Оксфорд крутился перед зеркалом в ванной в попытке ровно завязать галстук. Удавка — как он уже успел прозвать её — была новой, дорогой и едва ли не шёлковой, потому что нещадно скользила в пальцах, съезжая то влево, то вправо. Скоро должен был начаться банкет по случаю окончания первого дня продаж. По слухам цифры были впечатляющие, и где-то внутри Фонда что-то взволновано ёкало. Конечно, первый день — это ещё не показатель спроса, впереди ещё статистика за первые неделю и месяц, сводки продаж по штатам, реакция критиков — всё это он хорошо помнил по публикации прошлого тома. Как помнил и неутешительные цифры, плохие отзывы и собственное разочарование. Оксфорд вздохнул, отгоняя плохие мысли, и улыбнулся себе в отражении: сейчас уже всё по-другому. А перед спонсорами и приехавшими директорами издательства нужно быть в лучшем виде.
Звонок Уэнслидейла, разбудившего Фонда после очередной горестной пьянки, он тоже хорошо помнил. Радостный редактор буквально кричал в трубку: «В «Санрайз Парабеллум» вышла положительная статья! Радио 9 хочет устроить чтения. Книги в Вашингтоне распроданы уже почти все, тебя отправляют на допечатку. Двадцать тысяч, это же больше, чем твой предыдущий тираж!» — и эта несвойственная ему крикливость и восторженность глубоко запала Оксфорду в душу.
Вырезка статьи из «Санрайз Парабеллум» стояла в рамке на той же полке в гостиной, что и рисунок Поклонника.
Фонд, наконец-то справившийся с удавкой, пригладил растрепавшиеся волосы и снова посмотрел в зеркало. Ему не нравились ни его костюм, слишком дорогой и пафосный, а потому непривычный, ни дурацкий светло-фиалковый галстук, ни необходимость укладывать волосы помадой — выглядеть «прилично» Оксфорду было несколько не по себе. Он привык к ладно скроенной одежде подешевле и попроще, помнил же ещё, как в студенчестве трудно было достать лишние деньги на новые сорочки или куртку: Фонд тогда был заядлым игроком в пул и часто оставался с парой монет в кармане, которые тратил, угощая девиц с потока газировкой и кофе, и потому научился привлекательно выглядеть в том, что сейчас считалось категорией «ниже среднего». Линда как-то даже сказала, что он в своих пиджаках похож на молодого профессора, которого выгоняют из каждого колледжа, в который ему получается устроиться. Фонд тогда только фыркнул. А сейчас он настойчиво думал, что, наверное, надо было всё-таки повзрослеть и научиться носить костюмы подороже.
Банкет устраивали в ресторане у пристани: красивый вид и приличная кухня неплохо скрывали общую скромность обстановки. Что было ждать от небольшого городка, где даже единственный универмаг был мёртвым? В своё время, когда первый том уже разошёлся крупным тиражом, Фонда звали в Нью-Йорк, поближе к центральному отделению издательства, но он раз из раза отказывался: в небольших городках и пригородах Оксфорд чувствовал себя спокойнее. Чем меньше людей, тем меньше любопытных носов, думал он. Уэнслидейл, когда услышал это, только головой покачал: «городской» Фонд не мог и помыслить, что на самом деле всё ровно наоборот — чем меньше людей, тем выше интерес к приезжим. Редактор тогда решил не ронять Оксфорда с неба на землю, позволяя играться в конспирацию сколько тому угодно. Сам же Оксфорд, оглядываясь назад, только хмыкал от своей наивности: знал бы он, что отбоя от соседок у него первое время не будет, согласился бы на квартиру в Нью-Йорке. Единственное, что он тогда придумал — купил простое обручальное кольцо на палец, да и носил не снимая, рассказывая всем желающим о своей несуществующей супруге.
Из «супруги» позже вышла доктор Агата Райтс, а из его маскировочной безделушки — объект 288 «Степфордские» обручальные кольца. Фонд считал это приятным бонусом к разочарованным женщинам и спокойной жизни. А вот что отвечать Поклоннику на вопрос о «жене», он так и не решил: ломать комедию не хотелось, но и портить легенду — тоже. Возможно, стоило просто проигнорировать этот аспект собственной биографии и перестать накручивать себя, как девица на выданье. Возможно.
