Мертвая невеста

Время перевалило за полночь, Бориса начинало клонить в сон. Со всех сторон его окружали изящные нарядные пары, легко скользившие по залу. Он уже позабыл всю роскошь столичных балов, весь их жар, и в то же время духоту. Свечи и запыхавшиеся танцоры раскаляли воздух, а слуги открывали окна нараспашку, несмотря на мороз. Воздух в зале распределялся неравномерно, холодные и горячие потоки не успевали смешиваться. Неудивительно, что после таких вечеров и ночей многие занемогали. Прогоняя сонливость, Борис решил все-таки попросить у Анны Францевны танец. Шампанское ударило в голову, разгорячило кожу и оголило желания. Барина не волновал ее муж — всякий разумный человек не увидит в его действиях ничего предосудительного. К тому же Савин любил украшать свои заявления излишней драматичностью. Его комментариям про грозность супруга прекрасной Аннет Борис верить не собирался, а, может, просто не хотел. Прозвучали последние ноты неизвестной ему мелодии, грянул вальс. Незаметно подобравшись к скоплению молодежи во главе с Анной Францевной, Борис вежливо обратил на себя внимание кашлем. Молодые люди все как один резко повернули головы в его сторону, рассматривая, словно никогда и помыслить не могли о чьем-либо приближении. Анна Францевна вскинула на него свои внимательные лазурные глаза, расплываясь в улыбке. — Господин, не знаю вашего имени, — смутилась она, — вы хотите присоединиться к нашей беседе? — голос ее был так же очарователен, как и смех. Волнистой копной и добрым взглядом она напомнила Борису мать, но он поспешил отбросить это наваждение. — Прошу прощения за такое грубое вмешательство. Я хотел бы пригласить вас на танец. Он протянул руку в перчатке навстречу ей. На лице девушки промелькнуло удивление, которое она поспешила спрятать. Собравшиеся вокруг нее свое удивление и некоторое пренебрежение скрывать вовсе не желали. Щеголеватые пареньки предвкушали отказ их милой госпожи с некоторым предвкушением. Девушки мечтательно вздохнули, словно отрепетировали это мгновение уже не раз. Для них женщина была отождествлением английской легенды, благородной девицы в лапах чудовища. Ее честь и чистота были не прописной истиной и сравнимы со святыней, достоинство граничило с нереальностью. Анна Францевна же внимательно прошлась по Борису пронизывающим взглядом, улыбнулась сама себе и сказала: — Не вижу причин отказывать вам, милый господин. — она плавно подала свою руку в кружевной перчатке и послушно последовала за Борисом в глубь зала. Вступили скрипки, печальная мелодия наполнила пространство. Борис положил руку на ребра, стянутые корсетом, девушка в свою очередь мягко коснулась его предплечья ладонью. Она солнечно улыбнулась, глядя прямо в глаза партнеру, и они закружились в вальсе. — Откуда вы приехали, если не секрет? — послышался вопрос рядом с ухом Бориса. Анна Францевна была достаточно высокой, уступая Борису лишь несколько дюймов, ему было как никогда удобно вальсировать с ней и слушать ее. — Костромская губерния. Последний год правлю дела там. — А где же раньше вы были назначены, и кем? — вопросы о положении в обществе были невероятной обыденностью светских раутов. — Я учился здесь, в Санкт-Петербурге на математическом факультете, но получил наследство и уехал. — честно ответил Борис, он не видел смысла рисоваться. Анна Францевна кивнула и замолчала. Барин понял — теперь, чтобы поддержать вежливый тон беседы, вопросы необходимо задавать ему. — Почему ваши прекрасные спутники так враждебно отнеслись к моей просьбе о простом вальсе? — вопрос выходил за рамки холодной вежливости и давал разговору флер щеголеватости. — О, для них, как и для меня, ваше приглашение стало полной неожиданностью. — девушка обернулась, чтобы посмотреть на свое скромное общество. Молодые люди внимательно следили за каждым движением