***
Метель настигла Федора у постоялого двора. Несмотря на дурное настроение, он все-таки подметил свою удачливость. В ином случае пришлось бы либо остановиться и схорониться в снегу, либо идти навстречу колючим порывам. Ни того, ни другого он не желал, и пропахшая сыростью ночлежка пришлась кстати. Находилась она в селе, состоявшем из нескольких покосившихся изб. Несмотря на безлюдье, место для ночлежки было выбрано удачно: на большой дороге между Санкт-Петербургом и Нижним Новгородом. Всякий путешественник спешил заглянуть сюда, утомленный дорогой. Переступив порог сеней, Федор ощутил влажный застоявшийся воздух внутри ночлежки. На первом этаже был кабак и тяжелый кухонный воздух, пронизанный тысячей ароматов, неприятно заполнил легкие. Запах алкоголя, гари, пота и горящего дерева перемешались и напрочь отказывались покидать помещение. Перс не любил ночевать с другими людьми, но других рвыходов ему не представлялось. Заприметив в углу стол с грудой грязной деревянной посуды, он устремился к нему. Людей было немного, но Федору хотелось сесть от них подальше. К Федору тут же подскочила хозяйка ночлежки. Нестарая еще женщина, с редкими русыми волосами. Вся она была круглой — начиная с мясистых пальцев, заканчивая щекастым румяным лицом. Мокрая, немного грязная, но очень улыбчивая, она подхватила посуду и тут же спросила гостя: — Чаво будешь, добр человек? — Неси похлебки и пива. Хозяйка хмыкнула на такую странную смесь харчей, но ничего говорить не стала. Будто камень дежал на душе у перса. Была эта усталость или вина — он не знал. Всю свою жизнь он следовал велениям карт и лунным циклам, знакам природы. Он был кроток и послушен, потому что был отрешен. Еще ни разу судьба не заставляла его самого страдать, становится пушечным мясом. Всегда он делал по ее велению, следил за ее ходом, избегал несчастий. Судьба его одаривала за службу. Верная помощница Далила, крупицы чудес, зоркость глаз и сила мышц — все это ее дары. Сейчас она попросила что-то взамен. Перс не воспротивился, отдал свое, отдал себя. Но стало больно, и Федор отпрянул. Перед носом Федора опустили тарелку с бледно-желтой жидкостью. Это выдернуло его из размышлений. Хозяйка ночлежки села напротив, уперев локти в стол. Судя по всему, ее заинтересовал такой мрачный гость. Смуглый черноволосый мужчина, без бороды и усов, сутулый и нелюдимый, он привлек внимание не только хозяйки, но и всех присутствующих. Удивительно, но он не вызывал подозрений и опасений, косых осуждающих взглядов. Все здешнее общество было настолько просто и наивно в своем любопытстве, что Федор внутренне даже этому умилился. Высшее общество теперь казалось ему кучкой сладкоголосых и надутых индюков, которые говорят обходительными загадками, подбирают слова. Ведь от витиеватости слов смысл сказанного не поменяется. В этом людском любопытсве Федор видел чистоту. Оно не скрывалось за стенами из мудреных фраз. — Имя-то какое у тебе, путник? — подала голос женщина. — Федором зовут. — напускно мрачно ответил он. Не было уже в сердце той озлобленности. — А мене Ксенией. Откуда будешь сам? — Да отовсюду, почитай. — Гэта как? — Путник я простой. Много где бывал, да так, что уже и не помню откуда пришел. Всю жизнь на ногах. — Не цыган ли ты случаем? — прищурилась Ксения. — Эх, ну что ж это сразу цыган да цыган! — карикатурно обиделся Федор. — Перс я. — Чаво? — еще больше смутилась хозяйка. Что такое перс, она не знала. — Чужеземец. — коротко откликнулся он. — О-о — важно протянула Ксения. Но потом хитро улыбнулась и продолжила: — Врешь ты все, господин. Бывали тут чужеземцы. Лицом-то мо вы и схожи, однако ж гуторят они иначе. Федор улыбнулся такой смекалистости. — Умная ты баба, Ксения. Сама же не здешняя. Говоришь по-южному. — А я того и не прячу. — вскинула голову хозяйка. Желая задобрить приятную собеседницу, Федор смягчился. — Говорю я так лишь потому, что другого языка не знаю. Родного говора я не слышал и в помине. Видимо это признание как-то успокоило хозяйку и она уже без подозрений продолжила его спрашивать: — Отчего ж? — Война была¹. Русские с персами бились. Я тогда еще совсем малец был, не помню ничего. Ни дома своего, ни отца, ни мать. Перебили моих родных, а меня забрали — сжалились над младенцем. — Ну и дела… — растеряно протянула женщина. Она хотела лишь разговорить угрюмого гостя. Вспомнив про то, что Федор просил еще и пиво, она поспешила за напитком. Перс принялся с аппетитом есть похлебку. Покопавшись на кухне, хозяйка вернулась и увидела пустую тарелку. Путник явно был голоден, но почему-то при ней к еде не притрагивался. Ксения поставила кувшин со свекольным пивом² на стол и опять уселась напротив. — А что теперь? Куда путь держишь? — Подальше от здешних мест. Тут на удивление прожорливые душонки. Ксения потупила взгляд. Она опять не поняла, о чем говорил путешественник. — Что тебя отвадило от нас? — Ах, нет! — усмехнулся Федор. — Я говорю не о всех, лишь о некоторых. Да и не плохие они вовсе. У некоторых дрянные поступки уживаются со светлой душой. — Хто ж тебя так обидеть смог? — женщина уже вовсе не понимала Федора, но отчаяно пыталась поддержать разговор. Федор хлебнул пива. — Да сам себя я обидел. Кошку не сберег и с десяток лет потерял. Они не ведают, чего они сделали, ведь слепы, а оттого невинны. Ксения не нашла, чего ответить и просто кивнула. — Ну-ну, хозяюшка. — переменился в настроении перс, будто стряхнув меланхолию с плеч. — Спасибо за угощенье. Сколько берешь за койку? Женщина встрепенулась, улыбнулась и отбросила тяжелые мысли, навеянные этим путанным разговором.***