Оксфорд выудил из визитницы карточку местного таксопарка и набрал номер. В трубке гудело, прошёл один гудок, второй, наконец, на другом конце ответили. Заспанный женский голос уведомил, что свободных машин сейчас нет и вежливо попросил попробовать поймать кого-нибудь самому. Раздражённый сверх меры Фонд грохнул ни в чём неповинную трубку на рычаг, глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Получалось откровенно паршиво, и Оксфорд принялся злобно застёгивать пуговицы на своём видавшем виды пальто.
Похлопав себя по карманам, Фонд нашёл мятые полупустую пачку сигарет и блокнот — спутников каждой из его нервотрёпок — и решил, что пора выдвигаться. До ресторана было не так уж и далеко, но правила приличия требовали явиться на мероприятие подобающе: как успешный писатель, а не уставший человек без лишней десятки в кармане. Оксфорд запер входную дверь на ключ, дёрнул ручку, удовлетворённо хмыкая про себя. На прошлой наконец-то он смог починить заклинивающий замок, и напоминание об этой маленькой победе немного успокоило его. Фонд закурил и двинулся вверх по улице, надеясь поймать удачу (и такси) на перекрёстке перед площадью.
Птица удачи с синими перьями, любовно нарисованная бабушкой на одной из открыток, когда Фонду ещё и пяти лет не было, поймалась за хвост только спустя почти двадцать минут и две сигареты. Промозглым осенним деньком никому, естественно, не хотелось высовывать нос дальше необходимого, и даже обсудить мерзкую погоду было не с кем. Однако стоило только появиться из-за поворота какому-то студенту, явно шагающему к остановке, которую Фонд от скуки уже успел мысленно обозначить своей территорией, заветное такси тормознуло в десятке метров впереди, высаживая женщину с двумя детьми, и Оксфорд рванул к машине. Миролюбивого вида индус, довольный наплывом клиентов, согласился несколько пренебречь правилами, чтобы успеть вовремя — мятая пятёрка сделала бы дружелюбным кого угодно.
На пристани толпился народ: не слишком много, всё-таки все по-настоящему влиятельные шишки решили остаться в уютных основных офисах, но вот чинуши и начальники средней руки, которые имели хоть какое-то отношение к местному филиалу, явились на ковёр. Журналисты, Джеки и её бессменный фотограф Чарли топтались тут же, пытаясь поймать кого-то для интервью — гости кривили губы, а газетчики едва ли не плевались им в спину. Фонд попросил таксиста остановиться чуть поодаль, расплатился почти не глядя, и выскочил из машины. Быстро пригладив волосы и расстегнув пальто в жалкой попытке изобразить опрятную небрежность вместо раздражённой спешки, Оксфорд двинулся ко входу в ресторан.
Уэнслидейл, куривший рядом с печатниками и почему-то очень нервным хостесом, заметил его и поспешил навстречу. Кто-то из типографов помахал Фонду, остальные кивнули, но тут редактор окончательно завладел его вниманием:
— Джеки опять разнюхивает, чего мы тут собираемся, хочет состряпать сенсацию на ровном месте, — зашипел Уэнслидейл, попыхивая сигаретой. — Не подходи к ней, а если поймает, скажи, что у нашего журнального главреда, Берри, ты должен был её видеть, день рождения, вот и выбрались отпраздновать. Не говори вообще ничего про свою книгу, а то всем игрищам в анонимность конец!
Фонд понимающе кивнул, и они медленно пошли к хостесу. Мужчина средних лет явно пытался взять себя в руки и, просмотрев схему зала и список гостей, определил их за пятый столик. Недалеко от балкона и в то же время близко к бару — лучше и не придумаешь. На соседних местах значились Требюше и Докинз — специфическая парочка, с которых Оксфорд в своё время «слизал» двух сотрудников Организации — обещая интересную беседу. Настроение медленно поползло вверх.
Уэнслидейл постоянно косился на журналистку, пока та, ничего не стесняясь, разглядывала Фонда. Чарли выразительно закатил глаза: напарница снова решила в кого-то вцепиться. Фотоаппарат на его груди пускал блики, отражая свет фонарей, и Оксфорд почувствовал себя неуютно и пожалел, что не захватил очки. Становиться четырёхглазым ему не хотелось, но вечерние сумерки играли с его перенапряжённым зрением злую шутку, размывая мелкие детали: сейчас же ему показалось, что фотограф пытается на что-то указать, но всё безрезультатно. Джеки оказалась быстрее.
