***
— Господи! — Билл не смог удержаться от этого восклицания, проснувшись на своей кровати. Целым и невредимым, насколько подсказывали ему ощущения. Хотя каким ощущениям он смог бы сейчас доверять? Обыкновенно после кошмаров он пробуждался в холодном поту озноба и долго успокаивал мечущееся сознание. Но сейчас после произошедшей жути он чувствовал себя так, словно видел во сне лужайки с бабочками. Ему даже не пришлось выравнивать сбитое дыхание. Как будто — он побоялся задерживаться на этой мысли — как будто между событиями в тоннеле и его пробуждением прошел довольно долгий отрезок времени. Протянув руку, он нащупал на тумбочке электронные часы и повернул к себе. Семь утра. С каких пор он вообще видит сны, которые не может отличить от реальности? Билл потянул одеяло, чтобы откинуть его и окончательно бесповоротно встать, но оно почему-то не поддавалось. Пытаясь понять причину, он бросил мимолетный взгляд вправо — и второе за это утро «Господи!» произнес фальцетом на гране взвизга: у стены, частично на Билловом одеяле, с удобством расположился Пеннивайз, весело и непринужденно подперев рукой голову. Желтые глаза дружелюбно сверкали: левый слегка косил, отступая от центра, словно был обращен в сторону невидимой части мира. В сторону зеленых холмов, откуда вылезают тролли. — Бу! — запоздало и совсем не страшно сказал клоун, позволив Биллу некоторое время оцепенело собой любоваться. Потом монстр, видимо, решил внести элемент новизны в его растерянность: склонив голову набок, канючным голоском чудовище затянуло, под аккомпанемент собственного жутковатого хи-хи-хи: — Давай поиграем, как будто я твои братик, Билл. Давай я буду вместо Джорджи, — из приоткрытого рта, собираясь у нижней губы, тянулась нитка слюны. Можно было не сомневаться, что эта аристократическая деталь внесена Пеннивайзом в дизайн образа совершенно осознанно. Ярость, охватившая Билла, как дом охватывает огонь, выжгла страх напрочь, как и остатки здравого смысла. — У-у-убирайся! — он швырнул в монстра подушкой, которую тот легко отбил, словно вратарь мяч — и бросился на тварь с кулаками, как бросился бы на Генри, или Виктора, или любого из команды оскорбляющих их уродов, вздумай они его произнести что-то, что превратило бы его в берсерка. Равнозначно ли это в данный момент самоубийству, ему стало мгновенно и абсолютным образом наплевать. Пеннивайз, хихикая, втянул голову в плечи, не пытаясь противостоять его безрассудной наивной атаке. Кулаки Билла вязли в его воротнике, в кружевах, в топорщащейся накрахмаленной ткани, не слишком-то достигая цели, но на психику такое сокращение дистанции подействовало исключительно благотворно: Билл точно знал, что клоуну нечем его сейчас напугать. Но он не успел этому порадоваться: внезапно тело клоуна видоизменилось, перетекая в другую форму — и Билл едва успел остановится, чтобы не ударить в лицо Джорджи, испуганно и с ужасом глядящего на него, даже не пробуя заслониться рукой, в полном недоумении. Билл замер на миг с занесенным кулаком, словно человек, получивший удар ножом в спину. В следующую секунду перед ним опять вызывающе сияли желтые глаза Пеннивайза, но Билл разжал кулак, выдохнув воздух. — Тебе даже не больно, — сказал он обвиняюще. В прошлый раз он прострелил Пеннивайзу голову, когда тот принял этот облик. Билл не мог бы сказать, что он почувствовал в следующие несколько секунд. Когда был почти уверен, что победил. — Билли меня не боится, — довольно произнес Пеннивайз, очевидно считав его короткое воспоминание. Билл, откинувшись на спину, разглядывал потолок. — Но, может быть, Билл боится щекотки?! — с внезапным воодушевлением вопросил клоун, в молниеносном броске оказываясь сверху и запуская пальцы Биллу в подмышки. — О черт! — освободиться нечего было и думать. Чтобы отпихнуть проклятую тварь, надо было выпрямить руки, но сделать это было совершенно невозможно, Билл изо всех сил притискивал их к бокам, чтобы хоть немного защититься, пока пальцы Пеннивайза ввинчивались ему между ребер и мышц. Щекотка, это смешно, но Билл не мог смеяться. Это походило на пытку. Наконец он догадался согнуть колени и ударить ими клоуна в живот, нащупав тело под нелепыми оборками — и тело это состояло из мышц и