Давай убежим, давай улетим, Увидим весь мир своими глазами? С тобой навсегда, туда, где тебя Никто никогда не тронет руками…
Он сидел в огромной комнате. Черной, холодной и наполненной болью и одиночеством. Рядом с ним, скалясь, стоял Он. Тот, кто вторгся в его мир и хотел подчинить его себе. У него нет имени, нет лица, нет ничего, что можно было бы предложить. Он – безликая тень. Он – страх, что таился в глубине его души. Это то, что отражалось сейчас пустым, омерзительным и грубым пятном черноты сквозь призму непонимания, и даже звезд на молчаливом небе не видно через нее. Если бы мир был чуточку справедливее… А, собственно, зачем? Зачем ему мир, зачем ему эта жизнь, что не принесла ничего, кроме разочарования и опустошения? Все, нет больше ничего – колодец посреди огромной пустыни был осушен, и последние капли живительной и драгоценной влаги навсегда смешались с песком, превратив горячий ковер в несколько серых пятен. - Ты ничтожество, – голос стальными пулями впился в его тело. Больно, страшно, он совсем тут один, и некому защитить от нападок самого страшного кошмара. «Не обращай внимания. Молчи». Человеческий разум… что это такое? Блюдо ли, вещь или же вовсе нечто неизведанное и непонятное? Почему разум так отчаянно сопротивляется Ему? Разве Канда не этого хотел? Его мечта… «Морковь или яблоко?» Чистый, похожий на колокольчик смех. Обворожительная улыбка и немного хитрый прищур тигровых глаз. Тонкий шрам на переносице – след, который он оставил по своей глупости. - Я хочу, чтобы ты пошел со мной на свидание, - упрямо поджал губы его собеседник. Солнце его ослепило. Он не видит ничего вокруг – глаза еще не привыкли к свету. Темно. - Не молчи! Вот и он. Где-то рядом тут. Канда протянул руку вперед, пытаясь ухватить собеседника, но… наткнулся на стену. Холоный, мокрый бетон. Запах сырости… Где он? - Меня это не интересует. Стоп. Нет, нет, нет. Это не его голос! Он не может звучать так… резко, так грубо, так… пугающе. Господи, что за человек? - Ты… - голос невидимого собеседника дрогнул. – Но почему, Юу? Разве вчера ты… - Не называй меня так! – рука замахнулась для удара. Секунда – и звоном расколовшейся на две равные половинки хрустальной рюмки глухой звук оповестил его о том, что собеседника кто-то ударил. – Да что ты вообще за мной увязался?! Проваливай к чертовой матери и не смотри на меня так! Шумный вдох. Канда знал, что произойдет дальше. Он отвернулся от ужасной картины, вдруг вставшей перед его глазами, и хотел закрыть руками уши, дабы не слышать пугающего и отвратительного голоса, но Он заставил художника вновь открыть глаза и отнять руки от головы. «Нет, не надо!» Все естество японца кричало о том, что сейчас что-то произойдет. Тонкая, практически незаметная Нить его Судьбы натянулась, и краем глаза Юу увидел, как одна красная ниточка оторвалась и теперь сиротливо висела, неизвестно на чем держась. - Как так? - Побитым щенком. Если ты думаешь, что что-то изменилось, то глубоко заблуждаешься. - Но… - Ты что ли действительно думал, что если я тебя один раз трахнул, что все – любовь до гроба? Стальной смех. Жестокий, убивающий на корню, убийственный и припечатывающий ко дну непроглядной тьмы. Смех, похожий больше на скрежет металла или же на звук рвущейся бумаги. Некто довольно улыбнулся. Канду передернуло. Холодная, бледная рука потянулась к его лицу, и он почувствовал, что еще немного, и мир поплывет у него перед глазами – так страшно ему еще никогда не было. - Ты боишься меня, и правильно, - Некто наклонился, и японец дернулся в сторону, когда его лица коснулась прядь волос. - Отстань от меня. Что тебе нужно? На него это совсем не похоже. Вот так вот боятся кого-либо. Канда Юу ничего не боится. Канда Юу всегда уверен в себе, в нем нет ни тени сомнений, ни признаков паники и страха. Тогда… Что же это