MGPD Preferences

С Костей они встречаются только перед прощанием. Кирилл еще не успевает войти в небольшой темный зал, когда на него набрасываются, прижимают к стене, хватают за горло, а Гречкин расплывается в своей привычной наглой улыбке. — Какого хрена ты сюда приперся? — рычит Костя. Кирилл смеется ему в лицо, наклоняет голову, ухмыляется, когда большая рука чуть сжимается на горле, и это только сильнее злит Костю. — Ну, она же была моей девушкой, — ухмыляется Гречкин. — Мудак! — Костя качает головой, отпускает горло, но сжимает ворот черной рубашки. — Почему ты, блядь, вообще на свободе?! Кириллу бы хотелось ответить, но он и сам не знает. Он должен был попасть за решетку надолго, очень надолго, но отец откупился в суде, поэтому теперь он спокойно расхаживает по Питеру, может даже вести привычный образ жизни, пока тело Т/И лежит в гробу через стенку от них. Гречкин молчит, только смотрит со своей наглой ухмылкой, но теперь ему кажется, что она выходит какой-то кривой. Со смертью Т/И что-то в самом Гречкине поменялось, но он не может точно сказать, что именно. В последний раз он чувствовал что-то отдаленно похожее, когда не стало мамы. Тогда мир, казалось, рухнул. Но теперь еще больнее, потому что на этот раз Кирилл сам убил дорогого ему человека. И он чертовски жалеет, что отец заплатил тому чертовому судье, потому что он заслуживает наказания. — Там, — Костя машет рукой в сторону входа в зал, — сейчас мама Т/И. Ты ее жизнь разрушил, понимаешь? Ты жизнь Т/И разрушил, когда появился в ее жизни. Ты это понимаешь? Костя говорит неожиданно спокойно и горько, а Кириллу хочется, чтобы тот закричал, может, даже поколотил его хорошенько. Потому что, кажется, только так он избавится от постоянно стоящей перед глазами Т/И, которая из раза в раз напоминает, что это он, Гречкин, во всем виноват. — Не знаю, — пожимает плечами он, насколько вообще позволяет нынешнее положение. — Ей со мной было отлично. А ведь он сознательно этого чертова бармена выводит, ждет, пока тот сорвется, пока кричать хотя бы начнет. Т/И это очень не понравилось бы. Только вот Т/И больше нет. — Значит так, — хрипит Костя. — Ты не переступишь порог этой комнаты. — А иначе что? — с вызовом произносит Гречкин. — Ничего. Я просто надеюсь, что у тебя осталось хоть немного совести, — тихо отвечает бармен. — Если ты хоть немного уважал и любил Т/И, на прощании с ней ты не появишься. Понял? Гречкин чувствует, что больше не может держать чертову ухмылку на лице, поэтому просто кивает молча и отводит взгляд. А Костя, подумав немного, добавляет: — Поколотить бы тебя. Но ты уже сам себя наказал. Он плюет себе под ноги и заходит в помещение, а Кирилл неожиданно сползает по стене, утыкаясь лицом в колени. Конечно, он не плачет, он бы не стал давать слабину при всех… Он просто сидит прямо на холодном гранитном полу, тяжело дышит и пытается с мыслями собраться. Чертовски хочется увидеть Т/И в последний раз, но он и правда не имеет права там быть. Не после того, как сам убил ее. Тяжело поднявшись, Кирилл плетётся к машине, бросив последний взгляд на нужный дверной проем. Кажется, он успевает заметить сгорбившегося над гробом Костю и чувствует острый укол вины. А затем приходит неприятное осознание. С Костей Т/И было бы лучше. И возможно, у чертова бармена получилось бы завоевать внимание Т/И, если бы в ее жизни не появился Гречкин. И тогда Т/И была бы жива. В своей жизни Гречкин допускал, вероятно, слишком много ошибок. Иногда он вел себя действительно омерзительно, совершал по-настоящему мерзкие поступки и никогда не чувствовал за это угрызений совести. Ему было действительно все равно, когда он снова сбивал какой-нибудь чертов фонарь, будучи совершенно пьяным, когда выкуривал очередной косяк прямо на глазах у полицейских, даже когда однажды сбил человека, отправив того надолго в больницу. Но сейчас он практически умирает от сжирающего его изнутри чувства вины. Он приезжает прямо в офис к отцу, врывается в его кабинет, отмахнувшись от подоспевшего охранника и глотнув коньяк из купленной по дороге бутылки. Отец встречает его жестким, холодным взглядом. Он