***
Оставшийся разговор Оксфорд, к своему стыду, запомнил так себе. Коллега 2371 — Бэт — только усилила странную неловкость между ними, и ничего по-настоящему важного они больше не обсуждали. Фонд довольно быстро распрощался с ними, успев перед самым уходом сказать Поклоннику, нет, уже «просто Вику», что предложение о сотрудничестве в силе, и если он захочет стать внештатным иллюстратором книг «Организации» — то один звонок сможет всё решить. Впихнув в руки плохо соображающему мальчишке бумажку с собственным номером телефона, он удалился и, заглянув попрощаться к Уэнслидейлу, уехал прочь. Курить хотелось нещадно. Подумать хотелось ещё больше. Уже дома, налив себе виски со льдом и уютно устроившись на диване, Оксфорд ещё раз прогнал в голове разговор с Поклонником и почувствовал себя настоящим идиотом. Зелёным юнцом похлеще Вика, которому эмоции ударили в голову, отключив последние мозги. Фонду было по-настоящему стыдно. Встреча в музее теперь не имела никакого смысла: знакомство произошло, обмен любезностями — тоже, и даже предложение о работе оказалось донесено. Перед глазами снова появились чужие красные щёки в обрамлении медно-рыжих кудрей — слово «свидание» из уст Вика окрасилось, приобрело цвет и прянично-рождественский запах. Оксфорд хмыкнул и глотнул виски: лично ему чувство стыда всегда отдавало цинковой болтушкой от прыщей на кончике языка. Против «свидания» он, в целом, ничего не имел, кроме самой сути этого самого свидания — его романтической части. Фонд привык встречаться за ужином с коллегами, деловыми партнёрами или инвесторами, и встречу с Поклонником представлял себе именно так, напрочь выбросив из головы чужую юношескую влюблённость. То, что 2371 может воспринять его предложение как нечто романтическое — рандеву в музее, ну точно культурное мероприятие для влюблённых! — он даже не допустил, за что и расплачивался запоздалым стыдом от собственной глупости. Вик, наверняка весь извёлся, представляя себе всё в мельчайших подробностях, а если брать во внимание последний рисунок, то и продумывая возможные «продолжения» разной степени откровенности. Оксфорд нервно хихикнул и попытался поставить себя на место Поклонника. Как бы он вёл себя с человеком, чувства к которому были бы заведомо обречены? Фонд не знал. С высоты своего возраста он понимал, что начал бы игнорировать предмет собственного безнадёжного воздыхания и с головой ушёл бы в работу, лишь бы выбросить чувства из головы. Но знал ли это девятнадцатилетний Вик, только вылезший из родительского гнезда и ещё не успевший набраться жизненного опыта? Скорее всего нет. В памяти возник Грегор, вынужденный оплакивать любовь всей своей жизни, которую большинство людей назвали бы болезнью. Они с Францишеком ведь вполне могли бы стать семьёй, завести собаку, купить милый домик в пригороде и жить припеваючи, не будь кому-то дело до их предпочтений. Оксфорд отсалютовал в воздух, отдавая дань безвременно погибшему почти-жениху своего старого друга. Жизнь была и продолжала оставаться стервой, каких поискать. Но при этом она любила создавать перипетии и фарсы похлеще женских любовных романов. Те же Требюше и Йорик, связанные не столько чувствами, сколько общим преступлением, тоже ведь в какой-то момент стали друг для друга семьёй — пусть и совсем на такой, о какой кричат лозунги американской мечты. Но что хотел сам Вик? Реальных отношений, интрижки на одну ночь или «недостижимую музу»? Оксфорд с трудом представлял, чего сам ждёт от окончания этой истории, и едва ли мог заглянуть в чужие мысли. Собственное одиночество, которое раньше он принимал за благо, сейчас осточертело до крайности, а приближающиеся тридцать лет волей-неволей заставляли думать о создании собственного гнезда, пусть и без собаки, которых он с детства побаивался, и без непослушных кричащих детей. Но даже заядлому холостяку хотелось домашней еды и тёплой постели, особенно в мерзопакостный дождливый денёк, когда от холёного соседа по рабочему столу несёт пирогами и сладкими духами его жены. Иногда Фонд даже думал, что стоило, наверное, послушать