Dear Mister Foundation

      Фонд сидел на веранде и курил. Он отправил письмо 2371 ещё три дня назад, но ответа так и не получил. Ожидание выводило его из себя и не давало работать. Машинка — верная подруга и спутница жизни, какую он так и не смог найти в девушках — верно ждала его на столе, поблёскивая металлическим боком, но Фонд на мог усидеть за ней дольше пары минут. Первые два дня Оксфорд шарахался по дому раненым львом, то падал на диван, но тут же вскакивал, то ставил пластинку, но не слушал дольше нескольких минут, то проклинал себя и направлялся курить на крыльцо. Он пытался заняться каким-то делом: наконец-то устроил большую стирку и разобрался с заедающим замком задней двери — но надолго его это не спасало.       Рисунки 2371 он показал издателю сразу же, как отправил ответ, и потребовал во что бы то ни стало найти ему этого художника и заключить с ним контракт. Толстоватый мужчина в круглых очках вызвал главреда, худощавого и длинного, который, в свою очередь, выдернул с совещания свою секретаршу Линду, работающую с иллюстраторами, а потому знающую куда больше имён и фамилий, чем обе шишки печатного дома вместе взятые. Все трое дружно смотрели на листы, принесённые Фондом, разглядывали почерк на обратной стороне портрета и отрицали каждое предположение другого по поводу автора. Через час догадки закончились, и Оксфорд ушёл ни с чем.       Пару лет назад он бы от злого бессилия грохнул печатную машинку об стену, но сейчас у него были проблемы с деньгами и повзрослевшее чувство здравого смысла, поэтому Фонд силой заставил себя успокоиться и решил пройтись, чтобы хоть немного отвлечься и купить продуктов. Выпивки в особенности.       Оксфорд медленно поднимался вверх по склону. Горячий асфальт чувствовался через тонкие туфли, а солнце грело спину и шею — лето вступило в свои права. Лёгкий ветерок игрался с листвой деревьев, где-то перекрикивались птицы, навстречу Фонду — вниз по улице — шли молодые девушки в купальниках, почти не скрытых тонкими парео. Они кокетливо улыбнулись ему, стоило лишь приподнять в приветствии шляпу, и засмеялись чему-то своему, простому и понятному, а потому бесконечно очаровательному. Писатель проводил взглядом их спины, а потом пошёл дальше, погрузившись в воспоминания о своей юности: полуголодной, неясной и серой. Тогда такие красотки не смотрели на него серьёзно, а сейчас уже он не видел в них кого-то большего, чем мимолётное увлечение на пару недель. Подползающие тридцать и нотации матери невольно заставляли его оценивать потенциальных партнёрш совсем по другим критериям, нежели в молодости.       На самом деле Фонд не видел какого-то смысла в женитьбе. Готовить и стирать он вполне мог сам, а девушки из химчистки недорого брали за глажку рубашек и галстуков. Мать, медленно сдававшая в последние годы, канючила о мечте подержать на руках внуков перед смертью, но Оксфорд холодел при мысли, что по его дому будет бегать маленький ребёнок, а недосып станет симптомом не вдохновения, а ревущего младенца в соседней комнате. К такому он был решительно не готов, а потом пел одну и ту же песню о том, что он ищет «свою единственную» и что «с кем попало вить гнездо — не его стиль». Мать ворчала и проглатывала из раза в раз.       О том, что его стиль — это полуголые красотки в барах, табачные облака и бессонные ночи, она не знала.

***

      Возвращаясь уже ближе к вечеру, Фонд, неплохо проветрившийся на долгой прогулке до супермаркета и тащивший в руках пакеты, недвусмысленно звенящие бутылками, был в удивительно благостном расположении духа. Прав был его старый друг, уверявший, что физическая нагрузка выметает из головы все мысли. Оксфорд лениво размышлял о спагетти на ужин, пластинке Грига и не дописанных досье нескольких шестисотых объектов, под горку шлось легко и ожидание больше не казалось ему тяжёлым испытанием.       После душа жизнь показалась ему совсем сносной, что по личной шкале оценивания Фонда означало «почти бледно-розовые очки», поэтому он читал газету под плеск закипающей для спагетти воды. Главной новостью этого выпуска был скандал, связанный с тем, что женой одного из известных калифорнийских миллионеров оказался мужчина. Пара успешно скрывалась почти двадцать лет, пока женский морг не показал всем истинную картину. Оксфорд фыркнул, отметил про себя интересную идею для реализации и перелистнул на спортивный лист. Скачки его интересовали, хоть и ставить деньги он считал полной глупостью. Так поступали лишь те, у кого либо денег не было вовсе, либо банкноты летели из карманов при каждом движении. Фонд уже давно вырос из первых и всё никак не мог дорасти до вторых.       Когда он, закончив готовить, вылез на веранду покурить, солнце уже клонилось к закату. Блестящий огненный диск медленно снижался над горизонтом, и Оксфорд залюбовался им, опершись на перила. Азарт узнать личность 2371 наконец-то отпустил его горло, позволяя вдохнуть полной грудью и вернуться к обычным делам. На Фонда накатила приятная усталость, и сигарета, тлеющая в пальцах, только подчёркивала подступающее расслабление. Его ждали паста, стаканчик виски со льдом и ленивые попытки поймать вдохновение.

