Мертвая невеста

      Крытая упряжка хлюпала колесами по грязным лужам, покрытым хрупкой корочкой льда. Барин лихорадочно сжимал в руках белые бальные перчатки и задумчиво вглядывался в окно, стараясь не смотреть на своего спутника. Проворный слуга господина Кукушкина звался Васькой и сейчас на его заостренном лице читался странный интерес, будто и не ощущал он запаха смерти в простывшей карете. Запах этот был с примесью железа и затхлости, от холодного воздуха хотелось выплюнуть легкие и никогда и ничего ими больше не вдыхать.       На коленях у Васьки покоилась красивая деревянная коробка, которая обычно лежала у отца Бориса в кабинете. Открывал он ее много раз, доставал и чистил оружие, но не использовал по назначению. Эти прекрасные парные пистолеты мастера Лепажа казались Борису красивой блестящей игрушкой, но никак не средством избавления от врага. Да и сейчас совсем не верилось, что он будет стреляться. Конечно, это не первая дуэль барина. Будучи студентом, он не раз ссорился с однокашниками, но все стычки заканчивались стрельбой в воздух или полюбовным согласием, долгими объятиями, извинениями и стаканом водки на двоих. Но сегодня барин не был уверен в таком исходе.       Иной скажет:"трус!» И будет абсолютно прав. Перед смертью все равны и только последний дурак ее не боится. Страх — это спутник… Постоянный спутник, он всегда рядом с тобой. Страх помогает вернуться домой. Страх — сильное чувство, а любое из них притягивает твой дух к земле. Пока ты боишься, ненавидишь, любишь, пока у тебя болит или трепещет душа — будь спокоен — ты точно не в царстве мертвых.       Экипаж дробно заскрипел и остановился. Борис открыл глаза. До перекрестка оставалось метров сто, не иначе. Борис хлопнул дверью и крикнул: — Чего встали, мил человек?       Возницей был старый скрюченный мужичок лет сорока с зеленоватой кожей и такими же зубами. Глаза его прятались за глубокими морщинами и лишь сверкали из щелок. Грубые пальцы сжимали поводья. Вид у старика был действительно неприятный. — Проклятыя калюжи, барин! Застряли! Дальше только ногами. — он развел руки в стороны.       Раздраженно выхватив у Васьки пистолеты, Борис зашагал дорогими лакированными ботинками по осенней мерзлой грязи. Опомнившись, слуга побежал за барином.       Воздух был холодным, неуютным, а сердце билось о грудную клетку, словно хотело покинуть тело. Страх и звенящая гордость несли Бориса на своих крыльях, походка барина была резкой, пружинистой и быстрой, будто он опаздывал на важное мероприятие.       Холм был скользким и мокрым, а земля холодной и серой, но Борис отчаянно шел в гору, а за его спиной семенил слуга.       Кукушкин был дьявольски пунктуален и уже стоял со своим секундантом на вершине холма. — А, я думал вы уже не приедете, Борис Григорьевич. — Едко заметил Кукушкин. — Я высоко ценю свою честь, Игнатий Всеволодович, поверьте, а уж честь благородной женщины — тем более. — Тогда приступим, не вижу смысла тянуть.       Секундант Кукушкина приосанился и, очевидно, перенял управляющую позицию на себя, поспешив начать. — Итак, прошу дуэлянтов пожать друг другу руки. Также сейчас вы можете решить все полюбовно и принести друг другу извинения. Вам дан последний шанс.       Борис лишь нахмурил брови и пожал руку Кукушкину. Васька вдруг опомнился и подбежал к дуэлянтам, открыв футляр с пистолетами. Разобрав оружие, враги повернулись друг к другу спиной и отошли на десять шагов, повернувшись лицом друг к другу.       Теперь голос секунданта звучал зловеще в ушах Бориса: — Прошу проверить заряд.       Лязг железа будто отрезвил Бориса, а из головы вдруг исчезла вата. То, что он собирался делать, было безумием в чистейшем его проявлении. Барин окинул взглядом весь пригорок. Легкая изморозь на траве начинала подтаивать. На дороге, присыпанной рыжим песком, все еще стоял его экипаж, а мужичок с зеленым лицом и зубами все так же сидел, отложив вожжи. Казалось, мир замер. Оторвав взгляд от этой картины, Борис с неожиданностью заметил поднятую руку чужого секунданта, готовую для взмаха.