сухожилий, натянутых, как канаты, нечувствительных к ударам: подтянутое, жесткое тело хищника. Пеннивайз проигнорировал его трепыхания. Биллу показалось, что он умрет, раза три, прежде чем клоун отпустил его. Билл отполз на край, упершись спиной в подоконник над кроватью, захлебываясь воздухом почти как когда чуть не утонул в канале, и встретился глазами с озорным желтым блеском, холодным, голодным, жутким и тем не менее полным нестерпимого восторга. — Давай еще? — едва он отдышался, предложил Пеннивайз с интонацией искусителя, качнувшись вперед. — Уберись от меня! Убери свои лапы!!! — заорал Билл, уже не думая, что родители могут его услышать. Пеннивайз обиженно надул губы, что твой Карлсон, и ухмыльнулся, демонстрируя остроту вновь проявившихся зубов. — Билли не хочет играть со старым клоуном? Совсем немножко поиграть? — эти издевательские притворно-искренние интонации, знакомые донельзя, можно было охарактеризовать только одним словом: дебильные. Билл перехватил подкрадывающуюся к нему руку. Останавливать Пеннивайза было все равно что останавливать едущий на тебя танк, но на этот раз тот уступил, и Биллу стало не по себе от вглядывающегося в него взгляда, подразумевающего вопрос, который Пеннивайз не озвучил. — Ты жрешь детей, — указал он на самое очевидное препятствие для совместных игр. От стен вдруг повеяло холодом: тонкие струйки инея побежали по обоям, а из-под кровати выплеснулся снег, словно наметенный завывшей близко метелью. Страх вернулся, иррациональный, заманчивый, клоун и монстр, клоун и монстр, весело и страшно, — страх добавил реальности в то, что казалось иллюзией. Температура в комнате приблизилась к нулю: с такой же легкостью она могла бы упасть до минус тридцати, и Пеннивайзу достаточно было бы просто смотреть, как он умирает от обморожения. «А потом сожрать меня, как мороженое». Пеннивайз сказал бы, что у него вкусные мысли. «Вкусные мысли. Вкусные, нежные, мягкие дети», — пришло в ответ. — Я поиграю с тобой, если ты ответишь на один вопрос. — Билл облизал пересохшие губы. Нелепо, но почему бы не попытаться? Рука, которую он удерживал, отталкивая, трансформировалась в лапу, большую, желтую, как уставившийся на него немигающий взгляд, как песок пустынь, а тело Пеннивайза — в тело большой желтой кошки с проступающим по бокам рисунком прижатых перьев. Когти выступили, зацепив и едва не порвав пододеяльник и дернувшуюся ладонь Билла, и тотчас брезгливо втянулись внутрь. «Скотина, пугаешь нас всякими уродливостями, когда вполне можешь превращаться во что-то красивое», — мысленный упрек дошел до Пеннивайза, и он, хмыкнув, тут же добавил к образу детали гнилостного разложения. Несколько многоножных созданий из перьев сфинкса упали на одеяло, торопливо прячась, от чего Биллу полагалось вздрогнуть от отвращения — но он не отреагировал, и многоножки исчезли. — Тогда на три вопроса, — поправился он, вспомнив истории о сфинксах. Пеннивайз раздраженно щелкнул материализовавшимся хвостом, но кивнул, изобразив фальшиво-заинтересованное внимание, хотя Билл был уверен — почти — что он уже знал все, о чем Билл собирался спросить. — Тебя правда могут видеть только дети, а взрослые — никогда? Он так и знал, что Пеннивайз захихикает в ответ, крайне довольно помахивая кисточкой на хвосте. Оранжевой закругленной кисточкой, похожей на помпон на клоунском костюме. «Не смей» — мысленно бросил он в ответ, чувствуя, как монстр пробует на вкус — на зуб — мотивы вопроса, и изо всех сил стараясь укрыться. — Меня могут видеть… все, кто хочет летать. — Пеннивайз, кажется, впервые призадумался, подбирая слова, прежде чем что-то произносить, но тут же снова перебросил ответ в другой регистр, перейдя на клоунское подманивающее хихиканье: — Дети хотят летать, Билли. Они хотят летать со мной, разве ты этого еще не понял? Все, все, все хотят. — Из гигантской лапы опять выступили когти, почти раня, и больше всего Биллу хотелось сказать «захлопни пасть», слыша этот смех — кажется, мысленно он так и воскликнул, потому что хихиканье резко оборвалось. Он бросил взгляд на чудовище — оно не собиралось на него кинуться, просто устроилось поудобнее в выжидательной позе, желтым теплым брюхом лежа на его ногах. Согревая. Удерживая. Такую махину не