пары. За тем, как уверенно Борис вел их пару по залу, за тем, как она сжимала его предплечье, и струились ленты ее платья и прически. Девушки перешептывались, незнакомец в их устоявшихся кругах пугал и вызывал множество пересудов. Теперь уже не барин оценивал собравшихся, а они его. И делали они это, в свою очередь, яростно и самозабвенно. Кто-то назвал его англичанином, но ему тут же возразили — слишком уж хорош был его русский, кто-то сказал, что он — юный наследник несметного богатства, неожиданно свалившегося на голову. Оба суждения были далеки от истины, но стали началом для сплетен. — Ни за что не поверю в вашу невостребованность в танцах. — Борис недоуменно посмотрел ей прямо в глаза. — Вас окружает ворох кавалеров. — Я предпочитаю не танцевать с ними. — ответила Анна Францевна, мысленно разрешив Борису некоторое излишнее любопытство. Ей наскучили разговоры о погоде, опере и театре. — Отчего же? Неужели они отдавили вам ноги? — с улыбкой спросил Борис. Анна Францевна усмехнулась его замечанию, лицо ее осветилось радостью. — Предпочту не отвечать на этот вопрос, дабы сохранить честь моих дорогих поклонников. Понятно было, что причина ее отказов была другой, но Борис не хотел переходить грань вежливости и просить серьезного ответа. — В таком случае считаю себя любимцем Фортуны, раз уж сегодня имею честь танцевать с вами. — Я могу подарить вам еще множество танцев. — вполне серьезно ответила Анна Францевна, встретившись с ним взглядами. От этих слов у Бориса перехватило дыхание. Он был поражен, с какой легкостью эта женщина сумела подарить надежду на большее, не сказав толком ничего постыдного. Все было в ее взгляде, жестах и тембре голоса. Было понятно, что это вовсе не тривиальное приглашение потанцевать еще. Пошлость граничила с кокетством на устах женатой женщины. Борис соврал бы, если бы сказал, что эта женщина его не заинтересовала. Ее взгляд пронизывал до костей чем-то таинственным и волнующим, тем не менее она казалась добрейшим и нежнейшим из существ. Она манила и подкупала. Он не был влюблен, но чувствовал в ней загадку. И она занимала его, как и все таинственное и нераскрытое занимает человека в стремлении к познанию. В толпе мелькнул Родион. Он стоял в сопровождении неизвестного седовласого мужчины, который то и дело подкручивал свои пышные усы. Родион что-то увлеченно рассказывал, пытаясь сохранять такт и вежливость. По лицу собеседника Борис легко понял, что того рассказ Роди совсем не интересует. Мужчина смотрел в толпу, что-то напряженно рассматривал и кивал. С виду можно было бы подумать, что Родя указывает на кого-то в зале, комментирует чей-то наряд или поведение, а усатый господин пытается найти виновника разговора. Но Борис знал, что Родя не склонен обсуждать сплетни, а его собеседник кивает уж слишком часто и невпопад. Заметив задумчивость своего партнера, и подумав, что она является причиной замешательства, Анна Францевна проследила за взглядом Бориса. Не найдя в предмете его исследования ничего интересного, она сжала ткань его сюртука, по одежде пошли складки. Она будто негласно заставила его обратить на себя внимание. — Жду вас тридцать первого числа в своем доме на Загородном проспекте. Я даю бал в честь Нового года и желаю видеть вас там. — Я польщен. Но неужели вас не смущает по крайней мере то, что вы не знаете, как меня зовут? — оторопел Борис, услышав приглашение. — Разве это так важно? — расплылась в улыбке девушка. — Я отплачу вежливостью на вашу невежливость. — беззаботно уколола она Бориса. Ведь он действительно поступил грубо, не представившись. — Вы руководствуетесь только вежливостью, приглашая меня? — хитро улыбнулся Майский. — Мною движет врожденная добродетельность. — в тон ему ответила Анна Францевна. — Вы явно прибыли в Петербург совсем недавно. Я с радостью покажу вас обществу. Она