за чувство? Грудь сдавило – не вздохнуть. Он же не дышит совсем. Раз, два, три… Барабаны. Откуда они тут? - Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь, Юу,- рука прикоснулась к его голове, и тонкие пальцы зарылись ему в волосы. – Не нужно меня бояться. Соберись, отринь от себя все то, что получилось, и станешь, наконец, самим собой – не больше, не меньше. - Пошел к черту. - Не слишком ли грубо? - Отъебись! Крик громким эхом прокатился по темной комнате. Да, темной. Это не он ослеп от солнца, это солнца не было в этом помещении. Чахлом и пропитанным насквозь запахом смерти. Едва уловимым ароматом обреченности. Некто горестно вздохнул, и рука его безжизненно опустилась вниз. Резко все перемешалось. Краски, одна за другой, стали наполнять это безжизненное место теплыми и живительными оттенками, вдыхая в него новую жизнь. Словно открылось второе дыхание, и бежать теперь дистанцию намного легче. Воздух… Чистый, немного влажный, сладковатый и приносящий чувство эйфории. Брюнет облизнулся и вдохнул полной грудью, и будто бы вековые замки спали – легкость и ощущение невесомости охватило его всего и подбросило вверх. А потом он понял, что проснулся.***
- Вот, возьми, Ал, - прямо перед ним кто-то чем-то помахал. Невесомые прикосновения воздуха принесли такую долгожданную прохладу, заставляя седоволосого открыть глаза. - О-о-о, - протянул он, глядя на черную папку, - а что это? - Порножурнал, - послышался незамедлительный ответ. Уолкер закатил газа: Джасдеро его скоро достанет своими идиотскими шуточками… И как его до сих пор не уволили? « Извращенец», - подумал Аллен, откидываясь на спинку кресла и потирая затекшую шею. «А сам-то? – ехидно пропел внутренний голос, и перед глазами пианиста пронеслись весьма откровенные сцены определенной направленности, главными героями которых являлся он сам и Канда. – Извращенец каких еще только поискать…» Подросток невольно покраснел, и его рука машинально коснулась шеи, поглаживая через ворот водолазки место, где утром Аллен обнаружил характерную отметину. - Джас, ты смутил нашу принцессу, - Деббито издал глухой звук, больше напоминающий поросячий хрюк, и с видом оскорбленной девы произнес: - Это, Аллен, душка моя, новый контракт с Орхидеей. – Поднявшись со своего места и подойдя к столу, за которым сидел Уолкер, брюнет без разрешения приватизировал себе стакан с недопитым уолкеровским чаем и, осушив его до дна, решительно направился к двери. Остановившись на миг около стеллажей с книгами, различными новомодными журналами и многочисленными пластинками, он обернулся и устало привалился к стене. – У тебя на это три дня. А затем глухой стук закрывающейся двери оповестил Аллена о том, что и Деббито, и Джасдеро покинули его маленькое убежище, в которое он забрался в надежде спрятаться от невеселых и обременительных дум, что ожившей цепью следовали за ним, стуча громко и надрывно, будто бы плакала со стонами боли земля, потерявшая свое детище… - А я дышу, пока нас двое… - пропел подросток. – Ты будешь небом, а я Луною… Голос его эхом отскакивал от прочных стен, как мячик отскакивает от раскаленного асфальта летним солнечным деньком – ему даже слышался точно такой же характерный стук. - Мы будем жить одной судьбою. Глаза закроешь, и я закрою…* Он невесело усмехнулся – хотел убежать, но, похоже, от себя самого сбежать невозможно. Как бы Аллен не старался, не прятался и не искал обходные пути, тот росток непрошибаемой силы, что издавна мудрецы называют стержнем или же тайным потенциалом, всегда был на шаг впереди, будто бы он стал разумным и просчитывал наперед все шаги своего носителя с такой легкостью, как щелкает орехи несложный механизм Щелкунчика. И сколько бы времени не прошло, и сколько бы воды не утекло, но реальность обязательно смешается с иллюзией, желающей только одного – понимания, а не абсолютного подчинения, которое ему, в принципе, и ненужно. Уолкер опустил голову на стол, вновь подаваясь вперед. Густая челка упала на глаза подобно сдерживающей повязке или же маске, которая стремилась к самому правильному своему назначению – защитить от внешнего мира, укрыть от невзгод и стать тем непробиваемым барьером, что сооружали вокруг себя самые сильные мира сего. Аллен закрыл глаза, сделал глубокий вдох – и сердце его бешено забилось в агонии, трепыхаясь так сильно и так отчаянно, что, казалось, мир вокруг взорвется всевозможными разноцветными каплями, и окружающая действительность сузится до крошечных размеров одной единственной капли, что одиноко будет стекать по нежной, немного бледной коже. Руки тряслись, мелкая и ощутимая дрожь сковывала все движения, и в голове звонко стучали барабаны. Надрывно, совершая всего три удара, будто бы пытались отбить незамысловатый ритм, подчиняющий себе и намертво припечатывающий к обрыву. За окном громыхнуло – гроза была знатная. Небо разорвалось на неровные кусочки прекрасного, и тяжелые, прозрачные капли впитывали в себя всю боль, все то разочарование, что просто сочилось из однотипных кукол, которых Бог назвал человеком… …И среди этого Аллену казалось, что смерть пришла за ним… Горячие потоки воздуха окутали пианиста – не вздохнуть, не пошевелиться. Пустота медленно разрасталась вокруг него, и чувство тревоги с едва уловимыми ростками какого-то другого непонятного доселе чувства стало усиливаться в геометрической прогрессии. Нервы натянулись – оголенные провода, и небесные слезы падали на них, вызывая сильную боль, терпеть которую у мальчика просто не осталось сил. Энергия в чистом виде, про которую ему столько рассказывали в школе и про которую он читал тайком от брата, пульсировала в нем, поднимая из глубинной тьмы неосуществимые желания, которые теперь стремились осуществиться одним взмахом волшебной палочки. Во рту пересохло, в голове – пустыня, и песчаная буря, начавшаяся внезапно, сметала все на своем пути, не заботясь о последствиях и причиненном ущербе. Время – песок, время – вода, время – кровавая пелена перед глазами; жизнь пульсирует в Уолкере воздушным шаром, который по ошибке кто-то наполнил не сжатым воздухом, а чистым гелием – и теперь он тянется к небосводу… Аллен резко поднялся. Руки дрожали, и собрать оставленный коллегой контракт у него не выходило – то и дело бумаги выпадали из его рук. Раз, два, три… Раз, два, три… Что-то в его голове щелкнуло, и он, не заботясь ни о чем и забывая то, что хотел сделать до этого, пулей, наконец, получившей свободу полета, помчался туда, куда тянулась его израненная душа, желавшая исполнения своего самого сокровенного желания. Туда, куда тянула его и эта чистая энергия, созданная ростком уже приятного чувства и тревогой. Мир окрасился цветными пятнами, и его персональное полотно теперь жаждало получить результат своих многовековых трудов.***
- Лави, привет. Рыжий парень поперхнулся. Горячая жидкость обожгла его грудь и испачкала одежду, но его это нисколько не волновало. - Алма? – юноша отставил в сторону чашку с кофе. – Мы же договаривались, что ты мне не звонишь! А если бы я был с Юу? - Я ему звонил, Лави. Бамс - и он упал. С большой высоты, разбившись вдребезги, и не собрать. - Зачем? Рыжий бросил мимолетный взгляд на часы – тонкие красные стрелки неумолимо приближались к заветной цели, напоминая Лави о том, что разговор нужно было прекратить в тот момент, когда звонивший назвал себя. - Хотел узнать, как он там, – последовал незамедлительный ответ. – Слушай, - Карма сделал глубокий вдох и замолчал на минутку, - мы можем встретиться и поговорить? Лави прикусил щеку с внутренней стороны и тихо чертыхнулся. Знал бы Алма… В голову к парню юркой змейкой забралась мысль о том, что в последнее время