— Мистер Фонд! — крикнула она, когда сам Фонд уже почти зашёл в ресторан. Печатники обернулись, но быстро потеряли к ситуации интерес. — Скажите, мистер Фонд, знаете ли вы Стаффорда Кэннона Пьюпорта, чьё имя сейчас у всех на слуху?
— Нет, — Оксфорд развернулся на каблуках и посмотрел в лицо газетчице. — Я простой переводчик, откуда мне его знать?
— Но, мистер Фонд, может, вы тогда поделитесь своими предположениями, кто скрывается под маской создателя Организации? Читатели жаждут подробностей!
— Прошу меня извинить, но я совсем ничего не знаю, — притворно вздохнул он и вновь направился ко входу. Замершему рядом Уэнслидейлу Оксфорд шепнул, не скрывая лукавой улыбки:
— «Делай, что должно, и будь, что будет», верно?
***
Вечер проходил спокойно. Сначала выступил директор издательства, поздравив всех с подведением итогов третьего квартала, подчеркнул важность сотрудничества между редакциями, привычно усыпляюще рассыпался в комплиментах наиболее успешному (как всегда газетному) отделу, «кивнул» книжникам, начал говорить о чём-то ещё — Фонд его уже не слушал. Он всячески пытался сохранить заинтересованный вид, хотя даже ленивая игра Йорика и Требюше в крестики-нолики на салфетке была занимательней. Оксфорд напряг память в жалкой попытке вспомнить имя девушки, но не преуспел: о ней ему было известно довольно мало. Работала мисс Метр-в-кепке, как её прозвали из-за низкого роста, где-то в отделе переводов и сейчас, кажется, занималась чем-то связанным с китайской мифологией. Фонд хорошо помнил, как подходил к ней за консультацией, а она хихикала над листом иероглифов. На его вопрос, что такое было там написано, Требюше туманно отозвалась: «Искатель цветов напился уксусу, глядя на Мусорного бога» — и больше ничего про свою работу не сказала. Имени её не знал, наверное, никто, кроме, возможно, Йорика.
Йорик, а точнее Бедный Йорик, по-настоящему носил имя Джек Докинз и был драматургом средней популярности. Единственными его безусловными достоинствами было то, что он мог выведать что угодно и у кого угодно, но при этом никогда не выдавая чужих секретов первому встречному, и то, что в любой момент интеллигентный писатель «надевал» на себя маску пьянчуги, уголовника или просто идиота, чем часто спасал друзей и спасался сам и что и дало ему это шекспировское прозвище. С обоими Фонд был достаточно дружен, иногда даже ходил с ними выпить, чтобы вживую пронаблюдать «телесериал», за которым безотрывно следили все сплетники издательства: шептались, что Требюше и Йорик крутили ленивый роман, изредка закатывая скандалы, выходящие за пределы их отделов. В активные отношения они не вступали, по слухам, у мисс Метр-с-кепкой дома жила какая-то девочка, почему-то называемая в китайском духе Юной невестой Луны, не то дочь, не то младшая сестра или племянница, а Докинз даже издали не выглядел как человек, которого можно подпускать к детям. Поэтому «сериал» всё продлевался и продлевался, слухи не покидали издательство, а Оксфорд имел возможность наблюдать его прямо у себя под носом, хотя почти не считал их парой.
Директор, старичок лет под семьдесят с неиссякаемой страстью к длинным монологам, всё не унимался. Фонд услышал, как за столиком позади них кто-то тихо захрапел, а у игроков перед ним закончились все салфетки, которые можно было незаметно достать из-под тарелок, и Йорик одними губами прошептал: «У тебя есть какая-нибудь бумага?». Бумаги, кроме блокнота, у него не было, поэтому Оксфорд приподнял свои приборы и блюдце, отвечая в той же манере: «Принимайте пожертвования». Докинз просиял, кажется, Требюше его обыгрывала, а тут он получил возможность взять реванш и больше не обращал внимания ни на что.
Фонд подавил зевок и решил набросать в голове письмо 2371, чтобы совсем не заснуть.
«Дорогой 2371,
Я очень рад, что тебе понравилась вторая книга. Признаться, без тебя я бы не смог довести её до того уровня, на котором она сейчас, поэтому мне стоит благодарить тебя за твои прекрасные иллюстрации.
