***
- Господин Микк, совещание уже закончилось. Легкая струйка дыма поднялась вверх, к потолку, полностью растворяясь в воздухе. Из открытого окна в комнату смело проникали холодные брызги дождя. Капли, не встречая никакого сопротивления на своем пути, долетали до разбросанных на письменном столе бумаг, кожаного кресла, одиноко стоящего вполоборота к входной двери, попадали на стоящие на окне цветы, покрывая великолепные бутоны прозрачными бисеринками. Тюль небрежно колыхалась при каждом движении: будь оно незначительным, даже практически незаметным или же громоздким и резким – льняное полотно вздымалось в неизвестном, завораживающем танце, будоража воображение всеми возможными бликами. Тики Микк тяжело вздохнул. Мужчина выкинул почти истлевшую сигарету в окно и повернулся к секретарше. Приподнимая уголки губ в подобии легкой и вежливой улыбки, он произнес: - Спасибо, Ванесса. Ты можешь идти. - Если я Вам не нужна… - Ванесса слегка поддалась вперед, выражая всем своим видом полную готовность подчиниться при любом пожелании своего босса. Мужчина вновь вернулся к созерцанию ночного пейзажа за окном. Дождь уже закончился, сменился на легкую морось. Воздух был наполнен смесью запаха пыли и свежести, что вызывало смутное, двойственное ощущение. - Ты свободна. Легкий стук двери оповестил его о том, что он остался один в кабинете, да и во всем здании. Думать не хотелось, дышать – тоже, чувство безразличия заполоняло все. Ему казалось, что он находится на разгоряченной сковороде: душа его металась в агонии, корчась от боли; языки пламени медленно ласкали оголенные нервы, расплавляя его подобно металлу; хотелось выбраться на чистый и прохладный воздух, ощутить на разгоряченной коже долгожданный, влажный от мороси, воздух. И сам он будто бы превратился в пепел: тонкий и слабый проблеск пламени, сотканный из чувств, воспоминаний и поступков, охватил его всего, и после себя оставляя только горстку серого вещества. Какой же он дурак… «Ты был прав, Аллен. Абсолютно. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?» Чувство вины огромным пятном выделялось на картине его скучной, серой и обыденной жизни. Жизни, что он так любил и старался сохранить всеми доступными средствами. Тики никогда не был мелочным, скупость была ему отвратительна. Мужчине нравилось жить в роскоши, блистать в лучах славы, смотреть на «простых смертных» с глянцевых обложек новомодных журналов, упиваясь своей славой и положением. Он настолько закрутился в этом водовороте кукольной жизни, полагаясь на своих доброжелателей, что когда пришла беда, не смог переступить через так отвратное ему чувство. Эгоизм свойствен всем людям без исключения. Не бывает наоборот, ведь иначе нет смысла в жизни. Корысть поглощает нас незаметно, постепенно раз за разом опуская на самое дно, делает души черными, грязными. И никакой божественный дождь не сможет никогда очистить то, что получилось из-за личной выгоды. Сердце человека все равно будет гнить – достаточно только одного раза. И вот он, Тики Микк, гнил. Мучительно тянулось время его гниения, время его смерти. Все-таки он так и не смог побороть в себе чувство алчности. Он переступил через свои вечные убеждения, растоптал их как собственную сигарету или как никчемный мусор. Как со мной это случилось? Столько ошибок вдруг свершилось. Не куда теперь бежать, Ночь не станет помогать. Все я силы потерял, Так от жизни я устал. Я способен лишь кричать, Что случилось, хочу знать… ** Он не сразу понял, что эта песня ему не чудится. Очнуться от своих воспоминаний он смог только тогда, когда резкий порыв ледяного ветра вызвал у него стаю мурашек и заставил поежиться. - Да, - португалец и не заметил, как взял трубку. Машинально, наверное. От привычек так сложно отказаться… - Ты все сделал, как я просил? Дрожь пробежалась по телу, он замерз. Закрыв