«Мерлин учился на Слизерине. Да, сам Мерлин, самый известный в мире волшебник! Он научился всему, что знал, на нашем факультете! Вы хотите следовать по стопам Мерлина? Или вы лучше будете сидеть за старым столом прославленной выпускницы Пуффендуя, Эглантайн Паффетт, изобретательницы самонамыливающейся тряпки для мытья посуды? Я так не думаю.»
Староста Слизерина Джемма Фарли
— До меня дошли слухи, что кое-кто успел уже отбыть наказание у профессора Сосэки, — елейный голос притворно сладок, на деле разил неприкрытой резкостью. — Какой позор. Акутагава выпрямляется до хруста спины под чужим острым взглядом позади. Он знал, что его промах будет известен ему, но понадеялся избежать такой скорой встречи. Слизеринцы остались наедине в общей гостиной — лишь широкий камин, украшенный искусной резьбой, освещал мрачную комнату подземелья. От пробегающегося холодка по коже шли мурашки; Рюноске не уверен точно ли дело в недостаточной силе огня у стены, что разрушал тишину клацаньем подгорающей древесины. Брюнет, тяжело вздохнув, повернулся лицом к старшему. Дазай Осаму стоял зловещей тенью напротив. Волнистая чёлка прикрывала глаза, но Акутагава всё же не решился поддержать зрительный контакт. Знает, что его изучают, вновь ищут признаки слабости. Они были на достаточном расстоянии друг от друга, и всё же младший чуть ли не ёжился, словно тот нависал над ним. Рюноске нервно сжал в кулак покрасневшие местами пальцы. — Я исправлюсь. — Нет нужды давать обещания, — желчно выдавил из себя Осаму, обрубая любые оправдания. — Если даже не думал их выполнять. Дазай в самом чистом виде, неприкрытым ложью выплёскивал свой яд только в кругу особенных людей. Перед которыми нет резонов притворяться, потому что те и так прекрасно осведомлены какова его дьявольская натура. Рюноске иногда думает, что его жестокость тоже часть лицемерной маски, натянутой на череп, но ещё чаще он мечтает сорвать её, изрубить на мелкие кусочки и посмотреть на беззащитность вынужденного случаем наставника, как тот заставляет чувствовать его из раза в раз. — Прошу пр- — Если Мори нет дела до твоих извинений, то мне и подавно, — Дазай разочаровано вздохнул, словно перед ним нерадивый щенок. — Откуда в тебе столько энергии? Я полагал, что целого лета тренировок было достаточно, дабы умерить твой своенравный пыл. Акутагава непроизвольно содрогнулся и прерывисто задышал, припоминая адскую смесь заклинаний, которые порой безостановочно пронзали его. Жёсткие, с тёмной искрой у конца палочки, удивляли самим своим существованием. Дазай никогда не выкрикивал слов, а форму взмаха в воздухе проводил быстро и резко, да так, что младший сомневается уловил бы он её в нормальном состоянии. Таинственное происхождение тех заклинаний он выясняет до сих пор, таясь в дальних уголках библиотеки и изредка вламываясь в запретный отдел чёрной магии. А Осаму при случайной встрече у порога кладезя знаний понимающе сверкал глазами. В ответ на испуганное выражение лица протеже старший лишь злобно хмыкнул и уже было открыл рот для очередной поддёвки, но его перебили шумные первокурсники у входа в подземелье, что съежились до ещё меньших размеров, когда поняли чью именно беседу они прервали. Осаму через мгновение радушно улыбнулся, чем успокоил добрую половину, а после скрылся в тени узкого прохода с каменной лестницей. Его перепады настроения от искрящейся ярости до тихой непринуждённости доводили Рюноске до нервного тика. Акутагава почувствовал небывалое облегчение, как будто разъярённая буря волей случая избежала встречи с ним. Но неявный осадок остался, предупреждая, что удача продлится недолго. Рюноске дождался короткого щелчка двери и только потом ринулся в спальную комнату своего года с настроением подстать для особо жестокой мести Тачихаре.***
В совяльне, круглом помещении с шершавыми каменными стенами, было прохладно и ужасно сквозило из-за отсутствующих в окнах стёкол, что расползались своей длиной до высокого потолка и шириной вдоль соседней стены. Пол устилала потемневшая от слоя грязи и пыли солома. На насестах до самой вершины башни сидело огромное множество радующих глаз разнообразных видов и окраса сов. Солнце высоко возвышалось над небом, освещая зелёное квиддичное поле. Ацуши расслабленно подставлял лицо под яркие осенние лучи. — Тебе необязательно было идти со мной, — Сигма бережно гладил белоснежную сову по спинке — та восседала на его предплечье и подставлялась под мягкие касания. — Мне не в тягость, — Накаджима широко улыбнулся и повернулся к тому лицом. — Тем более, ты же