесь. И это вызывает удивительное, невиданное ранее спокойствие и удовлетворение. Позже Поэт говорит им то же, что и Рубинштейн говорил ему когда-то, используя те же самые слова — если останетесь со мной, станете героями. Я всему вас обучу, можете быть спокойны. Он не задумывается о том, правильно это или нет. Главное, что это работает. Кадеты часто отрабатывают друг на друге боевые приемы, чтобы научиться защищаться от других. Поэт догадывается, что дело не только в опасных родственниках — наркоманах и пьянчугах, — или травящих одноклассниках. Конфликт между кадетами и гончими еще свеж, и то, что из-за смены у кадетов «руководства» все немного поутихло, не отменяет того факта, что кадеты остаются настороже. Поэт внимательно наблюдает за ними, а потом сам начинает тренироваться. Боевые приемы — это ведь именно то, что ему нужно, верно? Заколоть кого-то ножом в темной подворотне — это одно, а дать отпор — совсем другое. Когда детишки перестают опрокидывать его на лопатки, он понимает, что лучше продвинулся в своем деле и сотрудничество с Дамой было самым лучшим его решением. Он дает подросткам задания на силу, ловкость и ум — они выполняют их беспрекословно. Кадеты, которые теперь зовутся героями, обследуют каждый уголок Санкт-Петербурга, следуя его приказам. Но в какие бы окна они не заглядывали, в какие бы подвалы не забирались, они не могут найти того, кого Поэт ищет. Даже маленькая армия не помогает продвинуться в поисках, сто́ит ли продолжать? Такой вопрос у Поэта даже не стои́т. Разумеется, сто́ит. — Твои герои напали на мою гончую, — замечает Дама. Объявляется она как всегда бесшумно и неожиданно, но Поэт узнал о ее приближении задолго до того, как черный автомобиль остановился около двора, в котором он прятался. Иметь в распоряжении несколько десятков расторопных подростков иногда бывает полезно. — Или гончая напала на моих героев, — не соглашается Поэт, награждая гостью хитрым прищуром. Ничего она ему не сделает, иначе он бы уже был мертв. — В любом случае, приношу свои извинения. Старый конфликт еще слишком жив в памяти. Я остановлю их в следующий раз, будь уверена. Глаза за маской сверкают. Разумеется, Дама не верит в его покладистость и попытку извиниться. По его бесстыжему взгляду видно, что Поэт даже не собирался препятствовать драке, наблюдая, как его герои рвут гончую на части. К сожалению или счастью, та вырвалась. Но получится ли у нее спастись в следующий раз, когда героев станет больше? Кончиком трости Дама поддевает подбородок Поэта, заставляя его не отводить от нее взгляда. Хочется воткнуть когти в это лживое лицо, но что-то есть притягательное в этом наглом засранце. Дама ощущает, что по какой-то причине не может перед ним устоять. — Они плохо тебя слушаются, — замечает Дама. — Если ты не начнешь их дрессировать как следует, они совсем отобьются от рук. — Я это учту, — кивает юноша. — Ты ведь не о них пришла поговорить? В руки Поэта падает папка со всей собранной информацией. Он присвистывает от ее тяжести — Дама поработала на совесть. Кончик ее трости вновь направлен в землю, Дама опирается на нее обеими руками и чуть наклоняется вперед, продолжая взглядом изучать Поэта. — Зачем тебе понадобился этот жалкий человек? Ты как-то с ним связан? — Можно и так сказать, — не стал юлить Поэт. И добавляет тише: — Каждый конек на узорной резьбе красное пламя бросает к тебе… Ты ли меня на закатах ждала? Терем зажгла? Ворота отперла? — Избавь меня от этого! — восклицает она. Удивительно, как явно непростой юноша в потрепанном пальто умеет выводить ее из себя, ходя по самому тонкому лезвию ножа, и при этом каждый раз чудом оставаясь в живых. — У меня от тебя болит голова. — Не любишь стихи? — интересуется он с прямо-таки детской непосредственностью. И с абсолютно честными глазами протягивает ей книгу. — Тогда возьми, вот тебе мой подарок. Поэзия прекрасна, если посмотреть на нее под правильным углом. Ей не хочется принимать никаких подарков от него. Но, немного подумав, она все же забирает книгу. Он ведь не обмазал страницы ядом, верно? Может, если она