Блеск темных клавиш на белом холсте.

Как быть, когда мир в твоих глазах тухнет? Как выжить, если нет опоры под ногами и все мечты вдруг исчезли, испарились, как капельки воды под палящим солнцем? Когда отобрали все, чем до этого дорожил? Всего одно мгновение – жизнь полностью изменилась. И ничего нельзя поменять. Канда все еще не мог поверить в то, что ему сообщили. Это было невозможно, нереально! Мысли разбивались на маленькие группки, которые прятались в глубинах его головы, стараясь стать незаметными. При попытках собрать их воедино выходило только хуже: его начинала бить крупная дрожь, внутри все скручивалось в тугой комок и дышать становилось слишком трудно, словно его и вовсе лишили воздуха. Хотелось завернуться в одеяло и заплакать, как маленький ребенок, потерявший самое дорогое. Горько, навзрыд, чтобы услышали все в этом чертовом мире, чтобы поняли, как на самом деле это больно. Пусто, невыносимо одиноко. Хочется разорвать цепи оков, связавших все тело, выплеснуть все накопившееся внутри… Но Канда не может. Он не способен сделать это. А все виной тому тот факт, что он разучился плакать. Разучился в тот момент, когда незнакомый голос доктора сообщил ему о том, что он был единственным выжившим. Алма… как этот мальчишка посмел?! Как только у него смелости хватило оставить его? Ведь Юу только начал верить в эту жизнь. Она же только начала обретать для него смысл. А что теперь? Какая ирония… Брюнет попытался выдавить улыбку из себя. Ведь Карма всегда говорил ему, что нужно хоть раз улыбнуться, даже если на душе у тебя фигово. Но улыбка не получилась, вместо нее лицо исказил грубый оскал, больше похожий на гримасу отвращения. Отвратительно? Да, скорее всего… Японец был сам себе отвратителен за свое такое состояние. Но кто же знал, что так все обернется? Тьма внутри него снова ожила. Теперь она была не только недугом, от которого улыбчивый мальчишка и рыжий шалопай искали лекарство, но еще и частью его. Канда сразу понял, что что-то с ним не так. Его догадка подтвердилась. Интересно, много ли на белом свете слепых художников? Да и мог ли он сейчас называть себя таковым? Ведь больше нельзя увидеть яркость и пестрость обычных серых будней, больше нет возможности полюбоваться алым закатом или же апельсиновым восходом… невозможно больше лицезреть глупое выражение на лице его последнего друга. Да, теперь азиат начал ценить все то, что у него осталось. А лица… они как маски, выражают ту или иную эмоцию. Например, радость, злость, разочарование. А эмоция, в свою очередь, - краска жизни. Но сейчас красок не видно, они померкли. И подтверждение тому – белесая повязка на его глазах. После ухода врача он остался бездумно лежать, стараясь отрешиться от темной реальности, окутавшей его с головы до ног. Время… теперь это не имело никакого значения. Но когда Юу услышал скрип открываемой двери и тихие, несмелые шаги, пришлось сделать над собой усилие и подняться. Хотя зачем? Можно было бы просто проигнорировать вошедшего, но что-то не дало ему этого сделать. Словно упавший в воду мотылек нашел спасительную соломинку и теперь старался изо всех ухватиться за нее, стараясь не свалиться в губительную голубую бездну. Но незнакомец молчал. Переминаясь с ноги на ногу, явно нервничая. Прошла минута и ничего не изменилось. Только попискивали приборы, да слышно было рваное дыхание. - Кто здесь? – Канда не выдержал. *** Аллен шумно выдохнул, стараясь отогнать от себя это странное желание веселья. Да и веселья? Нервная дрожь в коленях заставила его пройти вперед и усесться на стул, неотрывно следя за человеком в кровати. Подросток не знал, как себя вести. Все же Линали была права, говоря, что своим приходом он ничего не добьется. Вся его ярость, ненависть, обида, весь гнев куда-то вдруг исчезли, оставляя после себя только горький осадок и привкус отчаяния. - Я… - начал Аллен. А что, собственно, тут сказать-то нужно? – Привет. «Идиот» - с этой мыслью он был полностью согласен. Сидящий человек молчал. Он, казалось, и вовсе забыл о том, что у него в палате кто-то есть. Уолкер внимательно следил за каждым его движением, пытаясь