он для своих друзей слишком часто становится чем-то вроде утешительной жилетки, в которую все могут преспокойно поплакаться и высказать все свои проблемы. И этот факт, как таковой, просто выводил Лави из себя. Поэтому он уже было хотел ответить отрицательно, дабы избежать проблем на свою голову, но что-то не дало ему этого совершить. Что-то сродни потаенному желанию, сокрытому на большой глубине океана, где никто и никогда не сможет найти этот маленький клад, значащий так много и так ничтожно мало; что-то напоминающее о тех былых днях, когда Канда еще был собой, и в карамельных глазах Кармы таилась такая боль и тоска, что сердце сжималось от жалости в тугой комок, и даже самый черствый камень мог растаять, стоило только Алме пустить слезу-кристаллик; и, несомненно, что-то еще, - так похожее на безграничную тоску по утраченному прекрасному прошлому – вину. И когда Лави согласился, то он еще не знал, что во второй раз совершил самую глупую ошибку в своей жизни. Но люди на то и люди: каждый волен совершать опрометчивые поступки, которые потом отдадутся эхом и отголоском тупой боли в сердце, и кровавый след от раны будет тянуться далеко-далеко, заживая мучительно медленно, будто бы получая от этого особое, сродни извращенному, удовольствие…***
Канда спал и видел сон. Сон был прекрасен. Состоящий только из его самых сокровенных желаний, приносящий в его раненную душу покой и счастье, он подобно теплому пуховому платку окутывал художника с головы до ног, и Юу ощущал себя куколкой, заключенный в весьма прочный и надежный кокон. Но кокон этот может быть нестабилен и хрупок, поэтому кто-то обязательно будет беречь его от невзгод, стараясь сохранить его в целости и сохранности для дальнейшей жизни. А когда оболочка куколки начнет лопаться под лучами палящего солнца, на свет Божий появится самое прекрасное создание, которое когда-либо видел Канда, - бабочка. И ее крылья до того будут великолепными, что всей его жизни не хватит, чтобы перенести всю ту красоту, что предстанет перед его взором или воображением, на свой любимый холст мироздания. Яркие, кричащие, местами аляпистые, цвета будут напоминать миру о том, что не все в нем потеряло свои цвета и свою истинную красоту, и подобно Фениксу из пепла начнут возрождаться величайшие таланты, готовые преподнести этому миру новые и удивительные творения; осколки прошлого начнут вновь собираться в причудливые картины, и теплота окружающей среды достигнет своего максимума: льющиеся, непокорные, мягкие и до того нежные, лучи всеобщей радости начнут проникать во все, что попадется им на пути. И тогда все может стать так, как раньше, или же, что еще вероятнее, лучше. Стоит только захотеть протянуть руку вперед к своей мечте, пусть и далекой, но такой родной и до боли в груди близкой. …Этот сон был для него подарком… Он освещал ему дорогу из непроглядной тьмы, направляя по нужному пути, как направлял маяк затерявшиеся в неконтролируемом шторме суда, вытаскивая их из лап непобедимой стихии и спасая множество жизней. …Этот сон стал его главным оружием против незнакомца, что сейчас вновь стоял перед ним, и Канда знал: он обязательно перестанет бояться своего персонального мучителя, он преодолеет все трудности на своем пути, и тогда, освобождаясь от оков и железных холодных пут, он сможет смело смотреть вперед – и неважно, что незрячий, ибо, даже имея этот недуг, можно видеть сквозь сомкнутые веки то, что простому человеческому глазу разглядеть не под силу. Красота человеческой души видна не всем, но тот, кто хотя бы раз, видел ее, должен понимать: ему выпала огромная честь разглядеть не ограненный алмаз, который в руках опытного мастера или же простого человека с чистыми намерениями может стать самым настоящим сокровищем… …Этот сон стал для него новой лестницей, ведущей вверх, к Небесам