MGPD Preferences

— Ты достал! — кричишь ты и бьешь Игоря в грудь. Тот отшатывается на мгновение, а после снова пытается приблизиться, но ты уворачиваешься и несешься на кухню. В груди у тебя клокочет ярость, ты сжимаешь руки в кулаки и едва удерживаешься от порыва скинуть со стола оставленные тарелки. Злость злостью, но их вы покупали вместе и они стоили денег, а вы с Игорем и так нередко уходили в минус. — Т/И. — Иди к черту! — кричишь ты, не разворачиваясь. — Т/И, послушай, — тяжелые руки ложатся тебе на плечи, и ты не находишь в себе сил их сбросить. Игорь говорит тихо, почти вплотную наклоняясь к твоему уху, и ты чувствуешь, как злость резко сменяется неожиданным спокойствием и обреченностью. Можно подумать, скандал что-то изменит. Можно подумать, после этого Игорь перестанет вести себя как гиперопекающая мамочка. — Т/И. Ты шмыгаешь носом, когда Гром поворачивает тебя к себе, но глаза не поднимаешь. — Посмотри на меня, — он поднимает твою голову, осторожно, даже трепетно, придерживая тебя за подбородок, и ты сталкиваешься с его напряженным взглядом. — Я знаю, что ты злишься. Но я просто волнуюсь. Ты вечно лезешь в самое пекло. Это опас… — Игорь, я такой же полицейский, как и ты! Мне не нужны няньки! — Ты уверена? На прошлом задержании тебя едва не пристрелили, — от спокойной улыбки, расплывшейся на лице, становится мерзко, и ты снова отталкиваешь его от себя, отворачиваясь к окну. Он обнимает тебя, успокаивая, но ты слишком расстроена, чтобы простить, как делала всегда. Конечно, глупо обижаться на банальную заботу, но иногда это переходит все границы и терпеть становится просто невыносимо. — Т/И… — Игорь, я не ребенок. — Не ребенок, да. Но иногда ты просто невыносима. А я волнуюсь. Я боюсь потерять тебя, понимаешь? От этого признания дыхание перехватывает, ты открываешь рот, а после закрываешь его, не найдя подходящих слов. Игорь всегда о тебе заботился, но никогда напрямую этого не говорил, поэтому такое проявление чувств чертовски неожиданно. Кажется, Гром действительно по-настоящему боится, а ты каждый раз закрываешь глаза на его страх и тянешься к опасности, пытаясь доказать всем и самой себе, что ты правда достойна работать в полиции. Ты вдруг чувствуешь жгучую вину. Игорь не виноват. Конечно, в груди уже давно поселилось предчувствие, что гиперопека Грома до добра не доведет, но ты в очередной раз прощаешь его за это. Потому что он имеет право волноваться.

***

— Тише-тише-тише, — Игорь говорит совсем тихо, наклоняясь к самому уху Т/И и не до конца понимая, кого он пытается успокоить — ее или себя. — И… Игорь. Т/И хрипит, и Игорь слышит, как где-то глубоко в ее горле что-то булькает. Движения Игоря нервные, рваные — он накрывает рукой руку девушки, сильнее прижимая ее к ране, и Т/И тихо стонет. Пуля попала прямо в грудь, чуть левее сердца, и только поэтому, вероятно, Т/И еще жива. И плевать, что на губах ее сейчас кровь, плевать, что она хрипло и влажно кашляет красными каплями — пока ее сердце бьется, она жива. И Игорь не намерен ее отпускать. Он удержит ее здесь, рядом с собой, она никуда не денется. — Сейчас, подожди еще чуть-чуть, — сипит он, а перед глазами почему-то появляется неприятная пелена. Он спешит сморгнуть ее и морщится, чувствуя, как по щекам стекают теплые капли. Он не хочет плакать. Не сейчас, когда Т/И, его Т/И, нужна поддержка. Он не хочет дать слабину. Она смотрит на него снизу вверх большими от ужаса глазами. Конечно, она часто лезла на рожон, но это совсем не значит, что ей не страшно. Ужас отпечатывается на ее лице, проникает в каждую клеточку тела, и Игорь вдруг совершенно отчетливо понимает, что ничего не сможет сделать. Перед смертью даже он бессилен. А в том, что Т/И не выдержит, сомнений остается все меньше. Девушка моргает все медленнее, все дольше ее глаза остаются закрытыми. По щекам текут слезы, и она пытается даже что-то сказать, разглядывая лицо Игоря, но не может. — Т/И, милая, пожалуйста, не закрывай глаза, — умоляет Гром. — Слушай меня, ладно? Девушка смотрит на него так доверчиво, что сердце замирает. Из ее груди вырываются хрипы, и она отчаянно цепляется слабеющими руками за куртку Игоря, словно это помогло бы ей удержаться в сознании. — Сейчас скорая приедет, и тебя подлатают. Ты будешь в порядке. А потом мы гулять пойдем, давно не гуляли вместе. Хочешь? Т/И прикрывает глаза и почти смеется, но закашливается, выплевывая на подбородок новую порцию крови. Игорь ловит себя на мысли, что она действительно чертовски сильная девушка — она все еще жива, все еще цепляется за жизнь, когда сам Игорь, вероятно, давно бы сдался. — Купим твое любимое мороженое, я поведу тебя в театр. Я ненавижу театры, но с тобой схожу. Помнишь, как ты уговаривала меня купить билеты? А я, дурак, не понимал ничего. Он продолжает говорить, глядя перед собой и ловя хриплые вздохи Т/И, но боясь смотреть на нее. Она не должна увидеть слез, застывших в глазах. Игорю чертовски хочется оказаться на ее месте. Ведь это из-за него все произошло — это он отвлек Т/И, снова включил гиперопеку, помешал ей напасть на преступника, когда была удачная возможность. Потому что испугался. Чертовски испугался, что может потерять ее. И все равно потерял. Подставил. Не спас. — Или хочешь, ты сама выберешь место? Я куда угодно с тобой пойду, обещаю, — спрашивает он с улыбкой, сильнее нажимая на рану и просит неожиданно дрожащим голосом: — Ты только глаза не закрывай. Пожалуйста. Скорая наверняка уже близко, совсем немного остается подождать. Ему, кажется, удается немного помочь, потому что он неожиданно понимает, что кровь больше не льется так сильно, как раньше. Он напряженно улыбается, прижимая девушку к себе и продолжая раскачиваться. Он осторожно придерживает ее голову, проводит рукой по мягким волосам, утыкается в них и вдыхает запах дурацкого дешевого шампуня, которые они с Т/И купили вместе по скидке. — Кровь уже почти остановилась. Все хорошо. Видишь? — не получив ответа, он вдруг напрягается. — Т/И? Осознание приходит постепенно, но Гром изо всех сил старается не поддаваться панике, все еще не до конца веря, что это правда произошло. Сначала он шокировано смотрит на рану, замечая, как кровь действительно уже не течет с прежней силой. Он отнимает руку, и тупо глядит на то, как кисть девушки все еще безвольно лежит там же, продолжая закрывать ранение. И только после он замечает ее распахнутые пустые глаза. Просьбу Игоря она выполнила так же четко, как выполняла приказы Прокопенко — глаза не закрыла. Только это не смогло помочь ей. Секунду спустя вой сирен заглушается истошным мужским криком.