Мертвая невеста

      И настала тишина. Казалось, снег замел все дорожки, которые связывали между собой и так едва сплоченное сельское общество. Все будто оказались под холодным белым колпаком, находясь в тишине своих бесконечных покоев. И не было ни радости, ни отчаяния, ни скуки. Было пусто. Каждый честно играл отведенную ему роль уже и не задумываясь о ее значении. Крестьяне тихо работали по углам своих прохудившихся изб, помещики праздно болтались по богато обставленным комнатам, подумывая об написании собственных мемуаров, их жены и дочери тихо вздыхали и вышивали очередную бесполезную салфетку. И все это казалось правильным.       Потерев руками тяжелые веки, Евгений потянулся и выбрался из кресла, в котором провел последние недели. Врач взглянул на своего непросыпающегося больного и со злостью и отчаянием начал собирать расставленные по всей комнате бутыльки с опиумными и сятными каплями. На протяжении уже трех недель он старался изо всех сил вырвать Майского из лап смерти, но та мастерски сопротивлялась.       На все три недели князь стал не только личным врачом и сиделкой, но и негласным заместителем хозяина поместья. Без всяких нареканий ему начали подчиняться все домочадцы и крестьяне вне поместья. Как только смог, Дикий сразу же приказал не подпускать никого к барину. Опечаленные крестьяне, бесцельно бродящие по комнате и целующие бледные хозяйские руки, лишь отвлекали и мешались под ногами. Свободно в комнату входили лишь сам Дикий и Родион       Увидев то, как тяжело Родиону было видеть умирающего Бориса, князь было принял решение не пускать совенка в хозяйскую спальню, но тот со слезами и криками вымолил разрешение.       Обдумав все особенности раны, Евгений в тот же вечер принял сложное для себя решение не зашивать и не стягивать рану. Это влекло за собой последствия возможного более тяжелого воспаления и заражения, но, рассудив об огромном количестве потерянной крови, Дикий предпочел отложить какие-либо действия, чтобы не убить Бориса собственными руками. Князь решил предоставить все времени, малодушно снимая с себя ответственность, за что не переставал себя корить. Он боялся потерять барина, боялся, что именно его вмешательство станет причиной смерти. Он боялся того, что подумает об этом Родя. Аккуратно поменяв повязки, Евгений приказал переложить барина на бок, чтобы к ране поступал воздух. Периодически повязка окрашивалась алым и, при помощи слуг, Евгений ее менял, надеясь, что очередной раз станет последним. Но кровоизлияния продолжались.       Видя, как часто барину меняют повязки, Родион начал беспокоиться, но Дикий обманчиво уверял, что кровотечения не так страшны, каковыми они являлись на самом деле. На второй день началось воспаление, жар стал опасным для жизни. Борис не приходил в себя и каждый раз, когда его двигали, болезненно вздыхал и хрипел. При каждом таком вздохе Родион нервно дергался и бросался помочь Борису, облегчить его боль, но тут же отступал не в силах сделать что-либо. К вечеру начал идти гной. Дикий не стал медлить и приказал приносить ему колодезную воду и снег. Смачивая хлопковые лоскуты в морозной снежной воде, он прикладывал их к ране с двух сторон. От этого болезненные морщины на лице барина исчезали и горячка слегка спадала. Евгений даже не глядя на Родиона, ощущал, что и ему становилось легче.       Дикий не был уверен в том, помогают ли придуманные им компрессы, но то, что Борис не так остро чувствовал боль, уже сбрасывало с плеч Дикого огромный камень. Ночью врач предпринял попытку накормить Бориса теплой водой с размешанным в ней сахаром. Пальцами разминая горло больного, он аккуратно вливал раствор, следя за дыханием Майского. Родион предложил покормить Бориса, но руки его тряслись и слезы наворачивались на глаза, поэтому Евгений, превозмогая усталость, продолжал за него работу. Спать первое время удавалось через раз — каждые двадцать минут Дикий проверял наличие пульса.       Иногда князю казалось, что недели длились десятилетия. Да и Борис будто постарел — под глазами залегли глубокие тени, лицо стало острым, худым и безжизненным. Все это время он держался лишь на одном сахарном растворе, рана затягивалась слишком медленно и у Евгения начинали закрадываться мысли о том, что организм погубит не сама рана, а невозможность питания. Два раза Борис все же открывал глаза, мутным взглядом упирался в потолок и проваливался обратно в беспамятство.       