MGPD Preferences

— Все хорошо? — тихо спрашивает Дима, заглядывая в вашу комнату. Ты киваешь, прижимая струны гитары ладонью, быстро стираешь слезы и улыбаешься. В очередной раз ты сорвалась и дала волю эмоциям. В последнее время ничего не получается, пальцы двигаются недостаточно ловко, голос срывается на высоких нотах, и ты теряешь всякую надежду на то, что у тебя получится… хоть что-то. Ты почти близка к тому, чтобы сдаться. В конце концов, жить на твою зарплату секретарши можно, пусть и не очень обеспечено. Да и ты не можешь быть уверена, что даже полученное образование поможет тебе найти работу. Мама права, в творческой среде хорошо живется только звездам, кем ты не являешься. — Ты чего? — неожиданно испуганно спрашивает Дима, подскакивая к тебе ближе и присаживаясь перед тобой на колени. Ты отводишь глаза, поджимаешь губы, чтобы снова не расплакаться, и шмыгаешь носом. А Дубин хватает твою руку и чуть сжимает ее. — Т/И… Ну, что такое? — Все нормально, — тихо говоришь ты, стискивая гриф гитары. — Это поэтому ты плакала? — спрашивает Дима, снова пытаясь поймать твой взгляд. — Т/И, ты из-за поступления, что ли? Ты сглатываешь, киваешь и не сдерживаешь всхлипа. Боже, какая же ты жалкая. Даже противно от самой себя. — Солнце, ну чего ты? — мягко говорит Дима, наклоняясь так, чтобы смотреть тебе прямо в глаза. И, как бы тебе ни хотелось отвести взгляд, ты этого не делаешь. — Т/И, ты же знаешь, что ты самая лучшая? Ты мотаешь головой. Снова то же самое. Черт, Дима всегда верит в тебя даже больше, чем ты в себя. И это приятно, правда, потому что иначе ты бы сдалась еще раньше. Но никакие слова не кажутся достаточно убедительными, когда ты сама считаешь, что не справишься. Слова мамы звучат в голове, ты с трудом можешь заставить себя продолжать практиковаться, потому что… потому что ты ведь и правда никакая не звезда и на вступительных испытаниях точно будут люди сильнее и артистичнее. А ты придёшь только для того, чтобы с грохотом провалиться. Если бы до вступительных испытаний было чуть больше времени, ты бы наверняка подготовилась лучше, выбрала бы какую-нибудь песню посложнее. Но сейчас уже поздно что-то менять, до поступления остаются считанные дни. Что ж, ты ведь хотя бы попытаешься, да? — Т/И, посмотри на меня, — мягко просит Дима, чуть сжимая твою руку. Ты послушно поднимаешь глаза и сталкиваешься со взглядом, полным веры и даже какого-то восхищения. — У тебя все получится. Ты произведешь впечатление на комиссию. Потому что не может быть по-другому, слышишь? — Я… Ты хочешь возразить, но Дима качает головой. — Я слышал, как ты поешь. И как ты играешь. И это вообще-то лучшее из всего, что мне когда-либо приходилось слышать, понимаешь? — он смотрит на тебя так искренне, что ты даже невольно начинаешь ему верить. — Ты невероятно талантливая, просто признай это. И если кто-то не видит в тебе этого таланта, то он просто слепой. Ты вздыхаешь, а парень осторожно касается твоей щеки и стирает слезы. Ты прикрываешь глаза и усмехаешься. Диме хочется верить. Но вместе с тем чертовски не хочется верить в себя…