маму и жениться ещё несколько лет назад. Оксфорд поболтал льдинками в почти пустом стакане виски и решил, что всё-таки правильно сделал, что не женился. Ведь помимо милых девушек-домохозяек в мире встречались ещё злостные карьеристки как Эрика Берри, лукавые дамочки вроде Линды Каре и уставшие, как и он, работники пера в лице снова-мисс Требюше. Представить одну из таких в роли своей супруги или даже партнёрши он не мог, и даже думать о чём-то таком было нелепо. Зато почему-то влюблённый рыжий мальчик-иллюстратор органично вписывался в общую картину мира, как неотделимо вставал рядом с Шерлоком Холмсом его бессменный друг доктор Ватсон. Ведь именно это Оксфорд ценил в Поклоннике — желание прислушиваться к своим идеям и умение выводить его самого на нечто новое. Тот же доктор Брайт, выступающий ярчайшим примером, не вышел бы, если бы Вик не нарисовал его так, как чувствовал сам. И сам 2371, которого тексты Фонда вдохновляли на новые рисунки. Кажется, их рабочий тандем сложился куда раньше, чем они оба смогли это по-настоящему осознать. Оксфорд осушил стакан одним глотком и с кряхтением поднялся с дивана. Его чутьё, разбуженное сегодняшним знакомством и долгими размышлениями, неумолимо тянуло куда-то к ещё не оформившейся до конца, но уже словно единственно-верной идее: взять Поклонника с собой на киностудию, как иллюстратора второго тома, а заодно и познакомиться с ним ближе в рабочей и неформальной обстановке. Ни у кого не вызовет вопросов, если Фонд привезёт с собой оформителя книги, так почему бы не воспользоваться моментом? Даже если ничего не получится, а их общение не превратиться в нечто большее, чем отношения двоих коллег, это в любом случае станет ценным опытом и для Вика, и для самого Оксфорда. Загадывать наперёд Фонд не любил, но сейчас думать о будущем было приятно как никогда.***
Телефонный звонок настиг Оксфорда ближе к вечеру, когда он только поставил в духовку рагу и хотел уже развалиться перед телевизором в попытке найти что-то стоящее для сырых и промозглых сумерек. Звонил, как ни странно, Йорик. И, более того, Йорик явно был несколько навеселе. — Оксфорд, милый, есть минутка? — растягивая гласные, пропел Джек на другом конце провода. Алкогольные пары, шумом помех обдавшие трубку, заставили Фонда завистливо сглотнуть и подумать о бутылке вина, дожидающейся своего часа в холодильнике. — Да, есть, только если ты не хочешь просить у меня взаймы. — Что? У тебя взаймы? Нет, у меня и в мыслях такого не было, — тут же надулся Докинз, явно переигрывая для кого-то, скрытого помехами, а потом горячо зашептал, почти касаясь губами динамика: — Окси, мне срочно, очень срочно нужно двадцать долларов на помолвочное кольцо. Я знаю, что уж у тебя никогда и доллара не допросишься, но сейчас мне правда очень нужно. — Зачем тебе новое кольцо? Ты же только развёлся! — Оксфорд заметил, как накручивает на палец телефонный провод, словно заправская сплетница из телесериала. Линда бы им точно гордилась. — Зачем, зачем? Чтобы не упустить своё счастье, конечно же! — возмутился Йорик. — Я ещё могу успеть всё исправить в своём семейном положении. Так ты поможешь мне или нет? — Конечно помогу, уж ради твоего-то счастья, — вздохнул Фонд. — Скажи мне хоть, кто она. — В смысле кто? Как будто в моей жизни есть ещё какая-то женщина, кроме неё. — Стоп, ты что, собрался делать предложение Требюше? Опять?! — Ты не понимаешь! — картинно вздохнул Джек, а потом продолжил куда более искреннее и удручённее. — Стоит мне представить, как я уеду от них, меня за горло такая тоска берёт. Я уже не могу не целовать Флоренс в лоб перед сном, не подтыкать ей одеяло, не заваривать две чашки кофе по утру, не ворчать на маленькую мисс по дороге на работу… Я уже не могу без этого! Поэтому я решил: да пропади пропадом этот Бродвей, я хочу остаться. А сейчас мы разъехались, и в пустой квартире мне чертовски одиноко… Приезжай, что ли, Окси, у меня ещё осталось немного виски для доброго друга. — Прости, Йорик, я не могу. У меня… — Свои дела, я знаю, — вздохнул Докинз, и в трубке послышался