***
Эрвин возвращался с тренировки. Он с трудом шел по длинному коридору, освещенному потрескивающими факелами. Все его внимание было направлено на то, чтобы добраться до общей спальни учеников. В ушах шумело, он плохо понимал, сколько еще осталось идти, ноги дрожали, в висках колотилась боль. Эрвин пошатнулся и оперся о стену, смаргивая черноту перед глазами, стараясь не соскользнуть на пол. Пламя факелов резко потускнело, сжимаясь до яркого пятна, стремительно уносящегося вглубь коридора. Нельзя стоять, если кто-нибудь из учителей увидит его слабость, наказания не миновать. Ноги, вопреки разуму, затряслись еще сильнее, не позволяя сделать ни шага. На глаза Эрвина навернулись слезы бессилия. Он пытался заставить свое тело двигаться и не мог, с трудом удерживая вертикальное положение. Позади послышались шаги, и он весь подобрался, готовясь к худшему, прежде чем осознал, что звук слишком громкий для взрослых ведьмаков. Он рванулся вверх, стараясь выпрямиться, но окончательно потерял равновесие. И тут же почувствовал, как его ловят знакомые руки, почувствовал привычный запах. Джейрк. Он облегченно выдохнул. Друг был гораздо сильнее и выносливее. — Идем, — едва слышно шепнул Джейрк. — Быстрее, там Зорий. — Если увидит, тебе тоже достанется, — из последних сил просипел Эрвин. — Так я и говорю, идем быстрее. Они кое как добрались до двери общей спальни, и Эрвин, мало что видя вокруг, упал на свою лежанку. Его затопило облегчение — учителя их не заметили. Тело расслаблялось с трудом. Измученные мышцы сводило судорогой. Эрвин решил, что старшие ведьмаки просто добиваются их смерти. Может, вся эта подготовка тоже была своеобразным Испытанием? Только более длительным и изощренным. Это становилось невыносимым — ежедневная, изматывающая боль в каждом мускуле. После лаборатории, в которой и не надеялся выжить, он думал, что самое страшное кончилось. Однако новая, непрерывная боль напоминала о себе каждую минуту. Она усиливалась к утру, а затем снова начинались издевательские тренировки. И стоило телу хоть немного привыкнуть, стоило только затеплиться надежде на облегчение, как упражнения усложнялись, снова погружая тело в бездну невыносимого страдания. Все повторялось с пугающей неизбежностью. Он пытался хитрить, уверял, что не сможет преодолеть боль. Но они не верили. Они прекрасно угадывали его состояние, улавливая любое улучшение, как псы, улавливающие в воздухе след зверя. С каждым днем Эрвин ненавидел их все сильнее. Но его злость использовалась против него. И он снова и снова возвращался к упражнениям. Самым счастливым моментом в этой беспросветной жизни оказался перелом руки. Тогда он провел в покое целых пять дней. Потом, правда, ему все равно вернули часть нагрузок, но делали это постепенно, и таким образом он был счастлив почти две недели. А затем снова жизнь вошла в свое русло, погружая в бесконечный круг мучений. Эрвин лежал неподвижно, лицом вниз. Он слышал, как спальня постепенно заполнялась другими учениками, но не мог заставить себя открыть глаза. Да это и не требовалось — все они сейчас мечтали только об одном — лечь и не двигаться. Хотя бы до утра. День уже давно угас за маленькими проемами окон, и комнату заполнила глухая тьма. Здесь не зажигали ни свечей, ни факелов. Каждый из них оставался в непроглядной ночи наедине с самим собой. Но им было все равно, сон мгновенно овладевал измученным телом и разумом. Чтобы на рассвете мгновенно растаять от окрика учителя. Эрвин старался дышать размеренно, как полагалось, справляясь с ломотой в теле. Он лежал, и уже это сильно облегчало состояние. Джейрка рядом уже не было, наверное, он ушел