мягко отстранилась и уплыла, будто испугавшись каких-либо жестов со стороны барина. Танец с Анной Францевной выбил Бориса из колеи. Присмотревшись к ее лицу поближе, он остался в замешательстве. Мягкая влажная кожа щек складывалась в тонкие морщинки у глаз и рта, что издалека сложно было заметить. Она, несомненно, все еще была красива, но, очевидно, была старше, чем барин предполагал до этого момента. Мягкость и плавность походки и жестов, благородство осанки выдавали опыт и выверенность каждого шага, сделанного в светском окружении. Савин подкрался сзади тихо и неожиданно. Он молча протянул Майскому полный фужер, а свой мгновенно выпил залпом. — Дурья ты голова! — с досадой проговорил он. — Советую меньше пить, мой друг. — холодно проговорил Борис. — Советую использовать уши. — парировал Алексей Алексеевич. — Ты гробишь свою репутацию с первого же приема. — Чем же я успел ее запачкать с момента нашего последнего разговора? Неужели Анна Францевна — недостойная женщина? — самоуверенно возразил барин. — Ты растерял столичную хватку, Боря. Ты видишь людей, но не делаешь личных выводов. — По-моему, около получаса назад ты заверял меня в обратном. — Я лишь говорил о твоей предсказуемости. Неужели ты не понимаешь, что танцевал с высокопоставленной дамой? — Я вполне сохранил способность оценить чужой наряд и манеры. — Эта дама не просто красиво одета. Анна Францевна — жена губернатора. Она вхожа в императорский круг. — с благоговением сказал Савин. — Спешу напомнить, что ты тоже был в него вхож. — ровно проговорил Борис, он знал, как задеть своего патрона. Алексей Алексеевич изменился в лице, зло посмотрел на барина. — Я лишь хотел предостеречь. Савин поспешил спрятать обиду, отправившись искать еще больше шампанского. Борис пожал плечами. Он стремился показать свою независимость от Савина, опытность и расслабленность в обществе. Но ощущал себя глупо, возражая очевидным вещам. Ведь и правда не стоило танцевать с женщиной, явно превосходящей его по статусу. И, возможно, сама она была добра и обаятельна, но ее муж, как теперь выяснилось — губернатор, мог иметь самый прескверный характер. Вызывать неприязнь у главы города, в который ты только что прибыл, — верх беспечности. Борис не любил сложностей, но создавал их по мановению руки. Тщеславие ослепляло его чувство опасности, и он не мог ничего с этим сделать. Обозлившись на себя и на Савина, который в очередной раз отчитал его как ребенка, Борис надеялся выведать хоть что-нибудь об Анне Францевне и ее муже. Слова Алексея Алексеевича рисовали в голове не самую приятную картину ревнивого и мстительного человека у власти. Но мысль о том, что Бориса пригласили на празднования Нового года, говорила о том, что Анна Францевна обладает достаточной независимостью от мужа. Возможно, все это — лишь предубеждения? А, может, это приглашение — бесцельная вежливость, о которой положено забыть наутро? Ведь она даже не назвала точного адреса. Загородный проспект простирается на километры, найти ее дом он сможет лишь с помощью Савина. Размышления взволновали Бориса, он огляделся в поисках успокоительного алкоголя. Жадно ловя губами воздух, раскрасневшаяся Анна Францевна мягко присела на оставленное ранее место. Жужжание голосов вокруг стихло. Она плавно сложила руки одна на одну, приосанилась, обернулась в поисках фигуры мужа. Не заметив таковой, женщина хитро улыбнулась и заговорщицки прошептала: — И что же вам совсем неинтересно кто он? Группка поклонников и поклонниц оживилась и зашептала, будто получив разрешение на вопросы. — Не все сразу, мои родные! — Анна Францевна звонко засмеялась. — Так ничего не разобрать! Лиза, давай ты первая. Девушка лет семнадцати со светлыми блестящими волосами и длинным носом, гордо его вскинула, будто удостоившись чести говорить первой, вымолвила: — Госпожа, он