***
Когда Т/И не возвращается к девяти, Сережа начинает немного нервничать. Он раз за разом смотрит на часы, проверяя, сколько времени прошло, поглядывает на двери лифта в надежде, что они вот-вот откроются и в кабинет войдет немного опоздавшая девушка, снова начнет болтать о своей глупой сопернице, привычно поцелует Разумовского в щеку, так осторожно, почти целомудренно. В десять Сережа напрягается еще сильнее. Он нервно перебирает многочисленные бумаги, уже не разбирая текст. Глаза уже болят, слезятся, и Разумовский усиленно трет их, уже жалея, что решил не включать настольную лампу и долго изучал документы в полумраке. Вставать, пока Т/И не придет и не совершит их ежедневный ритуал с поцелуем, не хочется. В одиннадцать Сережа уже почти паникует. Он подскакивает со своего места и начинает нервно расхаживать из стороны в сторону, набирает номер Т/И, но не получает ответа. Перед глазами мелькают картинки, одна страшнее другой, и в каждой происходит что-то плохое. В двенадцать Сережа падает на неудобный диван и с силой тянет себя за волосы, пытаясь успокоиться. Рано паниковать. Рано. С ней наверняка все хорошо, а Разумовский просто в очередной раз зря себя накручивает. Вот-вот Т/И придет, улыбнется ему, и они отправятся спать. Наверняка она будет очень недовольна, если Разумовский поднимет весь город на ноги. В час ночи Сережа сдается. Он хватает телефон трясущимися руками и набирает номер полиции. Ему отвечают почти сразу. Строгий голос на том конце провода интересуется, что произошло, и усмехается, когда Сережа говорит, когда именно пропала девушка. — Рано паниковать, успокойтесь. Нагуляется и вернется. А Сереже почти хочется кричать, потому что не могла Т/И просто так взять и пропасть, она бы обязательно его предупредила, обязательно бы отзвонилась! Она всегда предупреждала, если задерживается! В шесть утра Сереже звонят. Тот же самый мужской голос звучит теперь растерянно. Собеседник прокашливается, словно с мыслями собираясь, а у Разумовского почти сердце останавливается, когда тот тихо говорит: — Вы не могли бы подъехать? И адрес называет. — Зачем? — голос Сергея срывается на хрип. А в голове проносится одна и та же мысль: «Лишь бы не Т/И». Мужчина на том конце провода молчит какое-то время, а затем, словно придя к какому-то компромиссу с самим собой, коротко и жестко отвечает: — На опознание. И мир Разумовского рушится.***
Тело кажется совсем маленьким в этом жутком помещении. Оно скрыто от глаз Сергея какой-то белой простыней, и все, что остается парню — разглядывать чертовы холодные стены в ожидании, когда ему наконец покажут лежащую на металлическом столе девушку. Лишь бы не Т/И. Только бы не она. Следователь смотрит на него сочувствующе, поглядывает на дверь в ожидании врача, который и покажет им тело. — Я просто хочу вас предупредить, — говорит вдруг он, — что то, что Вы увидите, может Вас шокировать. — Я говорил, что ее нужно искать, — хрипит Сергей. — Я говорил. — Сергей, — следователь его словно не слышит, продолжая говорить. — Вы можете сказать, по каким признакам Вы сможете ее опознать? Может, какие-то шрамы, родинки?.. — У нее красивые глаза, — выдыхает Разумовский. Следователь хмурится, хмыкает раздраженно и спрашивает сквозь зубы: — Сергей, соберитесь, пожалуйста. Что-то на ее теле? Разумовский закашливается, издает какой-то нервный смешок, чувствует, как начинают слезиться глаза, нервно сжимает край рубашки, выдыхает, пытаясь прийти в себя и смотрит на следователя холодно: — Так и будем стоять и болтать? Я хочу увидеть ее, убедиться, что это не Т/И, и отправиться искать ее самостоятельно. Слова получаются до ужаса колкими, Сергей сам удивляется такой своей реакции. Злость подкатывает к горлу, хочется вцепиться следователю зубами в шею, чтобы тот перестал разговаривать с ним так, словно под этой простыней лежит Т/И, словно это уже точно. Врач входит