на свое место неподалеку. С каждым вздохом Эрвин очищался от всех эмоций — от злости, от облегчения, от боли. Почти медитация. Тело наполнялось тяжестью, не давая пошевелиться. Можно было только дышать. Вдох, выдох. Эрвин все глубже проваливался в сон. Вдох, выдох. За этой гранью не оставалось ничего. Вдох, выдох. Только покой… Он вскинулся на жесткой кровати. Сердце колотилось как безумное, взгляд слепо шарил в темноте, едва различая очертания соседней лежанки. Он не помнил сон. Но ощущал ужас, царивший в нем. Он не пытался ухватиться за ускользающие следы тревоги, не хотел вспоминать. Знал, что этого не стоило делать. Тьма навалилась со всех сторон. Эрвин перевернулся на спину, расправляя затекшие мышцы. Тело пронзила боль. Он сцепил зубы и попытался вернуть потерянное спокойствие. Тщетно. Тревога нарастала, превращаясь в страх. Он старался не думать, не вспоминать, но ужас все сильнее стискивал грудь. Не в силах побороть нахлынувшие чувства, сдаваясь, он уставился в бездну, нависшую над ним, не дававшую рассмотреть высокий потолок. Эрвин забыл, в каком времени находится, где он, кто он. Лежал ли он все еще в лаборатории, находился ли в каком-то доме, мелькавшем иногда в смутных воспоминаниях, потерял ли сознание во время тренировки, он не мог сказать. Обуреваемый страхом, он не мог овладеть даже собственным дыханием. И едва не подпрыгнул, когда плеча коснулась чья-то рука. Однако тут же успокоился, потому что знал, что она появится, и подспудно ждал. — Что случилось? — тихий голос Джейрка. Эрвин покачал головой, зная, что друг почувствует движение. Горло еще стискивали клещи ужаса. Джейрк сжал его плечо, делясь спокойствием, напоминая, что он не один в этой черной пустоте. — Что снилось? — Не помню, — занемевшие губы едва шевелились. Он, наверное, смог бы вспомнить, если бы постарался, но не хотел допустить этого. Во снах не было ничего хорошего. — А тебе? — он знал, что Джейрк расскажет, как обычно. — Море, огромное. Чайки. И сильный ветер. Эрвин попытался представить, как выглядят высокие волны и чайки в вышине. Он никогда не видел этих птиц, но Джейрк рассказывал свой сон не в первый раз и он старался представить. — Вокруг высокие скалы… — продолжал Джейрк неторопливо. — Как у нас? — Выше, гораздо выше. Они повсюду — торчат из воды и дробят бурлящие волны. Серые и угрюмые камни, — Эрвина всегда удивляла способность Джейрка рассказывать так, что он легко мог представить происходящее. — Где ты их видел? — На Скеллиге. — Расскажи, — попросил Эрвин. — Мы ездили с отцом к дяде, — Джейрк говорил уверенно, но Эрвин знал, что как и остальные он сохранил только обрывки воспоминаний, из которых пытался сложить полную картину. — Он жил на Островах. Я был тогда совсем маленьким, и эти волны поднимались выше меня. Даже выше отца. А еще на берегу была большущая рыбина, которую достали сетями. Она разевала рот и шевелила хвостом, а рыбаки вспарывали ей брюхо. Волны тогда стали красными. Я никогда не видел столько крови, даже песок пропитался ею. А на другой день все исчезло, будто никакой рыбы и не было. Эрвин попытался представить вместо темноты, царящей вокруг, море, каким видел его на картинке в книге, рассказывающей о морских чудовищах. В этой книге, в единственной, были цветные картинки. Ему очень хотелось представить, как эта сине-зеленая вода бурлит и движется, но никак не получалось. Зато он сразу представил большую рыбину, беспомощно лежащую на берегу, пока ее забивают рыбаки. И тут же перед глазами встала другая картина: полутемный сарай, свист тонкого кнута, худое тело с кровавыми полосами, покрытое мелкими багряными каплями… Он невольно