скинешь. И, наверное, Пеннивайз-таки вполз в его сознание и что-то сделал, потому что Билл задал второй вопрос автоматически, не подумав, хотя спросил бы совершенно другое: — Почему? Пеннивайз радостно замурлыкал: — «Что это у меня в кармашке», спросил Билли, ах, Билли, попался, да! И правда: от такого вопроса без расшифровки — почему что? Почему дети хотят летать? Почему только они видят? Почему Пеннивайз выбирает облик погадостней? — исходя из условий, можно было отвечать на любой. Монстр выбрал первый — голос, спародированный его горлом, красивый, сопровождающийся оркестром, доносящимся от закрутившейся в магнитофоне кассеты, пропел цитату из Йейтса: О дитя, иди скорей В край озер и камышей За прекрасной феей вслед — Ибо в мире столько горя, что другой дороги нет* Это был женский голос, и вплетенный в него лай собачьей своры, которую имитировал клоун — клоун-пересмешник, новый подвид адских птиц — медленно затихал, словно удаляясь. В комнате стало еще холодней, и вместе со снегом по полу заметались скрюченные осенние листья. Из воздуховода засвистел ветер, перебирая перья на грозно полуразвернувшихся — полуразвалившихся, об этом Пеннивайз не забыл — крыльях. Сфинкс вскочил на четыре лапы, заполняя собой пространство. — Спрашивай, Билл. Спрашивай, что собирался, — прорычал и просмеялся зверь. Из-за свистящего, замораживающего легкие ветра в легкие почти не попадал воздух. Собрав остатки дыхания, Билл, как камень, швырнул последний вопрос в клубящуюся над ним золотую тьму: — Как тебя убить? По правилам и всем сказочным законам, в который незыблемо верили все дети, Пеннивайз не мог увильнуть от ответа. Зверь взревел, пасть перетекала, превращаясь то в крокодилий оскал, то в громадный клюв, грозивший размозжить Биллу голову. Не действуют ли на него те же ограничения, которым подвластны все волшебные существа? Если все дети Дерри хором скажут «мы не верим в троллей», исчезнет ли пожирающая их страхи и тела тварь? — Как можно тебя убить, Пеннивайз? — но Билл едва ли снова осознавал, с какой силой его пальцы вцепились в лапы нависшего над ним монстра. Рычание постепенно перешло в каркающий смех, весьма отдаленно напоминающий человеческий, в обычный — для клоуна — смех. — Это два вопроса, Билл. Не пытайся сжульничать. Задай один вопрос. Вот его несвоевременное, навязанное клоуном «почему» и вышло боком. Билл яростно прищурился, но на монстра его возмущение никакого впечатления не произвело, Оно только скорчило ироничную гримасу. — Можно ли тебя убить? — после секундного размышления над формулировкой, уточнил Билл, наконец обнаружив, что обе его ладони изо всех сил удерживают Пеннивайза, вернувшегося к облику клоуна, за тряпки на запястьях, и торопливо разжав пальцы. Только что это была шерсть зверя. Можно ли убить ветер, который невидимкой спит, свернувшись, недвижимо в осенних оврагах? Можно ли взорвать звезду, которая уже сгорела миллион лет назад, отогреваясь в ее несуществующем свете? Пеннивайз с любопытством таращился на него из предутреннего сумрака. Билл обхватил колени руками, хотя в комнате температура уже была фактически нормальной. Он уже смирился с тем, что ничего толкового не дождется, когда клоун, издав еще один иронический и потусторонний смешок, от которого у любого из Неудачников пробежал бы мороз по коже, снизошел до ответа. — Можно. Более чем минималистично. — Как? — тут же вырвалось у Билла, который на этот раз просто не успел прикусить язык. Так обычно наверняка чувствовал себя Ричи, никогда не успевавший затормозить вовремя. — Ну, Билли, — мягко и отрезвляюще, но со скрытой угрозой, произнес клоун. — Бесплатные ответы закончились. Что ты отдашь за этот? — Он задумчиво оглядел мальчика с ног до головы, благо сделать это было нетрудно. — Например, ступню? Или… — Глаза приблизились и хищно блеснули, — руку? Как Джорджи. Он отдал ее за кораблик, Билл. За твой кораблик, — укоряюще уточнил Пеннивайз. Билла затрясло. — Я могу взять у тебя левую. Ты даже сможешь, если выживешь, учиться в школе, — потом тон его стал фальшиво-сочувственным: — Что? Дать время на подумать? Ты сможешь победить, сможешь обрадовать своих друзей, спасти всех. Билл-освободитель-Дерри! — Голос клоуна визгливо и жутко взмыл под