звук глотка. — Ты ведь не меня сейчас жаждал услышать, да? Я понимаю… — Джек, я правда не могу. — Я знаю. Ладно, не впервой. Перебьюсь, — Йорик шумно встряхнулся, словно заставляя себя прийти в чувство. Тон его стал язвительнее. — Сейчас я тебя прощаю, но завтра чтобы притащил свою задницу в мой отдел, мы пойдём выбирать кольцо. И двадцать долларов не забудь, дорогуша! Не успел Фонд и слова сказать, как в трубке послышались гудки. Кажется, он снова стал свидетелем очередной авантюры Джека — Бедного Йорика — Докинза. Интересно, позовут ли они его на свадьбу, если всё-таки снова сойдутся?.. Не успел Оксфорд включить телевизор и как следует устроиться на диване, как телефон заголосил снова. «И такая дребедень целый день», — произнёс голос матери в его голове. Действительно, он что, стал участником акции «Связист на час»? — Алло, — с лёгким раздражением гаркнул Фонд в трубку. — Слушаю вас. — Какие вы грозные, мистер Пьюпорт, подумать только, — издевательски защебетала Линда. На фоне мелодичный женский голос напевал прилипчивую рождественскую песенку. — Я к тебе по делу. — Денег не дам, с меня уже только что вытрясли двадцатку на спасение личной жизни Йорика. — Йорика?! Опять? Я уже хочу знать подробности. — Думаю, завтра ты их получишь, — уклончиво ответил Оксфорд, довольный от звука скрипнувших зубов по ту сторону телефонного кабеля. — Так что тебе нужно от меня в этот мерзопакостный вечер? — Мы с Мэри хотели позвать тебя на «Щелкунчика». Труппа танцует в её костюмах, быть надо обязательно. Отказы не принимаются. — Мэри? Что за Мэри? — Сначала ты нас свёл, лёгким движением своей руки, а теперь не помнишь! — Линда игриво цыкнула и закричала куда-то в сторону: — Милая, он познакомил нас, а потом взял и забыл! И ты ещё хочешь с ним встретиться! Напевание прервалось, и всё тот же мелодичный голос закричал в ответ: «Мистер Фонд, я вас прощаю! Вы, главное, приходите, а уж её я уговорю». — Слышал? — мурлыкнула Каре, когда каблучки Мэри утанцевали куда-то прочь. — Очаровательная девочка. И если бы не ты, я бы никогда не обратила на неё внимание. Представляешь, я вдохновляю её на новые наряды, а она таскает меня по всяким выставкам. — Я рад, что вы нашли друг друга. Так когда этот ваш спектакль? — Через полторы недели, в пятницу. — А не рановато ли? — Фонд прикинул в голове дату. — Восемнадцатое число ещё не тянет на канун Рождества. — Зато билеты дешёвые и есть места в центре зала. Всё продумано, мальчик мой. — Я не твой мальчик. Да и у тебя уже есть девочка. — Точно-точно, ты дяденька одного художника, любящего анонимность, как я могла забыть, — Линда стукнула ноготками по трубке в притворной жеманности. — Но насчёт театра — ты в деле? — Только если ты заплатишь за билеты, и мы не пойдём пить после. Нам двадцать первого улетать в Нью-Йорк, ты помнишь? — Конечно помню, я же не такая забывчивая как ты, Окси, — Каре фыркнула. — Отлично, я получила всё, что хотела. Пойду обрадую Мэри. — Иди уже, — Оксфорд потёр лоб. По гостиной поплыл запах рагу, и в желудке неприятно заныло от голода. Линда отключилась. И почему все вокруг стремительно обзаводились парами, а он, Оксфорд Энтити Фонд, ходил, как идиот, бобылём? Оксфорд лениво пообещал себе найти в солнечной Калифорнии — или где там должны были проходить съёмки — девушку на время командировки и почти не поверил сам себе. Скорее всего он снова с головой уйдёт в работу, а про интрижку вспомнит только тогда, когда будет уже слишком поздно. Как всегда. Фонд вздохнул и плюхнулся на диван, подцепив с журнального столика вчерашнюю газету, лишь бы занять руки. Оксфорд прикрыл глаза и устроился удобнее: желание смотреть телевизор отпало у него ещё после первого звонка, и он решил подумать над новой книгой, раз уж Уэнслидейл несколько недвусмысленно намекал на хорошие продажи второго тома. На самом деле у Фонда уже была идея, которую он носил в голове ещё с конца лета: роман об Организации, поданный от субъективного участника, исследователя или оперативника. Концепт казался ему стоящим, но требовал детальной проработки, времени на