вздрогнул. — Что ты? — сразу же шепнул Джейрк. — Вспомнил. Сегодня Йона наказали поркой. — Слышал. У него строгий воспитатель, — вздохнул Джейрк. — Тебе с Зорием повезло. — Вот еще, — буркнул Эрвин. — Он тебя ни разу серьезно не наказывал. Эрвину хотелось возразить, но причин для этого не находилось. — Все они одинаковые, — наконец, бросил он. И скорее почувствовал, нежели увидел, как улыбается Джейрк. — Никто из них не наказывает учеников просто так. Слушай старших и будешь цел, так говорит Зорий, верно? Как ты узнал о порке? Никогда не поверю, что он отправил тебя любоваться. — Нет, я сам. — Ну и как? — Не понравилось, — Эрвин не знал, что еще ответить. — Хорошо. В Каэр Морхене никогда не наказывали в назидание остальным, система расплаты за провинности была предельно проста и усваивалась учениками в первые дни пребывания в крепости. Но и тайны из наказаний не делалось, и если кому-то хотелось посмотреть, он мог это сделать, если не был занят. Эрвин как раз шел на обед, когда услышал шум в сарае. Как зачарованный он застыл, глядя на тонкую змейку кнута, хищно взмывающую в воздух, и проникался отвращением и страхом. И очнулся только встретившись с блестящим взглядом Йона, сжимающего в зубах деревянный сучок — кричать во время порки не полагалось, за ошибки следовало расплачиваться стойко. Эрвин спешно ушел от сарая. В столовой еда совсем не лезла в него. Он нехотя ковырял в тарелке ложкой, когда услышал разговор за спиной. Двое учеников обсуждали сегодняшнее наказание Йона, которому, видимо, тоже стали свидетелями. От восторга в голосе говорившего Эрвина затошнило, и он окончательно бросил попытки запихнуть в себя кашу с мясом. Он слышал и раньше, что некоторым нравилось смотреть на чужие мучения, но никак не мог взять в толк, что здесь приятного. Спрашивал у Джейрка, но он тоже не знал ответа, хотя был старше. Общую спальню наполнило молчание. Эрвин всматривался в смутные очертания лица Джейрка, но видел лишь яркие глаза. От его неподвижной руки на плече шло успокаивающее тепло. И он решился спросить то, о чем много думал прежде, но никак не мог заставить себя произнести вслух. — А ты знаешь, что происходит с теми, кто не возвращается оттуда? — он выпалил вопрос очень быстро, чтобы не успеть передумать, и даже слегка удивился, что Джейрк его понял. — Знаю. И ты знаешь. — Нет, я имею в виду… ну, куда они их девают? — Спроси у Хенно. — Вот еще, — фыркнул Эрвин. — Он не скажет. — Значит, нам незачем знать. — Тебе совсем не интересно? — Нет. И тебе не стоит лезть куда не надо. — Я и не лезу, — обиделся Эрвин. — Просто подумал. Он вспомнил, как совсем недавно, движимый любопытством, подошел к тяжелой двери в коридоре, ведущей вниз, в лаборатории. Она оказалась закрытой не плотно, и он долго стоял, всматриваясь в черноту за узкой щелью. Казалось, оттуда веяло смертью. Скорее всего, оттуда шел обычный холод подземелья, но чудилось, что ледяное дыхание провала касается самого сердца. Эрвин никак не мог отвести взгляд и не удержался от вскрика, когда чья-то жесткая рука, будто клещами, схватила его за плечо. В ужасе развернувшись, он увидел Хенно. — Иди отсюда, парень, — недовольно проворчал тот. — Меньше знаешь — крепче спишь. — Я только… — начал было оправдываться Эрвин. — Хочешь спуститься? — резко спросил Хенно. Эрвин замотал головой, с ужасом глядя на ведьмака. — Вот и славно, — Хенно скривил губы и оттолкнул его от себя. — Давай, проваливай. Эрвин тогда бежал прочь не чуя под собой ног, желая оказаться как можно дальше от страшной двери и не менее страшного ведьмака. Он посмотрел во тьму над собой. В маленьком оконце под потолком светила