MGPD Preferences

Дима с трудом поднимает тяжелую голову и равнодушно смотрит на разрывающийся телефон. Звонит кто-то очень настойчивый, это не первый раз, просто до этого парень изо всех сил старался игнорировать человека, решившего нарушить его покой. Ему совсем не до этого, не хочется ни с кем разговаривать, никуда идти. Хочется просто лечь здесь и умереть вслед за Т/И. — Дима? — слышит он знакомый женский голос. Мама Т/И. И зачем ей звонить ему? Зачем бередить старые раны? Ведь это Дима, по сути, принёс разлад в их семью, это из-за проживания с ним Т/И готовы были практически из семьи вычеркнуть. Конечно, после их разговора наедине, когда Дубин ясно дал понять, что его намерения и помыслы чисты и он действительно любит… любил эту удивительную девушку, родные Т/И немного успокоились, но Дима каким-то своим особым чутьем улавливал, что ни мама, ни бабушка девушки так и не отпустили эту ситуацию. — Слушаю, — хрипит он и давит пальцами на лоб, лишь бы немного унять жуткую головную боль. Плохо. Больно. Одиноко. — Дима, простите, что беспокою. Но Вы дома? Дубин неожиданно даже для самого себя усмехается. А куда ему идти? На работе и без него прекрасно справятся, а больше его нигде не ждут. Есть, конечно, Игорь, но ему совсем не до своего сломленного и разбитого напарника, у него и так куча дел. Поэтому Дима, по сути, остался наедине со своей болью и своими переживаниями. — Да, — на выдохе отвечает он, чувствуя, как снова начинают слезиться глаза. — Да, я дома. Вы что-то хотели? Женщина издаёт какой-то странный, неловкий, даже стыдливый звук, как будто собирается сказать что-то, что разобьёт Диму, уничтожит его ещё сильнее. Так и происходит вообще-то. — Дима, у Вас остались какие-нибудь вещи Т/И? — тихо спрашивает ее мама, и Дубин сглатывает. Ее вещи — это единственное, что пока удерживает его. Только поэтому он ещё не сломался окончательно. И лишиться их было бы… страшно, наверно. Потому что тогда ничего, никакого якоря не осталось бы. — Да, — Дима переходит на сип, а в голове крутится болезненное: «Пожалуйста, только не отнимайте у меня последние ее частички. Я же не справлюсь, я не смогу». — Я бы хотела забрать их, если Вы не против, — голос мамы Т/И дрожит, а мир Дубина рушится. Так вообще-то будет правильно. Нужно отдать вещи родным, потому что им даже тяжелее, наверно. В конце концов, Дима знал ее куда меньше, чем они. — Конечно, — с трудом выдавливает из себя Дима. — Конечно, я все понимаю, я скину Вам адрес. Приезжайте в любое время, я буду дома. — Спасибо, — искренне отвечает мама Т/И и отключается, а Дима откидывает телефон в сторону, давит на глаза и беззвучно плачет, чувствуя, что у него забирают что-то чертовски важное, нужное, что-то, без чего он, Дима, умрет. У Дубина даже фотографий-то ее нет, они не фотографировались особо. Дима рисовал ее, конечно, рисовал много, но фотографии… сейчас он ненавидит себя за то, что так избегал моментов, когда Т/И хватала его телефон, чтобы сфотографироваться вместе. — Знаешь, это немного эгоистично, — тихо говорит Дубин, глядя в потолок. — Ты так просто оставила меня. Он усмехается. Надо же, он уже разговаривает с пустотой. Можно ли считать это первой стадией безумия, или это все-таки одна из стадий отчаяния? — Я знаю, что в этом нет твоей вины, правда. Но… глубоко внутри я не перестаю тебя винить за то, что ты ушла. Прости меня. Дима и не знал, что у Т/И проблемы с сердцем. Она и сама, наверно, не знала об этом, только отсутствие сна, тяжелый перелёт, а затем ещё и жуткое волнение перед выступлением добили ее. Ее организм просто сдался под натиском множества стрессовых факторов. Поехать на конкурс и не вернуться. Диме казалось, что это только он со своим везением так может, а нет, в очередной раз оказалось, что они друг друга действительно стоят. Два сапога пара. — Т/И, это глупо, — шепчет Дима, прикрывая глаза и представляя ее рядом с собой. — Мы так много ещё не сделали. Почему именно сейчас? На похороны он идти не хотел сначала. Ему