Родион в это время медленно чах вместе со своим возлюбленным. Страх смерти, потери самого дорогого и необъяснимое чувство вины грызли его изнутри. Недостаток сна и частые слезы по ночам делали его глаза постоянно уставшими и красными. Пшеничные волосы сбились в грязные узлы, одежда стала отчетливо висеть на теле. Евгений все хотел поговорить с другом, успокоить его и поддержать, но он сам не знал, где брать силы на надежду. Князь лишь еще больше погружался в печаль из-за собственного бессилия. Обычно по утрам Дикий чувствовал себя немного лучше, потому что Родя уходил в лес на несколько часов, и князь не видел его угнетающего состояния. Время наедине с собой давало собрать все мысли и продолжить работать весь оставшийся день, а потом и ночь.       Родион кутался в старый овечий тулуп, протаптывая себе дорогу по саду. Мысли покинули его голову от недостатка еды и сна, парень задумчиво глядел себе под ноги, теряя всю связь с явью, совершенно забыв, зачем он вышел в сад. Покружив по аллеям, он свернул к главным воротам. Тряхнув головой, он, наконец, вспомнил, зачем выходил. Подойдя в заваленной снегом калитке, он ногами в валенках притоптал сугроб и попытался отодвинуть щеколду, но та не поддавалась, до немоты сковывая пальцы холодом. За калиткой послышались желанные шаги, и Родион принялся с яростью дергать щеколду, чтобы та поддалась. Наконец, замок хрустнул и калитка поддалась. За ней показался Федор, зябко переминающийся с ноги на ногу в прохудившихся лаптях. Родион, заметив это, недоуменно на него уставился. — И тебе доброе утро! — раздраженно сказал перс, проскальзывая в проход. — Где ты был все это время? Почему не сказал, куда идешь? Борису хуже с каждым днем. — встревоженно произнес Родион с укором. — А я что, виноват, что он лезет в драки с первыми встречными? — возмущенно ответил Федор. — Я помочь тебе хочу, а ты еще и недовольный. Я не обязан говорить, куда и зачем хожу. Главное, чтобы от моих походов польза была.       С персом было явно что-то не так. Из речи исчезла вся сладкая патока, движения стали резкими.       Федор был для Родиона загадкой. Он помогает, ведет себя как надежный друг, но только пытаешься узнать его получше, он выскальзывает из рук, шипя, как кошка. Этот человек всегда будет сам по себе. И если раньше его поведение вызывало лишь легкое раздражение, то сейчас Родион еле сдерживал нервную истерику.       Еще раз скользнув взглядом по собеседнику, Родион заметил странные перемены в нем. У глаз прибавилось тонких морщинок, когда Федор хмурился, на лбу пролегала складка, которой раньше тоже не было. А в волосах блеснула еле заметная седина. Уголок рта нервно подергивался, а руки сжимали сумку в объятиях. Однако первое, что Родион заметил — это отсутствие валенок, которые он подарил персу две недели назад, накануне его очередного таинственного исчезновения. — Ну чего застыл? Пошли скорее в дом, иначе я в снежную бабу превращусь. — перс заметил то, как совенок его рассматривал. Он понял, что Родя заметил перемены. От этого напряжение внутри возросло.       Родион и Федор быстро и молча пересекли усыпанный снегом сад, подходя к мраморным ступеням дома. Оказавшись внутри, перс блаженно стянул мокрые лапти и новый, но грязный полушубок. Из его кожаной сумки любопытно показалась Далила и выскочила, стремглав бросившись к зажженному камину. — Федор, хватит томить меня ожиданием. Скажи, что ты делал все эти недели? — умоляюще подал голос Родион.       Когда Федор неожиданно исчез, Родион неосознанно возложил на него все надежды. Он думал о том, что, должно быть, перс придумал способ помочь Боре, все исправить. Наивная надежда грела ему душу и молчание Федора выводило из себя. — Эх, что бы вы без меня делали… — наигранно весело произнес Федор и полез в сумку. Он будто пытался вернуть свою прежнюю манеру общения, но что-то внутри мешало.       Покопавшись там, он достал шелковый платок с вышитыми инициалами «***». Платок принадлежал явно не Федору, вензеля на вышивке казались до боли знакомыми. Развернув ткань, перс показал скрывавшейся в ней предмет. На ладони у Федора лежало простенькое кольцо из недорогого желтого сплава. Дешевый ободок украшал неаккуратно отшлифованный багрово-красный камень. Он переливался разными оттенками и создавал ощущение кровавого пятна на белой шелковой материи. Федор бережно подхватил кольцо большим и указательным пальцами, поднося к глазам Роди. — Вот подарочек твоему Борису. Стоил мне целой пары валенок. — произнес он, стараясь сохранять игривый лад.       