знаешь, я обожаю животных. Особенно эту красавицу, — сова прежде ластившаяся к Сигме, теперь охотно тянулась под пальцы Ацуши, а потом и вовсе приземлилась на протянутую руку, нежно потерлась головой о его шею, пока тот с восхищением в глазах перебирал её перья. Её Сигма приобрёл ещё в первый год обучения в Хогвартсе. Долго остерегаясь своих однокурсников, пуффендуец каждый божий день поднимался наверх в совяльню и долгие часы проводил лишь в её пушистой компании. Она была его первым другом, что любовно поклёвывала нос и радостно хлопала крыльями при виде его тонкой фигуры. Спустя продолжительные подозрительные взгляды, тяжёлое молчание и неуверенные маленькие шажки навстречу, Ацуши наконец-то преодолел природную пугливость, а Сигма добровольно разрушил высокую стену враждебности и недоверия ради одного светлого мальчика. Так и завязалась их дружба, а Накаджима стал новым гостем у прекрасной птицы. — Кажется, тебя она любит побольше меня. Глупая предательница, — заговорчески прошептал Сигма, хотя противоречивая улыбка на его устах неудержимо вырывалась наружу. — Не говори так! Она не глупая, а очень умная сова, правда, Скай? Самая умная сова на свете, — ворковал Ацуши, пока та счастливо щебетала ему в ответ. Сигма фыркнул, пытаясь подавить смех в вороте рубашки. Скай привязалась к Накаджиме практически так же сильно как и к хозяину, но тот её не винил и даже в чём-то понимал. Ацуши ещё немного повозился с птицей и позволил другу привязать к лапке свёрток письма. Сигма еле слышно пожелал ей хорошего полёта в придачу с наставлением возвратиться как можно скорее. Сова расправила крылья и вскоре слилась с миражными пушистыми облаками вдали. — Как твои руки? — тихо спросил он через несколько минут, когда они спустились обратно; зельеварение должно было начаться ещё нескоро, поэтому они неторопливо прогуливались по замку. С прошлого наказания у Накаджимы действительно остались ссадины — не так просто оказалось избавляться от пятен в разных уголках кабинета за ограниченное время без использования магии. Но знакомая одеревеневшая боль была гораздо лучше, чем если бы Ацуши своей несдержанностью потянул на дно факультет, доводя количество баллов до унизительного минуса. Он ещё долго чопорно перепроверял комнату на наличие клякс. — Всё в порядке, не беспокойся. — Прости, я должен был позвать профессора. Знал же, что первый совместный урок этого года ничем хорошим не закончится… — он с горечью в голосе понуро склонил голову; длинные пряди светлых волос ведомо соскользнули с костлявых плеч, а голос патокой размеренно растекался по пустым стенам и манил хрипотцой. — Н-нет, что ты! Я правда в порядке! Тем более, если бы ты не позвал профессора, то отлеживался я ещё в лазарете со сплошным синяком вместо лица, — Ацуши неловко засмеялся, но видимо так и не убедил Сигму окончательно из-за своих подрагивающих пальцев с белыми полосками пластырей вокруг. Заметив направление его взгляда, пуффендуец скрестил их в замок за спиной. Он не чувствовал обиды или ярости, а искреннее недоумение от сожалеющего вида друга. Рваные мозоли были скорее крохотной крупицей неудобств нежели настоящей болью, о которой стоило сожалеть. Дальнейший путь по запутанным коридорам студенты прошли в молчании. Каждый томился в собственной пучине угрызений совести. Чем ближе они подходили к вихрю запутанных лестниц, тем чаще слышался гам школьной суеты: кто-то шелестел кучкой пергамента под подмышкой, кто-то тужился под весом книг, что загораживали обзор на дорогу. Вокруг жужжали восторженные голоса — все обсуждали обновлённый квиддичный состав этого года. Ацуши краем глаза заметил Рампо и обменялся приветствующими кивками на скорую руку. Подойти он не решался, уж больно занят когтевранец выяснением отношений со своим одногруппником. — Я, знаешь ли, не дурак! — оскорблённо вскрикнул парнишка с пышной копной чёрных волос, вертя перед носом увесистой стопкой пожелтевшего папируса; даже издалека можно было заметить размашистый почерк с завитками на концах латинских букв. — А прикидываешься убедительно, — Рампо наглядно повертел пальцем у виска и под очередной крик раскрыл обёртку леденца, тут же закинув в рот. Ацуши несдержанно хихикнул. Кто-кто, а Рампо с годами совершенно не меняется — такой же болтливый и громкий, невыносимо самоуверенный и исключительный гений. Йосано любит назвать его сладкоежкой, а Рампо с мешком конфет из Хогсмида ничего не отрицает. Однажды когтевранец закупился взрывастыми сладостями из сомнительного вида магазинчика и подпалил парочку растений на