богат? — Лиза долго собиралась с мыслями, и такой простой и неисчерпывающий вопрос разочаровал собравшихся, послышались причитания. — Не потерплю осуждений. — ответила на неодобрение Анна Францевна. — Да, Лизонька, он богат. Недавно вернулся из-за границы, плохо понимает столичные нравы. — А он недурен. — вмешалась девушка постарше. — Я бы не стала танцевать в ином случае. — простодушно ответила Аннет. — Как же его зовут? — спросил молодой человек, отчаянно пытавшийся привлечь внимание госпожи. — Он предпочел оставить это в тайне. — романтически произнесла женщина. Она смело приукрашала Бориса как только могла. Она затеяла небольшую забаву, а для этого ей как раз не хватало симпатичного незнакомца. Родион ходил по залу в растерянности. Он не хотел быть с Борисом, но кроме него и Савина никого здесь не знал. А для того, чтобы заговорить с кем-то, кроме прислуги, нужно быть представленным. Ему оставалось лишь бродить среди гостей и ждать счастливой случайности, которая сведет его с таким же несчастным потерянным, как и он. Ожидание не продлилось долго. В толпе мелькнула сальная голова с хвостом на затылке. Карл Евгеньевич осторожно коснулся предплечья Роди, улыбнувшись. — Скучаете-с? Родион решил не обращать внимание на неприятную наружность собеседника и заставил себя радоваться этой возможности общения. — Похоже на то, Карл Евгеньевич. — Раз уж вы свободны, я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет той ботанической рукописи, которой вы занимаетесь. Родион внутренне возликовал. — Я готов ответить на все из них. — Вне сомнений, вы проделали колоссальный исследовательский труд. Сбор данных о разнотравье может существенно повлиять на аграрную науку и хозяйственную деятельность губернии. Родион зарделся, никогда его еще так открыто не хвалили незнакомцы. — Пожалуй, вы преувеличиваете значение моего труда. Он прост и профаничен. Я изучал в основном дикие растения в достаточно ограниченном ареале. — Неужели вы считаете подобного рода исследования ненужными? — О, нет. Я не так выразился. — поспешил исправиться Родион. — Я верю в полезность изучения, но не уверен в эффективности применения полученных знаний. — Почему же? Площадь наблюдений хоть и невелика, однако она типична для Европейской части империи. Малое можно применить ко многим. — В этом есть истина, Карл Евгеньевич. Но моего опыта недостаточно для утверждений подобного рода. — Не робейте, Родион Михайлович. Могу ли я ознакомиться с альманахом? — С этим возможны трудности. Рукопись не в столице. — Так вышлите с почтовыми! Внутри Родиона смешались чувства. С одной стороны, ему льстило признание, пусть и в лице одного человека. С другой стороны, его пугал напор Карла Евгеньевича. А где-то глубоко внутри таилась неуверенность в состоятельности своего труда. Действительно ли он хорош, или Родя — простой подражатель? Его наблюдения — ничто, лишь переписывание чужих исследований с заменой знаков? Он отбрасывал эти мысли, прятал их в укромные уголки своего разума, но они возвращались каждый раз, лишь только речь заходила о прочтении рукописи. Хотелось спрятать альманах, не показывать его никому и надеяться на то, что в ближайшее время о нем забудут. Но забитое тщеславие рвалось наружу, искало льстецов и обожателей. Родион пообещал себе, что с первым письмом домой попросит Ефимку прислать свой труд. Вдруг вспомнился Борис, захотелось поделиться с ним своими мыслями, попросить совета. Майский явно больше него смыслил в человеческой натуре, пусть и ничего не понимал в ботанике. Обида на него будто спала, захотелось прервать бессмысленное молчание. Взгляд Роди заскользил по головам в толпе. Борис выделялся на фоне остальных своим ростом, найти его было нетрудно. Он кружил в вальсе девушку с цветами в волосах. Внутри Совенка поселилось недовольство и странное чувство