Блеск темных клавиш на белом холсте.

- Скажи «ам», - Аллен поднес сочную дольку к шершавым губам. – Самолет летит, летит самолетик. Открой ро-о-о-о-тик! Подросток совершал маневренные действия оранжевым кусочком фрукта вокруг лица своего нового друга, тихо посмеиваясь. Глаза мальчишки ярко сияли радостным блеском, а на губах играла легкая улыбка. Если бы его могли видеть сейчас врачи, то очень бы удивились: Аллен не был похож на того мальчишку, который появлялся сразу после того, как седоволосый покидал палату на девятом этаже. За дверью не было того тепла в глазах и глупой улыбки – только пустота и обреченность. - Тч. Отстань! – Канда отвернулся, старательно пряча свое лицо. – Чего ты мне пихаешь? Этот мелкий… как же он его достал! Просто было невыносимо осознавать, что рядом с тобой постоянно находится такое вечно довольное жизнью существо. Приходит к нему каждый божий день, постоянно о чем-то трындит и надоедает. Даже Алма себя так не вел! Алма… Канда до сих пор не смирился с его смертью. Юноша ждал, что каждый раз, когда дверь в его палату открывается, к нему придет тот, кто стал так дорог. Но этого не происходило. Вместе ожидаемого Кармы к японцу наведывались врачи, медсестры, приемный отец, этот глупый рыжий парень Лави. Они все жалели его, даже не сочувствовали, а просто жалели, как инвалида, как немощного старика! Это было невыносимо, больно, обидно. Не видеть, не знать окружающую тебя обстановку, не иметь возможности посмотреть на мир. Судьба… она над ним просто издевается! Канда Юу терпеть не мог слабость. Главной причиной слабости он считал чувства. Проявлять их или же испытывать – унизительно и непозволительно. Ведь кому какая разница, если ты вдруг их покажешь? Люди продажны, им нет дела до чужих проблем, они только делают вид, что им не все равно, а на самом деле поступают иначе, – это он усвоил с детства. Поэтому легче было и вовсе закрыться в себе, не испытывать ничего, просто быть безразличным ко всему. Такой куклой без чувств и эмоций он и был. А теперь эта фарфоровая или же керамическая детская игрушка сломалась, превратившись в того, кого он ненавидел больше всего. Сломленный человек, с кучей проблем, замкнутого в себе и с огромной дыркой там, где, по идее, должно быть сердце. Это отвратительно, но это то, кем он сейчас являлся. - Это апельсин! – донесся до Юу звонкий голос Аллена. – Ты никогда их не ел? Насмешливый голос. Этот мелкий…этот Шпендель… зачем он здесь? Пришел жалеть и унижать? Пусть убирается, ведь Канда Юу не нуждается ни в чьей жалости! - Я не хочу. – Канда упрямо поджал губы. - Но он вкусный, попробуй. Достал. Как же он достал. Его голос, его притворная радость и довольство жизнью, - все это бесило. Хотелось накричать на него, врезать хорошенько, чтобы понял и отстал от него, наконец. Но Аллен был глух к безмолвным просьбам азиата оставить его, грубость, казалось, и вовсе его не задевала. Подросток упрямо продолжал сидеть на своем месте, пытаясь скормить брюнету несчастный апельсин. Это занятие продолжалось уже вторую неделю, и все тщетно. День за днем Уолкер приходил к нему со своими фруктами, надеясь, что когда-нибудь Канда все-таки сдастся. - Ты черствый чурбан! Тебе сложно взять и съесть? Уж не думаешь ты, что я хочу отравить тебя? - Больно много чести. Аллен сжал кулаки и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. Этот парень идиот? Почему он такой грубый и нелюдимый? Из-за того, что остался вот таким? Слепота – еще не повод, чтобы быть полной сволочью. Он жив же остался, пусть хоть этому радуется. - Канда, вот скажи мне, почему ты такой колючий? – Аллен засунул дольку себе в рот, вытирая руки салфеткой. – Я все не пойму никак… - Идиот ты, Шпендель. - Сколько раз тебе повторять, что меня Аллен зовут! – возмущенно нахохлился мальчик. - Мояши, - насмешливо проговорил Юу. – Маленький бобовый стручок. - Ты же не видишь меня… - подросток взял с тумбочки еще один апельсин и начал осторожно подбрасывать его вверх. – Откуда тебе известно про мой рост? - Тч. Канда замолчал. Аллен нервно кусал губы, понимая, что не должен был говорить такое. Вдруг и, правда, японец такой из-за своей травмы? Ведь все же потеря зрения – это страшно и, наверное, очень больно. Они молчали несколько минут, пока Уолкер, наконец, не отложил несчастный оранжевый шарик в сторону. - Прости, я не должен