ли, к Раю ли или же Аду на Небесах. И стоя на обломках своих страхов, глядя в небесного цвета глаза, Канда, наконец, узрел то, что скрывалось от него всю его недолгую жизнь: Млечный Путь усыпан необыкновенно красивым ковром звезд, и каждая звезда в нем имеет свою вторую половинку, свое отражение, свое собственное продолжение, а все, кто стоит под ним – чудотворцы или же те, кто привязан к этой прекрасной картине неизвестного художника. И душа его трепетала, рвалась к этой алмазной россыпи, как мчится на огромной скорости гоночный автомобиль, и пилот, придя на старт первым, испытывает такое необъятное чувство всеобщего счастья, что утонуть в этом море эмоций легче легкого… Канда не боялся. Нет, он не страшился того, что было с ним недавно. Некто безликий смог показать ему его темную сторону, что он так отчаянно запрятал на самые задворки своей души, и теперь, вытащив их, Юу мог смело сказать о том, что этим Некто являлся он сам. Ведь только мы творцы своих судеб, и от себя самого не убежать.***
Она стояла под проливным дождем и казалась такой потерянной, и невольно возникала мысль о том, что эта девушка, такая очаровывающая с первых минут, что глядишь на нее, - всего лишь мираж, иллюзия, и маленькие ниточки самообмана тянули ее к нему, желая получить в свое собственное пользование. Она ничем не выделялась из толпы прохожих – обычная одежда, мокрая правда, но кого это волнует? Никого. Красотой незнакомка тоже не блистала, но ее глаза-фиалки притягивали его настолько сильно – не пошевелиться. Он готов был смотреть в них вечность, и бесконечность не казалась бы ему такой пугающей и опустошенной. Девушка была подобна сказочной принцессе из далекого детского сна, что снился ему на протяжении нескольких лет и являлся самой главной его тайной и желанием – не больше, не меньше. Лави тряхнул головой, отгоняя пелену наваждения, и зеленый глаз вновь устремился на противоположную улицу, где стояла незнакомая ему девушка. Ее черные волосы слегка вились на кончиках, обрамляя ее лицо в форме сердечка, а вздернутый маленький носик так и просился, чтобы его коснулись сухие, немного шершавые от ветра, губы; чувственный ротик сейчас улыбался, но девушка была одна, и это означало, что находиться эта прекрасная незнакомка где-то за пределами реальности. В груди у него стало тесно, и Лави в который раз удивился тому факту, что мир сегодня явно решил удивить ничем непримечательного парня. «Красивая…» - пронеслась шальная мысль неудержимым вихрем в голове и осела очень глубоко, сразу пуская корни и давая первые побеги. Поразмыслив еще немного, парень пришел к выводу, что ему до боли и скрежета зубов хочется запечатлеть ее на своих снимках, сделать той единственной Музой, что посещает в самые неожиданные моменты. И плевать на то, что видел он эту девушку впервые, и она, возможно, не согласиться на столь сомнительное предложение. Лави был уверен только в одном: он будет умолять, просить на коленях, даже бросит к ее ногам то, чего у него и в помине не было, но добьется того, чтобы эта ослепительная леди стала его персональным счастьем. «Да я тронулся умом…»***
- Скажите, а что такое любовь? Линали обернулась, недоуменно глядя на застывшего позади нее парня. - Простите, что? – переспросила она, думая, что неправильно поняла этого странного незнакомца. А юноша, казалось, только этого и ждал. Он расплылся в такой трогательно-милой улыбке, что на миг, всего коротенький, Ли показалось, что она ослепла – так ярко и светло ей еще не улыбались; слегка наклонившись вперед и подмигнув зеленым глазом, в котором плескалось неконтролируемое счастье и озорство, произнес: - Я спросил, - незнакомец перешел на шепот, словно боясь того, что окружающие могут его услышать, - что такое любовь в Вашем понимании? «Значит, не послышалось…» Фиалковые глаза на секунду