потолок, создавая звук, с каким ветер зимой врывается в едва заметную щель, только усиленный в разы, вынуждая Билла зажать уши и закричать: — Заткнись! Заткнись-заткнись-заткнись! Визг прекратился, будто резко, с хлопком лопнул шарик или оборвался канат. В наступившей следом утренней тишине с кухни, где завтракали родители, отчетливо донеслось журчание кофеварочной машины. Клоун исчез. Билл недоверчиво осмотрел комнату, ставшую сразу будто нежилой, заглянув на всякий случай под кровать и за дверцу шкафа. Никого. Выдохнув, он, чтобы успокоиться, принялся собирать рюкзак в школу, попутно роняя дрожащими от напряжения пальцами то учебник, то телефон. Переоделся. Осторожно, словно к порталу, ведущему в другой мир, подошел к кровати, на которой отчетливо видна была вмятина там, где сидел Пеннивайз. Собрался с духом. Ничего не происходило. — Билл, дорогой, ты уже проснулся? — оклик матери заставил его заторопиться. Когда он встряхнул одеяло, заправляя постель, на пол упало несколько полусгнивших желтых перьев и карточка, при ближайшем осмотре оказавшаяся визиткой. На визитке правильным каллиграфическим почерком со старинными завитушками был указан адрес дома с колодцем на Нейболт-стрит. Под фотографией красивого молодого человека с располагающим выражением лица стояла подпись: Роберт Грей, психолог. Билл еще пытался найти какое-то разумное объяснение — старый дом купили? Снесли? Построили за несколько часов новый? — когда буквы поплыли, словно на чернила выборочно попала вода, и «психолог» заменило насмешливое «хирург», а мужчина на фотографии подмигнул Биллу, весело и доброжелательно кивнув, как старому знакомому. Билл, совершенно искренне сочтя шутку тупой, молча положил карточку на подоконник и вышел.***
Логически, предложение Пеннивайза было, конечно же, предложением ярмарочного ловкача — Билл понимал, что он не выживет без руки или чего-то там, что понадобится от него клоуну в уплату за бесценную для них информацию. Но перестать думать об этом он не мог. Как не мог перестать думать о том, как подходит к дому на Нейболт–стрит, заходит внутрь и трогает отсыревший, покрытый зелеными пятнами мха и плесени камень полуразрушенного колодца, в котором тогда, после их памятной битвы номер один, пятясь, исчез Пеннивайз в своей неподражаемой манере прячущегося в захваченную морскую раковину краба. К тому моменту они все были испуганы до состояния фактического безумия. Больше было уже нельзя. Только у Билла оставалось, видимо, внутри еще что-то, кроме размягчающей всякие мозги и устремления паники, и он кинулся вслед за пародийно откланявшимся им, словно в конце выступления, клоуном, едва только расстояние между ним и Пеннивайзом позволило сделать это без риска немедленно быть размазанным по ближайшей стенке — размазанным, скорее всего, именно той штукой, которая и застряла, благодаря решительности Бев, у твари в голове. Когда Пеннивайз, не отрывая от него глаз и не меняя искаженный вид на более приемлемый, с нечеловеческой плавностью скользнул, как будто между молекул воздуха, вниз вдоль серого камня, разочарование, которое Билл почувствовал, едва не заставило его бежать к колодцу, и только полный тревоги зов Беверли, в ужасе кричащей его имя, заставил его вернуться. Он был так озадачен, что даже не очень понял начавшуюся среди Неудачников панику. Потом чудовище утащило Бев, и они пошли завершать охоту. Дом в тот день выглядел покинутым. Как прихожая без хозяина, залитая солнечным светом. Драка с Генри не добавила романтизма в их миссию. Пеннивайз выглянул из-за скалы внизу, когда они утешали Стэна — посмотреть на свой психологический труд, и слинял в свою набитую старыми вещами и летающими мертвецами — хотя Билл до сих пор не был уверен, что именно они там видели — подземную нору. Как глубока кроличья нора? Там навстречу Биллу вышел Джорджи, жалуясь на то, как ему страшно, как холодно одному в темноте, уговаривая слабым, жалобным голосом взять его домой. И Билл разнес ему выстрелом голову. Джорджи упал, и Пеннивайз позволил им на несколько секунд… на полминуты. Поверить в свою смерть. Билл стоял и чувствовал, что… что? Что он убил Джорджи? Что его вера и гнев уничтожили чудовище? Он не успел испугаться. Тело Джорджи