***

      Фонд проснулся отдохнувшим. Ночью его не донимали ни кошмары, ни гудки барж, идущих вниз по реке, и даже грохот будильника не испортил ему настроения. Не разрушая ленивой утренней неги, Оксфорд накинул халат, привёл себя в порядок и принялся варить кофе. В полдень у него была запланирована встреча с редактором: ещё немного и пора было начинать рекламную кампанию второго тома. Её ещё в прошлый раз было решено провести масштабнее и ярче предыдущей, чтобы подогреть — и без того весьма заинтригованного читателя — аудиторию. Кажется, собирались даже устроить инсценированные чтения отдельных глав на каком-то фестивале в Сан-Диего.       Вдали за окном загрохотало — приближался велосипед Кевина. Мальчишка подрабатывал, развозя газеты и посылки на драндулете своего старшего брата, который, находясь на последнем издыхании, предупреждал жителей о своём присутствии задолго до того, как выезжал на их улицу. Оксфорд запахнул халат и вышел на крыльцо. Обычно с утра ему уже направляли несколько писем: стопку от читателей и одно-два действительно важных, которые стоило бы принимать из рук в руки. Фонд устроился в кресле и прикрыл глаза: день обещал быть жарким и стоило наслаждаться прохладой. На грани сознания бродила идея, но поймать её никак не получалось. Кевин настиг его как раз в тот момент, когда погружённый в размышления Оксфорд прикурил первую за день сигарету.       — Доброе утро, мистер Фонд! — мальчик дождался, когда взгляд мужчины прояснился, и улыбнулся приветственному кивку. — Сегодня у вас снова аншлаг. Писем даже больше, чем в прошлый раз — почти два десятка!       Среди протянутых Кевином конвертов выделялось два: большой коричневый пакет и голубое письмо с банковской эмблемой. Кажется, Оксфорд опять забыл внести платежи за дом и его извещали о долгах. Мысль о бедности, опутанной кредитными обязательствами, на мгновение вогнала его в уныние, но пакет, неуловимо похожий на прошлое послание Поклонника, быстро завладел всем его вниманием. Фонд нетерпеливо выхватил бумаги из рук мальчика и кинул ему мелкую монетку. Эта «традиция» сложилась у них давно: Кевин получал по монете каждый раз, когда привозил почту, и этим оберегал непутёвых почтальонов, готовых за пару десяток рассказать журналистам всё о жизни скандального Стаффорда Кэннона Пьюпорта.       Оксфорд подавил в себе желание разорвать злополучный пакет прямо на месте: он вполне мог потерпеть пару минут, чтобы не показать соседям очередное зажигательное шоу, как это было пару месяцев назад во время его кризиса. Тогда Фонд бил бутылки и орал романсы, в попытке поймать Музу за хвост. Словил он тогда, правда, не Музу, а штраф, похмелье и счета за ремонт, но смог отвлечься и продолжить писать. Поэтому сейчас мужчина проводил грохочущий велосипед Кевина, поднимающийся по склону, и зашёл в дом. Руки дрожали, так ему хотелось поскорее увидеть, что внутри. Кинув рассыпавшуюся по столу стопку конвертов, Оксфорд полез в ящик за ножом — разрывая обёртку, можно было повредить содержимое, поэтому пришлось ему приучить себя вскрывать их аккуратно. Не успев сделать и шага с кухни, Фонд услышал телефонную трель и скрипнул зубами: его номер знали немногие, и каждый из них редко говорил что-то хорошее. Мама причитала о внуках, издатель торопил работу, редактор требовал срочно явиться… Были ещё телефонные шутники, но они были настолько редкими, что надеяться на них было сродни чуду.       — Я слушаю, — поднял трубку Фонд.       — Простите, позовите, пожалуйста, О… Олли, — неуверенный мальчишеский голос почти прошептал просьбу.       — Здесь нет таких, — буркнул Оксфорд и, не прощаясь, грохнул трубку на аппарат. Звонят же всякие идиоты. Он снова повернулся к письмам, но телефон опять зазвонил. — Здесь нет никакой Олли, послушай же ты, мелкий…!       — Оксфорд, это Линда, секретарша вашего редактора, — представилась девушка. Ну конечно, если редактор был раздражён, он всегда просил звонить именно её. Ничего хорошего не предвещалось.       — Да, Линда, я слушаю вас, — кисло ответил Фонд и достал из халата пачку сигарет. Если курение вызывало рак, то издательство было тем триггером, который его провоцировал.       — Ваш редактор, мистер Уэнслидейл, просит вас прийти в офис сегодня, права на экранизацию вашей книги хочет приобрести одна крупная киностудия, вы нужным нам лично и как можно скорее.       — Да, конечно, я скоро буду.       В этот раз он вежливо положил трубку, тихо и умиротворённо, хотя негодованием внутри него можно было выжигать леса. Единственный раз, когда ему действительно требовалось немного времени для работы, и тот не мог обойтись без посторонних. Фонд вздохнул в попытке успокоиться и погладил уголок коричневого пакета, торчавший из-под кипы писем, словно бы прося немного подождать. У них ещё будет время. Но только вечером.