Родион поменялся в лице. На лбу пролегла складка, нижняя губа нервно дернулась. Резко выдернув кольцо из рук Федора, он затряс им в воздухе. — Что это?! — голос сорвался на крик. Перс будто над ним издевался.       Федор удивленно отпрянул. — Кольцо. — пожал плечами перс, чем еще больше выводил совенка из себя. — Ты ушел на две недели. — резко понизил голос Родя. — Две недели он умирает. — Ты не понимаешь… — вдруг Федор стал серьезным. — Я? Я не понимаю?! — грудь Родиона часто вздымалась, он тяжело дышал. — Иди к нему! Смотри, как он умирает! Все это чертово время ты потратил на кривую безделушку! Ты потратил его время! — голос парня переходил в рыдание.       Со злостью бросив кольцо на пол, Родион зарылся руками в волосы, из глаз брызнули слезы. Он опустился на пол, закрыв лицо ладонями. Он безутешно плакал, и в этот момент был похож на ребенка. Ведь, как и любой ребенок, он был беззащитен и одинок в своем, личном горе. И мир вдруг сузился до размера комнаты, и стало душно, и легкие разрывало изнутри то ли плачем, то ли стоном.       Федору захотелось тут же испариться. Нет, не из-за неоправданных надежд Родиона. Люди разочаровывались в нем не раз. Но видеть такое душевное расстройство он не хотел и не мог. Без слов подхватив кольцо, он обогнул застывшего в забытье и рыданиях Родиона, и поднялся по лестнице. Не без труда отыскав барскую комнату, Федор тихо вошел, стараясь не скрипеть дверью. Откуда ни возьмись за персом проскочила кошка. Она тут же запрыгнула на кровать и устроилась около Бориса. При дневном свете в ней — как и в ее хозяине — были видны изменения. Шерсть потеряла свой лоск, а движения стали медленными и не такими твердыми.       Князь Дикий мирно спал в своем кресле, неудобно отбросив голову на спинку. Его смятый сюртук был явно не первой свежести, а пуговка на рубашке и вовсе отсутствовала. С жалостью посмотрев на князя, Федор решил его не тревожить и поспешил надеть злополучное кольцо на палец Бориса. Холодный металл встретился с такими же холодными пальцами. Окружность кольца выступала небольшим мостиком над кожей — размер был великоват. Федор опустился на колени перед кроватью, зарывшись лицом в мягкую черную шерсть своей воспитанницы. Дрожащими руками он несколько раз погладил ее от головы до хвоста, уронив пару слезинок, тут же исчезнувших в ее черной шубке. Оторвавшись от нее, он не оборачиваясь вышел из комнаты.       Вернувшись к Родиону, он застал его теперь уже оперевшимся на стенку. Стеклянные глаза совенка застыли на входной двери. Федору показалось, что тот перестал моргать. Поравнявшись с парнем, перс запустил руку в его волосы, потрепав по макушке. На Федора вдруг накатила нестерпимая усталость, он больше не хотел оставаться в этом доме. — Я сделал все, что мог. — тихо сказал перс, нажимая на дверную ручку. — Только позаботьтесь о ней потом.       Родион его будто не слышал. Он понимал, что Федор что-то сказал, что он уходит, но разобрать ничего не мог. Совенок погряз в холодном тумане своих мыслей и, казалось, с каждым выдохом вдыхать было тяжелее. Он не знал, сколько времени он просидел на полу в прихожей. Иногда Роде казалось, что Федор вышел всего минуту назад, а иногда — будто его нет уже целую вечность.       Так или иначе, в уголке его взгляда загорелся слабый огонек, из тени вышла девочка со свечой в плошке. Она испуганно озиралась и боязливо подбиралась все ближе к Родиону. Оказавшись прямо перед совенком, она осторожно позвала: — Барин, — девочка протянула руку к чужому плечу, но остановилась — передумала.       Позвала еще раз: — Барин! — на этот раз настойчиво.       Родя тряхнул головой и наконец перевел взгляд на ребенка, без слов давая понять, что слушает. — Вас лекарь зовет.       Только три эти слова заставили сердце совенка болезненно забиться о грудную клетку. Вдруг Борису хуже? Или лучше? Или князю просто нужна помощь? Резко вскочив с места, Родион чуть не натолкнулся на девочку напротив, раздраженно обогнул ее и взлетел по лестнице. Не разбирая дороги, совенок громко влетел в спальню.       Князь склонился над Борисом, аккуратно прислушиваясь к его сердцебиению. Заметив настрой Родиона, он поспешил ответить на все повисшие в воздухе вопросы: — Сейчас очнется.       Родион бросился к постели, тут же хватая Бориса за потеплевшую руку. Ослепленные радостью, Родя и Евгений не заметили зарытую в одеялах кошку.       