MGPD Preferences

Когда начинается дождь, воспитательницы спешат загнать ребят в здание, а тебе удается урвать момент, когда они отвлекаются, и сбежать на задний двор, где тебя всегда ждал ваш завал, под которым ты любила прятаться в самые тяжелые моменты. И сейчас самое время, потому что пересекаться с Лешей… не хочется. Он снова куда-то ввязался. Возможно, он был даже среди тех, кто в ночь протестов нападал на богачей из списка по приказу Чумного Доктора. Возможно, Леша, милый добрый Леша, причинил кому-то вред. И это пугает больше всего. Потому что это обязательно скажется на нем, он обязательно будет мучиться, а ты ничем даже не сможешь ему помочь. Ты волнуешься за него. Больше, чем когда-либо. И после той ночи, когда он пришел к вам в комнату в крови, все другие мысли отходят на второй план. Даже собственный срыв при нем тебя не настолько волнует, потому что это мелочи по сравнению с тем, что тебе довелось испытать, когда ты в полной мере осознала, что именно могло произойти. Вода льется с досок, твои волосы, лицо намокают, ты морщишься и вытираешь глаза, замечая, как в успевшей собраться мутной луже отражаются контуры твоего лица. Ты чувствуешь, как твои штанины пропитываются холодной грязью и ежишься, но в здание идти не спешишь — тебе просто нужно немного времени наедине с собой. Лешу ты по-прежнему любишь. Действительно любишь, как любила, разве что, только свою сестру. Поэтому страшно, что однажды ты можешь его потерять так же, как потеряла всех. Страшно одной остаться. Только вот с каждым днем ты все отчетливее чувствуешь, как что-то в ваших отношениях начинает постепенно надламываться. Вы все реже доверяетесь друг другу, все меньше времени проводите вместе. Все чаще бегаете друг от друга вместо того, чтобы просто поговорить. Это неправильно. Возможно, вы вообще совершили ошибку, решив встречаться. Это все ведь могло быть бессмысленно с самого начала. — Что ты здесь делаешь? — слышишь ты тихий шепот и вскидываешь голову. Леша смотрит на тебя в большой промежуток между досками и улыбается, но под завал лезть не спешит, словно ждет, пока ты позволишь. А ты замираешь, понимая, что в этот раз избежать разговора не выйдет. Леша мокрый насквозь, вода стекает у него по лицу, и ты спешишь пододвинуться немного в сторону и похлопать по мокрой земле рядом с тобой. Уже прохладно вообще-то, ты боишься, что на следующий день сляжешь с температурой, но внутрь не хочется. Воспитательницы еще и отчитывать начнут за то, что осталась на улице. Макаров пробирается под завал и садится рядом с тобой. Какое-то время вы молчите, а ты сдвигаешься еще чуть в сторону, где земля немного посуше и вслушиваешься в шум дождя. Кажется, ты слышишь голоса воспитательниц где-то совсем недалеко. Возможно, вас даже ищут. — Тебе не холодно? — вдруг слышишь ты мягкий голос Леши и спешишь помотать головой. — Почему здесь осталась? — Захотелось, — пожимаешь плечами ты. — Понятно, — коротко отвечает Макаров и отворачивается, принимаясь с интересом разглядывать мокрые доски. На тебя он старается не смотреть, словно стыдится. А тебе это и не нужно вообще-то, от одного только его присутствия неловко, а разговора по душам ты почему-то просто боишься. Почему ему приспичило прийти сюда? И почему именно сейчас? — Ты обижаешься? — снова пытается заговорить с тобой Леша. Ты мотаешь головой, и он тяжело вздыхает. — Тогда почему ты не хочешь со мной разговаривать? — Хочу, — тихо отвечаешь ты. Голос хриплый от долгого молчания, ты прокашливаешься и натягиваешь ниже рукава кофты. Перчатки ты больше не носишь — это новый этап работы над собой. Ты даже почти научилась не вздрагивать, когда тебя касаются, но порой все еще слишком сложно совладать с эмоциями. — Т/И, — вздыхает Леша. — Ты бегала от меня все это время. Я знаю, что не должен был приходить к тебе посреди ночи, это было неправильно… — Мне было стыдно, — прерываешь ты этот поток самобичевания, пока Леша не надумал себе чего-нибудь неправильного. Тот замираешь, смотрит перед собой большими от удивления глазами и поворачивается к тебе. — Из-за чего? Он говорит это так, словно действительно не понимает. Словно не было этого твоего позорного срыва, словно ты не была слишком близка к тому, чтобы открыть свою страшную тайну, о которой знали только причастные к этому. Узнай Леша о том, что так мучило тебя уже долгое время, он наверняка начал бы испытывать к тебе отвращение. — Я сорвалась, — терпеливо