***

      Вечером времени у него, естественно, не нашлось. Притащившийся в первом часу ночи Фонд зло ударил по выключателю, заставив люстру посреди столовой вспыхнуть ослепительно-ярким светом, бьющим по глазам. Оксфорд был выжат, раздражён и взвинчен настолько, чтобы начать постоянно и незаметно для себя бормотать под нос всё, что приходило на ум. Коричневый пакет безглазо глядел на него со стола, молчаливо выслушивая ругань в чужой адрес.       Фонду подумалось, что даже разговор с кошкой был бы куда более адекватным, чем его жалобы конверту. Возможно, мать была права, когда говорила, что ему нужно кого-то найти, чтобы не свихнуться окончательно. Однако сейчас Оксфорду было плевать, и только желание наконец вскрыть злополучное послание ограждало его от вымученного бессилия.       Пакет был коротко и ёмко подписан: «Дорогому мистеру Фонду, от 2371». Каллиграфически-ровные буквы и цифры, выписанные чёрными чернилами, заставляли сердце затрепетать в предвкушении. Аккуратно разрезав конверт, Оксфорд достал содержимое. Рисунков было не очень много, все на плотной бумаге — как будто Поклонник уже знал, что Фонд отнесёт их в издательство, чтобы перенести на плёнку для будущей печати. Доктор Брайт насмешливо улыбался с верхнего листа, а на его шее висел амулет 963-1 с ярко выделенным красными чернилами рубином. Фонд завороженно очертил «камень» кончиками пальцев. Его завораживало то, что он видел. Чёрно-белый рисунок из угловатых линий потрясающим образом олицетворял то, что было в книге. Более того, Поклонник явно развил образ доктора в своём воображении, дополнив его мелкими деталями: родинками, шрамиками и необычной для сотрудников Организации ехидной усмешкой.       Оксфорд был в восторге. Уставший и раздражённый, он был готов ко всему, даже к тому, что Поклонник не проявит себя в ближайшие дни, но ему повезло. 2371 непривычным, но уже умелым движением бестелесной руки перещёлкнул тумблер в голове Фонда, превращая его раздражение в умиротворение, а озлобленность — в восхищение.       Осознавать чужую власть над собой было трудно, и Оксфорд порадовался, что он в комнате один.       Последним из рисунков — после опергрупп, Совета О5 и объекта 914 «Часовой механизм» — снова был портрет Фонда. На картинке он держал в руках Джози — шуточный объект 529: полукошку, задняя часть которой отсутствовала в этой вселенной, но совершенно не мешала животному жить полной и счастливой жизнью. Оксфорд смотрел на себя, довольно чешущего Джози за ушком, и не мог понять, что чувствует к Поклоннику. Любопытство, восторг, восхищение и капля злобы за игры в анонимность — всё смешалось внутри странным коктейлем. Решив, что подумает над этим утром, Фонд заметил уже знакомую стрелочку и перевернул рисунок. Аккуратным почерком было выведено:       «Дорогой мистер Фонд,       Не выразить словами то, в какой восторг меня привели Ваши похвалы! Я даже не смел допустить и мысли, что мои иллюстрации могут Вам понравиться. А теперь Вы сами говорите мне об этом, и я не могу перестать думать о Ваших словах. Не описать, как я люблю Вашу книгу и мир, созданный Вами! Я мог бы долго рассыпаться в эпитетах, но, боюсь, Вам будет скучно это читать.       Я не могу последовать Вашей просьбе и встретиться с Вами… Как не могу и назвать собственного имени. Моё желание — лишь наблюдать издалека, выражая свои мысли на бумаге. Если Вы хотите, можете публиковать мои работы, не указывая авторства, для меня будет честью помочь вам. Мне не нужны ни деньги, ни собственное имя в книге — то, что вы видите мои работы, уже с лихвой окупает все затраченные усилия.       Надеюсь, Вы простите мне моё излишнее любопытство. Я не хотел подглядывать за Вами и раскрывать Ваше настоящее имя, но всё случилось само. Клянусь, что никому не расскажу о своём знании.       Искренне Ваш,       2371       P.S. Мне захотелось нарисовать Джози, потому что она слишком мила, чтобы просто так её пропустить. Я не думал рисовать вас вместе, но результат превзошёл все ожидания, и я не смог удержаться, чтобы не показать его.       P.P.S. Если хотите связаться со мной, знакомый Вам почтовый ящик на Морнинг стрит всё ещё к Вашим услугам».