звезда, создавая впечатление, будто он лежал на дне черной бездны. Эрвин прислушался к дыханию спящих вокруг учеников, стараясь удержаться в реальности. Боль в теле сменила свой оттенок, но все еще не позволяла шевелиться. Эрвин с ужасом подумал о приближающемся дне, о новых невыносимых тренировках. Его охватило отчаяние. — Я так больше не могу, — прошептал он почти одними губами. Но Джейрк услышал. — О чем ты? — Они убьют нас этими тренировками. — Ты сам знаешь, что это не так. — Убьют, — Эрвин почувствовал, как глаза защипало от слез, вызванных острой жалостью к себе. — Они делают это ради нас самих. — Ты говоришь, как Зорий. — Потому что это правда. Терпи, Эрвин, у нас все равно нет выбора. — Почему? Зачем вообще все это? — Чтобы стать ведьмаками и защищать людей от чудовищ. — Я не хочу! — Тише, спят все. Нас не спрашивают, хотим мы или нет. Если бы ты жил в деревне, то не спрашивал бы у отца, зачем тебе становиться кметом. Или горшечником. Ответ прост — потому что ими были наши отцы. — Ты опять повторяешь слова Зория. Мой отец точно не был ведьмаком. — Теперь у тебя другой отец. Которого придется слушаться, если не хочешь оказаться на месте Йона, — Джейрк помолчал. — Ты жалеешь о том, что невозможно изменить. Эрвин сердито отвернулся от него. Иногда ему казалось, что Джейрк намного старше, чем он сам. Он больше ничего не сказал. И не попросил Джейрка остаться, потому что знал — тот останется, пока Эрвин не провалится в глубокий сон. Так бывало уже не раз. Когда он не мог уснуть из-за усталости, жутких снов, а еще раньше — из-за боязни, что во сне его заберет чародей, Джейрк оставался рядом. Он засыпал, чувствуя на плече знакомую теплую руку, и тьма бездны вокруг сменялась уютным сумраком безопасного укрытия.Часть 4
21 сентября 2021 г. в 11:41
У Эрвина затекла шея. И вообще все мышцы в теле. Он поерзал на жестком деревянном стуле и посмотрел на своего соседа справа. Джейрк, почувствовав взгляд, на мгновение поднял глаза, но не голову, продолжая старательно водить по бумаге обкусанным пером. У него, в отличие от Эрвина, упражнения получались быстро и хорошо. Он уже перешел от чтения к письму.
Эрвин вздохнул и уткнулся в раскрытую на столе книгу с крупным шрифтом. Вообще-то он не совсем понимал, зачем им учиться читать и писать. Они же готовились убивать чудовищ, а не служить в Оксенфурте. Однако изо дня в день их заставляли просиживать в душной комнате и склоняться над книгами.
Он повертел головой, стараясь прогнать болезненное онемение шеи, и снова заерзал, беспокойно поглядывая на учителя. Хотя тот, казалось, был поглощен книгой, все ученики прекрасно знали, что стоит отвлечься от выданного задания, как пронзительно-холодный взгляд немедленно призовет их к порядку. Мирен никогда не жаловался на мальчишек воспитателям, но его глаза внушали необъяснимый ужас. Стоило ему поймать в поле зрения кого-то из учеников, как спина у несчастного покрывалась липким потом, а колени начинали трястись. При этом никто не помнил, чтобы Мирен когда-либо повышал голос или кого-то бил.
Эрвин снова попытался сосредоточиться на замысловатой вязи букв в книге. Глупое занятие, от которого тело болело не меньше, чем от тренировок. Только здесь время тянулось невероятно медленно и страшно хотелось спать. Он с трудом подавил зевок и снова вздохнул. Нужно приступать к самой противной части сегодняшнего урока. С отвращением глядя на чернильницу, он с опаской придвинул ближе грубый серый пергамент, покрытый разводами от постоянного смывания чернил. Пока он не научится писать хоть немного сносно, ему не дадут нормального, нового листа. А это явно случится не скоро.