***

      Родион сидел в жестком розовом кресле и задумчиво глядел на спящую графиню. Ее бледная грудная клетка высоко вздымалась, а на коже появился легкий румянец. Кристине Витальевне стало легче, что можно было заметить невооруженным глазом.       Но не заботы о графине терзали разум Роди, волнение об исходе дуэли захлестнуло его ледяной волной, кожа покрылась красными пятнами, он беспокойно сжимал пальцы. Но в то же время внутри кипела горькая обида брошенного ребенка.       Борис сошел с ума, раз решился на такое, и не Роде его останавливать, тем более после его пренебрежительных слов в сторону Совенка. Детские обиды брошенного мальчика подпитывали злость, волнение растекалось по телу липкой прохладой. Но Родя не двигался с места. Буря эмоций разрушала хрупкое сердце Совенка, которое он совсем недавно склеил из осколков.       Догнать. Остановить. Заставить одуматься.       Но зачем? Борис ясно дал понять, что ты ему не нужен.        Дверь в комнату с грохотом отворилась, внутрь буквально влетел Дикий, неся под мышкой коричневый кожаный саквояж. — Родя! Слава богу, ты здесь! Что с графиней?       Родион будто проснулся и взглянул широко распахнутыми глазами на Евгения. — Кукушкин ее довел. — безжизненно сухо ответил он. — Но ей уже легче. — все так же безэмоционально продолжил он.       Дикий подошел к кровати, стараясь восстановить дыхание. Под глазами врача легли тени от бессонной ночи. Ему так и не удалось прилечь сегодня. Рука Евгения коснулась девичьего запястья, сосредоточенно считая количество ударов. Родион приковал взгляд к чайным розам на покрывале. — Спит. — заключил он. — Но что произошло?       Совенок опять будто отмер и дернулся от голоса Дикого, сглатывая ком в горле. — Как только ты уехал, Кукушкин предложил Разумовской стать его женой. Она оскорбилась и отказала. Сам понимаешь: купец и графиня. Он начал говорить гадкие слова, не достойные порядочного человека. Графиня упала в обморок, Борис отнес ее сюда и, видимо, послал за тобой.       На этих словах графиня вздохнула и открыла глаза, подорвавшись с кровати. Нижняя рубашка сползла с плеча, что нисколько ее не остановило. На лице отразилась гримаса боли, видимо, у нее закружилась голова. Дикий, мягко но уверенно обхватил рукой ее грудную клетку, заставив лечь обратно. — Аккуратней, Кристина Витальевна, вы еще не совсем здоровы.       Только после этих слов графиня решила оглядеться. Взгляд ее зеленых глаз прошелся по комнате, скользнул по Евгению и Родиону. Начать она решила с приветствия: — Доброе утро? — она вопросительно заглянула в глаза поочередно двум друзьям.       Опустив взгляд на наручные часы, Евгений сказал: — Скорее ночь.       Вдруг брови девушки сошлись на переносице, воспоминания о вчерашнем вечере вернулись. — Где Кукушкин? — она выплюнула эти слова с явным пренебрежением       Родя застыл, будто пораженный молнией. Теперь уже пара любопытных глаз — Евгения и графини — уставились на него. — Он стреляется с Борисом сегодня на рассвете. Уже уехал.       Выражение недоумения, а затем ужаса появилось на лицах Дикого и Разумовской. Казалось, им обоим хотелось хорошенько ударить Родю чем-нибудь тяжелым. — Почему ты не удосужился сказать об этом раньше?! — взвыл Евгений.       Графиня подорвалась с места и, шатаясь, подошла к двери в одной нижней рубашке, подзывая проходившую мимо служанку. — Тебе совсем мозги отшибло?! Ладно, он дурак! А ты-то! Где они стреляются? — Евгений схватил Родю за предплечья и ощутимо сжал, судорожно тряся его туловище, — Почему ты его отпустил?! Да не молчи! — На холмике у перекрестка. — Графиня, просите мою карету! — крикнул князь, развернувшись. — Уже. — отозвалась Кристина Витальевна. — Ну почему вы не можете по-другому?! Два влюбленных гордеца! — сетовал Евгений. — Вам лишь бы все ломать да крушить! Любое светлое чувство чувство растопчете как росток, а потом страдаете от собственной же глупости!       Родион оробел, слезы стекали по заостренному подбородку. Такого князя он еще не видел. Но даже терпению святых приходит конец.       Графиня незаметно выскользнула за двери и вернулась, закутанная в шубу поверх рубахи и теплую шерстяную косынку. — Хватит кричать. Карета готова. И либо я еду сама, либо вам стоит поторопиться.  — Она сохраняла удивительную холодность и сосредоточенность.       Евгений хотел возразить, сказать, что в таком состоянии она никуда не поедет, но Кристина Витальевна, будто предугадав его слова, твердо и уверенно заглянула ему в глаза. Дикий промолчал.