казалось, что родные Т/И ненавидят его, что есть его вина в том, что девушка мертва. Не уследил, не позаботился, не помог. Глубоко внутри он понимает, что у него вряд ли получилось бы предотвратить это, но множество самых безумных вариантов, при которых Т/И остаётся жива, все еще крутятся в голове. Только после Дима, сжав зубы, позвонил Игорю и попросил пойти с ним. И Гром — что вообще-то удивительно! — согласился. Он стоял рядом с Дубиным все это время, иногда поддерживающе хлопал по плечу, и парень вообще-то не до конца уверен, что это помогло. Но все же Игорю он был за это благодарен. Но после, когда прошло некоторое время, в очередной раз позвонить Грому Дима просто побоялся. Злоупотреблять его добротой было бы эгоистично, поэтому парень просто постарался забыться в алкоголе, который раньше и не пил-то особо. Сначала было непривычно. Какое-то жуткое пойло, купленное в сомнительном магазине, в первое мгновение обожгло горло, заставив парня закашляться. Ему показалось, что он задыхается, что алкоголь сжигает его внутренности, слезы текли из глаз, но вместо страха Дубин чувствовал неожиданное облегчение. Если бы он умер тогда, возможно, стало бы легче. Только вот умереть не получилось: в итоге Дима просто отключился прямо за столом, чтобы очнуться на следующий день с жуткой головной болью, а после спуститься в магазин, находящийся в том же доме и купить действительно много алкоголя, на дни вперед. Вряд ли ему удалось бы выпить все, но в случае чего не пришлось бы лишний раз выходить из дома. Брезгливый взгляд, которым окинула его продавщица, Дубин не забудет никогда. Видимо, она решила, что он всего лишь очередной алкоголик. Впрочем, надо признать, что он так и выглядел в тот момент. Когда Т/И умерла, Дима даже подумать не мог, что ее смерть так на нем скажется. Но теперь все становится хуже. И Дима, кажется, не может и не хочет с этим бороться.

***

Игорь снова и снова настойчиво нажимает на кнопку звонка, а внутри все сильнее и сильнее растекается какое-то неприятное предчувствие. Есть у полицейских какая-то особая чуйка, которая включается редко, но метко. Не все ей, конечно, научились пользоваться, но это вообще-то и отличает хорошего полицейского от плохого. И сейчас он чувствует, что нужен здесь. Что если сейчас Дима не откроет, то лучше будет выломать дверь, иначе случится что-то действительно ужасное. Конечно, двери он ломает очень профессионально, но не хотелось бы перепугать здешних жителей. — Дубин! Открывай! — кричит Гром, принимаясь барабанить в дверь. С другой стороны совершенно тихо, словно никого нет дома, но Игорь почти уверен, что Дубин там. На работе он не появлялся уже несколько дней, а больше идти ему особенно некуда. В первую минуту Игорь даже не узнает человека, открывшего ему. Растрепанные светлые волосы, жидкая бородка (Гром и не знал, что у этого парнишки вообще может быть растительность на лице), красные, воспаленные глаза… и жуткий запах перегара. Он точно попал по адресу? — Игорь? — спрашивает незнакомец голосом, явно принадлежащим Дубину. Что ж, Гром хотя бы не промахнулся квартирой. Он неловко улыбается, поправляет кепку, еще раз оглядывает парнишку с головы до ног, примечая испачканную в чем-то футболку, и тихо спрашивает: — Впустишь? Дима поспешно кивает, приоткрывает дверь и чуть отходит, давая Игорю возможность войти. В квартире пахнет чертовски неприятно. Грязные носки, дешевый алкоголь, какая-то гнилая еда — все это совсем не в стиле Дубина. Он с большей вероятностью стал бы вычищать квартиру до блеска, чем разводил бы откровенный бардак. Бросив быстрый взгляд на пакет с мусором, стоящий прямо у двери, Гром стягивает ботинки, проходит в одну из комнат и замирает. На полу разбросаны многочисленные скомканные бумажки, на столе лежит толстый слой пыли, на подоконнике стоит грязная чашка из-под кофе, а на полу возле дивана валяются какие-то объедки. И черт, это слишком напоминает Игорю… его квартиру. По крайней мере, то, какой она была раньше. — Ты как? — тихо