окно, Тики опустился в свое кресло, нервно сжимая подлокотник. В голове стояла полная неразбериха, удивление сейчас ясно читалось на его лице. - Ты слушаешь, черт тебя подери?! - Да, прости. Все выполнено, - в горле предательски застрял комок, мешая ему нормально говорить. Сейчас, услышав голос человека, благодаря которому Аллен мог полностью освободиться от влияния Компании, съедающее его естество чувство вины усилилось, словно было в этом голосе что-то такое, обостряющее все его эмоции в миллионы раз. – Малыш ни о чем не догадался. Видел бы ты его лицо… - залепетал мужчина, вытирая лоб платком. Его собеседник видимо не был настроен на столь дружескую беседу двух закадычных друзей, не видевшихся несколько десятков лет. Он вообще, казалось, уже забыл о том, что разговаривает с кем-то по телефону – его молчание наводило на примерно такие мысли. - Еще раз так его назовешь – урою. Характерный щелчок оповестил португальца о том, что его собеседник все-таки пожелал прекратить разговор. В каком-то роде это даже на руку Тики. Не нужно было в очередной раз напоминать себе о своей беспечности и глупости. Да и к чему теперь это сожаление? Сделанного не воротишь, как не старайся. Расшибешься в лепешку, прыгнешь с обрыва в бездну – наплевать. Всем будет на это наплевать, ведь такие люди, как он не достоин теперь и называться человеком. Так, жалкая пародия… «И кто же он для тебя, Канда Юу?»***
- Аллен? Ты чего здесь делаешь в такое время? Уолкер обернулся. В паре метрах от него, улыбаясь и светясь, как дискотечный шар, излучая дружелюбие во все стороны, стоял Лави. В руках у рыжего парня был пакет с чем-то съестным. Видимо, он возвращался из магазина. - Подругу провожал, - ответил на вопрос юноши пианист. – А не поздновато ли для покупок? Внутри что-то оборвалось. Натянутые как струны гитары нервы подростка противно запищали, снова вызывая неприятную стаю мурашек по всему телу. Или же это реакция организма на холодный воздух? Все-таки вечера у них довольно-таки холодные, а он отдал свою куртку Линали, чтобы та по дороге домой не замерзла. - Да дед выгнал. Он же меня с потрохами потом сожрет своими причитаниями о правильном питании. - Озорная улыбка на губах Лави принесла чуточку тепла продрогшему подростку. – Кстати, ты вроде бы поговорить хотел… Аллен заинтересовано посмотрел на стоящего парня и пожал плечами. В последнее время он сомневался в правильности своего поступка. Все-таки не следовало звонить тогда Лави и просить его показать каждый скелет в шкафу Канды. Только вот теперь назад дороги нет. - Да, хотел, - мальчик обхватил себя руками и слегка поежился на леденящем ветру. Не хотел лезть в чужие проблемы – итак своих полно. Но, как говорится, любопытство – вещь страшная, неуправляемая. Самый сильный порок человека – его безграничный интерес к тому, что связывает близких ему людей с теми или иными личностями или же действиями. Лави, кажется, видел колебания мальчика, поэтому начинать забрасывать вопросами из серии «Почему?», «Зачем тебе это?» не стал. Видимо, голова у него все же на плечах имелась. Это он так с виду дурачок и ничего не понимает, но если надо – язык за зубами может держать. - Тогда пошли, чего на дороге стоять да мерзнуть? – он резко подскочил к Уолкеру и, обняв его за плечи, потащил к парковке. – В машине в тысячу раз теплее.***