под ребрами. Борис улыбался и говорил со своей спутницей, она улыбалась в ответ. Темные волосы неизвестной особы напомнили о Кристине Витальевне, в горле застрял ком. Как только графиня покинула их жизнь, на ее месте появляется другая. Богаче, красивее, одним словом, лучше. Родя чувствовал будто это Божье наказание, злой рок за его грехи. Борис словно в вечном поиске женщин, а он будто в вечном ожидании разрешения его дилемм. Родион вдруг почувствовал, безразличие Барина к нему и его чувствам. Он расценил это как предательство, отвернулся и пошел искать хоть кого-то, с кем можно отвлечься от чертового Майского. Намаявшись с каким-то усатым генералом, Родион заметил Савина. Тот будто знал куда давить: — Танцевал с губернаторшей. Дурак! — в пустоту проговорил Алексей Алексеевич. — Неужели она так плоха в танцах? — злорадствовал Родя. — Это он слишком плох в танцах для нее. — с некоторой печалью ответил Савин, не заметив укола в сторону Бориса. — Она любит играть в кошки-мышки. Только как бы худо все это не обернулось. — Неужели ее не волнует собственная репутация? — Ее репутация непоколебима. Она чиста, как к ней ни подбирайся. Ее покровители слишком влиятельны, чтобы оставить хоть пятнышко грязи на ее бальных туфлях. Да и все ее интриги до сегодняшнего вечера не касались ее саму. — А что же муж? — Муж потерялся в ней с самого первого взгляда. Он ее молчаливый раб, но в то же время и господин. Он прощает ей бездетность, эти ее выходки, расточительность и, в прочем, даже глупость. Не прощает лишь молодых мужчин рядом. — с неподдельной серьезностью ответил Савин. — И что же он им противопоставляет? Они стреляются? — Родион, который еще несколько часов назад осуждал светскую хронику, самозабвенно слушал откровенные сплетни. — Это было бы в крайней степени бестолково. Дмитрий Иванович — символ порядка и аскетичности, потворщик закона. Дуэли запрещены. — И что же, он терпит щеголей вокруг своей жены? — Ну что ты, вовсе нет. Он делает их жизнь в городе невыносимой. Молодых людей очерняют, перестают звать на вечера, лишают званий и наград, придумывают им нелицеприятное прошлое, отправляют на войну и в ссылки за вольнодумство. Из его оружия не прогремело еще ни одного выстрела. — Это не уменьшает количество ее поклонников? — Ох, если бы! Аннет умело очаровывает, а такой пристальный контроль Дмитрия Ивановича лишь разжигает юношескую пылкость. — Вы, похоже, неплохо знаете эту женщину. — О, я знал ее еще тогда, когда она была бедной Аннушкой Квятковской, дочерью орусевшего поляка. Без малого мы знакомы уже двадцать лет. — Столь блистательная партия для столь простого происхождения? — скептично приподнял бровь Родя. — Ты, похоже, не ценитель ее красоты и обаяния. — Видал я таких как она.

***

Утро встретило их темнотой и холодом опустевших улиц. Савин не хотел отправляться домой, впрочем, не спешили и конюхи, снаряжая лошадей уж чересчур сонно. Барон недовольно ждал экипаж, постукивая носком ботинок о ступени. В нем бурлили эмоции, он не мог усидеть на месте. Экипаж за экипажем уезжали другие гости, люди проходили мимо, и вскоре в доме их практически не осталось. Борис кутался в свою шубу, тер рука об руку и продолжал замерзать. Родион же, казалось, холода вовсе не чувствовал. Он грозно смотрел на барина, но не произносил ни слова. Борис взгляд ощущал, но причины оставались для него загадкой. Савин в отчаянии пнул ком снега под ногами, недовольно тряхнул тростью и повернулся ко входу. — А, к черту! Я остаюсь! — он разозленно стукнул набалдашником по двери, ему тут же открыли. — Алексей! — недовольно прикрикнул барин. — Поезжайте сами, я уже наелся этими пирогами! Прождав на улице еще с четверть часа, Борис и Родион наконец сели в сани, они тронулись со скрипом и медленно потянули их по снегу. Первые минуты прошли в молчании. Родион