Лицо Бориса стало расслабленным, ему вернулся привычный цвет. Грудь вздымалась ровно, без хрипов, ушел лихорадочный пот. Барин все еще был болезненно худым, под глазами все еще лежали тени, но выглядел он явно лучше, чем сегодня утром. Тогда Родион видел его в последний раз.       Ресницы барина дрогнули, он открыл глаза. Невидящим взглядом он уставился в потолок. Борис начал медленно моргать, но он не проваливался обратно в беспамятство. Родион нервно сжал ладонь возлюбленного и прильнул губами к тонкой коже, окропляя ее слезами. Евгений засуетился, начал открывать бутыльки со зловонным содержимым и поочередно вливать по чайной ложке. Борис глотал самостоятельно, но ни звука не произносил. Наконец, не дав Дикому напоить себя очередным лекарством, он громко закашлялся. Мир перед глазами замылился, а легкие обожгло нестерпимой болью, на языке появился вкус крови, но сознание он не терял. — Вода. — успел просипеть он между приступами кашля. Родион потянулся к графину. Аккуратно поддерживая чашку обеими руками, он напоил Бориса. — Спасибо. — уже своим голосом произнес Борис и прикрыл глаза, засыпая.       Родион обеспокоенно взглянул на князя. Тот прислушался к мерному дыханию и заверил: — Теперь это просто сон. Опасность миновала.       Спустя несколько часов, ночью, Борис опять проснулся и попросил воды. На этот раз Дикий тут же велел принести еду. Никитична, узнав о пробуждении барина, мгновенно принялась готовить все, что он любит. Князь попросил поумерить пыл и приготовить каши, а чтобы та была готова в любой момент, приказал поставить ее на печь и обернуть полотняной салфеткой горшочек.       Борис молча съел две ложки и мгновенно уснул.

***

      В эти холодные морозные ночи не только в Майском горел свет и слуги тихо сновали по коридорам. Кристина Витальевна сидела в спальне своего отца и завороженно смотрела в окно. Каждый раз, когда ее взгляд робко переходил на спящего графа, легким не хватало воздуха и она спешила отвернуться. Ей было невыносимо видеть дряхлого старика, укрытого стопкой одеял, который еще совсем недавно был здоровым и молодым мужчиной, ее отцом. Сейчас же, пока он спал, она будто не видела в нем близкого человека, кто-то чужой лежал в желтом свете лампы. Из-за этого на душе было неспокойно. Отчаяние и горе вдруг закончились, началось равнодушие, медленно перетекающее в неприятие. Совесть больно била по сердцу, обвиняя в равнодушии к болезни отца. Но, видимо, душа сама решила, что лучше будет ничего не чувствовать, чем сойти с ума от боли предстоящей потери.       Перебирая тонкими пальцами поясок своего непомерно дорогого шелкового халата, Кристина Витальевна неожиданно перевела взгляд на кровать, уже совершенно не пугаясь смотреть в ту сторону. Широкая грудная клетка графа медленно и тяжело вздымалась, кожа лица собралась в складки, седина вдруг стала такой заметной яркой, какой не была раньше. Присмотревшись, графиня увидела то, насколько же стар на самом деле ее отец и как же сильно он поменялся с их первой встречи. Заложив распущенные волосы за уши, Разумовская подперла рукой щеку, продолжая витать в своих мыслях. В комнате незаметно поселилась скука и серость. Графиня перевела взгляд обратно на расписанное морозом стекло окна.       Мысли устремились к Борису. Она не видела его с момента той злосчастной дуэли. Воспоминания о ней вызвали фантомный холод по всему телу и ощущение липкого страха в грудной клетке, которое отозвалось отнюдь не фантомной болью под ребрами. Глаза все еще помнили чужую кровь на пальцах и ужас в глазах Родиона и князя. Приехав домой в тот день, графиня расплакалась, вытирая щеки от слез окровавленными руками. К ней тут же подбежали обеспокоенные сенные девки, подхватили под руки и повели отмываться и греться. Весь следующий день графиня спала, а, проснувшись, вдруг успокоилась.       В детстве, когда было страшно, она представляла, будто ее тело — это вовсе не она, она — это ее мысли и слова. Ее душа управляет телом, и, если захотеть, всегда можно сбежать. Вот и теперь голова опустела — графиня сбежала.       Холодный разум спокойно твердил: «если бы умер, мне бы сообщили». Но иногда тоска и тревога все равно пробивались, и хотелось поехать и узнать, как чувствует себя Майский. Но кто она ему? Жена? Невеста? Нет. Друг? Но можно ли назвать это дружбой? И она продолжала лишь вяло смотреть в окно, отодвинув широкие гардины.