«Так начиналась хогвартская школа. И каждый тщательно себе студентов отбирал Не по заслугам, росту и фигуре, А по душевным свойствам и разумности начал, Которые ценил в людской натуре.»
Шляпа-распредельщица
Рыжие вихри волнистых волос резво проносятся меж рассасывающейся по своим гостиным толпы студентов, а их обладатель остервенело сжимает кулаки, озлобленно поглядывая наверх. Зелёные драпировки с серебряным витиеватым покровом, огромная слизеринская змея, которую придётся терпеть целый год вместо могучего гриффиндорского льва. Снова! Эти ползучие гады вновь их обставили, тем более ещё и под самый конец учебного года. Накахара откровенно бесится от одного вида малахитовых декораций. Он зол, он просто в ярости. — Чу-уя, пора лечиться от бешенства, пока у тебя пена изо рта не пошла, — Осаму с ухмылкой уворачивается от удара, с трудом избегая встречи жёстких костяшек со своим лицом. — Мимо! — Отвали, упырь, я не в настроении для твоих тупых игр, — Чуя размашистыми шагами идёт дальше, не теряет темпа когда промахивается с первым ударом, и на ходу заезжает локтем по рёбрам поспевающего за ним Дазая. Болезненное «твою мать» немного поднимает настроение. — Но, Чуя, мы не виделись целых три месяца. Неужели ты не соскучился? — с притворной обидой прохныкал Дазай. — Столько бы тебя ещё не видел. — Грубо! Не так разговаривают с победителями, знаешь ли, — слизеринец наклонился к уху рыжего и с придыханием прошептал, спуская незримый предохранитель. — Лузер. Лопатки рывком прижимаются к хладной стене коридора, а руки облачённые в чёрные кожаные перчатки машинально застывают в привычном захвате: одна сжимает шоколадные волосы на макушке, притягивая к себе, другая выбивает воздух из лёгких точным ударом предплечья о грудь. Дазай, кажется, даже не моргнул под жестоким напором. Только смотрел безучастно, не принимал попыток вырваться, хотя не смог бы даже при яром желании. Смешливый настрой слизеринца в мгновение ока испарился на замену мрачной апатии. Тёмный перелив кроваво-янтарных глаз подействовал на Чую как обычно — он только пуще воспылал желанием набить морду гаду и подозрительно прищурился, на духу выпалив: — Нравится тебе меня выводить, ублюдок. Победа была бы за нами, если бы не ваши змеиные заморочки! Мы шли с отрывом почти в сто пятьдесят очков, вы просто не могли обогнать нас без скользких путей, — Накахара почти рычал. — Точно. Чуя непонимающе нахмурился — ожидал яростного отрицания и заверений в чистых действиях и помыслах. Наигранно драматично, как раз в стиле Дазая. Но его выражение лица было слишком серьёзным и в какой-то мере опасным. Гриффиндорцу не раз приходилось видеть его таким до смешного чопорным, но та была сущая редкость, поэтому он отступил на шаг назад. — Сто пятьдесят очков, — отчеканил Дазай, стоя на том же месте. — Преодолеть такой рубеж за два месяца на моей памяти смог только Рампо, когда вычислил местонахождение своры тех огромных пауков из Запретного леса, что приползали в замок… Ой, погодите-ка, — он сделал вид, что задумался. — Не сходится, ему начислили всего-то сто баллов за неприсущую его колледжу храбрость. Но сто пятьдесят уже другой разговор, не находишь? — Ближе к делу, висельник. Хочешь поведать о своих грязных делишках, так я с радостью поведу тебя к Фукудзаве на повинную, — больше нахальной рожи Дазая Чую бесили попытки того выставить его дураком. — Глупышка Чу, котелок совсем не варит, да? — Накахара с садистским удовольствием вдарил точно по челюсти Осаму. — Кха, такие коротенькие сильные ручки, — Осаму утёр кровь с нижней губы тыльной стороной ладони, не поморщившись. — Я тут ни при чём, конечно же. Стал бы я так безрассудно сдавать самого себя, да и нет мне дела до кубка, ты же знаешь. Накахара устало зажал большим и указательным пальцами переносицу. Дело не чисто — это и ежу понятно. Не то чтобы Слизерин был полон погаными слизняками и по натуре отбросами, нет, там были вполне нормальные ребята. Тот же Акутагава отличный парень, Чуя искренне надеется на остатки его благоразумия, которые, скорее всего, почти вымерли под премерзким наставничеством Дазая. Но кто-то в своё время, а быть может до сих пор сеет раздор