завороженно рассматривал окрестности. Чем больше он здесь был, тем меньше ему нравился город. День длился ужасно мало, все небо то и дело заволакивало тучами, стояли жестокие морозы. И оттого люди вокруг были уставшие и угрюмые, потому что ледяной ветер выдувал все их силы. Легко ехать, закутавшись в меха, но что прикажешь сделать несчастному рабочему? Солнце обходило стороной этот затерянный в болотах и лесах город, каменные стены его лабиринтов не давали тепла. Всеобщее веселье выглядело устрашающе, окруженное скованной льдом рекой. И не было в этой зиме величия, была лишь жестокость. — Почему ты не возвращался домой? Борис стряхнул напавшее на него оцепенение. — Что прости? — Почему ты выбрал жить в таком месте? Здесь холодно, неуютно и темно. — Он, как и его создатель, слишком прост, чтобы быть однообразным, Родя. — Если жить на всем готовом, то есть время подумать о великом. — едко заметил Родион. — Неужели ты не видишь, как несчастны здешние бедняки? Город — злая сила. Он отбирает крохи у бедняков, пока богачи купаются в бессмысленной роскоши. Это отвратительно. — Ты не видел их жизни, не жил ее. — отрезал Борис. — Не жалей того, кто не хочет быть спасенным. — Да как ты не понимаешь! Как стремиться к свету, если ты слеп? — Нужен ли тебе свет, если ты слепой? Перестань думать о тех, кого не в состоянии понять. — Я не оправдываю людское несчастье их собственным выбором. Потому что никто не выбирает быть несчастным. — раздраженно возразил Совенок. — Слабость выбирает за нас. Для счастья нужны усилия. — Ты, похоже, ничего не знаешь ни о счастье, ни об усилиях, ни об этом городе. — пренебрежительно ответил Родя. Эти слова пробудили в Борисе обиду, убили в нем философские позывы и заставили вступить в спор. — Зато про так называемою тобой «несчастную бедность» я знаю предостаточно. — Твое происхождение исключает это. — отозвался Родя. — Ты знаешь о нас из бредовых книг таких же богачей, как ты. Борис распахнул глаза в изумлении. Он не ожидал услышать от Роди такие слова. Они громко кричали о том, насколько же Родион мало знал о нем и о его прошлом. — Моя юность — время отнюдь не безбедное. Родион открыл рот, чтобы возразить в возмущении, но Борис не дал ему ответить. — Наша бедность разная, Совенок. Ты встретил ее ребенком, ты не мог бороться с ней полноправно, как взрослый человек. За тебя решали другие. Богатство встретило тебя в скорости и оторвало от крестьян. Присмотрись, давно ли ты носил настоящую грубую рубаху и ходил босиком? Давно ли ты видел мясо только по праздникам? Можешь не отвечать. Давно. Их боли в тебе живы, но это боли несчастного ребенка. Ты приравниваешь себя к этим людям, но ты уже давно не среди них. Тем карикатурнее твои слова. — Борис не в полной мере осознавал всю жестокость своих слов. — Ты барчук, слепой богач! — борясь со слезами ответил Родя. Борис задел внутри что-то, что было в основе его как человека. — Был им все детство и отрочество. — спокойно продолжил Борис. — Но Санкт-Петербург меня отрезвил. Я спустился в трущобы, я был «несчастным бедняком». Мне не хватало на хлеб, я зарабатывал на шулерстве в карты. Я умолял Савина дать мне денег, но не говорить об этом отцу. Потрепанный и усталый, это я выползал на грязные улицы в поисках еды, а потом шел в университет. Я прислуживал тем, кого считал себе равным. Я тот самый бедняк. И твоя неудовлетворенность городом и погодой, которые ты прикрываешь сочувствием к неизвестному тебе беднячеству, меня оскорбляет. — Ты слишком высокого мнения о пережитом тобой, и слишком принижаешь то, что пережили другие. Твои лишения — в первую очередь лишения чести. Ты выбрал скитания сам, упиваясь своим благородством и независимостью, упуская самую суть. Ты мог вернуться домой. У тебя всегда был выбор. Совенок отвернулся к окну, в сердце поселилось отвращение.