уроке травологии, чем вызвал небольшую истерику у профессора и длительный разговор сначала с директором, а потом с вездесущим Куникидой. — Кхм, — Сигма рядом неуверенно прокашлялся. — Я хотел сходить в библиотеку… — он подозрительно оглядывался. Пуффендуец всегда был лёгок на бессмысленную панику или тревогу, хотя чаще всего то оказывалось вовсе небеспочвенным. — Не попадай в неприятности. Он взволнованно теребил сиреневую прядь, а после глаза цвета стали вмиг опасно сузились, утеряв бывалую боязливость, на кого-то в стороне. Ацуши скомкано улыбнулся и попятился когда заметил группу слизеринцев. Те гадливо морщились, кто-то умудрялся насмешливо ухмыляться, что-то тихо проговаривая. Сигма сторонник мирных посиделок без конфликтов и поспешной агрессии, в целом человек мягкий и тихий, на самом деле просто ужасен в гневе. Словно с цепи сорвавшийся бешеный пёс, что готов перегрызть любому глотку за свой покой. — Тц, по крайней мере от этого чудика есть хоть какой-то толк, — тихое ворчание. — А? Ты о ком? — А-цу-ши-и! Люди склонны отдавать значимость той информации, которую получили в первую очередь, то есть первое впечатление. Даже при другом поведении во время следующих встреч те знаки кажутся незначительными и неважными по сравнению с тем самым старым и противоречивым. Первое впечатление о Дазае Осаму у Накаджимы было ветренным, непонятным, до жути таинственным. Он появился из ниоткуда, обволакивая своей властной аурой и возвышаясь мрачным силуэтом. Дазай опасен, скрытен, от него веет кровью и смертью, он поистине пугает своей тягой к… Хлоп. Ацуши подпрыгнул от неожиданной встречи чужой ладони со спиной. Дазай рядом очаровательно улыбнулся. Совершенная противоположность того, кем он себя показывал в первую их встречу — смешливый и по напускному рассеянный. Вечно расслабленный, тот просто плывёт по течению жизни, его не заботит будущее, точнее он всеми силами пытается показать насколько ему плевать на него. По крайней мере при последней попытке утопиться в Чёрном озере Осаму наотрез отказался иметь дело с «жилищем хвостатых тварей», и с тех пор держится оттуда на расстоянии. Рампо при упоминании того случая злобно хихикает, но упорно держит рот на замке, пока окружающие изнывают в интриге. Что случилось в глубине водной глади остаётся загадкой. Но кроме опасной безрассудности Ацуши заметил за Дазаем полное… игнорирование личного пространства. Кроткий смешок рядом с ухом посылал ряд мурашек по коже, чужое дыхание совсем рядом и обязательный телесный контакт. Осаму, человек ненавидящий прикосновения, удивительно тактилен рядом с пуффендуйцем. То ли щёки ему кажутся слишком мягкими, то ли волосы слишком шелковистыми. Накаджиму это в целом не волнует; голодный по ласке он лишь мурчит и жмётся ближе в поисках щепотки любви. — Привет, Дазай, — Ацуши лучезарно улыбнулся. — Выглядишь таким довольным. Успел уже что-то натворить? — Как ты можешь так говорить, Ацуши?! — старший тягостно всплеснул руками и состроил страдальческое выражение лица, словно безнадёжно больной на последнем издыхании. — Я человек чести! Мне не в радость насаждать другим, чтоб ты знал. — И я охотно тебе верю, — саркастически протянул пуффендуец. Чудаковатый гений, хитрый беспредельщик пожалуй был единственным его другом с треклятого змеиного факультета. На его поведение сказалось наставление Оды в первые года обучения. Поговаривали, что будучи первокурсником Осаму ходил ни живым, ни мёртвым, с забинтованным глазом и совершенно пустым взглядом. — И кто тебя научил язвить..? — Осаму приобнимает младшего за плечи и они вместе движутся дальше. — А вообще, опасно разгуливать одному в наши-то времена. — Говоришь как старик. И я не один, со мной Сиг… — Накаджима комично повертел головой, но никого не обнаружил. — …ма. Ведь только что был здесь. Уже ушёл? — Пошли-пошли, — слизеринец всё тянул его на себя, словно торопясь запрятать. Пока длинные пальцы аккуратно, почти невесомо стискивают его ладонь, Ацуши замечает потускневшие лица, что потеряли свой здоровый оттенок, будто наяву увидали боггарта, тех самых ранее издевательски хихикающих студентов из изумрудного факультета. Не было и намёка на прежние задорные ухмылки — сейчас же ребята панически избегали с пуффендуйцем встречи. Накаджима переводит взор на вид расслабленного Дазая, ничем не озабоченного с тёплой улыбкой на губах, редкой-редкой, которую дарил только ему, и доверчиво расслабляется. С Осаму Ацуши чувствовал себя циркачом на натянутом канате высоко над землёй, но с неизменно крепкой страховкой позади.