которую сейчас решительно не хватало. Да и будет кому-то ещё интересна внутренняя жизнь Организации, о которой принято фантазировать самому, Фонд не знал и хотел справиться у кого-нибудь из ведущих редакторов. А то вдруг флюгер общественного вкуса уже провернулся в невыгодную для него сторону, и прости-прощай, мистер Пьюпорт, ты больше никому не нужен. Устраивайся в репетиторы для юных девочек-недоучек и сынков состоятельных бюргеров. Лишь бы на задницу не зарились, да в домогательствах не обвиняли, и ладно. На хлеб он уж точно как-нибудь заработает. У плиты загрохотал звонок кухонного таймера, и Оксфорд открыл мутные от дрёмы глаза. Рагу было готово, а бутылка вина его уже давно заждалась.***
Тринадцатого декабря, без пятнадцати час пополудни Оксфорд Энтити Фонд курил под стеной музея. Он вяло наблюдал за милой троицей подруг-старушек, медленно подходящих ближе, и пытался представить себе, что случится дальше. Всё-таки встречу с Поклонником он не отменял, и лавочка перед картиной Тёрнера всё ещё стояла — не чтобы он проверял прошлым вечером — но предчувствие, сосущее под ложечкой, вещало, что Вика он сегодня точно не увидит и снова будет как идиот шляться по унылым галереям под подозрительным взглядом усатого охранника. Фонд затушил сигарету и, выбросив окурок в урну, поспешил в музей. Старушки почти дышали ему в спину, а застрять в очереди в единственную кассу, ожидая, когда они отсчитают нужную сумму, ему совсем не хотелось. Круглые часы над постом охраны показывали без десяти минут час, и Оксфорд решил не торопиться. Музей был совсем небольшим — ему бы вполне хватило времени, чтобы неспешным шагом дойти до нужного места через все возможные экспозиции. Лучшей из них, по мнению скучающего Фонда были диорамы Дикого запада и Древнего Рима, пожертвованные городу каким-то заскучавшим миллионером. Рассматривать их было интересно, но весьма утомительно для просевшего зрения, и в прошлые разы он просто усаживался на ближайшую лавочку и представлял, глядя на миниатюрные горы, дома и телеги, как все они наполняются жизнь, как крохотные человечки живут, ссорятся, мирятся и воюют с такими же маленькими соседями за стеклом… Оксфорд заставил себя остановиться и скосил взгляд на наручные часы: оставалось всего пять минут. Нужно было продолжать свой путь, чтобы не бежать, распугивая старушек гулким стуком своих каблуков, и не выглядеть ещё большим идиотом. Фонд шёл, вынуждая себя замедляться и рассматривать картины местных художников, чтобы убить последние несколько минут перед моментом икс. В галерее почти никого не было, и сердце под пиджаком, казалось, бухало так громко, что отдавалось эхом в пустом зале. Оксфорд остановился перед последним поворотом, ещё раз посмотрел на часы: меньше двух минут — и сделал несколько глубоких вдохов, будто готовился нырнуть в ледяную воду. «Всё проходит и это пройдёт» — сказал он себе, словно был уже не опытным писателем, а зелёным юнцом, собирающемся выступать перед публикой. Чуть меньше минуты. Фонд зашёл за поворот, сердце рухнуло в пятки — рыжая вихрастая макушка, каштановая от света потолочных ламп, действительно сидела перед картиной и держала в руках толстый блокнот. Вик смотрел на «Снежную бурю» так пристально, что было неясно, от восхищения или от волнения. Оксфорд медленно двинулся вперёд и словно бы случайно подсел к Поклоннику. Только Вик был к картине лицом, а он — спиной. Всё как в шпионских фильмах. Парень рядом вздрогнул, выпадая из своего транса, и покосился на сидящего рядом, хотя и ничего не сказал. — Не думал, что ты придёшь, — тихо сказал Фонд. — Взаимно, — почти прошептал Вик, не отводя взгляда от «Снежной бури». — Вы так быстро сбежали от нас с Бэт, что я уж было подумал, что от разочарования. Что вы ждали кого-то… более представительного. — Если это завуалированный вопрос, как я представлял тебя, то примерно так и представлял, — Оксфорд со смешком выдохнул и, уставившись на морской пейзаж — прищурившись, он разглядел на табличке «Айвазовский. Вечер на море. Репродукция» — глупо улыбнулся сам себе. — Твои письма