стали задумчивыми, а губы китаянки превратились в тонкую линию, но буквально через секунду ее лицо вновь приободрилось, будто бы сбросилась многовековая маска, и девушка неуверенно произнесла: - Любовь – это все. Незнакомец прищурился, невольно издав нервный цок, словно задумавшись. Странно было наблюдать за ним… Линали всегда казалось, что с ней ничего подобного произойти не может, но… Но этот юноша со смешной прической напрочь уверил ее в обратном. Нельзя ожидать от окружающих привычного поведения все время, ведь когда-нибудь придет время и тогда уж они обязательно удивят тебя… Видя, что ее невольный собеседник не знает, что ответить на ее реплику, Ли, поддавшись чуть вперед, доверительно положила руку на плечо парня, и было в этом жесте что-то такое до одури невинное, что в мгновение ока весь окружающий мир сузился для них двоих на размер маленькой остановки, одиноко стоящей в городе дождей. - Любовь, - она попыталась объяснить свой прежний ответ, - не имеет точного определения, на мой взгляд. Понимаете, это как… дышать таким привычным воздухом, а потом, узнав, что он закончился, нелепо открывать рот в попытке сделать один-единственный вдох, такой спасительный и желанный. – Ли отодвинулась от парня и посмотрела грустным взглядом на машины, стоящие в пробке и напоминающие большой караван в пустыне. – Или же, - голос девушки дрогнул, и Лави показалось, что где-то на фоне со звоном что-то разбилось или же разлетелось в прах, - как говорят многие, любовь – это сродни жизни в розовых очках. Но я считаю, что это неправильно. Ведь… у нас есть душа. Такое маленькое, хрупкое, бесценное, и оно пульсирует, бьется и трепещет вблизи чего-то абсолютно идентичного ей, и называть это «жизнью в розовых» очках слишком… грубо и неотесанно, необразованно и больно. Душа же живая, и любовь точно такая же. Она замолчала, нервно теребя край юбки и не смея поднять глаз. Отчего-то ей показалось до одури глупым то, что она тут наговорила. Стыдливый румянец покрыл ее бледную кожу, и Линали поспешила отвернуться, дабы этот странный и притягательный человек не смог разглядеть этого. Но незнакомец только широко улыбнулся и запустил пятерню в совершенно мокрые волосы. Удивительно… а она и не заметила, что он тоже без зонта... - Прекрасное мнение, - он протянул ей руку, словно приглашая следовать за собой. – И мне хотелось бы добавить только одно: любовь умеет дышать и жить собственной жизнью, и пусть она кажется другим нелепой и смешной, но эта жизнь – самое прекрасное, что когда-либо было у человечества. Без любви нет ничего: ни ненависти, ни презрения, ни боли, ни радости, ни, тем более, равнодушия. Все это связано, и цепь эта настолько прочна, что даже самый сильный человек во Вселенной не сможет разорвать ее, прекращая существование этой взаимосвязи. И тут произошло что-то нечто невообразимое. Фиалковые глаза зажглись ярчайшим светом, и вся девушка покрылась едва заметным и невесомым свечением, и подобно спасительному огоньку, что приносит тепло и уют в дама холодной зимой, согревала все вокруг своей искрящейся чистотой и радостью. В груди все трепетало от непонятных чувств, под ложечкой приятно засосало, и серая действительность вдруг отчетливо показалась ему настолько яркой, что невольно слепило глаза от плескающихся в чарующих омутах бликов, мучительно-сладко и дразняще. А потом были разговоры ни о чем и обо все сразу, и им двоим казалось это настолько правильным, что и мысли не возникало что-либо изменить, и когда серые небеса разверзлись очередным холодным потоком слез, юноша и девушка смело шагнули ему навстречу, подставляя разгоряченные тела под освежающие струи. Они еще не знали, что у проказницы-Судьбы на них имелись определенные планы, воплощать которые она пока не стремилась. _____________________________ *Кайф – Давай убежим.