консонанс

луч света от фар проезжающей по улице машины мазнул по стене, выхватывая все неровности, щербинки и сколы в краске, и курапика бездумно проследил за ним взглядом. где-то внизу, на первом этаже, грохнула дверь и вслед за этим ворчливо забулькали канализационные трубы — похоже кому-то из соседей тоже не спится. дом был полукартонный, поэтому и слышимость была соответствующая. стоило поблагодарить строителей хотя бы за то, что их с леорио разговоры нельзя разобрать в коридоре дословно — жалкий старикашка, хозяин дома, сдававший комнаты и живший тут же, в каморке рядом с кухней, услышь и пойми он хотя бы половину, наверняка бы вызвал полицию, с которой объясняться у курапики не было ни сил, ни желания. ни денег. все его деньги остались на счетах семьи ностраде. он мог бы их снять и даже без особых проблем, но когда он уезжал ему было совсем не до этого. теперь же это требовало небольших, но усилий, надо было заморачиваться, идти в банк, договариваться, подтверждать свою личность — а это с наличием у него только одного официального документа, лицензии охотника, еще и опасно — так что он предпочитал думать, что беден как церковная мышь. перед леорио, правда, немного неудобно. хотя тот ничего не говорил по этому поводу. напротив, несмотря на все протесты, накормил, устроил пусть не самое шикарное и удобное, но вполне приличное спальное место на софе-кушетке, которую до этого использовал в качестве книжной полки, и вообще проявил всяческое участие. курапике было неловко — он не заслуживал такого к себе отношения. да и спальное место ему было не особо нужно. он прикрыл глаза. веки были тяжелые, и под них словно щедро сыпанули песка. сейчас все казалось неправдоподобно четким, а днем — он знал это — действительность будет расплываться, как при температуре. уже который день он не мог заснуть, и это сильно сказывалось на организме. ноги и руки отяжелели и плохо слушались, левая рука теперь едва удерживала вещи. локти и колени вдруг стали собирать все углы и стены, а ведь неловкости курапика раньше за собой никогда не наблюдал. виски круглосуточно болели, давящей, гнетущей болью. но главное — отказывала голова. вчера, например, ему казалось, что он с кем-то разговаривает, хотя сидел в это время в пустом купе. и потом даже не мог вспомнить, кем был его собеседник, ведь он был похож на всех людей во снах — безликий и расплывчатый образ. сны наяву с открытыми глазами или же галлюцинации? курапика не знал. но надеялся, что все-таки первое. несмотря на все это, настоящий, здоровый сон к нему не шел. когда он вчера появился на пороге этой комнаты, то, кажется, напугал друга своим внешним видом. курапика не видел себя в зеркале, но подозревал, что там может быть — бледная тощая тень с глубокими синяками под потухшими глазами. если бы это был кто-то другой, не он, тогда бы он и сам забеспокоился. а кто будет беспокоиться за него? только, пожалуй, леорио. наверное, поэтому он сюда и приплелся — одолело эгоистичное желание получить свою долю сочувствия. а может, это все из-за кое-как работающей головы — совсем крыша поехала. он натянул тонкий плед под самый подбородок и перевалился со спины на бок. это далось ему тяжело — непослушное и дурное от усталости тело еле шевелилось. софа от движения жалобно заскрипела и закачалась на своих тонких, плохо подвинченных ножках. курапика поморщился на этот истеричный звук и покосился на леорио — не помешал ли ему? — но тому было все равно: он все также лежал раскинувшись на спине и сладко похрапывал. его сон крепок и глубок, не так-то просто его нарушить. нет, курапика совсем не собирался ему завидовать. неожиданно друг особенно громко всхрапнул и замолк. в комнате стало тихо, и из-за стен снова стали отчетливо слышны звуки признаков соседской жизни. курапика, глубоко и размеренно дыша, ждал, что будет дальше. ничего такого — леорио просто перевернулся так, что теперь курапика мог полюбоваться его лопатками, и засопел. леорио спал на кровати — единственной в его комнате, что было естественно, он же для себя ее снимал. кровать эта была выше кушетки и стояла возле самого окна. на его фоне и она, и лежащий на ней леорио казались темнее. курапика снова прикрыл глаза. мысли текли вяло, кое-как переваливались одна через другую и иногда начинали превращаться во что-то спутанное и непонятное. это «что-то» густело, обволакивало, как вода в теплой ванне. в какой-то момент тело стало невесомым, и курапика почувствовал, что парит — он засыпал. и когда он это осознал, то словно резко грохнулся на землю — вздрогнул и снова уставился перед собой. перед ним была почти вещественная оглушающая тишина — в такой поздний час даже автомобили уже не ездят — среди которой раздавалось только неумолчное, нарастающее сопение леорио. нет, это невозможно. курапика сел, снова вызывая у софы жалобные скрипучие стоны. босые ступни коснулись холодного пола, чуть бодря, и он непроизвольно сжал пальцы на ногах. в затылке уже привычно заломило, он, стараясь не обращать на это внимание, закутался плотнее в плед. встал. сделал два быстрых шага вперед и, лишь чуть-чуть замешкавшись, забрался на кровать. та под его весом немного прогнулась, но леорио все также продолжал спать. стараясь двигаться, как ниндзя на задании, курапика улегся. полежал, пялясь в место, где у леорио начиналась шея, и прислушиваясь к его дыханию, невольно подстраивая под него свое собственное. затем прикрыл глаза и прижался к спине леорио лбом. он лежал в таком положении какое-то время, и сначала перестала болеть голова. потом всколыхнувшиеся было от движений мысли, снова успокоились, сгустились. расслабившееся, отяжелевшее, пригревшееся рядом с леорио тело словно перестало существовать, и он незаметно для себя погрузился в блаженную темноту и пустоту. так курапика, наконец, заснул.