нисколько не удивляется, когда сын покачивается на пороге и захлопывает за собой дверь, даже не смущается, когда Гречкин валится на ближайший стул и снова выпивает. — Ты что-то хотел? — строго спрашивает он. — Нахрена ты заплатил судье? — обессилено хрипит Гречкин. — Потому что ты мой сын, и я забочусь о твоем благополучии, — отец кажется спокойным, но глаза его горят яростью. Кирилл отлично знает этот взгляд, он всегда до ужаса боялся его, но сейчас затуманенный алкоголем мозг не воспринимает никакие угрозы. — Черта с два! Блядь, я должен за решеткой гнить, а не стоять сейчас перед тобой! — Кирилл вскакивает и бьет кулаком по столу, а отец подается вперед, прищуривается и рассматривает сына так пристально, что будь он трезвее, то обязательно смутился бы. — Я не позволю тебе рушить мою репутацию ради твоей очередной подстилки, — жестко отзывается он, а Кирилл давится вздохом. Он сжимает зубы, нервно сглатывает и говорит неожиданно охрипшим голосом: — Не смей. Не смей так говорить о ней. Отец усмехается, а Кирилл смотрит на него исподлобья и хочет наброситься. Но это сделает только хуже. — Хочешь сказать, что я не прав? — едко отзывается отец. — Ты же не способен любить. Ты этого просто не умеешь. — Заткнись. — Эта девчонка была просто твоей очередной шлюхой, нечего о ней думать. Найдешь себе новую в каком-нибудь клубе, как и всегда. — Заткнись! — Кирилл переходит на крик, дышит тяжело и хочет сказать что-то злое, но его вдруг хватают чьи-то сильные руки. Прежде, чем его выводят из кабинета, он слышит строгий голос отца: — Вышвырните его отсюда и больше не пускайте. Когда его грубо выталкивают из здания, Кирилл падает на колени, не удерживая равновесия. Бутылка разбивается, осколки до крови впиваются в руки, и Гречкин хватает особенно крупный осколок и с силой его сжимает. Кровь стекает по руке, парень шипит, но затем облегченно выдыхает, потому что эта резкая боль помогает немного прийти в себя. Хочется творить глупости, сделать что-то назло отцу. Хочется разгромить что-нибудь. Хочется ворваться в офис отца и позволить себе сделать что-то плохое. Но вместо этого Кирилл просто малодушно сдается и идет к машине. Он плохо помнит, что происходит дальше. Он точно отправляется в бар, где встречает каких-то старых знакомых, таких же мажоров, как и он сам. В голове еще отрывочно остаются ощущения, которые он испытал, привычно вдохнув белую дорожку. Он даже, кажется, помнит, как кто-то из его знакомых с насмешкой говорит о Т/И, когда у Гречкина развязывается язык и он рассказывает обо всем, что сейчас так волнует его. Кто-то по-свойски хлопает его по плечу и говорит, что ему не составит труда подцепить новую девчонку. Даже предлагает поделиться чьим-то номером. А потом Кирилл, кажется, накидывается на него с кулаками. Он хорошо помнит момент, когда кровь, текущая из разбитого носа знакомого, окрашивает его кулаки в красный цвет. Помнит его вопль. Помнит, как снова и снова бьет этого придурка по лицу. Он даже отрывочно помнит, как его вытягивают из клуба кто-то большой, явно больше, чем он сам. Он помнит, как садится в машину и вжимает педаль газа в пол. А потом отлично помнит, как автомобиль на полном ходу врезается во что-то… В кого-то маленького, одетого в яркое платьице, и этот кто-то перелетает через машину и распластывается на земле. А Кириллу чудится, что это снова Т/И. Что он снова ее убил. Поэтому он поспешно уезжает, даже не проверив девочку лет десяти, которая, впрочем, умерла в тот же момент, когда ее тело упало на асфальт. Кирилл помнит, как доезжает до дома и сидит в машине, тяжело дыша и глядя перед собой испуганными большими глазами. А потом падает лбом на руль и истошно рыдает, повторяя снова и снова только одно слово: «Прости». В тот момент что-то в Гречкине ломается. Если люди так хотят видеть его подонком, которого совсем не волнуют другие, он будет так себя вести. Поэтому он искренне смеется, когда полицейский Игорь Гром схватывает его, когда грубо заезжает ему кулаком в живот, роняет Кирилла грудью на капот его же собственной машины. Он ухмыляется, когда видит заплаканное и потерянное лицо какого-то