между факультетами. Кто-то считающий себя выше по рангу, гораздо лучше и важнее. Гриффиндорец понятливо кивнул сам себе. — Чистокровные. — Именно, — Дазай расплылся в приторной улыбочке. Чую передёрнуло. — Смотри в оба, коротышка, они нынче творят, что хотят. Такие полукровки как ты сейчас под уда-а-аром, — он вальяжно отпрянул от стены, отряхнул невидимые пылинки с мантии и повернулся в обратную от Чуи сторону откуда пришёл. Снующихся учеников создающих шум стало гораздо меньше, поэтому Дазай спокойно выдал напоследок: — Этот год будет особенно тяжёлым. Брюнет вскоре скрылся из поля зрения Накахары на безрадостной ноте, пока парень замер, тупо пялясь тому в след. То ли было предостережение в благих целях, то ли неявная угроза — непонятно. Чуя привык постоянно искать двойное дно в словах живого рассадника проблем, потому что таков Дазай — неискренний и лживый, хитрый манипулятор с кладезем полного безрассудства в голове. Но на этот раз сомнения на его счёт почему-то отпали. Излишне вдумчивым оказался тот. Страннее обычного. Чуя встряхнул головой и ринулся прочь. В любом случае, предупреждён — значит вооружён, верно?***
Недовольные визги и разнобойные всяческие ругательства суматошно наполняли кабинет превращений. Кто-то прятался под столом, кто-то грозил вызвать директора, а кто-то ловко, а может и не очень уворачивался от чёрных клякс, что летели с разных сторон. Акутагава равнодушно следил за дирижирующим палочкой Тачихарой на своей слизеринской половине парт, подперев кулаком подбородок. Если бы Рюноске было бы дело до баллов, которые отнимут у их факультета за летающие чернильницы над головами пуффендуйцев и грязные последствия на стенах, то он непременно его приструнил. Но наблюдать за искривлёнными физиономиями презираемым им жёлтеньких воротничков куда интереснее, а если по правде, то за одним конкретным. Невзирая на раздражающий галдёж, Акутагава сдерживал выходящий наружу глумливый смех под видом приступа кашля. Хигучи рядом взволнованно поинтересовалась всё ли в порядке, но оказалась проигнорированной. — Ой, прости, Накаджима, ты немного запачкался! Ацуши опоздавший к началу сего буйства попал под раздачу в самый его разгар. Чернильные пятна впитались в некогда белую рубашку, светлые волосы окрасились местами жирными брызгами под громкий гортанный смех Мичидзу и страдальческий вздох Танидзаки под партой. Как бы сильна не была неприязнь Джуничиро к беспардонному Тачихаре, он предпочёл переждать вандализм с ноткой подросткового максимализма и не вмешиваться до прихода профессора. Накаджима измученный бессонной ночью, что провёл в раздумьях о недавнем происшествии в пустынном коридоре, стоял в неловком ступоре, с комично широко раскрытыми глазами глядя на ядовито хихикающих слизеринцев. Голова была забита ворохом нескончаемых мыслей с тех пор, как его израненное предплечье кровившее длительное время с потоком режущей боли внезапно с одного взмаха волшебной палочки безупречно затянулось. Бесследно пропало то, что должно было превратиться в уродливую искривлённую неровным ударом хлыста белую полоску. Сказать, что Накаджима был в шоке, значит, ничего не сказать. Ацуши не раз оказывался свидетелем превосходного владения заклятьями у Акутагавы, хотя он никогда не признается в этом, пуффендуец восхищён чужими навыками и чувствует гложущую зависть, но вместе с тем желание стать лучше, превзойти того по всем параметрам и утереть нос. Рюноске был в действительности настоящим талантом среди однокурсников; выделялся выразительной речью при произношении сложных названий заклинаний на латинском, в совершенстве осваивал формулы зелий и чертовки легко запоминал исторические имена и даты. Ацуши помнит как тот единственный на всём потоке первокурсников не перепутал Эмерика Злющего с Уриком Пьющим*. Но все неожиданно тёплые, полные безумных противоречий мысли и засевшая глубоко внутри идея поблагодарить Акутагаву за внезапный спасательный порыв канули в Лету, когда закатные глаза встретились с насмешливыми серыми. Слизеринец уже не скрывал насмешку и вовсю развязно ухмылялся, только завидев среди толпы знакомую седовласую макушку. Ацуши мгновенно отошёл от