Эрвин окунул кончик сломанного пера в чернила и попытался переписать первое слово. На пергаменте осталась жирная линия с размытыми краями. Слишком много чернил. Мирен ничего не скажет, только посмотрит своим страшным взглядом. Эрвина передернуло. Он взял себя в руки и принялся выводить следующую букву.
Напряженные пальцы быстро заболели, в открытом рту пересохло и приходилось постоянно облизывать губы. Вокруг не менее старательно сопели другие мальчишки. Погруженные в занятия, они вздрогнули от скрипа открывающейся двери, и все как один подняли головы. В комнату вошел чародей с зелеными глазами. Мэтр Бенедикт. У Эрвина скрутило внутренности от воспоминаний про лабораторию. Эти глаза преследовали его в кошмарных снах, где он по-прежнему лежал пристегнутым к столу не в силах даже пошевелиться.
Мэтр Бенедикт, даже не повернув головы в сторону учеников, неторопливо, с достоинством, как двигались все чародеи, приблизился к креслу Мирена, который сразу же поднялся и согнулся в поклоне. Мэтр Бенедикт ответил учтивым кивком и, совершенно неожиданно для Эрвина, улыбнулся. Ученики почти не пересекались с чародеями и уж тем более никогда не видели, чтобы те улыбались.
— Приношу извинения за невольное вторжение, Мирен, и прошу предоставить мне одного из учеников. На время, — голос чародея колебался на грани приказа и просьбы, однако улыбка смягчала содержание прохладной речи.
— Как пожелаете, мэтр Бенедикт, — не задавая вопросов, Мирен снова поклонился, уже куда менее официально, и махнул рукой в сторону мальчишек.
Эрвин и Джейрк переглянулись. Эрвин почувствовал капли пота, выступившие на лбу, стало невыносимо жарко, рубаха прилипла к спине. Какого черта здесь нужно этому чародею? Он напряженно смотрел, как мэтр Бенедикт оборачивается к группе, окидывает ее взглядом в поисках кого-то конкретного, и с той же располагающей улыбкой идет к столу Джейрка. Эрвин забыл как дышать.
Джейрк низко опустил голову к столу, будто не видя приближающегося чародея. Эрвин заметил, как побелели его пальцы, сжимающие перо.
— Идем, Джейрк, — мягко проговорил мэтр Бенедикт. Эрвин невольно удивился, что он помнит имя какого-то ученика. Чародей коснулся плеча Джейрка, на пальце ярко сверкнул изумруд в простой оправе, отражая солнце, лившееся из высоких окон. Эрвина пронзил ужас, руки задрожали. Он смотрел, как медленно поднимается Джейрк, как мгновенно становится неловким, идя за чародеем к выходу.
— Я скоро верну его, — кивнул мэтр Бенедикт Мирену, проходя мимо, и скрылся за дверью вместе со своей жертвой.
Эрвин сидел неподвижно, чувствуя, как перехватило горло. В голове билась единственная мысль: увидит ли он Джейрка снова? Из ступора его вывело тихое покашливание Мирена. Он вздрогнул и наклонился над старым пергаментом. Он больше не думал, что писал, о чем читал, все чувства затмил страх потери.
До конца урока Эрвин едва вывел две строчки и, конечно, заслужил знаменитый взгляд учителя, но едва заметил его. Сейчас он вообще мало что видел вокруг. Где Джейрк? Проклятый чародей обещал вернуть его до конца занятия. Он инстинктивно вышел за группой учеников и едва не столкнулся в коридоре с Хенно, помощником чародеев, который вел бледного Джейрка. Искалеченный ведьмак бросил на него недовольный взгляд, но ничего не сказал по этому поводу.
— Иди, — он подтолкнул Джейрка вперед и ушел.
— Что там было? — Эрвин схватил друга за руку, словно удостоверяясь, что тот жив, и заметил, какие холодные у него пальцы.
— Ничего, — Джейрк рассеянно качнул головой. — Осматривал. Дал выпить какой-то напиток.
— Зачем? — Эрвин нахмурился. Чародей явно что-то замышлял.