пацана в зале суда. Ему совсем не жаль этого парня, он не чувствует сострадания, когда слышит о том, что по его, Гречкина, вине у него, Алексея Макарова, больше нет никого. Кириллу скучно. Он шумно тянет холодный кофе через трубочку и разводит руки в сторону, быстро ставя стакан перед собой, когда его кто-то бьет по плечу. Гречкину плевать. Все равно его не накажут. Отец в очередной раз заплатил. Поэтому, когда его предсказуемо отпускают из зала суда, не назначив никакого наказания, он выходит к множеству журналистов, наперебой задающих какие-то вопросы и восклицает с гаденькой улыбочкой: — Наш суд — самый гуманный суд в мире! Все снова катится к чертям вечером. Кирилл просыпается от того, как в окно влетает что-то тяжелое, разбивая стекло, и резко садится на кровати, пытаясь понять, что происходит. Он не помнит точно, успел ли выпить перед тем, как завалился на кровать прямо в одежде, но происходящее дальше кажется алкогольной горячкой. Медленно-медленно Гречкин выходит в коридор, оглядываясь, но в доме совершенно тихо. Только окно на втором этаже разбито, осколки лежат на полу, а прямо среди них валяется крупный ребристый камень. — Какого?.. Кирилл благоразумно предпочитает к окну не подходить — мало ли, что там может быть. Вместо этого он осторожно спускается по лестнице, прислушиваясь к каждому звуку. Тихо. Отца, кажется, дома тоже нет, он снова задержался, прислуга уже отправилась по домам, а значит, Гречкин совершенно один. Или нет? Кирилл успевает заметить темную фигуру, притаившуюся внизу, слишком поздно, поэтому среагировать не хватает времени. Высокий мужчина в маске с длинным носом подскакивает к нему, успевает ударить по голове, и на секунду парень теряет ориентацию в пространстве. Он чувствует сильную хватку на горле, понимает, что задыхается, что воздуха слишком мало, хрипит, пытаясь вырваться, бьет держащего его мужчину по руке, но тот сжимает сильнее. — Ты ответишь за все, — доносится жесткий голос, приглушенный маской. — П-пусти, — отчаянно хрипит Гречкин. Парень искренне не понимает, как ему дается высвободиться, но некоторое время спустя он чувствует, как хватка ослабевает, и несется к выходу из дома. Бежать-бежать-бежать. Бежать как можно дальше, пока есть возможность, спасаться. Далеко убежать не получается, Кирилла грубо хватают, он чувствует, как отрывается от земли и влетает телом в стекло, пробивая его. Осколки режут лицо, почти попадают в глаза, а Гречкин вопит и пятится, чувствуя, как мелкие осколки царапают едва зажившие ладони. Хочется закричать, потому что это не может быть правдой. Это просто сон. Плохой сон, который вот-вот закончится. Кирилл вскакивает на ноги, задыхается, бежит к оставленной неподалеку машине, сбивая на своем пути глупый столик, который там вообще быть не должен. Ноги подгибаются, маленькие камешки впиваются в голые ступни, Кирилл почти хочет расплакаться, когда запинается и падает с лестницы, замечая, как незнакомец неторопливо выходит из здания. — Зря стараешься, — тот говорит тихо, но Гречкин все равно отчетливо слышит каждое слово. Его трясет, он уже плачет, прижимаясь спиной к машине. Умирать очень не хочется. — Что тебе нужно?! — вопит Кирилл, давясь рыданиями. — Правосудие, — тихо отвечает мужчина. Он сумасшедший. Он точно сумасшедший. Или он, или Гречкин, потому что кто-то из них определенно сошел с ума. Все происходящее кажется ненастоящим, словно Кирилл оказался в каком-нибудь глупом фильме про супергероев и суперзлодеев. Только это кино ему совсем не нравится. — Нет-нет-нет, — убеждает себя он, догадываясь наконец забраться в машину. — Это все кошмар! Это все не по-настоящему! Мужчина двигается неторопливо, пока Гречкин отчаянно пытается завести машину. Его руки дрожат, он хватается за руль, нажимает на нужную кнопку. А затем замирает, понимая, что все тщетно. Кирилл Гречкин получит то, что заслужил. И единственное, о чем жалеет Кирилл перед тем, как его пожирает пламя, единственное, о чем вспоминает, когда становится мучительно, адски больно от пожирающего тело огня — так это о том, что он так и не побывал на могиле у Т/И. Так и не извинился.