ступора. Самодовольный парень прикрыл рукой свой рот с одной стороны, и медленно сложил губы в одном слове, чтобы один Накаджима смог его понять: — Не-у-да-чник. Ни Тачихара, ни его летающие чернильницы вкупе с фоновым едким смехом не зарождали такую пылающую ярость, которую сейчас испытывал Ацуши из-за одного гнусного индивидуума. Кровь громко стучала в ушах. — Акутагава! — злобно прорычал Накаджима, пока уголки губ слизеринца всё больше удовлетворённо изгибались. Изо рта на ходу вылетело название левитационных чар, а рука с палочкой не идеально, но полной решимостью взметнулась в знакомом узоре в воздухе. Парочка чернильниц протестующе затряслись сверху, но вскоре поддались напору иного волшебника. Тачихара негодующе воскликнул и шокировано разинул рот, когда предательские чернила полились прямо на голову Акутагавы. Рядом сидящая Хигучи с ужасом воззрилась на сверстника. Все испуганно смолкли и с любопытством ждали, что будет дальше. — Чёртов Накаджима, — прохрипел парень, медленно выходя из-за парты. Его рубашка так же была безнадёжно испорчена, а чёрная жижа стекающая полосками до подбородка из-под чёлки смотрелась даже жутко. — Ты пожалеешь… Они одновременно налетели на друг друга с разных углов. Полупустые сосуды агрессивно под действием двух колдунов беспорядочно пулялись из стороны в сторону с целью не испачкать, а скорее разбиться о голову оппонента. Звонкий треск битого стекла, трусливые визги — под этот фоновый шум Ацуши уворачивался и перенаправлял предметы в сторону такого же изворотливого Акутагавы, что остервенело сжимал до белеющих костяшек гладкую поверхность слегка извилистой палочки. Тачихара без его некогда радостного запала стал настороженно прикрывать макушку за спиной у встревоженной Хигучи. Когда пуффендуец поскользнулся на жидкости на полу и неряшливо замахал руками, чтобы в то же мгновение упасть на пятую точку, увесистая ёмкость, которой машинально саданул Рюноске в его сторону, нацелилась прямо в беззащитную голову. Словно в замедленной съёмке Ацуши боязливо зажмурился, а перед тем, как сомкнуть веки, с удивлением заметил дрогнувшее в беспокойстве выражение лица слизеринца. И уже готовый встретить следующее утро в лазарете с болезненными последствиями, Накаджима задержал дыхание, но чернильница резко затормозила в сантиметрах от его лица. Ученики Пуффендуя облегчённо выдохнули. — Ну что за балаган! — Нацумэ Сосэки собственной персоной изящно отворил нараспашку двери кабинета с угрюмым Сигмой сбоку от него. — Вы, маленькие детишки, решили устроить в моём кабинете арену для дуэлей?! Профессор превращений недовольно хмурился, смотря на заляпанных, словно в смоле, учеников с высока. Он указал своей тростью сначала на вздрогнувшего Ацуши, а потом на растерянного Акутагаву. — Вы оба, сдайте ваши палочки, — мальчишки не успели опомниться, как уже одним взмахом руки Нацумэ безмолвно отобрал их сам. Он был одним из немногих волшебников, что могли руководствоваться колдовством молча. — Заберёте когда отмоете весь кабинет без использования магии. — Акутагава не виноват, профессор… — Без оправданий, Хигучи. — Но Тачихара!.. — Тихо, Танидзаки, я всё прекрасно вижу своими собственными глазами, — Сосэки одарил присутствующих строгим взглядом и все понуро склонили голову. Иногда аура этого человека затмевала даже директора. — Итак, расписание, как вы все знаете, первую неделю крайне неустойчиво. У вас не должно было быть сегодня моего урока, поэтому поспешите в Большой зал на обед, — он вновь пригрозил тростью на замерших Акутагаву и Накаджиму. — Кроме вас, молодые люди. Будьте добры убрать весь беспорядок до моего возвращения. Это не обсуждается. Студенты с опаской резво собрали вещи и выпорхнули из кабинета один за другим, чтобы не наткнуться на гнев профессора. Тачихара испуганно икнул, когда встретился с убийственным взглядом Акутагавы, который не сулил ничего хорошего. Хигучи какое-то время мялась рядом, не зная можно ли нагло ослушаться и остаться вместе с ним, чтобы помочь, но и её вскоре настиг тот же разъярённый взор. Девушка сжала губы в тонкую полоску и вышла за порог. Самым последним их покинул профессор — смотрел с какой-то