был… - договорить ему не дала медсестра, вошедшая в палату. «Черт, как же не вовремя!» - Аллен неотрывно следил за тем, как молоденькая девушка совершила уже привычный обход и удалилась из палаты. Возникшая после неосторожно брошенной фразы тишина давила на виски. Хотелось разрушить ее немедленно, ибо если продолжить в том же духе, то в голову седоволосого пианиста лезли совершено иные мысли. Мысли, заставляющие его вновь и вновь возвращаться к тому, что он так старательно пытался забыть. - Я, наверное, пойду… - спустя вечность глухо произносит Уолкер. Он молча поднялся с места и тихо прикрыл за собой дверь. Канда ничем не показал, что уход мальчишки хоть как-то задел его. Юноша пока еще прекрасно справлялся со своими эмоциями. Только вот на губах невольно возникла грустная улыбка, больше похожая на усмешку, а во рту остался горький привкус. Юу снова замкнулся в себе и совсем не слышал глухого удара. Это забытый мальчиком апельсин упал на пол и закатился под кровать, словно намекая на то, что ему хочется спрятаться в свой панцирь. *** - Ты снова здесь. Девушка опускается рядом с ним на подоконник и прослеживает его взгляд. Аллену не хочется сейчас ни с кем говорить: просто сидеть и молчать, наслаждаясь открывшимся видом и шумом ветра. Линали, как ни странно, все понимает. Девушка слишком хорошо знает своего друга – когда Уолкеру действительно плохо, лучше просто напомнить о себе, сидя рядом и ждать, пока подросток заговорит первым. Уолкер был ей за это очень благодарен. Ли все-таки хороший друг, как ни крути. Поддержит, поймет, переживать будет, лишь бы не видеть грусти на лицах друзей. - Скажи мне, Линали, разве можно сначала ненавидеть человека всем своим существом, а потом – бац! – и перестать? Разве так бывает? Китаянка вздохнула и потерла лоб рукой, задумываясь над вопросом. - Так бывает только в тех случаях, когда ты на самом деле не испытываешь этого, Аллен, - спустя несколько минут, она все же ответила. – Я думаю, что люди рано или поздно простят друг другу все обиды. Нужно только подождать. Аллен задумчиво покрутил прядь седых волос. Может, Ли права? Может, в нем действительно было недостаточно ненависти к этому человеку? Тогда что он к нему испытывает? Почему продолжает упорно ходить к нему? Ведь знает, что делает только хуже. Самому себе. Больно каждый раз видеть убийцу своего брата. И сделать ничего нельзя. Нет, он просто идиот. Канда прав насчет него. Кто, скажите ему, кто будет навещать этого нелюдя, стараясь выглядеть так, будто и не произошло ничего? Его же воротит от этого притворства, от этой фальши. А остановиться все никак не может. Каждый раз говорит себе, что нужно прекратить, нужно забыть и оставить, но ноги сами несут его к лифту, и руки нажимают заветную кнопку с номером девять. Получается, что если нет ненависти к этому человеку – значит, ему его просто жалко? Глупо, банально жалко? Как маленького ребенка, который потерялся или же ударился. Сочувствие – первый шаг к тому, что дальше будет еще хуже. Появится дружба, привязанность, а затем любовь. То, что удерживает всех в этом чертовом мире. -Подождать? – Уолкер закусил губу. – Вечно ждать невозможно. - Ну, тогда придется принять то, что есть, - Ли неуверенно улыбнулась. – Неа всегда говорил, что доброта – лучшее качество, что есть в людях. Не забывай об этом и не замыкайся в себе. Аллен горько усмехнулся. Не забывать, говорите? О да, он-то не забудет. Не сможет. Уже не смог. И это убивало сильнее, чем самый страшный яд, ломало изнутри на части. И с этими маленькими осколками, которые в будущем будут предназначаться близким людям, придется сейчас учиться жить. Лучше умереть. Ада на земле тогда не будет. «Так, все, прекратил! – подросток ущипнул себя, пытаясь вернуться в реальность. – Не хватало, еще чтобы Лина начинала волноваться» - Пошли, - пианист выдавил из себя улыбку, - ты же пришла не для того, чтобы сидеть здесь со мной и скучать. – Он поднялся и протянул девушке ладонь. – Покажу тебе свою новую палату. *** Он не приходил уже неделю. Не надоедал, не пытался скормить ему свои апельсины, не разговаривал с ним, не раздражал, - в общем, не делал всего того, что обычно происходило при его появлении. Канде это не нравилось. Японец уже стал привыкать к вечному присутствию этого недоразумения, как вдруг все изменилось. Мелкого больше не было в палате, не