MGPD Preferences

— Алексей Семёныч, что случилось на экскурсии? — ты вваливаешься к директору без стука, и тот в первое мгновение хмурится и даже, кажется, хочет прикрикнуть, но затем вдруг сникает. — Садись, Т/И, — тихо говорит он, а ты мотаешь головой. Тебе просто нужно узнать, что все хорошо. Что Леша и Лиза в порядке и что если их и сбила машина, то они отделались только синяками, не больше. По-другому просто быть не может, правда не может. По крайней мере, ты хочешь думать, что так рано люди не умирают, потому что это просто неправильно. Перед глазами встает лицо твоей сестры, и ты задыхаешься от ужаса. Умирают. Люди могут умереть даже раньше, и с этим ничего нельзя сделать, никак нельзя предотвратить. И если Леши или Лизы больше нет… возможно, ты действительно проклята? Только вот что такого ты сделала, что судьба решила так тебя наказать? А ведь все начинало налаживаться. Ты делала заметные успехи с психотерапевтом, реже пугалась, когда тебя касались. И пусть касания кожи к коже все еще вызывали в тебе панику… это все равно ведь лучше, чем было раньше, верно? — Т/И, пожалуйста, сядь. Ты послушно опускаешься на стул рядом со столом директора и сжимаешь кулаки. Если бы не перчатки, отросшие ногти обязательно впились бы в ладони, и ты бы сжала руки сильнее, только бы немного в себя прийти. Но сейчас ничто не помогает тебе справиться с подкатывающей паникой. И директор, кажется, это видит, поэтому поспешно начинает говорить. — Послушай, Леша Макаров в порядке. Ты уже чувствуешь, что дальше последует какое-то «но». Не зря же он упомянул только Лешу, а не Лизу. — Он не пострадал, — продолжает директор, а тебе хочется завопить, требуя быстрее раскрыть все тайны. — Но Лиза… Она выскочила на дорогу, и ее сбила машина. Кажется, он хочет добавить что-то еще, какие-то подробности, но быстро одергивает себя и вздыхает. — Лиза погибла. Мне жаль. Ты замираешь, открываешь рот, чтобы что-то ответить, но получается только произнести тихое: — Это шутка? Директор качает головой, а ты чувствуешь, как тебя начинает немного потряхивать. Ты правда пытаешься взять себя в руки, дышишь так, как тебя учили: глубоко, следя за тем, чтобы живот двигался при дыхании. — Все нормально? — спрашивает мужчина, а ты мотаешь головой. Конечно, не нормально. Такой боли ты уже давно не испытывала. В первый же день директор пытался убедить, что избавит тебя от нее, что не даст в обиду. Что ты никогда больше не испытаешь того, что испытывала раньше. И вообще-то он справлялся… ровно до этого дня. — Налить тебе воды? Ты мотаешь головой. — Где… Как Леша? Когда он вернется? — Я не знаю, — честно отвечает директор. — Он не хочет оставлять сестру пока. — Я поняла, — хрипишь ты. — Можно я к себе пойду? — Конечно, — тихо отвечает он. — Если нужна будет помощь, не молчи, хорошо? Воспитатели всегда готовы тебе помочь. Ты киваешь, тяжело поднимаешься на ноги, покачнувшись, и выходишь. Хочется упасть прямо в коридоре, расплакаться совсем по-детски, но ты все-таки заставляешь себя добраться до комнаты, где валишься на кровать, игнорируя какие-то вопросы оказавшейся там Аленки. Слишком больно на душе, сердце словно кто-то сжал в тисках, и ты просто хочешь, чтобы все это оказалось глупым сном. А каково Леше? Ведь для него Лиза была последним родным человеком, у него никого больше нет. Как он справится с этим? Как переживет эту жуткую потерю? И переживет ли? Конечно, он сильный парень, но справиться с потерей близкого человека всегда слишком сложно, даже самые стойкие могут сломаться. А когда этот человек — последняя ниточка, удерживающая тебя от падения, то это с трудом можно пережить. Ты сама не замечаешь, как отключаешься. Словно кто-то шнур из розетки вытащил, это даже больше похоже на падение. Ты просто проваливаешься куда-то и открываешь глаза только тогда, когда над ухом звенит громкий и до ужаса раздражающий сейчас голос Ленки: — Т/И, Леша здесь! Ты резко садишься, сонно оглядываясь, словно Леша где-то рядом, прямо в вашей комнате. Вряд ли он пришел бы, конечно, но со сна ты мало что понимаешь. — Он к себе пошел! — быстро говорит Ленка, а в ее глазах столько волнения, беспокойства, что это действует на тебя по-настоящему отрезвляюще: ты подскакиваешь, едва не падаешь с кровати и несешься в комнату Леши. Ты даже не успеваешь постучаться, просто резким движением раскрываешь дверь, привлекая внимание всех в комнате. Парни в первое мгновение смотрят на тебя немного удивленно, а затем понимающе переглядываются, а ты пытаешься глазами найти Лешу. Но его кровать пуста и аккуратно заправлена, словно его здесь еще не было. — Где? — выпаливаешь ты, и один из парней, имя которого ты бы не вспомнила сейчас, даже если бы очень захотела, быстро отвечает: — За зданием. Где свалка. Ты благодарно киваешь и несешься к выходу. На улице почти никого нет, и ты в первое мгновение замираешь, а затем быстро бежишь к свалке, которую тебе показывал Леша. На первый взгляд там совершенно пусто. Ты прислушиваешься, пытаясь различить хоть какой-то звук, но парень, кажется, затаился. Его выдает только неожиданный тихий всхлип и болезненный стон, который он, кажется, изо всех сил пытался подавить. — Леш? — тихо произносишь его имя ты. — Леш, ты здесь? — Т/И? — раздается его надломленный ответ. Ты чуть пригибаешься и заглядываешь в просвет между наваленными досками. В ответ из полумрака на тебя смотрят блестящие карие глаза. Даже при слабо проникающем свете ты видишь, как покраснело лицо Макарова, его щеки залиты слезами, ресницы слиплись, а нос распух. Он разглядывает тебя с такой искренней чистой болью, что ты теряешься. Что делать? Как его успокоить? Вообще-то никак. — Она умерла, — хрипит Леша. — Я знаю, — мягко отвечаешь ты. — Мне жаль, Леш. Леша быстро мотает головой, утыкается носом в подтянутые к телу колени и давится рыданиями. Он уже с трудом сдерживает их, и тебе кажется, что у него начинается паническая атака, от каких он спасал тебя. Ты встаешь на четвереньки, подбираешься к нему почти вплотную и осторожно касаешься его колена, а он вздрагивает от этого простого движения и смотрит на тебя так, словно ты в любой момент можешь его ударить. А ты мягко улыбаешься ему в попытке успокоить. — Леш, только дыши, — тихо просишь его ты, и он, кажется, ухватившись за эту фразу, глубоко вдыхает и выдыхает. В глазах его немного проясняется, но он выглядит так, как будто все еще не до конца понимает, что происходит. — Она умерла, — повторяет он, а ты чувствуешь, как на глаза наворачиваются слезы. И ты впервые делаешь то, чего так долго боялась: подаешься к нему, насколько позволяет окружающее пространство, и обнимаешь, легонько поглаживая по спине и чувствуя, как дрожат его плечи. — Все хорошо, — тихо говоришь ты. Только вот вы оба понимаете, что это не так. Хорошо уже вряд ли будет. Не в ближайшее время уж точно.