MGPD Preferences

— Я беременна. Игорь замирает, тупо уставившись перед собой, не донеся вилку до рта. Склизкий кусок яичницы сваливается обратно на тарелку, и ты морщишься, разглядывая жуткое месиво, почему-то называемое едой. Яйца и так всегда казались тебе весьма противным продуктом, а то, как готовит их Гром, просто никуда не годится — и как у него не отбивает аппетит внешний вид столь «изысканного блюда». Ты узнала о своей беременности случайно: долгое время у тебя не было никаких признаков, никаких симптомов, которые обычно показываются в фильмах или пишутся на женских форумах, которые ты зачем-то почитала сразу же, как только в твоих руках оказалась первая палочка с двумя полосками. После этого ты купила еще шесть — на всякий случай! — но каждый тест показывал одно и то же. Эта новость стала шокирующим откровением. Конечно, вы с Громом часто забивали на защиту, потому что было, если честно, совсем не до этого, но ты не могла даже представить, что один из таких разов приведет… ну, к ребенку. Ты еще слишком молода для ребенка, поэтому слишком страшно об этом думать. Ты ведь сама еще недавно была ребенком, какие дети? Но вообще-то ты не совсем против. По крайней мере, ты любишь Игоря, он любит тебя. Ты уже, кажется, даже готова полюбить этого малыша, остается только понять, что думает об это всем Гром… …который выглядит так, словно его ударили по голове. Несколько раз и чем-то тяжёлым. Еще и проехались сверху катком для верности. — Я понимаю, это неожиданно, — спешишь сказать ты, отгоняя красочные сравнения. — Я просто подумала… ну, мы оба работаем и получаем достаточно, чтобы воспитать его. Если что, Света могла бы помогать. И папа. Может, Федор Иваныч и Лена… Но если ты… Ну, то есть… Я слишком дорожу нашими отношениями… — Я… буду папой? — Игорь шумно сглатывает. Ты торопливо киваешь и спешишь отвести взгляд. Черт, если Игорь сейчас скажет, что не хочет этого ребенка… Ты не знаешь, что сделаешь, потому что всю жизнь тебе говорили, что аборт — это… ну, это плохо. Неправильно. Конечно, ты смогла бы воспитать малыша сама. Сил бы точно хватило, как хватило когда-то у папы. Но ведь… ты любишь Грома. И не знаешь точно, сможешь ли справиться с расставанием. Хотя если получилось у отца, то разве у тебя не получилось бы? Ты сильная девочка, к тому же, у тебя всегда есть люди, которые будут рядом, несмотря ни на что, и… — Боже, — выдыхает Игорь, а затем подскакивает на ноги, в два шага преодолевает расстояние между вами и заключает тебя в такие крепкие объятия, что в первое мгновение ты почти задыхаешься. А потом чувствуешь, как в глазах вдруг собираются слезы облегчения. — Я так рад! Он осторожно касается твоего лица и заставляет тебя поднять голову. Ты спешишь улыбнуться, пытаясь скрыть минутную слабость. — Наш ребенок, — шепчет Игорь. — Ты представляешь? У нас будет ребенок. Ты киваешь и утыкаешься лицом ему в плечо, вдыхая знакомый запах. Он уже полностью готов к выходу, на нем привычная куртка, только кепки не хватает, вещи только-только выстираны, от них еще пахнет стиральным порошком, но даже сквозь него пробивается запах шампуня, пыли, пороха и одеколона… запах Игоря. — Теперь готовься, я тебе точно влезать во всякие глупости не позволю, — улыбается он. — Будешь сидеть в архивах или мне с документами помогать. Никакой беготни за преступниками, ладно? Тебе хочется возмутиться, но в глазах Игоря столько искренней заботы, что ты не находишь в себе сил и киваешь. — Обещаю не влезать в глупости и заботиться о безопасности нашего ребенка, — тихо говоришь ты, расплываясь в улыбке. — А я позабочусь о твоей безопасности, — продолжает Гром. И ведь правда заботится. Игорь превращается в настоящую курицу наседку, постоянно крутится вокруг тебя под насмешливыми взглядами коллег. О твоей беременности вы не сказали никому, даже Федору Ивановичу — побоялись сглазить. Особо суеверной ты никогда не была, но перестраховаться не помешало бы. Да и не хотелось бы ловить на себе еще больше взглядов и терпеть гиперопеку еще и со стороны Лены с Федором Ивановичем. Когда станет уже невозможно скрывать, тогда и скажете. Игорь всегда рядом, он таскает для тебя до тошноты полезную еду, следит, чтобы ты не перенапрягалась, забирает у тебя стопки папок, которые тебе поручают, и таскает их за тобой вместо выполнения своих прямых обязанностей. Глупо, конечно, но ты понимаешь, почему так происходит. Он волнуется, и в этом нет ничего плохого. Возможно, Игорь действительно тебя оберегает. Возможно. Потому что все идет не так именно тогда, когда Грома не оказывается рядом. Его отправляют на задержание, и он, целомудренно поцеловав тебя в лоб и пообещав, что скоро вернется, уходит вслед за своим постоянным напарником Димой Дубиным. А ты усаживаешься за заполнение очередной стопки