было и фальшивой улыбки и радости. Можно было радоваться – только вот не хотелось совершенно. Почему? Юу и сам не знал. - Глупости все это… - обронил он в пустоту. Только почему он чувствует себя еще более паршиво, чем было до этого. У него было такое чувство, что чего-то не хватает. Словно вырвали последний живой кусок из груди. Вырвали и растоптали. И жить не хочется – настолько все осточертело. Господи, и это прежний Канда Юу? Не смешите! Прежний Канда Юу никогда бы не стал вести себя, как последняя размазня. Он бы плюнул на все и поступил так, как хочется ему. И уж точно бы прежний Канда Юу никогда бы не стал заморачиваться о каких-то там Стручках! Вы спросите, почему Стручках? А он и сам не знал… Юу казалось, что Аллен именно такой. Это прозвище привязалось к нему случайно. Поначалу он просто хотел задеть его этим, а потом, ощущая реакцию Аллена на его слова, хотелось… чего? Позлить, поиздеваться, подурачиться, в конце концов? - Идиотизм. – прорычал азиат, зло сминая простынь. – Чертов надоедливый Стручок! Ничего не хотелось. Только вновь услышать тихие, несмелые шаги этого человека. И все. Даже рисовать не хотелось. Да какой там рисовать в его-то положении? Смешно. И он рассмеялся. Но не счастливо. Смех больше походил на горький плач. - Ты рехнулся? – вдруг раздался звонкий голос. И, кажется, все же прежний Канда Юу окончательно умер. Потому что он прежний никогда бы не сделал то, что сейчас сделал нынешний. Тот холодный брюнет никогда бы не расплакался. А то, что он плакал, было ясно. Японец отчетливо ощущал мокрые дорожки на своих щеках. Все-таки та кукла сломалась. *** Аллен не выдержал первым. Подросток достал из пакета апельсин и швырнул его в неподвижного Юу. Было, наверное, больно. Но ему все равно. Ему, Аллену, было больнее. И он не знал настоящую причину этого. Мальчишка целую неделю упорно заставлял себя не появляться в палате у этого чурбана, пытаясь выкинуть его из своей головы. Но у него ничего не вышло. С того самого разговора остался неприятный осадок, а мысли подростка и вовсе довели его до того, что он не мог нормально уснуть. А все из-за кого? Из-за этого… он даже не знал, как его назвать нормально, чтобы не разозлиться. В общем, дело было в Канде. - Ты совсем идиот, да? – Уолкер подошел к кровати зло уставился на азиата. Еще один апельсин полетел в брюнета. - Прекрати! Ведешь себя, как ребенок. – Юу попытался не обращать внимания на то, что в него летят весьма большие снаряды. Мелкий получит потом. Сейчас японцу хотелось просто радоваться его присутствию. - Это ты ребенок! Ведешь себя так, словно у тебя отобрали любимую игрушку. Я понимаю, что тебе тяжело, но это еще не повод, чтобы окончательно губить себя! Жизнь-то у тебя одна, и не надо ее игнорировать! Она продолжается, хочешь того ты или нет! А ты даже стараться не хочешь, чтобы что-то изменялось. Нравится жалеть себя? Пожалуйста! Никто не запрещает. Но не надо отталкивать то, что делают для тебя другие. Не будь эгоистом, Канда. Это ни к чему хорошему не приведет! – Аллен глубоко и часто дышал, словно пробежал длинную дистанцию. Хотя так и есть. Ему стоило больших трудов набраться смелости и высказать все это в лицо своему новому другу. То, что японец для него больше не посторонний человек, пианист понял только сейчас, когда вошел к нему в палату и увидел открывшуюся ему сцену. – Не думай, что у тебя одного все так плохо, - глухо закончил мальчик и без сил опустился на стул. Брюнет нарочито медленно повернулся к нему. - Ты закончил? – холодно поинтересовался он. - Нет, - Аллен потянулся к брошенному пакету с фруктами. – Сегодня я заставлю тебя съесть этот чертов апельсин. Если Канда мог видеть улыбку Аллена, то она определено показалась ему странной. Она была одновременно хитрой, радостной, нерешительной и коварной. В общем, странное сочетание. - И зачем ты постоянно приходишь? Я уже думал, что смогу, наконец, отдохнуть от тебя, - Юу старался сделать вид, что ему совершенно все равно. Выходило плохо, а еще и заметно для окружающих. - Не дождешься, - ухмыльнулся седоволосый, начиная снимать кожуру с фрукта. – А прихожу я… - он сделал вид, что задумался, - потому что хочу. Художник обреченно вдохнул. Этот глупый Шпендель… Неисправим. Но спасибо ему за это. И в этот раз слова Аллена оказались правдой: апельсин Канда все же съел. Да не один.