отцовской суровостью. Да такой, что Ацуши стыдливо покраснел, практически сжался в комок, а Рюноске вовсе отвернулся, чувствуя себя провинившимся щенком. За хлопнувшейся дверью лишние звуки извне погасли; лишь размеренное тиканье круглых настенных часов разбавляли тишину. Накаджима удручённо отметил на них тёмные разводы. Внезапно стало совестно за глупую вспышку гнева. Они могли оба этого избежать, но упёрлись рогами, как упрямые быки, что повелись на красную тряпку у носа. Иногда Ацуши сам невольно пугается своей ненормальной реакции на Акутагаву. Он ведь хороший, примерный мальчик с высокими оценками, состоит в квиддичной команде, слушается учителей и внимает школьным правилам, но стоит на горизонте появиться ему, то всё летит крахом. Исчезают рамки, глас разума утихает, пока на его место приходит что-то другое, что-то тёмное и неподвластное Ацуши. Он дерзит, он дерётся, кричит и рычит не испуганным зверьком, а настоящим зверем. В то время, как Рюноске лишь намеренно масла в огонь подливает. Почему пуффендуец не знает и знать, честно говоря, не желает. Парень вертит головой, взлохмачивает волосы и бодро встаёт на ноги. Нужно поскорее закончить и избавить их обоих от нежелательного общества друг друга. Нацумэ Сосэки на самом деле тщедушно добрый старик, думает Ацуши. Иначе бы по всем правилам лишил бы оба факультета по пятьдесят баллов, а то, может быть, и намного больше. В придачу не оставил бы набор моющих средств с вёдрами полных воды после себя. Когда тот успел — неизвестно. Акутагава только приподнял удивлённо свои куцые брови, но не произнёс ни слова. Следующие десять минут они в удушающем молчании отмывали мебель от клякс. Каждый думал о своём. Рациональной частью мозга Ацуши понимал, что наказание могло быть гораздо хуже, а количество пятен точно не переходит за грань невероятного числа, но его очень раздражённая, уставшая часть практически лезет на стену от негодования. Руки наливаются свинцом, веки сонно слипаются; зевки удаётся подавить лишь злостью на Акутагаву и себя, но больше на Акутагаву. Пуффендуец на самом деле привык к тяжёлому труду, закалён выносливостью в стенах приюта, где сквозь пот и слёзы ползал по полу с мыльной тряпкой в маленьких ладошках, обдирая колени до кровавых разводов. Конечности болели так сильно, что каждое движение казалось невыносимым препятствием, а ломота в теле обыденным признаком его живучести. Но Ацуши всё равно злится с бурей внутри. Не подозревающий о мысленных проклятьях в свою сторону, слизеринец в это время задумчиво тёр одно и то же блестящее от чистоты место. Хотя выглядел тот спокойным, в своей тарелке, будто каждый день приходится чистить кабинеты. Накаджима окончательно обиженно надулся от несправедливости. Он тут изводится и чуть ли молниями из глаз не стреляет, а тому хоть бы хны. Безразличный, невыносимый Рюноске! — Ты больше не дрожишь в страхе когда нас отчитывают. Ровный тон хриплого голоса раздался набатом в ушах подпрыгнувшего от неожиданности Накаджимы. Акутагава стоял к нему спиной и не собирался оборачиваться. Пуффендуец прочистил горло, прежде чем с настороженным интересом спросить: — О чём ты говоришь? Рука с тряпкой застыла, прекращая бессмысленные движения. Слизеринец приглушенно продолжил, как если бы говорил сам с собой. — Трясся и забивался в угол со слезами на глазах, руки к груди прижимал в оборонительном жесте, — он сухо усмехнулся. — Глупый. Возмущение тугим комом образовалось в горле. Неужели он был так жалок? Но стоило ему открыть рот, как Рюноске повернул к Ацуши голову с озорным блеском в сером омуте. — Наконец-то ты перестал быть размазнёй. Ацуши поперхнулся воздухом на такое заявление со стыдливым румянцем на щеках. Он задаётся вопросом было ли это оскорблением или комплиментом. Внимательный взор дымчатого оттенка ставил в неудобное положение. Что он должен ответить? Обидеться или поблагодарить? Нет, Ацуши гордо вздёрнул нос под чужое хмыканье, он не собирается ни за что благодарить того, кто привёл их обоих к такой ситуации. Факт того, что именно пуффендуец нанёс первый удар тот старается игнорировать. И всё же, думает Ацуши, слышать такое от Акутагавы… приятно.