- И что ты хотел со мной обсудить? – нарушил молчание Лави, как только они оказались в машине. Аллен нервничал. Лихорадочно осматривая салон, не задерживаясь ни на какой вещи дольше, чем на секунду. Сосредоточиться было сложно. Мысли бурным потоком сновали туда-сюда, и выискивать среди каши различных дум нужную ему фразу было практически нереально. В отчаянии он закусил губу, сделал пару глубоких вдохов, стараясь успокоить нервы и глухо бьющееся сердце. Тело прошибал пот, и ему казалось, что он стоит под пулеметной очередью. Ощущение страха смешалось с нетерпением, нерешительностью и азартом перед предстоящими открытиями. - Хочу, чтобы ты рассказал мне о Алме. Лави замер, зеленый глаз расширился от удивления. Непонимание – вот, что сейчас отражало его лицо. - Зачем? – глупо переспросил рыжий. Да какая ему разница, зачем? Неприятно засосало под ложечкой, внутри образовался тугой комок, во рту пересохло. Но нужно собраться и выяснить, наконец, все то, что так не дает покоя. Одной проблемой меньше станет. - Хочу лучше узнать Канду. Послышался нервный смешок, больше напоминающий тихое фырчание. - Юу? А разве ты его уже не достаточно изучил? – бровь юноши приподнялась, в голосе зазвучала легкая ирония и насмешка. - Лави! – Уолкер начинал потихоньку раздражаться. Видимо, все-таки зря он надеялся на то, что Лави его сможет понять. – Если тебе нечего рассказать, то я тогда пойду, - он уже было хотел покинуть салон, как его все-таки остановили. - Стоять, зорька! Хочешь узнать – расскажу, но не обещаю тебе счастливую и трогательную историю. Только потом не пожалей, - предостерег зеленоглазый мальчика. - Не пожалею. Рыжий на секунду задумался, явно обдумывая, как правильно донести информацию о своем друге. Словно боялся ранить, открыть то, что находилось под тысячью печатей запрета, разрушить незримую нить доверия, навсегда потеряв расположение угрюмого японца. Время тянулось мучительно медленно. Снаружи снова начался дождь, капли глухо постукивали о стекло, стекая тоненькими дорожками вниз, вновь падая в объятья земли. - Они познакомились примерно лет пять назад, - начал Лави, нарушив пугающую атмосферу. Голос парня звучал тихо, словно тот боялся, что Канда каким-то непонятным образом может их услышать. – Алма перевелся к нам в выпускном классе. Он сразу стал выделяться из толпы, постоянно притягивал к себе внимание окружающих… Таких людей обычно называют душой компании. – Юноша невольно улыбнулся каким-то своим мыслям. – В их первую встречу с Юу они знатно подрались. Я думал, что Канда убьет мальчишку. Вот честно тебе говорю! Но нет, он почему-то вдруг остановился и, как он обычно это делает, задрав нос, ушел. И все. Алма словно помешался: стал посещать тот же клуб, что и Юу, постоянно попадался нам на глаза, пытался растормошить. Знаешь, в нем искрилось столько жизненной силы… Вот смотришь на него, и невольно в голове мысль возникает – перед тобой солнце. Самое настоящее, искрящееся, дарящее свое тепло. Карма так упрямо бился о неприступность Юу, что тот, не выдержав в один прекрасный момент, просто сорвался. Снова ссора, драка, а на следующее утро они уже сидели за одним столом в столовой. Я тогда еще подумал, что мне это мерещится – сколько себя помню, Канда никогда никого к себе настолько близко не подпускал, - Лави потянулся к пакету, лежащему на заднем сиденье. Достав оттуда бутылку с водой, юноша сделал несколько глотков. – Вроде бы все было отлично: Канда все реже срывался в его присутствии, мы заканчивали школу, впереди нас ждало светлое будущее. А потом… потом мы узнали, что Карма болен. И болезнь его неизлечима. Мне тогда показалось, что мир остановился. Вот просто взял и остановил свое течение. Краски вдруг резко поблекли, и не было в приближающемся будущем той светлой и притягательной стороны. Казалось, что ты стоишь на обрыве: одно неверное движение – упадешь вниз, и тебя никто не поймает. И страшно было. За себя, за Юу, за Алму. Понимаешь? – губы парня сложились в прямую линию, сам он побледнел. В горле стоял ком, мешая говорить, и он вновь и вновь прикладывался к бутылке. Аллен молчал. Да и что, собственно, он мог сказать сейчас? Он не знал Алму Карму, и теперь никогда не узнает. В общем-то, и интереса к этой личности у пианиста не было. Но он понимал страх Лави. Понимал, потому что сам испытывал точно такой же животный