все же осознать, кто же это. На вид перед ним сидела хрупкая девушка, но вот голос явно был мужским. - Я Аллен, - представился он. – А тебя как зовут? Снова тишина в ответ. Может, зря все это? Подросток хотел было уже уйти, как услышал тихий, почти пропадающий в этом писке аппаратуры голос. - Кан... да… Седоволосый мальчишка замер. Медленно повернулся и сел обратно, пытаясь заглянуть собеседнику в глаза. Но его взор наткнулся на препятствие в виде белых, кое-где испачканных кровью, бинтов. Что? Этот парень… он слеп? Пианист осторожно поддался вперед, касаясь его щеки. Теплая, мягка кожа на ощупь была словно бархат. - Ты что творишь? – Канда возмущенно зашипел, отпрянув в сторону. – Совсем сдурел? «Ась?» - Уолкер непонимающе захлопал глазами. Он не знал, что заставило его совершить этот, по идее, невинный поступок. Ну, прикоснулся… что, теперь уже запрещено это делать? - Не кричи, - зашептал подросток. – Разбудишь весь этаж! Парень издал непонятный звук, больше похожий на рык или смех больного человека. Аллен толком не разобрал. - Идиот. Ты сам всех тут перебудишь. Скачешь, как лошадь туда-сюда… Слишком громко, – брюнет откинулся на подушки и отвернулся от него. – В любом случае, проваливай. Ты вообще в курсе, что нарушать чужой покой запрещено? Пианист прищурился, сжимая кулаки. Да как он смеет с ним так разговаривать? После всего, что было? Серые глаза загорелись решительным пламенем ярости, кровь в венах закипела, а кончики пальцев подрагивали в нетерпении. Аллену захотелось врезать этому бесчувственному подобию человека, высказать ему все, что накипело у него за этот месяц. Но вместо этого подросток глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Он, кажется, рехнулся. Сидит тут и молча терпит, хотя раньше бы высказал все, что думал, не задумываясь о том, что вообще произойдет в дальнейшем. «Что это? Жалость? Откуда она?» - мальчишка запустил руку в волосы и с силой сжал их. Ему нужно прийти в себя. Он провел рукой по лицу, ошарашено глядя на мокрые следы на руке. Слезы. Откуда они? А Канда, казалось, и вовсе перестал дышать. Юу наблюдал за ним, стараясь хоть что-нибудь понять. Хотя наблюдал – это сильно сказано. Японец прислушивался к любому шороху, к любому звуку, который мог издать этот странный парень. Они просидели так несколько минут. И каждый из них ожидал друг от друга действия: Аллен вновь боялся услышать этот язвительный, тихий голос, в котором печали было больше, чем в мифическом море слез; Канда же надеялся вновь услышать этот грустный, но в тоже время такой звонкий голос, который почему-то вселял в него глупую уверенность и надежду в завтрашнем дне. А потом Уолкер заговорил. Тихо, немного обреченно, словно и вовсе не смея надеяться на ответ. Он рассказывал и спрашивал обо всем, начиная от простых глупых и банальных вопросов, которые обычно задают при знакомстве, и, заканчивая сплетнями, которые услышал тут. И как странно, Юу отвечал, сначала недовольно, вставляя через каждые три или четыре реплики «Вали отсюда», «Чего привязался?». А потом азиата словно захватил этот маленький «разговор ни о чем», как окрестил он этот обмен информацией. Кажется, мотылек все же смог ухватиться за соломинку, что так любезно предложил ему Творец сего мира. *** - Ты где был? – спросила Линали, стоило Аллену переступить порог своей палаты. – Ты в курсе, что тебе нельзя вставать? Я везде тебя обыскалась! Уолкер невесело улыбнулся и плюхнулся на кровать. - Лин, все в порядке, - поспешил заверить ее подросток. – Я просто выходил. Мне не спалось, вот и все… - Ты три часа гулял? Ночью? – Ли сложила руки на груди, требуя от друга ответа на свой вопрос. Но отвечать почему-то ему вовсе не хотелось. Может, быть потом… - Слушай, можешь купить апельсинов? – Аллен умоляюще посмотрел на девушку. Та закатила глаза, бурча под нос что-то там о глупых и безумных друзьях. Китаянка укрылась пледом и откинулась на спинку кресла, внимательным взглядом следя за подростком. - Зачем? Ты же не любишь их. - Я, кажется, нашел того, кто не прочь угостить меня ими, – загадочно пробормотал Уолкер, закрывая глаза.