не мог писать никто другой, кроме застенчивого молодого человека. Подработка, чтение книг вместо сна, сосед по комнате — нормальные черты студента лет девятнадцати. На старшеклассника я ставил меньше. — Уже двадцати лет, в середине ноября было, — Фонд заметил, как Поклонник порозовел щеками. — Вы как всегда проницательны. — Опыт и ничего больше. Да и я всё-таки лингвист… Но давай перейдём ближе к делу. Ты подумал над моим предложением? — Работать на вас? Да, мистер Фонд, я подумал, — Вик поёрзал, потупившись, и Оксфорд подавил в себе желание обернуться. — Не на меня, а со мной. И, я бы хотел добавить, что, если ты согласишься, я бы хотел пригласить тебя помочь мне с консультациями по грядущему сериалу этой весной. Никакого двойного дна, только честная работа. Всё-таки именно ты визуализировал Организацию, твои идеи могли бы значительно улучшить проект. — Ох… — раздалось сдавленно-восторженное за плечом. Фонд почувствовал, что где-то глубоко внутри ему это «ох» понравилось. — Разумеется, твой труд будет оплачиваться. Проживание и билеты предоставляет принимающая сторона, всё-таки они слишком заинтересованы в сериале, чтобы нам отказывать. Думаю, что смогу убедить их взять тебя в команду. Только если ты этого захочешь, конечно же. На несколько минут в зале повисло молчание напряжённого размышления, и Оксфорд мог бы поклясться, как слышал скрип шестерней в голове мальчишки, сидящего рядом. Но пока он лишь разглядывал спокойное море на картине, не в силах отделаться от ощущения правильности всего происходящего. — Мистер Фонд, я… — Вик поднял голову и глубоко вздохнул. Скорее всего, решение он принял в первую же секунду, но, как и полагается нормальному человеку, дал себе время взвесить все аргументы. Однако юношеский голос, неопытный и ещё неотполированный законами жизни, всё-таки подвёл, заставив невинное обращение заиграть какими-то немыслимыми подсмыслами. — Я… Я согласен, — наконец выпалил он и всё-таки обернулся. В сияющих глазах плескалось неверие напополам с восторгом и обожанием. — Вот и славно, — Оксфорд решил не ломать комедию и повернулся к сияющему, словно начищенная монетка в пять пенсов, Поклоннику. — А теперь пожмём друг другу руки и договоримся об официальной встрече. — Вы с самого начала знали, что я соглашусь, да, мистер Фонд? — Я не мог этого гарантировать. Но, будь я лет на десять моложе и предложи мне кто-нибудь такую возможность, я бы согласился не раздумывая. Просто представь: море, солнце, пляж, миллионеры на любой вкус и кошелёк, флиртуй не хочу… Да и работа вроде как не должна заставить скучать. Хотя что я могу понимать в желаниях современной молодёжи? — Ваша старость проявляется только в любви к старым фильмам. «Некоторые любят погорячее», вы серьёзно? — У всех свои недостатки, — улыбнулся Фонд. — Да и потом, это фильм моей юности. — Вы специально выбрали из всех кинолент про море, солнце и пляж тот, где двое мужчин переодевается в женщин? — Вик чуть склонил голову к плечу. Сквозь его робость и пробивался росток остроумия, и это подбадривало, как ничто иное. — Допустим, — не стал отрицать Оксфорд. Подначивать Поклонника ему понравилось. — И всё-таки, пожмём руки? — он протянул раскрытую ладонь, подчёркивая собственный вопрос. Ответом ему послужило молчаливое рукопожатие. Ладонь Вика, светлая, тонкая, вся в крапинку от чернил, неожиданно уверенно сжала его, Фонда, руку. Мальчишка был куда старше, чем казался на первый взгляд. Когда через несколько секунд спустя они отпустили друг друга, Вик протянул свой блокнот: — Его стоило отдать вам куда раньше. Посмотрите, как будет время. — Хорошо, — кивнул Оксфорд и, поддавшись соблазну, открыл одну из последних страниц. На листе, нежно окрашенном акварелью, чёрными чернилами был выписан сам Фонд, откровенно пьяный и смеющийся над чем-то. Щёки Поклонника снова немного порозовели, и он смущённо прошептал. — Ну не здесь же… — Чем это вы там занимаетесь, молодые люди? — громом раздался в пустой зале голос охранника. Краска в мгновение ока схлынула с лица Вика, а он сам будто бы сжался. Фонд закрыл