спрашивает он, глядя на входящего следом Дубина. Тот вздрагивает, словно на секунду забыл, что Гром здесь, смотрит на него нечитаемым взглядом, вздыхает, но молчит. — Слушай, — осторожно продолжает Игорь. — Я знаю, что тебе больно. Я тебя правда понимаю. Но тебе нужно жить дальше. — Все забрали, — шепотом отвечает Дима, словно боясь, что их могут подслушать. — Они все у меня забрали. — Кто? — так же тихо спрашивает Гром. Дубин не отвечает. Он быстро подскакивает к столу, хватается за один из скомканных листков, даже хочет его, кажется, развернуть, но брезгливо морщится и откидывает его в сторону. — Я не… Игорь, я не могу ее нарисовать. Гром отлично понимает, о ком идет речь. Диму начинает трясти, он мечется из стороны в сторону раненой птицей, хватается за скомканные листки, откидывает их, полубезумно оглядывается, а Игорь чувствует, что теряет его. Дубин сходит с ума. Это осознание отпечатывается в голове слишком четко. — Мне кажется… Я думал, что я знаю, как она выглядит. Но мне кажется, что я уже не помню. Игорь, я не помню, как она выглядит. Прошло не так много времени, чтобы забыть. Потеря просто действительно серьезно сказалась на Диме. И он определенно не справляется. — Игорь, я не понимаю. Это все, — Дубин указывает рукой на валяющиеся под ногами листы бумаги, — не она. Я не понимаю, что я делаю не так, но это не она. Гром нагибается, хватает сразу два листка и осторожно их разворачивает. Нарисованные лица перечеркнуты, но даже так Игорь видит, что они абсолютно одинаковы. И это точно лица Т/И. Мужчина и видел-то ее всего пару раз, но ему кажется, что рисунки достаточно точные. — Это не она, Игорь. Гром поднимает еще пару листков. Они точно такие же. Кажется, все это время Дима одержимо рисовал одни и те же рисунки. — Дим, послушай меня, — тихо говорит Игорь, хватая Дубина за плечо. Тот вздрагивает и в первое мгновение пытается вырваться, а после успокаивается и смотрит на Грома заплаканными глазами. — Это она. Ты очень точно ее нарисовал. Парень мотает головой и жмурится. — Дима! — Игорь осторожно трясет его. — Дима, она бы не хотела, чтобы ты так убивался. Она хотела бы счастья для тебя. Знаешь, если загробный мир существует, то она сейчас очень расстроена. Грому кажется, что он говорит то, что нужно. Ему кажется, что это подействует. Дубин смотрит на него неожиданно шокировано, давится воздухом и закашливается. А после вдруг оглядывается неожиданно ясными глазами, и Грому кажется, что в них нет ни капли того безумия, которое было прежде. — Ты прав, — тихо отвечает парень. — Я об этом не подумал. Игорь облегченно выдыхает. В какой-то момент он решил, что придется вызывать скорую, потому что Дима, кажется, был совсем не в себе. Но сейчас он выглядит очень… адекватным? — Пожалуйста, прими ее смерть, — на всякий случай говорит Гром. — Я надеюсь увидеть тебя завтра в участке. Ладно? Дубин тупо кивает и нервно улыбается, осторожно забирая из рук Игоря исчерканные рисунки, рассматривая их с такой нежностью, что Грому даже неловко становится. Он осторожно отпускает друга, хлопает его по плечу и улыбается в ответ. — Увидимся завтра? — Да, — хрипло отвечает Дима. Гром уходит, испытывая невероятное облегчение. Ему кажется, что Диме удалось немного прийти в себя. Ему кажется, что теперь все будет если не хорошо, то хотя бы приемлемо. А дальше он поможет Дубину как-нибудь выплыть. Только вот на следующий день Дима не приходит. Не приходит и через день, и тогда Игорь начинает действительно волноваться. Выбить дверь все-таки приходится, потому что Дубин так и не открывает. Только вот Гром приходит слишком поздно. Ворвавшись в маленькую квартирку, он находит висящее под потолком тело друга, а на столе в комнате стопкой лежит пара десятков портретов молодой девушки. На одном из них карандашом мелко подписано: «Если загробный мир существует, то мы с тобой увидимся. А если нет — мне больше не будет так больно». И Игорь чувствует, как на плечи начинает давить груз ответственности за еще одну смерть.