ужас, когда узнал о недуге своего приемного отца. Отчаяние и понимание того, что ты ничем не можешь облегчить участь того, кто дорог, - это просто убивало, сжигало изнутри. И Аллен медленно сгорал от безысходности и обреченности, не в силах что-либо изменить. - Понимаю, - седоволосый сжал кулаки, отгоняя непрошеные видения прошлого прочь. - Я не сомневался, что ты поймешь. – Лави ободряюще улыбнулся, вновь предаваясь воспоминаниям. – Когда мы смогли хоть как-то оправиться от тяжелой вести, Юу неожиданно стал пропадать. И Алма вместе с ним. Поначалу, я обиделся. Ну как же, лучший друг не звонит, не пишет, в университете не появляется, сам на звонки не отвечает, да и дома его постоянно не застать. А потом я нашел статью в газете. И в первый раз в жизни возненавидел Канду. Я ведь даже и не догадывался о том, что у него есть это маленькое хобби. Представляешь? Провел с ним все свое свободное время с самого рождения, а то, что Канда Юу умеет рисовать, я не знал! Захотелось удавиться от несправедливости. И в петлю с собой захватить этого бесчувственного чурбана. Чтоб знал, знал и понял, каково это... Когда тебя обманывают, не говорят. Ведь я ему все, абсолютно все рассказывал! – он в отчаянии ударил по двери. – Мы тогда даже, помнится, поссорились знатно. А Алма старался нас помирить. Говорил, что мы оба не правы, что нужно успокоиться… Юу потом с ними недели три не разговаривал. Но знаешь, я тогда уже заметил, как Канда смотрит на Алму, когда тот этого не замечает. Так, словно готов землю под ним целовать. И любого, казалось, прирежет, если кто посмеет к нему подойти. Юу изменился – факт оставался неоспоримым. Не в худшую, но и не в лучшую сторону. На людях он оставался все такой же колючей задницей, но когда никто не видит, словно преображался. Не было той отчужденности, той злобы, а только умиротворяющее спокойствие и какая-то нежность. Лави откинулся на спинку стула и замолчал. На несколько минут снова возникла тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием двух находящихся в салоне. Уолкер нервно теребил манжет рубашки, стараясь переварить услышанное. По идее, Лави ничего такого конкретного не сказал, но в тоже время… в тоже время донес до Аллена простую истину, которую подросток не замечал у себя под носом. Если Канда и подпускает к себе близко, то только по одной простой причине. - Он любил его, да? – глухо прозвучал голос пианиста. Лави, не открывая глаз, поднял руку вверх и осторожно потрепал мальчика по голове. Было в этом жесте что-то знакомое, едва уловимое и такое родное. У Аллена невольно замерло сердце, на миг в легких кончился воздух, и он забыл, какого это – дышать. Невесомое касание на мгновение заставило седоволосого пианиста забыться, окунуться в воспоминания детства, когда он не зал, что такое настоящие проблемы. - Он и сейчас его любит. Знаешь, не пойми меня неправильно, - парень открыл глаза и немного виновато улыбнулся, глядя в серые глаза. – Но мне кажется, что тебе не нужно питать никаких надежд по поводу Юу. Такие любят один раз в жизни и навсегда. Не думаю, что ты сможешь заменить ему Алму. Он скоро сам это поймет. Оглушительным раскатом грома вдруг разорвалась вновь возникшая тишина. Гром стал олицетворением того, что так старался спрятать от себя Аллен. Земля разверзлась, звуки окружающего мира вдруг стали слышны отчетливее, и он понял, почему сомневался в правильности своего решения. Его опасения подтвердились. Мир уже не сможет вновь стать для него притягательным и красивым. Жизнь, что потоком музыки неслась в его крови, замерла и оборвалась, и он, расправив руки, камнем полетел вниз. Воздушный замок его надежд и стремлений разрушился на глазах, превращаясь в бесполезную груду камней. Он остался один. __________ * Nika Lenina - Euterpe (OST Guilty Crown русская версия) ** Simple Plan - Untitled