Насчёт того, что я опубликовал твоё досье: мне очень хотелось выразить всю ту признательность, которую я испытываю за твою неоценимую помощь, но как сделать это незаметно, я не знал, вот и решил скрыть эту… загадку? у всех на виду. Мне кажется, получилось неплохо. Ведь чаще всего твои письма именно что материализуются у меня на пороге (на самом деле их привозит Кевин, мальчик-почтальон, но давай сохраним разгадку в секрете?), как тут не приписать тебе возможность перемещать объекты сквозь пространство? В конце концов, правду знаем только ты и я (и мой редактор, ты бы видел его лицо, когда он читал эту статью!), а совместные тайны объединяют».
Директор наконец-то закончил свою речь, слушатели, те, что ещё не уснули, вяло похлопали, и на сцену вышла Эрика Берри, главный редактор журнально-газетного отделения. Она оглашала какую-то статистику, и Фонд снова отвлёкся. Сейчас он уже выложил на стол блокнот с карандашом и, сделав очень сосредоточенное лицо, принялся записывать придуманные строчки.
«Я обещал рассказать тебе про интересное дельце, если оно выгорит? Так вот, кажется, всё сложилось хорошо, и я могу сказать: по моей книге хотят снять телесериал! В сентябре был утверждён сюжет пилотного эпизода, съёмки начнутся весной. Кажется, будет даже круче «Звёздного пути», а может и самому британскому Доктору не уступит. Но это ещё впереди. Это конфиденциальная информация, но я надеюсь, ты не выдашь меня и не обречёшь на огромные штрафы, но главным героем будет объект 507, помнишь его? Возможно, мне удастся развить не только его, но и Улыбающегося человека, уж больно интересное у них может быть взаимодействие, которое короткими рапортами не передашь. Как ты думаешь, хорошая ли получилась задумка? Что бы ты, как Поклонник книги, хотел бы увидеть? Мне нужно сделать набросок сценария, так что буду рад любым идеям».
Оксфорда дёрнули за рукав, отрывая от блокнота. Йорик прошипел: «Сейчас про тебя будут говорить!» — и указал на сцену. Там Уэнслидейл зачитывал какие-то цифры, и Фонд не сразу понял, что это продажи. Его продажи. С каждым следующим числом он обмирал всё больше, и когда редактор подвёл итог, на секунду в зале повисла молчание, а потом грохнули аплодисменты.
Тираж в пятьдесят тысяч экземпляров был раскуплен полностью. Пол-нос-тью. Фонд поднял взгляд и увидел, как Уэнслидейл улыбнулся ему и тоже начал хлопать, прижав бумаги локтем. Снаружи бушевал шторм, но внутри звенела абсолютная тишина. Он был нужен. Людям нравились его книги, они покупали их. Он достиг своей цели. Пятьдесят тысяч меньше, чем за сутки. Фонд не мог в это поверить. Глупая улыбка лезла на лицо, но скрыть её получилось только за бокалом шампанского, поднятого в его честь.
***
Момент, когда он, разгорячённый вином и собственным успехом, отказался от такси и пошёл домой пешком, Фонд пропустил. По берегу идти было около получаса, но дождь кончился и вышла луна, а потому Оксфорд решил проветриться и немного протрезветь от вечерней прохлады. Он всё ещё не мог поверить в то, что случилось. И единственный, с кем радостью можно было поделиться прямо сейчас, буквально лежал в его кармане.
Подойдя к фонарю, Фонд достал блокнот, перечитал уже написанное, сделал несколько пометок и дописал:
«Знаешь, я начал это письмо на скучном собрании, пока наш директор вещал о важности сотрудничества и взаимопомощи. А теперь я заканчиваю его, стоя на набережной. Тут холодно, сыро и темно, но я счастлив. Тираж второго тома распродан весь. Пятьдесят тысяч! Ты представить себе не можешь, что я чувствовал там, в зале. Но к чему я: это ведь и твоя заслуга тоже. Второй том — наша книга, 2371, понимаешь? Я пьян, но сейчас мыслю как никогда трезво. Спасибо тебе. Правда. Без тебя бы этого не было. Поклонник, я тебя люблю. Как… как музу, товарища и единомышленника. Звучит слишком грубо и смущающе, ты опять будешь весь красный, но это на самом деле так.
С наилучшими пожеланиями,
Бесконечно признательный О. Э. Ф.
P.S. Будучи в подпитии, сообщаю, твоё кокетство пришлось мне по душе, хоть и шортики — это что-то из ряда вон. Трезвым я бы никогда этого не признал, а сейчас могу».
Поставив финальную точку и довольно вздохнув, Оксфорд оглядел лист, закрыл блокнот и двинулся домой, радуясь, что в темноте его широкую улыбку никто не сможет увидеть.