объясняешь ты. — Той ночью я сорвалась, потому что приняла тебя за… ну, я говорила уже. И ты это видел. Ты прикрываешь глаза и быстро мотаешь головой, стараясь отогнать тяжелые воспоминания. Становится по-настоящему холодно, укрытие из наваленных досок больше не спасает, ты уже мокрая насквозь, а дальше, вероятно, будет только хуже. Стоит выбраться и уйти в здание, потому что такими темпами заболеть будет лишь делом времени. — Но ведь, — Леша замолкает, словно подбирая лучшие слова. — Но ведь в этом нет ничего плохого. Он смотрит на тебя какое-то время, а затем спешит исправиться: — Нет, это плохо, конечно. Но плохо только потому, что есть что-то, что до сих пор мучает тебя настолько, что ты срываешься. Что-то, что тебя пугает. И мне бы очень хотелось тебе с этим помочь, но я не знаю как. Он придвигается к тебе чуть ближе, недостаточно, чтобы касаться, но так, чтобы ты чувствовала его присутствие рядом. Почему-то становится немного спокойнее, пусть и не настолько, чтобы стало совсем легко. А ты думаешь о том, что давно пора было поделиться своими переживаниями с кем-то еще. Теперь почему-то кажется, что Леша бы понял. Или хотя бы постарался понять. И было глупо так долго скрывать от него правду. В конце концов, если он отвернется от тебя, значит, не так-то он тебя ценил и не стоит из-за этого переживать, верно? Только потерять Лешу, каким бы он ни был, совсем не хочется. — Леш, — начинаешь ты. Ты говоришь медленно, тщательно выверяя каждое слово. — Ты обещаешь не ненавидеть меня, если я тебе кое-что расскажу? Он хмурится и быстро кивает, не говоря ни слова. А ты глубоко вздыхаешь, готовясь к тому, что разговор выйдет не из простых. — Ты уже видел мою маму. Она… своеобразная. Леша кивает, и ты замечаешь, как он начинает нервно сжимать мокрую ткань футболки. Вокруг вас шумит дождь, и тебе кажется, что он вот-вот заглушит твои слова и избавит от позора, но этого не происходит, судя по тому, как меняется лицо Леши по мере твоего неторопливого и напряженного рассказа. — Она вышла замуж за моего отчима, когда мне было семь, и он… он был плохим человеком. Он начал ее спаивать. Она никогда до этого не пила так много. Потом стал поколачивать. Мне тоже доставалось не раз. Леша сжимает зубы и морщится. В какой-то пугающий момент ты думаешь, что эта эмоция направлена на тебя, но когда Макаров выдыхает тихое «ублюдок», то становится немного попроще. — А потом он стал трогать меня. Везде. Пока мама не видела. И он угрожал, что если я скажу кому-то, то он ее убьет. И я молчала. — Черт, — шипит Леша, теперь сжимая кулаки. Все его тело напрягается. — Когда мне было десять, мама родила мою сестру, Василису. Она была единственным лучом света во всем происходящем ужасе. И я правда ее любила, — голос начинает дрожать, ты всхлипываешь, понимая, что вот-вот говорить станет слишком сложно. — Поэтому терпела то, что творил отчим, чтобы это не пришлось терпеть ей. — Он… Леша замолкает, не в силах сказать ни слова, но ты и так прекрасно его понимаешь. — Да. Долгие годы. Макаров выглядит так, словно только что весь его мир рухнул. Он смотрит перед собой, затем принимается усиленно тереть лицо мокрыми руками, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его, не находя подходящих слов. — Если ты меня возненавидишь, я пойму, — тихо говоришь ты, понимая, что вряд ли сможешь это спокойно воспринять. Но Леша осторожно касается твой руки и чуть сжимает ее, тут же снова отстраняясь. — В этом нет твоей вины. Ты чувствуешь, что по щекам течет влага, не имеющая ничего общего с дождем. Тебе так необходимы были эти слова. Столько лет ты ненавидела себя, чувствовала себя грязной, винила себя в произошедшем… и теперь человек, которого ты искренне любишь, говорит тебе такие важные для тебя вещи. — Я не смогу понять, что ты пережила, потому что мне через такое не приходилось проходить, — осторожно говорит Леша. — Но я вижу, как тебе больно вспоминать об этом. И я благодарен тебе, что ты этим поделилась. Действительно благодарен. Ты киваешь, порываешься уткнуться ему в плечо, но одергиваешь себя в это же мгновение. Не хватало еще панической атаки. В период слабости твой организм непредсказуем, и ты действительно не представляешь, чего от него можно ожидать. — Пойдем домой? — тихо предлагает Лешв. — Ты вся промокла. Ты молча киваешь, следуя за Макаровым. А внутри становится как-то почти совсем легко от осознания, что одна из твоих тайн раскрыта.