почти бесшумно. Бросив быстрый взгляд на следователя, он оказывается рядом и приподнимает простынь. От увиденного Сергея начинает мутить. Лицо девушки почти неузнаваемое, и Разумовский понимает, почему ее не смогли опознать следователи: веки опухли и посинели, почти каждый сантиметр лица покрыт темно-бордовыми синяками. В некоторых местах кожа снята чем-то острым. Волосы спутаны, слиплись от крови, видимо, текшей из глубокой раны на затылке… Девушку словно долго пытали, кто-то жестокий очень над ней постарался. — Это не она, — голос совсем теряется, и Сергей переходит на сип. — Нет, это не она. Следователь оглядывает его внимательно и тихо переспрашивает: — Вы уверены? Разумовский совсем не уверен. Но ему так чертовски хочется верить, что это не его Т/И. Сергей чувствует, как трясутся руки. Он тянется к простыни, отодвигает ее чуть сильнее, все еще не открывая обнаженного тела девушки для глаз следователя и врача. Если это Т/И, она точно не хотела бы, чтобы на нее смотрели, но Разумовскому просто нужно убедиться. У Т/И на запястье маленький шрамик, в детстве ее укусила собака, она не раз со смехом рассказывала эту историю, поэтому Сергей хватает ее за руку и разглядывает каждый миллиметр кожи. Шрам оказывается на месте. — Просто совпадение, — шипит он, подходя к ногам девушки и приподнимая простынь там. У Т/И на стопе еще один шрам, чуть побольше. В подростковом возрасте она, вечная непоседа, наступила на гвоздь. Ногу пришлось зашивать, ее мама ужасно испугалась. С тех пор шрам остался лишь напоминанием о том времени, нога совсем зажила, словно ничего и не было. Этот шрам тоже находится. — Нет, — выдыхает Сергей, оттягивая ворот рубашки. Воздуха не хватает. — Сергей, посмотрите на меня, — обращается к нему следователь, хватая за плечи. — Это она? Разумовский отводит взгляд и кивает. Это Т/И. Его девочка. Человек, который помогал ему держаться на плаву. — Что случилось? — выдыхает Сергей. — Давайте выйдем, — вместо ответа говорит следователь, замечая, видимо, как парня начинает трясти. — Что случилось? — повторяет Разумовский, когда они оказываются в узком коридоре. — Мы не знаем, — честно отвечает мужчина. — Нам поступил звонок о найденном трупе. Вероятно, на нее напали и избили. По оценкам нашего судмедэксперта, смерть наступила не сразу, она еще какое-то время была жива. Она умерла около полуночи. Сергей ненавидит себя за то, что не спохватился раньше. За то, что ждал чего-то, закрыв глаза на то, что Т/И не брала трубку. Он мог бы ее спасти, если бы сразу начал ее искать. — Вы думаете, что это было нападение с целью ограбления? — холодно спрашивает он, слыша, как противный внутренний голос раз за разом напоминает, что это он не уберег Т/И. Следователь качает головой и отводит взгляд. Он словно знает что-то, но пока не хочет говорить, и Сергей сжимает зубы, продолжает зло и нервно мять рубашку, дергает ее так сильно, что нижняя пуговица отрывается и отлетает в сторону с негромким стуком. Этот звук отрезвляет, и Разумовский переспрашивает чуть спокойнее, ощущая, как начинает щипать в носу: — Что было целью? — Мы думаем, что нападавшие были заинтересованы Вашей персоной и Вашим благосостоянием, Сергей, — наконец выдыхает следователь. — Недалеко от места преступления мы нашли маску последователя Чумного Доктора. Разумовский хохочет. Он падает на колени, сжимает волосы, плачет и смеется одновременно, впадая в какую-то дикую истерику, раскачивается из стороны в сторону, воет, пока внутренний голос ликует. «Ты виноват, ты, ты, это все ты». Какая ирония. Те, кого он создал, забрали у него самое дорогое. Когда к нему подскакивает врач со шприцем в руках, Сергей резко успокаивается. Он поднимается на ноги, качает головой, извиняется даже и идет к выходу. Перед тем, как оказаться на улице, он мельком смотрит на свое отражение в окне. В ответ на него с ухмылкой глядят желтые глаза.