блокнот и крепко сжал. — Разговариваем об искусстве, конечно же. Мы же в музее. — А почему тогда ваша беседа со стороны сильно напоминает переговоры о продаже наркотиков? «Вы же знаете, я не могу отказать», «так себе и представлял», «пожмём друг другу руки». То-то вы всё ходили и вынюхивали здесь оба! А сейчас настал финальный этап? Что у вас в блокноте?! — Рисунки, — пискнул Поклонник. Он выглядел котёнком, на которого вылили ведро холодной воды. — Покажите их, — гаркнул охранник. Оксфорд дождался кивка Вика и протянул ему книжицу. Сначала на усатой физиономии не проявлялось никаких эмоций, кроме усталого раздражения. Видимо, в полицейских сериалах, которые он так любил, никакие секретные сведения не помещались в начале записной книжки, поэтому он упорно листал её всё дальше, изредка останавливаясь, чтобы прочитать короткие заметки на полях. А потом, когда большая часть страниц уже осталась позади, на его лице выступил гнев: — За распространение порнографии, особенно гомосексуальной, наказывают, — охранник побагровел. — И я не могу оставить без внимание нарушение законов нашего штата! Вы, — тут ему не хватило воздуха, и он судорожно закашлялся, захватив слишком много воздуха. Этого мгновения Фонду хватило, чтобы одной вытащить из чужих ослабевших пальцев блокнот, а другой — дёрнуть Вика вверх, одними губами сказав ему: «Бежим!». Они были уже на середине зала, когда им в спину донеслось громогласное: — Арестованы! Оксфорд, подгоняемый давно забытым ощущением хорошо проделанной шалости, стремительно и с уверенностью конвейера тащил за рукав впавшего в прострацию Поклонника на выход, лишь один раз остановившись: перед самой последней экспозицией и лишь на две секунды, чтобы успеть в высшей степени нагло и самодовольно гаркнуть «Это не порнография, это пинап!», глядя в лицо злому и запыхавшемуся охраннику. Вик успел только глазами хлопнуть и восхищённо на Фонда уставиться, как его снова повели вперёд, да так быстро, что он едва успевал перебирать разом подкосившимися ногами. Остановились они, только когда музей остался почти в половине квартала, а их самих скрывал от посторонних глаз засыпанный снежной крупой закоулок. Оксфорд, уставший, растрёпанный и довольный, отдышался и тут же потянулся за сигаретой. Маленькое приключение порядком развеселило его, но сейчас адреналин уходил и приносил с собой только усталость. Он оперся на стену и посмотрел на Вика, уперевшегося руками себе в колени и тяжело дышащего. Кажется, мальчишке этот побег дался так же тяжело, как и ему самому. — Кажется, мы теперь соратники по преступлению, не находишь? — усмехнулся Фонд и, не сдержавшись, подмигнул мигом покрасневшему Поклоннику. — Кажется, так, — подтвердил 2371. — Что будем с этим делать? Мама не простит мне, если ей придётся забирать меня из участка. Особенно за распространение «гомосексуальной порнографии», — он поморщился. — Меня из дома выгонят за подобное. — Любишь кататься, люби и саночки возить, — многозначительно процитировал Оксфорд бабушкину поговорку, терявшую после перевода на английский половину своего смысла. — А сейчас я предлагаю зайти в какую-нибудь забегаловку и выпить кофе, притворившись, что мы сидим там последние два часа. — Звучит как неплохой план, мистер Фонд, — Вик поёжился в своей тонкой куртке, совершенно не заметив чужой руки, на автоматизме метнувшейся к шее, чтобы заставить надеть шарф. Иногда Фонд страшился того, как сильно женщины его семьи на него повлияли. Но не сейчас. Сейчас всё было правильно. Внутри, там, где обычно просыпалось чутьё, было тихо, снаружи начинал падать мелкий снежок, а день незаметно превращался в вечер. Неуловимый Поклонник стоял рядом, растирая озябшие ладони и щурясь от попадающих на ресницы снежинок. Фонд затушил сигарету о стену и кивнул Вику, что пора выдвигаться. Шагая по полупустой улице, Оксфорд подумал, что даже если ничего не выйдет и их сотрудничество заглохнет через несколько недель, он будет совсем не против, ведь всё в кои-то веки шло, как должно было. Видимо, даже стерва-Судьба умела иногда ему улыбаться.