***

— Дима, меня взяли! — восклицаешь ты, врываясь в квартиру и быстро стягивая ботинки. Вступительные испытания прошли на удивление прекрасно, в конце один из членов жюри даже аплодировал тебе, а это… это действительно хорошо, верно? Ты стала еще на шаг ближе к исполнению своей мечты, и разве это не прекрасно? Квартира встречает тебя звенящей тишиной. Дима должен быть уже дома, ты немного задержалась, решив заскочить за продуктами, и он должен был тебя обогнать. Но сейчас совсем тихо и становится не по себе. Неужели что-то случилось? — Дим? — взволнованно подаешь голос ты и выдыхаешь, слыша какую-то возню на кухне. Почему он не мог ответить и не пугать тебя до чертиков? Ты поудобнее перехватываешь пакеты и несешься на звук. Хочется рассказать обо всем: о том, как ты волновалась, еще не выйдя на сцену; о том, как едва не сбилась, но быстро взяла себя в руки и допела до конца; о том, как один из членов жюри медленно поднялся со своего места и с улыбкой похлопал тебе. Внутри столько уверенности, столько веры в свои силы — и тебе кажется, что ты бы не справилась, если бы несколько дней назад Дима тебя не поддержал. Он всегда рядом, и ты так рада, что вы встретились. Ты так рада, что Дубин есть в твоей жизни. — Дим, ты давно… Боже, что случилось? Пакеты падают на пол, и ты подскакиваешь к столу, испуганно сглатывая. Вся радость, которую ты испытывала прежде, разом куда-то улетучилась, стоило тебе увидеть разложенные на столе лекарства, окровавленные бинты и вату… и Диму, торопливо перевязывающего бедро и шипящего от боли. Заметив тебя, он пытается подняться, но тут же снова валится на стул с болезненным вскриком. Его глаза покраснели, ресницы намокли, он морщится и выдавливает улыбку. — Т/И, привет! Все хорошо? Ты задыхаешься от ужаса, замечая перепачканные в крови джинсы на полу, разглядывая бурые пятна на рубашке. Дима поспешно отворачивается, пытаясь, видимо, спрятать следы, но ты проходишь дальше и сжимаешь зубы, чувствуя, как щиплет в носу. В голове раз за разом повторяется одна мысль: «Дима пострадал, а ты не была рядом. А если бы что-то случилось…» — Все ли у меня хорошо? — выпаливаешь ты. — Ты… Ты серьезно сейчас у меня это спрашиваешь? Он хмурится и прижимает еще не затянутый бинт рукой, чтобы не развязалось, а ты замечаешь, что сделана перевязка вообще-то паршиво, бинт перекрутился и наверняка будет давить на рану, стоит Дубину затянуть узел сильнее. Ты, конечно, не профессиональная медсестра, но даже ты видишь, что Дима делает что-то не так. И ведь продолжает упрямо делать вид, что ему совсем не больно, хотя лицо покраснело, а в глазах слезы стоят. — Т/И, я сейчас закончу, и мы… Ты прерываешь его, садясь перед ним на колени. — Я никуда не уйду, пока не прослежу, чтобы ты заново все перевязал, потому что… у кого ты вообще учился этому? Нужно найти этого человека и отчитать, потому что перевязано ужасно. От волнения голос дрожит, язык заплетается, и ты цепляешься за руку Димы, как за единственное, что еще пока в состоянии удержать тебя от паники. Про себя ты повторяешь раз за разом: «Он здесь, с ним все хорошо, он в порядке». Только убедить себя тяжело, потому что ты видишь кровь и хочешь расплакаться, как младенец. — Т/И, все хорошо, — Дима успокаивающе поглаживает тебя по кисти и улыбается. — Боже, и за что мне такое наказание? — выдыхаешь ты. — Да брось, ты же любишь меня, — задорно отзывается парень и легонько толкает тебя в плечо, а ты дрожащими руками принимаешься разматывать бинт. Нервы у тебя ни к черту, конечно, но помочь Диме необходимо, поэтому ты стискиваешь зубы и делаешь все, что от тебя зависит. Когда пальцы осторожно проходятся по краю не слишком глубокой, но все еще кровоточащей раны, Дима шипит, и ты испуганно отдергиваешь руку, словно обжегшись. Очень не хочется причинять боль любимому человеку, но иначе никак. Ты прижимаешь сложенный вдвое чистый кусок бинта к ноге Дубина и пытаешься отвлечься. Только ничего в голову не идет, мысли снова и снова возвращаются к тому, что Дима где-то пострадал и — подумать только! — собирался это скрыть от тебя. Затягивая бинт, ты выдыхаешь и прикрываешь глаза. Нужно немного в себя прийти, все ведь и правда хорошо. В конце концов, бывало и хуже, а это… просто царапина. Когда холодные пальцы Димы прикасаются к твоей щеке, ты вздрагиваешь и смотришь на него непонимающе, а он улыбается тебе так тепло, с такой любовью, что в груди ноет. — Спасибо, — шепчет Дима, наклоняется к твоему лицу и оставляет короткий поцелуй на твоем лбу. А ты сидишь неподвижно и с трудом можешь выдавить из себя хоть слово. Единственное, что у тебя получается, это жалобно пробубнить: — Не делай так больше, ладно? И Дима усмехается и кивает. — Не буду.