документов, которую тебе великодушно предоставил Прокопенко. Живот начинает болеть на второй час отсутствия Игоря. Сначала ты не придаёшь этому никакого значения, но затем низ живота скручивает такой жуткой болью, что ты не сдерживаешь стона. А потом ты замечаешь пятно на своих темных брюках. А вот это совсем плохо. Зайцева оказывается рядом как нельзя кстати. Ты хватаешь ее, проходящую мимо, за руку, крепко сжимаешь, морщишься, прикусывая язык во время очередного приступа боли, и шипишь: — Вызови скорую! — Что? — растерянно переспрашивает она. — Скорую! Происходящее вокруг сливается в смазанную кашу событий. Ты не перестаешь шептать, чтобы не говорили ничего Игорю, держась за живот и сжимая чью-то руку. Кажется, ты слышишь голос Федора Ивановича. Кто-то, вроде бы, кладет тебя на что-то мягкое, и ты погружаешься в беспокойную дремоту. В следующий раз ты просыпаешься уже в больнице. Глаза режет от тошнотворной белизны палаты, но теперь хотя бы не так больно. Ты не знаешь, сколько времени проходит, прежде чем в палату входит взрослая женщина в халате. Она приветливо улыбается тебе, проверяет какие-то показатели на приборах, спрашивает тебя о твоем самочувствии. А ты не слушаешь ее, не хочешь слушать, потому что в голове и на языке всего один вопрос: — Что с моим ребенком? Женщина нисколько не меняется в лице, смотрит так же спокойно, только ее руки чуть сильнее, чем стоило бы, сжимаются на одеяле, которое она, кажется, собиралась поправить. Ты и так все понимаешь, но упрямо повторяешь вопрос: — Что с ребенком? — Мне жаль, — тихо говорит она. Мир рушится. Ты чувствуешь, как сердце словно сжимают в крепких тисках, как внутри разрастается что-то, до омерзения похожее на пустоту. Ты киваешь, тупо глядя перед собой, и сглатываешь. Не уследила. Не позаботилась о безопасности. Не справилась. Облажалась. Сил нет даже на то, чтобы заплакать. Эмоций нет совсем. Игорь врывается в твою палату некоторое время спустя, растрепанный, взволнованный. Ты уже сидишь, свесив ноги с больничной койки. Пару мгновений назад ты пыталась встать, но твои ноги задрожали, и тебе пришлось снова тяжело опуститься. Заставить себя лечь ты не можешь. Гром замирает в дверях, смотрит на тебя испуганно, но подходить не спешит. Когда ты раздумывала о том, как скажешь о произошедшем Игорю, тебе казалось, что ты расплачешься, едва увидев. Ты думала, что твое сердце просто разорвется, не выдержит. Только вот внутри неожиданно пусто. Ни одной эмоции, ничего. — Что случилось? — слышишь ты хриплый голос Игоря и мотаешь головой. Слов никаких нет. Да и желания говорить — тоже. Гром делает несколько шагов в твою сторону и с грохотом валится на колени, остаток пути преодолевая так. Он сидит перед тобой на коленях, пытается поймать твой взгляд, кладет большие ладони на твои ноги, а ты смотришь перед собой и даже не находишь в себе сил заплакать. Только поглощающая все пустота. Игорь утыкается лицом в твои колени и сидит какое-то время неподвижно, а ты опускаешь руку ему на голову и осторожно перебираешь волосы. Так привычно и вместе с тем так жутко неправильно. — Я хочу домой, — наконец шепчешь ты спустя некоторое время. — Конечно, — поспешно отвечает Игорь, поднимая голову. — Конечно, скоро поедем. Да, сейчас я поговорю с врачами, спрошу, что нужно, и мы поедем домой. А там я приготовлю тебе что-нибудь, будем лежать, смотреть мультики, ты же их любишь, да? Будем… Его голос срывается, и он резко замолкает. В его глазах стоят слезы. Он почти по-детски всхлипывает, а затем отворачивается, вытирая лицо, и поднимается на ноги. Кажется, ты видишь, как дрожат его плечи. Становится стыдно, что ты ничего не чувствуешь. — Сейчас я поговорю с доктором. Побудешь немного одна? — он смотрит на тебя покрасневшими глазами, и ты медленно киваешь, снова глядя в стену. Когда Гром почти доходит до выхода из палаты, ты слышишь его тихий шепот: — Прости, что не уберег. Сил спорить нет. Вообще нет сил ни на что. Хочется просто добраться наконец до дома и завалиться спать. И не просыпаться, пока не станет лучше. А лучше вряд ли станет в обозримом будущем, как бы Игорь ни обещал, держа тебя за руку в такси, что у вас еще будут дети, что это ничего, не страшно, что все наладится. Он шепчет тебе, а ты тупо киваешь, по прежнему не глядя на него. Трисомия по шестнадцатой паре хромосом, самая частая хромосомная аномалия при беременности. Ты просто попала в те десять процентов, кому не повезло. Так бывает. Ты никогда не слышала еще, чтобы Игорь плакал. По-настоящему, не молча глотая слезы, а по-настоящему рыдая, крича, ругаясь во все горло. И лежа в вашей с ним кровати и слушая, как он громит что-то в кухне, ты плачешь наконец вместе с ним. Вам обоим сложно будет оправиться. Но вы хотя бы вместе. А вместе — не так запредельно больно.