— Как будто не знаешь, — фыркнул Джейрк. — Нам никто никогда не скажет, что они делают и зачем.
— Что, вообще ничего не говорил?
Джейрк пожал плечами.
— Спрашивал о самочувствии. Все заглядывал в какие-то листы. Потом мерил чего-то.
— И просто отпустил?
— Просто отпустил. Там был еще какой-то чародей, никогда его не видел. Все следил, записывал.
Эрвин задумался, чувствуя тревогу.
— Эрвин! — окрик заставил обоих обернуться.
По опустевшему коридору шел Зорий. Эрвин моментально вспомнил распоряжение своего воспитателя и мысленно обругал себя. Беспокоясь о Джейрке, он совсем забыл, что ему следовало отработать наказание за разбитые в учебной лаборатории склянки с ингредиентами для зелий. Он виновато опустил голову и подошел к учителю.
— На кухню, быстро, — коротко бросил тот и обратился к Джейрку: — А ты иди отдыхай.
— А тренировки? — растерялся Джейрк. Эрвин тоже с удивлением посмотрел на Зория, который хмурился не в пример больше обычного.
— Сегодня для тебя отменяются. Распоряжение мэтра Бенедикта.
Плетясь на кухню, Эрвин с тревогой думал, что его подозрения насчет чародея оказались верны. Этаж вниз, несколько длинных переходов, которые он тщательно отсчитывал, чтобы не заблудиться, и впереди отчетливо запахло съестным. В животе мучительно заурчало. Эрвин сглотнул слюну и с трудом открыл толстую деревянную дверь.
В кухне царила суета: незнакомые люди сновали по огромному помещению, заполненному клубами пара, повсюду что-то жарилось, варилось, издавая призывные ароматы, от которых желудок скручивала голодная судорога. Эрвин никогда раньше не бывал здесь и застыл у входа, оглушенный запахами, звуками, горячим воздухом.
— Ты кто? — раздался над ним зычный голос, легко перекрывший звон и лязг посуды.
Эрвин вскинул голову и увидел большого, красного от жара, человека. Это действительно был человек, с обычными человеческими глазами. От неожиданности он растерялся, а незнакомец нахмурился.
— Тебе чего?
— Меня Зорий прислал, — опомнился Эрвин.
— А, — большой человек расплылся в улыбке, взял его за плечо и повел через весь зал, ловко уворачиваясь от снующих работников. В дальнем углу оказалась маленькая дверца, которую его провожатый открыл и крикнул: — Помощник тебе, Горан, — одновременно с этими словами он втолкнул Эрвина в маленькую полутемную комнатушку без окон.
Внутри горел небольшой камин, который служил единственным источником света и средством нагрева большого котла, висящего над огнем. Посреди комнаты, в окружении самой разнообразной посуды, сидел парень не намного старше Эрвина. Перед ним стояло большое корыто, наполненное водой, от которой поднимался пар. Горан смахнул пот, заливавший глаза, и кивнул на маленькую скамеечку в углу.
— Садись давай. И куртку сними, упреешь враз. Ближе двигайся, чай не глазеть пришел.
Эрвин уселся на низкой неудобной скамейке рядом с Гораном и растерянно посмотрел на груду грязной посуды, не зная с чего начать. Рубаха мгновенно пропиталась влажным паром и прилипла к телу, на висках выступил пот. Наверное, кухня была единственным местом во всем замке, где царила такая жара. Горан показал на огромный черный котел, покрытый сажей.
— Начинай.
Эрвин непонимающе уставился на него. Он вообще не помнил, чтобы когда-нибудь мыл посуду и не помнил, была ли она у него вообще до появления в замке. Горан вздохнул, усмехнулся и сунул ему в руки грубую щетку.
— Гляди, вот мыло, — он ткнул пальцем в небольшой бочонок с черной смесью. — Зачерпывай щеткой и три посильнее.
Смесь оказалась тягучей и имела неприятный резкий запах.
— Что это? — с толикой отвращения спросил Эрвин.