Бориса разбудили взволнованные стоны. Он с трудом понял, что вообще происходило и который был час. Луна беспокойно заглядывала через тонкий тюль, в камине догорали угли. Родион лежал на самом краю кровати и был весь в поту. Взгляд барина в ужасе зацепился за эту картину. Под веками беспокойно метались зрачки — Роде снился кошмар. Борис ринулся к нему, начал трясти за плечи, но совенок был будто под гипнозом: никак не мог стянуть оковы сна. Схватив стакан с водой, Борис облил Родю. Тот резко вздохнул, будто выныривая из пучины, принялся вырываться. Родя забрыкался ногами, больно прошелся по ребрам Бориса ладонью. Глаза его были затуманены, он не видел, кто его держит. — Родя! Родя! Это я! Успокойся! — вскрикнул Борис, стараясь сжать Родиона, но был не в силах этого сделать. Совенок сморгнул остатки сна, перестал дергаться и тяжело задышал. Борис тепло обнял его за плечи. Родя уткнулся носом ему в шею, его все еще подтрясывало. — Что тебе снилось? — осторожно спросил барин, поглаживая спину Роди. Ужас скользнул в глазах Совенка, но быстро исчез. Вздохув, он ответил: — Кристина… Кристина Витальевна. И озеро, лесное озеро. — испуганный шепот. — Что с ней случилось на этом озере? — Нет-нет. Не она на озере. Я был там, в лодке. В лодке лежал какой-то сверток. Было холодно. — Родя перевел дух. — Потом я доплыл до середины, прямо там, где мы останавливались в тот раз. Достаю сверток — а там платье белое. Дорогое. Совенок сжался, придвинулся ближе к Борису и замолчал. — И что же дальше? — Кровь. — запуганно прошептал Родя. — Платье было в крови. Я бросил его в воду. А потом появилась она. — Кто? — Русалка. То есть графиня. Я не знаю кто именно. Она выглядывала из воды. У нее не было глаз. — Родя говорил коротко и отрывисто, будто не хотел углубляться в мысли о сне. Борис сидьнее сжал его в объятиях. — Это лишь наваждение, не более того. После вчерашнего воображение может с тобой жестоко обойтись. Оно потрясено утратой. — О, нет. Об этом предупреждал Федор. — обеспокоено продолжил Родя. — Не просто так в полнолуние сны снятся. Это знак. Нам нужно уехать. — Я понимаю, в последние дни было действительно нелегко. Смерть Разумовского, похороны. Это все ужасно. Но, может, Федор это и имел в виду под бурей? — с надеждой произнес Борис, словно пытаясь вразумить ребенка. — Нет, Борис, прошу, давай уедем. Ненадолго. Куда-нибудь. Завтра. — Взмолился Родион. Он понимал всю тщетность убеждений в правоте Федора. Понимал, что Борис не поверит предзнаменованиям. Он истерично схвати того за предплечья, цепляясь, словно утопающий. Сердце Бориса болело при виде этой паники. — Но Родя, это невозможно. Бросить все дела и уехать не распрощавшись. Нужно за хозяйством следить, или хотя бы дать распоряжения о нем. Неужели нельзя остаться? — мягко оправдывался Борис. — Никитична и Ефимка все сделают. Они справлялись некоторое время сами. Да и сборов долгих не нужно. Просто вели собрать вещи и подготовить сани. — слезы готовы были политься из глаз Совенка. Он тревожно всмотрелся в глаза Борису, без слов передавая свою просьбу. — В Москву, в Петербург, да хоть в Казань! Молю тебя, поехали! — Я с радостью свожу тебя во все эти прекрасные места, но дай мне неделю. Я улажу все, и мы отправимся в путешествие. Развеемся. Можем взять с собой семейство Диких. — успокаивающе твердил Борис. — Нам действительно нужна встряска. Поедем в столицу. Он ласково отговаривал Родю, но тот, какзалось, не слышал его. — Неделя — это слишком долго! Нужно ехать сейчас, пока не поздно. — Родион вскочил, полный возбуждения. Борис аккуратно притянул его к себе, обвивая руками талию. — Я обещаю тебе разобраться с делами как можно быстрее. Мы уедем сразу же после этого. Родион поник, но ему стало легче. Впечетления от сна уже отступили и осели в сердце банальной тревогой. Темное зимнее утро окрасило горизонт алой краской. Занималась заря, но на дворе было еще темно. Авдотью разбудил стук в оконное стекло. Накинув платок, она обеспоконо открыла дверь веранды. На пороге стоял сторож и незнакомый паренек. — Ничипор, что случилось? — взволнованно спросила Никитична. Тот снял свою овечью шапку и прижал к груди. — Гонец к барину. Графиня умерзла… ¹ Здесь идет речь о Русско-персидской войне 1804–1813 гг. ² В сборнике рецептов народной кухни Костромы есть упоминание свекольного пива. Уж не знаю, насколько точна эта книжица, но этот элемент все же вписала.