задергалось, превращаясь в тело клоуна. Пеннивайза было не так легко убить, как они должны были уже понимать по предыдущему опыту. Но какой-то пост-эффект от этих секунд на телом брата остался и настиг Билла уже потом, в разгаре кровавого и бессмысленного сражения, напоминавшего яркое театральное анти-шоу или комнату ужасов с дешевыми спецэффектами — может, потому ему и не хватило ловкости вовремя отпрыгнуть от чудовища и Пеннивайз схватил его. Удар спиной о землю выбил воздух из легких, и прежде, чем он успел сориентироваться, клоун поймал его в капкан, сдавив рукой шею. Биллу едва удавалось вдохнуть сладковатый запах карамели и пыли, пропитавший грязно-белые кружева. Никогда он еще не оказывался так близко к собственной смерти — и он должен бы был оцепенеть от ужаса, но все, что он помнил — чувство наконец осенившего его после всей предшествующей мясорубки спокойствия, чувство, что все наконец пришло к правильному итогу и что теперь он все узнает. Пока Пеннивайз сжимал его горло, как зверь над добычей — красивая угроза, — а Билл пытался отцепить от себя его руку — впервые и узнал, что это все равно что разгибать железо, — Бев первой ужаснулась произошедшему, вскрикнув: «Нет, не надо, отпусти его!» — и сразу же страх накрыл всех Неудачников, как нескольких бабочек сразу накрывает сачком энтомолог. Они замерли — беззащитные оленята, одного из которых схватил тигр. Билл почуял сочащееся от Пеннивайза удовлетворение, и клоун позволил ему отодвинуть свою руку от рта, чтобы попросить — приказать — друзьям уходить. Уходить и оставить его на съедение монстру. Белый шелк под пальцами напоминал паутину, легкую и теплую. Не скользящую, как искусственные ткани. Когда прозвучал отказ и маленькое войско Билла не подчинилось приказу командира, Пеннивайз прижал его к себе крепче, запрокидывая ему голову так, что Биллу показалось — еще немного, и Оно сломает ему какой-нибудь из позвонков в шейном отделе; но Ричи закончил свою речь нападением, и все завертелось снова. «Победа» на Пеннивайзом завершилась тем, что они загнали его в колодец — разъяренные, потерявшие чувство страха перед всем, чем обычно их запугивал клоун. Их было слишком много, как на детском утреннике, и Билл не был уверен, что монстру просто не надоела творящаяся галиматья — сколько можно было их от себя отшвыривать? — и тот скользнул в колодец, как и в первый раз, скрывшись из поля зрения. Теперь этот колодец манил его, как воронка, в которую дьявол затягивает души. Мысль о логове монстра, о доме на Нейбол-стрит была навязчивой и темной, ее источник терялся во мраке, похожем на канализационную шахту с работающим невидимо в темноте насосом, а предчувствие победы и эйфории от торжества, связанного с ней, заставляло дрожать от нервного возбуждения, как спортсмену на старте перед сигналом о том, что можно начать бег. Она преследовала его на уроке литературы, пока миссис Хелзингер вовлекала класс в сравнительный анализ поэзии Стивенса и Фроста, на уроке химии, пока они ставили опыты по разделению нефти и воды, даже на физкультуре. Ничто так не подталкивает к пропасти, как добровольность последнего шага. Взгляд его на уроках весь день был таким отсутствующим, что в конце концов вызвал тревогу у Бев, и она подговорила Ричи и Бена перехватить его у раздевалки. — Оу, у тебя сегодня вид, словно ты встретил призрака, малыш Билл, — Ричи покровительственно похлопал его по спине, ввернув в голос шерифа нотку сочувственного неодобрения. — Не расскажешь, в чем дело, парень? Эти гребаные янки опять приставали к тебе, требуя денег? Назови мне их имена, и мы с тобой разберемся с ними, мы и мой кольт, помяни мое слово, малыш Билл! Детство имеет свое преимущество: Билл не знал, что выбор, перед которым он оказался, мог сломать хребет и самому стойкому взрослому. Поэтому на слова Ричи он искренне рассмеялся, постаравшись выкинуть из головы Пеннивайза с его блеснами и психологическими крючками — и рыба свободно ушла в море на протянутой леске. Ему нужна была передышка, а друзей следовало успокоить — и весь вечер они провели, тренируясь в стрельбе из рогатки и воображая себя ковбоями, сражающимися с воинственным индейским племенем, и индейцами, защищающими от белых людей свои исконные земли.