***

      Каждая секунда вдруг растянулась на часы, и Борис почувствовал, как по его спине потек холодный пот. Воздух сотряс громкий возглас басом. — Прошу вас навести оружие.       Барин поднял пистолет целясь Кукушкину в область плеча. Он не хотел его убивать, но отступать было поздно, поэтому барин отвел дуло от сердца оппонента и направил вправо.       Кукушкин, видимо, не разделял сих намерений и целил левее, ближе к сердцу.       Рука барина вспотела, он сильнее сжал рукоять, а палец норовил соскользнуть с курка.       Секундант взмахнул кистью в воздухе, где-то вдалеке послышался топот копыт, а затем выкрик: «Можно!» Прозвучал выстрел и острая боль пронзила грудную клетку, тело покачнулось, а мозг вскипел, палец сжал курок и отправил ответный выстрел. Не в силах стоять, Борис рухнул на землю, к нему подбежал Васька. Радовало одно — выстрел пришелся точно не на сердце, раз уж он был все еще в сознании. Но, похоже, пуля задела легкое и каждый вдох отдавался адской болью. Борис стремительно бледнел…       Васька склонился над ним в панике не зная, что делать. Барин прошептал: — Он… жив?       Хотелось заразиться громким кашлем, но барин понимал, что так станет только хуже. Кровь хлынула к горлу. — Вы попали в плечо, мой господин. Похоже, вы слегка его задели.       Борис улыбнулся и прикрыл глаза.       Что же творилось у барина в голове? Бардак. Кучи хлама, боли, воспоминаний, которые долго наваливались друг на друга в неаккуратные стопки. Сегодня эти башни решили рухнуть. Все перемешалось в одну большую стихию и давило своим весом на легкие. Разум заставлял переживать старую боль снова. Воспоминания поплыли тяжким бременем перед глазами. Губы лихорадочно зашептали последнюю молитву. Боль, не душевная — физическая, застелила зрачки красным, и захотелось зарыдать, крича и стеная, захотелось уткнуться в колени Роди, просить прощения, почувствовать его холодные ладони на щеках и вдруг залиться смехом. Хотелось всего и сразу, отчаянно сильно, но из глаз лишь хлынула одинокая слеза, на считанные секунды просветляя голову и Борис увидел небо. Хмурые тучи смотрели на него будто с упреком, а в груди защемило, как от прощания с чем-то важным. Вдруг перед ним возникло бледное лицо графини. Влажные дорожки проложили свой путь по ее щекам, а бледные губы шептали то, что Борис уже не мог услышать. «Какое приятное видение…» — подумалось Борису. Но тут девушка склонилась и подарила ему поцелуй, горький, соленый и, похоже, последний. Он опять причинил ей боль, но уже не получит наказания или искупления. Мир начал темнеть и лицо графини исчезло в этой темноте.       И тут пошел снег…