отберет у него книгу, он станет меньше городить чепухи. Только оказавшись в тепле салона своего автомобиля она замечает название книги — «Стихи о Прекрасной Даме», Александр Блок. «Он меня ждал», — осознает Дама и непроизвольно кривится. — Чего такая довольная? — спрашивает сидящий на переднем сиденье Коцит, который явно поглядывал на нее через зеркало заднего вида. Его, как и других братьев, не обманешь — чужие эмоции он чувствует за версту. — Влюбилась? — Какая глупость, — она отворачивается к окну с щемящей болью в сердце. Это и правда глупость — больше она уже не полюбит, никого и никогда. Но этот наглец… Первый человек, который решил сделать ей такой бесхитростный подарок. И что-то в этой простоте обескураживало ее и лишало спокойствия. Поэт своему жесту не придает никакого значения. Он лишь посеял сомнения в душе своей Дульсинеи, и если когда-нибудь она решит убить его, ей не удастся сделать это так просто, и он, воспользовавшись ее заминкой, успеет сбежать. Удалившись подальше от своих учеников, Поэт садится на наименее грязный участок асфальта и жадно раскрывает папку. В ней прячется много фотографий — вот Вениамин Самуилович пожимает руку начальнику тюрьмы, из которой позже сбежит Разумовский; вот он на каком-то консилиуме выступает на тему психических патологий; вот он участвует в открытии новой лечебницы — вся его жизнь, казалось, была связана исключительно с работой. Никаких детских фотографий в общем доступе не было, как и семейных фотографий с родственниками или женой, и про саму жену ничего не сказано. Поэт лихорадочно листает бумаги, пытаясь найти хотя бы крохотное ее упоминание. Его не интересует образование доктора и его эксперименты, ему нужны те, кто был с ним близок, но у этого человека словно не было друзей и любовных интересов вне больницы, он стер любую информацию о себе. Как же так?.. — Наставник… — тихо зовет подкравшийся вдруг мальчик. На вид он гораздо младше остальных, новенький, еще не успел со всеми познакомиться, поэтому боязливо следует за Поэтом по пятам. «Наставник» закрывает папку, не давая любопытной Варваре заглянуть в документы, и, скрывая раздражение, поднимает на ученика кажущийся участливым взгляд. — Почему вы тут сидите? Вам не холодно? Поэт молча постукивает рукой рядом с собой, приглашая мальчика сесть. Возиться с детьми оказалось не так весело, как ему казалось сначала, хотя их внимание и доверие, безусловно, льстит. Придумывать для них задания было бы даже весело, если бы голова не была все время занята другим. Поэт ни на секунду не забывает, для чего все это устроил. Мальчик переминается с ноги на ногу, но, поймав строгий взгляд, послушно садится рядом. От асфальта идет лютейший холод, который заставляет ребенка дрожать. Иногда осень радует теплыми деньками, но после того, как две недели назад впервые выпал снег, тепла не предвиделось. Поэт все еще смотрит — спокойно и давяще, а мальчик вспоминает, о чем наставник ему говорил. Голод, холод — это все ерунда, с этим можно справиться усилием воли. Чтобы быть героем, нужно уметь преодолевать трудности. Мальчик немного поерзал, сосредоточившись на внутренних ощущениях. Нельзя думать об асфальте, о ветрах, о снеге, который может снова выпасть и уже не растаять. Долго так сидеть, конечно, нельзя, если не хочешь что-то застудить, но если не сможешь сдержать дрожь — какой же ты герой? — Холодно, Ваня? — спрашивает Поэт, и мальчик усиленно качает головой. — Ночные ветры! Выси черные над снежным гробом Ленинграда! Вы — испытанье; в вас — награда… Твоя награда — свет, который присущ всем настоящим героям. Ты его получишь, как только пройдешь все испытания. — И тогда я смогу победить всех чудовищ? Мальчик смотрит на Поэта с восхищением и надеждой. Брошенный, всеми оставленный ребенок, которого привели сюда старшие, чтобы защищать. На его разум влиять легче всего… Разумеется, та гончая, что пыталась напасть на него, уже мертва. — Да, — врет Поэт ему в лицо, заставляя себя улыбаться так, что болят щеки. — Ты сможешь. Потому что это те слова, которые он мечтал услышать в детстве.