— Я ж говорю, мыло, — Горан вернулся к натиранию своего не менее огромного котла. — С золой. Хорошо очищает.
Эрвин принялся за дело. Через час у него уже ныла согнутая спина, ломило непривычные к такой работе пальцы, руки оказались по локоть изгвазданы в саже, как и рубаха, покрытая черными брызгами от щетки, по спине стекал пот. Котел постоянно норовил выскочить из рук, добавляя мучений. Грязь сходила медленно и неохотно. Эрвин чистил проклятый котел, ругая себя последними словами за вчерашнюю неуклюжесть в лаборатории.
— Эй, передохни, — полунасмешливо бросил Горан, не отрываясь от своего занятия.
Эрвин с облегчением поставил котел в сторону и вытянул затекшие ноги.
— За что тебя сюда? — Горан взглянул на него искоса. Ему чистка посуды явно была привычной, и он, казалось, совсем не уставал.
— Да так, — неохотно буркнул Эрвин, невольно заглядевшись на сияющий бок пузатого котла в руках Горана, на блики от огня, выплясывающих на металле.
— Нашкодничал? К нам сюда часто таких присылают, — Горан набрал черпаком с длинной ручкой кипятка из чана, висящего на огне, и добавил в корыто.
— Да? — рассеянно произнес Эрвин и вспомнил свое удивление при входе в кухню. — А вы кто?
— Не видишь что ли? — недоуменно спросил Горан.
— В смысле, вы же люди, да? А здесь как оказались?
— А, ты про это… Наняли нас. Ну, некоторых. Я вот навсегда тут останусь, наверное. Дома у меня нет, а кормят тут хорошо, крыша над головой есть. Чего еще надо?
— А они? — Эрвин кивнул на дверь.
— Кто-то как я, с улицы, а повара — те да, их наняли на несколько лет. Потом, наверное, домой вернутся. Если отпустят.
— А что, могут не отпустить?
— Хрен его знает. Отсюда ведь сам не выберешься, если чародеи не помогут, — Горан взглянул на хмурое лицо Эрвина и рассмеялся. — Да ты не думай, тут так платят, что они сами остаться готовы. Чай не от хорошей жизни здесь. А ты чего, раньше здесь не был? Людей не видел?
Эрвин отрицательно покачал головой.
— А кто, думаешь, вам еду готовит? Чародеи что ли? Вас тут вон какая орава, чтобы всех накормить с утра до ночи работать надо, одной посуды только… А кто в хлеву убирает? Кто стадо пасет? За лошадьми ходит?
— За лошадьми мы сами ухаживаем, — вмешался Эрвин.
— Ага, а на выпас тоже сами водите? И дрова на весь замок заготовляете? Стираете? Да тут работы столько, что за весь день не управиться.
Эрвин с удивлением слушал Горана. Он никогда не задумывался о таких вопросах. Мальчики сами стирали свою одежду, но не занимались постельным бельем, сами ухаживали за лошадьми старших ведьмаков, но действительно не тратили время на выпас, могли помочь в рубке дров, но не валили деревья. Они обслуживали себя, но кто-то должен был готовить для них и обслуживать чародеев. Кто-то ежедневно приносил огромное количество воды для мытья и готовки пищи, кто-то убирал замок. Эрвин задумался, сколько еще людей живет здесь.
— Почему вас не видно? Я тут уже больше года, но не замечал вас раньше.
— Да говорю ж, работы много. Я вот отсюда только ночью выхожу, когда никого уж нет во дворе. Я тоже таких как ты только здесь вижу.
Его слова — «таких как ты» — неприятно задели Эрвина. Он видел рядом с собой ведьмаков, иногда чародеев, но представлял себя чем-то отдельным от них, другим. И ему не приходило в голову, что для обычных людей он тоже теперь один из чужаков. Даже для тех, кто работал в замке. Как же тогда относились к ним те, кто жил во внешнем мире? Он подумал, что стоит узнать об этом у Зория.
— Ладно, давай работать, а то и до вечера не отмоешь свой котел, — Горан с удвоенным усилием взялся за работу, подавая пример.